Философия истории на службе апологии Хорватии – или хорватская апология, принимающая вид философии истории? Вот вопрос, который должен задать себе каждый, кто читал книгу «Беспутья исторической действительности». Автор эт ой книги, Франё Туджман – в прошлом титовский генерал, недавний Президент Республики Хорватии, – в данном случае речь идет о нем как историке и знатоке политических наук.
Туджман не скрывает, что его цель – развеять « легенду об исторической вине хорватского народа» или о геноцидности хорватства в любом в и де , а также отвергнуть все обвинения в адрес Католической церкви. Намерение автора могло быть благородным и начинание его само по себе – правомерным, однако важно учитывать, какими средствами он пользовался для достижения своей цели и в какой мере ему удалось ее достичь. Чтобы раскрылся подлинный смысл этого обширного произведения, в него нужно вникать осмотрительно и постепенно, так как Туджман на всех уровнях приготовил какой-то сюрприз.
Промывание мозгов
Уже с первых страниц становится ясно, что в Туджмане пропагандист затмил ученого, о чем можно судить уже на основе того, что он постоянно повторяет выражение «ясеновацкий миф». На 480 страницах его книги словосочетание « ясеновацкий миф» встречается по меньшей мере 105 раз. Правда, этим еще не побит рекорд Корнелиуса Касториадиса, французского социолога греческого происхождения, который на 284 страницах своего опуса 800 раз употребил слова «русский» и «Россия», вместо «советский» и «Советский Союз» – для того, чтобы вину за преступления большевиков свалить на русский народ 1 . И все же в обоих случаях мы имеем дело с тем, что в социологии называется «фаршированием мозгов» (по-французски: bourrage de crane ), т.е. пропагандистским приемом, когда посредством бесконечных повторений в голову «человека из толпы» заталкивается некий стереотип-штамп. Не последнюю роль играет при этом и его содержание. В данном случае концлагерь Ясеновац и мученичество пострадавших от геноцида приводятся в связь с «мифом», т.е. повествованиями о неземных существах, с выдумками по сути, с игрой воображения, если не обычной «разукрашенной ложью». А это означает, что с «наполнением черепной коробки» здесь соединяется и психологический механизм «амальгамы», или «идеологической идентификации». Иными словами, этот процес c состоит в увязывании чего-то позитивного с чем-то мерзким, чтобы омерзительным стало и это позитивное. «Миф» не является чем-то омерзительным, однако относится к воображаемому, чему-то вымышленному. То есть, выходит, и лагерь Ясеновац – нечто вымышленное, ложное, преувеличенное. Поэтому читатели Туджмана, особенно хорватские, вполне могут занимать позицию предубежденности и недоверия, когда впредь кто-то будет упоминать о Ясеновце.
Чтобы у читателей не оставалось мутных и неопределенных сомнений, Туджман сразу объясняет, какую опасность для хорватов представляет «ясеновацкий миф». Дело, мол, в «невероятно многократном завышении» числа жертв, погибших в лагере. Если слушать сербов, дескать, то выйдет, что в Ясеновце уничтожено людей в десять или двадцать раз больше, чем на самом деле. И Туджман объясняет, как «миф» был создан: поначалу Ясеновац особо не выделяли, а вот позднее «вся проблема жертв войны сведена почти исключительно к Ясеновцу»; да и сама цифра в «самое меньшее 700.000 убитых сербов» в НДХ «установлена» еще в середине 1942 года 2 . А если верить Туджману, то «во всех лагерях и тюрьмах вместе взятых погибло около шестидесяти тысяч человек», учитывая все народности, проживавшие на территории «державы» Павелича [1] . «Многократное завышение» этой цифры сербами – это лишь «попытка теоретически подкрепить его (миф) версией о геноцидности хорватства в любом виде» [2] . Чтобы показать свою объективность, Туджман подчеркивает, что он не верит и в «Блейбургский миф», согласно которому, сербы, «прикрывшись маской коммунизма», в конце войны, якобы, убили 300.000 хорватских солдат, и говорит: «Сведения, которыми я доныне располагал, указывают на 35-40 тысяч» [3] . Он мог заодно упомянуть еще, что «сербы, прикрывшиеся маской коммунизма», помимо хорватов и словенцев, перебили в тот период и свыше 20 000 сербов, которые этой маски не носили.
Сербских политиков, уже в 1942 году говоривших о 700 000 убитых сербов, следует признать, как обладавших пророческим даром, так как в том же году сам Тито писал, что в Хорватии убито до 500 000 человек, в основном сербов [4] . А двумя годами позднее, 16 марта 1944 года, немец, генерал-майор СС Эрнест Фик ( Fick ) в письме Гиммлеру сообщал, что «около 600-700 тысяч иначе настроенных (политически)» препровождены в концентрационные лагеря и зарезаны «балканским способом» [5] . И следует подчеркнуть, что приведенные источники – вовсе не сербские.
Если речь идет о Ясеновце, то вполне естественно, что обо всех ужасах, имевших место в этом лагере, сразу не было известно, равно, как поначалу не было известно и об ужасах немецких лагерей. Кроме того, преступления в Ясеновце творились на протяжении четырех лет, до последних дней войны, так что число жертв постоянно возрастало, и поэтому репутация Ясеновца становилась с течением времени все хуже и страшнее. Наконец, уничтожение лагерных списков и лагерных зданий, утопление и сожжение трупов сделали невозможным точный подсчет жертв, а югославские власти до самых последних лет, наимягче говоря, не способствовали тому, чтобы правда вышла на свет [6] . Пока сербским специалистам не будут предоставлены все сохранившиеся архивные документы, точные оценки не могут быть установлены. Однако определенные научные исследования – такие, например, как раскопки под руководством специалистов-медиков, о которых сообщает профессор Живанович, дают основания утверждать, что лишь в ямах на территории между Ясеновцем и Градишкой находится от 700 до 730 тысяч трупов [7] .
Сокрытие преступлений
Задача Туджмана, в принципе, сравнительно проста. Ему достаточно было бы описать и осудить усташский геноцид. Попутно он мог изучить и предпосылки этого явления, чтобы в будущем те же причины не привели к тем же результатам. Однако он предпочел дигрессию, то есть уклонение с прямого пути, разглагольствования о массовых убийствах в истории, псевдофилософствования о зле вообще – чтобы явление усташства разбавить и растворить в потоке исторических событий. С этой целью, посвятив 60 страниц «туджмановщине», т.е. самому себе, он на следующих 245 страницах стремится впечатлить читателей своими энциклопедическими познаниями, для чего привлек историю политических идей, историю религий и историю философии. В целом, около двух третей книги посвящено вопросам, которые не имеют непосредственной связи с предметом.
Вывод, который можно извлечь из всех этих утомляющих поучений, таков: «явление геноцида в истории не ново», и поскольку «геноцид – это общее явление», «геноцид нельзя приписывать какому-то отдельному народу» [8] . Если бы Туджман ограничился этим, он, пожалуй, высказал бы премудрость, известную и до него, но мог бы иметь, по крайней мере, заслугу, что выразил это в трех строках вместо трех сотен страниц. А так его книга неприятно напоминает тот удар молотком по голове, который применяли усташи, уничтожая свои жертвы. Ведь он, хотя и высказывается будто бы с почтением об Аристотеле, убийственно действует своей логикой, а точнее – отсутствием всякой логики.
Студенты университета еще могли бы следовать за мыслью Туджмана, указывающего им на первые следы геноцида, которые отмечаются еще в Библии, а затем приводящего факты геноцида над евреями. Но что они могли думать, когда Туджман начал повествовать о резне, учиненной англичанами во главе с «Черным принцем» над жителями французского города Лимож ( Limoges ) во время Столетней войны? [9] Тут бы и сама Жанна д' Арк сошла с ума. Или когда он, в c ерии своих клеветнических обвинений сербов, заклеймил сербского деспота Стефана Лазаревича за то, что тот, как турецкий вассал, в 1396 году в битве у Никополя был на стороне турок, против венгерского короля Жигмунда, за которым стоял «цвет дворянства Европы». Лишь потому, оказывается, что деспот Стефан ненавидел венгров и католиков больше, чем турок! [10] Странно, что Туджман забыл о вопросе, где же был «цвет дворянства Европы», когда семью годами раньше князь Лазарь, отец деспота Стефана, лишился головы и государства в Косовской битве против турок. Да он молчит и о том, что Стефан, освободившись от турецкого вассальства, сдружился вновь с венгерским королем Жигмундом, против которого сражался под Никополем. Но дело не в этом. Каждый здравомыслящий человек должен задаться вопросом, какое отношение имеет политика деспота Стефана к усташскому геноциду? Неужели Туджман считает, будто геноцид усташей хоть как-то может оправдываться тем, что Стефан в XIV веке был временным союзником турок! Сколь безумным ни выглядело бы данное предположение, оно не совсем безосновательно, ибо Туджман ссылается также и на «сербский империализм» по отношению к Албании в связи с албанскими вооруженными восстаниями во время балканских войн. Прежде чем отчитывать сербов, Туджману стоило бы спросить у англичан, как можно без оружия противостоять бунтам ирландцев, или у испанцев – можно ли голыми руками бороться с басками.
Независимо от ответа, который можно угадать заранее, уже из приведенных примеров видно, что здесь дело никак не в осуждении усташства, а в нападении на сербов. Причем о нападении всеми возможными средствами. В этом плане, оказывается, хорошо может послужить и Чаушеску. Заводится речь о том, что, русские при Сталине перевели в Православие «от семи до десяти миллионов» человек, а румыны «при Чаушеску – два миллиона». Так по какому же праву, мол, православные сербы еще осмеливаются обвинять надбискупа Степинца «в военном преступлении – окатоличивании двухсот тысяч православных в первый год существования НДХ»? [11] Да что поделать, если Туджман вновь пользуется «идеологической идентификацией», сводящейся, по словам одного французского социолога, к софизму: «Гитлер любил собак, и вы любите собак – да это как-то странно!» Важно лишь одно: «Мы все во всем виноваты», перефразируя Достоевского. Туджман однако верит, что он проник в тайну и этой «вины», и «исторической действительности» вообще: тайна эта – «вечный закон самосохранения в природе» [12] . В бывшем марксисте скрывался дарвинист! Но поскольку все мы живем в цивилизованном обществе, надо вести себя так, чтобы «обвинение» за наши собственные преступления падало на другого.
Разумеется, настоящий историк поступил бы совершенно не так, как Туджман. Вместо того, чтобы растворять злодеяния усташей в течении истории и стирать различия между «геноцидностью» НДХ Павелича и другими массовыми убийствами в истории, он бы искал специфику каждого из них, выделяя то, что явления отличает. Если бы Туджман пошел по этому пути, ему бы с пользой послужила книга Ханны Арендт (Н annah А rendt ) «Тоталитарная система» [13] . В ней бы он обнаружил известное сходство между тоталитаризмом XX века вообще и движением усташей. Заметил бы, к примеру, такие общие черты: идея непогрешимости вождя; тотальный террор, начинающийся тогда, когда противники уничтожены (в Хорватии – после падения Югославии); концлагеря, которые не столько являются порождением существующего общества, сколько служат моделью общества на перспективу; систематическое уничтожение социальных и национальных групп – от «объективных противников» до «нежелательных»; разложение общества и человеческой личности. Разве это не было бы к основной теме ближе, чем деспот Стефан Лазаревич и английский Черный принц?
Толкование сербских заявлений для оправдания геноцида усташей
Когда начинаешь понимать, что Туджман – псевдоисторик и не пользуется Аристотелевой логикой, приходится постигать его собственную логику. А она, вроде бы, такова: все исторические события имеют свои причины, и усташский геноцид – не исключение. Но причины ни в коем случае нельзя искать в самих себе, то есть в хорватах. Причины могут быть только внешние, и, прежде всего – исходящие от сербов. Поскольку в прошлом никак не удается обнаружить подобного усташскому геноцида сербов над хорватами, то причины, якобы исходящие от сербов, надо сфабриковать, любой ценой и любыми средствами. В этом плане могут использоваться даже и безобидные слова сербов, если их умело вывернуть и дать им ложное толкование, чтобы «раздуть» до угрозы или провокации. Таким образом, «вывороты» некоторых высказываний сербов служат в качестве объяснения усташского геноцида. И более того: из одного слова сербов может быть выдумано преступление ужаснее совершенных усташами.
Вооруженный этим методом, Туджман вы лавл ивает «перлы» из сербской истории. Первыми его жертвами стали Негош * и Вук ** . До такого прежде никто еще не додумывался, и нужно было дождаться туджмановского гения, чтобы в «Горном венце» найти доказательство «истребления мусульман в сербских землях». Даже ценой признания, что Черногория – все-так и «сербская земля» (простил ли бы ему Вождь такое заявление?). Туджман триумфаторски иронизирует: «Наверно, там это был не геноцид, а дело, достойное восхваления в наиславнейшем «сербском эпосе» – «Горном венце», считающемся незыблемым как величайшее поэтическое произведение и высочайший урок морали, который поколения по очереди заучивают наизусть» [14] . Даже такая грубая насмешка над сербами была бы, наверное, «незыблемой», если бы поэма действительно отражала геноцид над турками и мусульманами по причине их национальной или религиозной принадлежности. Однако Негош в своем произведении описал суд над потурченцами. А это значит – над сербами-предателями, отрекшимися от своей веры и национальности, чтобы принять ислам и таким образом стать принадлежащими к правящему классу. Если бы этот процесс исламизации и отуречивания продолжился, сербы как народ исчезли бы, превратившись полностью в турок. Впрочем, у Негоша описание этой борьбы по преимуществу символичен. Несмотря на постоянное противоборство, до окончательного истребления черногорских потурченцев дело не дошло.
Вуку Караджичу досталось еще больше. Его Туджман призвал к ответственности за то, что он в 1849 году написал статью «Сербы все и всюду», на основании чего Туджман с уверенностью заявляет: «Исторический факт, что Старчевич начал порицать сербство, защищая хорватство от Вука С. Караджича (с последователями), утвердившего своей работой «Сербы все и всюду» (а также более поздней – «Сербы и хорваты») великосербскую идеологию...» [15] . Приписывать сегодняшние политические страсти или доктрины человеку, который почти сто пятьдесят лет назад не мог их иметь – это грубый анахронизм. Вук верил в романтическое мерило народности – язык. Вначале он утверждал, что хорватами являются лишь те, кто пользуется чакавским наречием, а после критики Шулека признал, что хорваты – также и те, кто говорит на кайкавском наречии, но остался навсегда убежденным, что все пользующиеся штокавским наречием являются сербами, какой бы веры они ни были. В конце жизни в одном из своих «Писем» он примирительно объяснил: «Я хотел им указать, что в этой статье разговор пойдет о сербах, где бы они ни жили – примерно так, как по-немцки говорится: « Von den Serben ü berhaupt ». В те годы авторитет Вука Караджича в Хорватии вырос настолько, что в 1861 году он был избран почетным членом Пожешской жупании и почетным гражданином города Загреба. Если Ёван Скерлич мог видеть югослава даже в Анте Старчевиче, который считал, что вплоть до Черного моря все население – хорваты, и югославянство которого намного сомнетельнее по сравнению с Вуком Караджичем, то зачем было хорватам делать из Вука лидера великосербства? [16]
А о том, что туджмановская трактовка Вука чужда и хорватским специалистам новейшего времени, свидетельствует позиция Антуна Барца, известного историка литературы, по мнению которого, Вук был ближе хорватам, чем сербам своего времени: «Его работа особо значима для сближения югославянских народов. Хорватские литераторы перепечатывали народные песни из его сборников и отрывки из его прозаических сочинений. Уже в начале тридцатых годов он для многих из них был учителем. В 1850 году в Вене состоялось собрание выдающихся сербских, хорватских и словенских писателей, которое закончилось решением: у единого народа должна быть единая литература...» И далее: «Своим языком и правописанием Караджич восстановил против себя большинство образованных сербов в Венгрии…» [17] .
Далее у Туджмана следуют нападки на Илию Гарашанина с его «Начертанием» (1844), в котором этот сербский государственный деятель решился отвести Сербии главную роль в освобождении южных славян и балканских народов, будучи инициатором политики «Балканы – балканским народам». Как реалистичный политик, Гарашанин считал Сербию заслуживающей роли Пьемонта потому, что она является самостоятельным государством, причем из всех независимых балканских стран в данный момент самой сильной. Но Туджман видит в этом лишь «велико-сербскую экспансионистскую политику» и попытку восстановления царства Душана [18] . Хорошо, что хоть греки и румыны не разделяли мнений Туджмана, в противном случае и они бы, столетие спустя, отплатили Сербии за такие мрачные планы геноцидом.
Сам Туджман все-таки вынужден был осознать, что «Начертание» Гарашанина невозможно рассматривать как объявление войны хорватам, и поэтому он набросился на статью «Сербы и хорваты», которую пречанский серб Никола Стоянович опубликовал в 1902 году в « Сербском литературном вестнике» («Српски књ ижевни гласник » ) и в загребском журнале «Сербозащитник» («Србобран» ). По Туджману, Стоянович высказывал сомнение по поводу существования хорватской нации и предлагал осербливание хорватов, — в противном случае, считал он, борьба между сербами и хорватами должна вестись «до уничтожения нас или вас». Туджман несколько раз возвращается к этой «геноцидно вызывающей дерзости», в которой он видит призыв к «войне до истребления» [19] . Между тем 99% сербов вообще не слышали ни о Николе Стояновиче, ни о его статье, а о том, что он и хорватам неизвестен, свидетельствует загребская «Энциклопедия Лексикографического Института», которая вообще о нем не упоминает. Стоянович высказывался от своего имени и ни в коем случае не представлял ни официальную Сербию, ни позицию какой-либо ее партии. В отличие от провокационной и великосербской формулировки Стояновича, хорватский политик Франо Супило высказал ту же мысль – либо единство, либо война до уничтожения – в югославском смысле, но «дамоклов меч» в ней тот же: «Если стать на позицию, что сербы и хорваты – два отдельных народа, или, по крайней мере, две отдельных племенных индивидуальности, а не один и единый народ под двумя именами, тогда, при существующем положении, математически определимо и неизбежно то, что между ними должны будут развиться соперничество, противостояния и борьба. Должны – ибо ежели одни и другие единым целым являются, а в то же время и не являются или не желают быть, то в силу обстоятельств один для другого становится c амым не посредствен ы м и самым опасным врагом. Ведь ни немцы, ни венгры, ни итальянцы не могут так легко и быстро отнять у хорвата его хорватскую национальность, как могут это сделать сербы; и наоборот: никто не может то же самое сделать с сербами так, как хорваты... Если хорваты и сербы – два народа, тогда хорваты, коль они хотят эмансипировать Хорватию, должны, прежде всего, применить все средства (даже самые худшие: в политике все допущено), чтобы этот о пас нейший (так как — близкий и одноязычный) народ-соперник любым способом или абсорбировать, или же уничтожить. От этой потребности до лозунга: «Сербов — нет!», со всеми последствиями, которые он несет, один только шаг» [20] .
Венчать же все цитаты, использованные для доказательства сербской «геноцидности», хотя бы вербальной, призван текст одной «инструкции» Дражи Михаиловича команд ному составу , в которой он, по утверждению Туджмана, требует «очистки Санджака от мусульманского населения, а Боснии – от мусульманского и хорватского населения». На основании этого Туджман сравнивает Дражу Михаиловича с Павеличем: « П опытка радикального решения Павеличем и Михаиловичем соответственно сербского и хорватского вопросов оказала с ь неосуществимой и одинаково губительной для обоих народов» [21] . Достоверность упомянутого документа из коммунистического архива, процитированного Туджманом по труду Дедиера, более чем спорна. Особенно, если знаем, что Тито считал Михаиловича своим главным врагом и сделал все, чтобы на судебном процессе предъявить ему как можно более тяжкие обвинения . Движение Дражи Михаиловича официально до самого конца сохранило югославский характер, а также название: Югославская армия в Отечестве. А если бы оно неофициально имело планы, приписываемые ему Дедиером и Туджманом, то вряд ли бы в его Главном штабе до последних дней войны остались на высоких должностях такие авторитетные хорваты, как Джуро Вилович и Владимир Предавец. Кроме того, с течением военных лет отношения усташей с мусульманами становились все более напряженными, и некоторые мусульманские соединения – под командованием Фехима Мусакадича и других – начали сражаться плечом к плечу с четниками Михаиловича. Нападение четников на немцев и усташей в 1943 году в Вишеграде является примером совместных акций с мусульманами. В конце концов, даже если можно было бы доказать подлинность приводимого документа, слово «очистка» должно трактовать не в смысле «геноцид», а лишь как расселение несербского элемента. Но Туджман не удовлетворился бы и таким предположением, поскольку он утверждает, что во время войны существовал обоюдный геноцид. Прежде чем дать этому серьезную аргументацию, он хотел бы подкрепить свой тезис конкретными историческими фактами. Отсюда и его ретроспекция борьбы хорватов против великосербской гегемонии.
Пародия на историю
Сербы многим обязаны Туджману. Не будь его, они бы и не подозревали, что являлись самыми большими врагами хорватов в истории и что этим объясняется геноцид, который они претерпели. У него же они смогли поучиться и тому, как писать историю – как главное следует замалчивать, второстепенное возвеличивать, если оно может послужить, а при необходимости и попросту прибегнуть к измышлениям; или как из должника сделать кредитора, и наоборот; или, еще лучше, как палачей превратить в жертвы, а из жертв сделать палачей. Все это возможно, только при одном условии: что интеллектуальный уровень учеников или читателей будет не высоким, а несколько ниже среднего – для должной восприимчивости. Кто уверен, что отвечает этому требованию, может свободно отправляться с Туджманом открывать исторические тайны.
Прежде всего, следует знать, что папа Иоанн Павел II сказал: «Хорватский народ первым из славянских народов вступил из язычества в христианское сообщество мира» [22] . Когда такое говорит сам Папа Римский, а нам передает бывший титовский генерал, тут уж деваться некуда. Злонамеренные люди, правда, сказали бы, что Тито, помимо генералов, имел также историков и что как раз эти его историки в свое время написали: «И среди сербов и македонцев распространяется христианство, уже с VII века, приходящее из византийских городов на побережье Адриатического и Эгейского морей» [23] . Но, выходит, не надо верить их писаниям. Когда речь идет о первенстве, Папа лучше кого бы то ни было знает, «чей передовик». Как пыль в глаза сербам довольно было и того, что еще раньше папа хвалил хорватов за то, что они, де, были «впередиидущими христианства» — «а ntemural е christianitatis », и сербы втайне надеялись, что они, как краишники-пограничники, веками являлись «впереди идущими». Следует признать, что сербы пережили досадное разочарование, когда в «Беспутьях» Туджмана прочли: «Влахи поспособствовали нарушению суверенитета хорватской власти, дроблению и милитаризации территориально хорватских земель, а тем самым и усилению венского централизма по отношению к власти хорватского бана, ослабленную Военной Краиной (области, заселенные сербами-краинцами, т.е. пограничниками, защитниками. – Примеч. переводч.)» [24] .
А разве добились бедные сербы лучшей доли после того как в 1848-1849 годах вместе с хорватским баном Елачичем – дружно воевали против венгров, чтобы затем православная Русь спасла и сербов, и хорватов, да и сам престол Габсбургов? Не стоит вообще вдаваться в столь незначительные подробности. Но Туджман согласен с Крестичем, что после венгерской революции 1848 года, вполне естественно, «хорватская политика пошла по пути хорватской интеграции» [25] . Читай: против сербов.
Внесло ли хотя бы Сараевское покушение какой-то вклад в начало освобождения хорватов от власти Австро-Венгрии? Наоборот: «Убийство принца Фердинанда в Сараеве имело и антихорватские корни, поскольку Фердинанд выступал за триалистическое решение хорватского вопроса» [26] , – пишет Туджман. Поверхностный читатель сказал бы, что против Австрии можно было бороться именно на благо Хорватии и южных славян. Так, во всяком случае, считал Анте Старчевич (хорват – Прим. перевод.), который «30 лет подряд неутомимо доказывал, что главное и самое безотлагательное дело – освободиться от австриянского узничества, и что для хорватского народа не будет ни жизни, ни лучшего будущего, «пока он будет под Австро-Венгрией». Выступая бескомпромиссно против какой бы то ни было хорватско-австрийской федерации, Старчевич последовательно занимал крайне враждебную позицию по отношению к «выдумке, именующейся Австрией, в которой правительства и правители вступили в заговор против народов» ... Наибольшим врагом хорватского народа и главной причиной всех его бед Старчевич считал Габсбургскую династию. В своей речи на Саборе 27 января 1866 года Старчевич утешал себя и свой народ «той истиной, что неправедные государи остаются кто без головы, а кто без престола, и все происходит по милости Божией» (Сочинения, I , 57) [27] .
Значит ли это, что Туджман выступает против Старчевича так же, как и против сербов? Отнюдь нет; но кто следует за Туджманом, должен постоянно держать в уме его ключ к познанию истории южных славян, а ключ этот – старый девиз Стояновича: «До уничтожения нас или вас» . Поэтому надо молча перешагнуть через сербские жертвы Первой мировой войны, через павших за свободу южных славян: это был лишь эпизод в развитии великосербской гегемонии и мегаломании. Точно так же не стоит упоминать и тот факт, что хорваты в подавляющем большинстве своем во время Первой мировой воевали на стороне Австро-Венгрии – это был самый эффективный способ защиты от сербского гегемонизма. В противном случае вышло бы, что сербы являлись более последовательными и верными сторонниками идей хорвата Старчевича, нежели сами хорваты. Но это – бессмыслица. Туджман, верный себе, одним мановением стирает бессмыслицы, которые сам создает.
По той же причине ему следует верить, что переворот в Белграде 27 марта 1941 года был направлен не столько против подписания Тройственного пакта, сколько против правительства «национального согласия», словом, против Бановины Хорватской и хорватов [28] . Американский полковник Донован и агенты Британской разведки перевернулись бы в гробу, если бы узнали, что, оказывается, вся их миссия сводилась к подавлению хорватов. Но Туджмана не интересует, что участники этой драмы и заговора могли бы подумать на том свете. Благодаря схожему анализу – и всегда с тем же ключом, – он придет к сенсационному открытию относительно Меморандума Сербской Православной Церкви с просьбой защитить сербское население в НДХ, адресованного в 1941 году немецким властям, управлявшим Сербией, а затем направленного и Королевскому правительству (Югославии – Примеч. перевод.) в Лондоне: «Хотя королевское правительство решило не публиковать Меморандум, до тех пор, пока не будут проверены факты и не будет изучена его подоплека, поскольку было очевидно, что меморандум подготовлен и послан в сообщничестве с немцами (курсив автора – примеч. перевод.) накануне установления в Сербии власти Недича. И все-таки он сразу же был передан и британскому правительству, и Англиканской церкви, а затем опубликован в США» [29] . Какой интерес могли преследовать немцы, жалуясь своим врагам, силам Союзников, на усташей, этого наш историк не сообщает, но по его намекам можно заключить, что – посредством Сербской церкви и Югославского правительства в Лондоне – даже Союзники стали невольными жертвами немецкой пропаганды.
Идентификация военных преступлений и геноцида
Уже давно ведутся споры, сербский и хорватский – это один язык или два; но одно бесспорно: сербы и хорваты говорят на разных языках, когда речь заходит о геноциде. Серб видит геноцид там, где людей, включая женщин и детей, убивают за их принадлежность к определенной вере или национальности. Например, евреи, сербы и цыгане во время Второй мировой войны, даже не имея никакой вины, истреблялись только за то, что родились такими, какие есть. Впрочем, тогда же в Европе бушевали и гражданские войны, и люди убивали друг друга по политическим причинам: из-за того, что противники выступали с оружием в руках на защиту своей идеологии, а порой только из-за того, что они придерживались иной идеологии или служили ей. Среди них различают тех, кто погиб в вооруженной борьбе, и тех, кого следует считать жертвами военных преступлений, поскольку их уничтожали в большинстве случаев без суда и следствия, причем часто – лишь за убеждения.
Хорватская же сторона, наоборот, систематически отождествляет понятия геноцида и военных преступлений, что неизбежно ведет к путанице между жертвами геноцида и жертвами гражданской войны. Хорваты не отвергают самого понятия геноцида, но применяют его то для обозначения геноцида в истинном смысле слова, то по отношению к кровавым расправам во время гражданской войны. Отсюда у сербов и подозрение, и даже уверенность, что хорваты делают это с целью скрыть геноцидный тип преступлений, совершавшихся хорватской стороной и не совершавшихся сербской. Посмотрим, внес ли Туджман что-то, дабы эти недоумения развеять.
Смешение понятий налицо уже в замечании Туджмана: «… Да, из хорватской истории нельзя выбросить усташство, так же, как из сербской – четничество, или, скажем, из английской – колониализм, из немецкой – нацифашизм, или из русско-советской истории – сталинизм и т.д.» [30] . Как видим, Туджман здесь идет и дальше: усташский геноцид он сравнивает даже с английским колониализмом! В связи с тем фактом, что усташи перед отступлением уничтожили концлагерь в Ясеновце, Туджман напоминает, что территория Ясеновац-Градишка послужила в 1947 году и титовским коммунистам как лагерь, где содержались антикоммунисты и усташи, подчеркивая: «Поэтому – не важно, по чьему приказу и с какой целью, – уничтожались следы лагеря не только усташского, но и того, который был после него» [31] . Иными словами: мол, не только вы, сербы, были жертвами геноцида, но и мы, хорваты. Отождествление геноцида в Ясеновце с послевоенной ликвидацией солдат Павелича и проусташских элементов очевидно.
То, что Туджман очень хорошо знает разницу между геноцидом и военными преступлениями, иллюстрирует его попытка сравнить усташей с четниками и обвинить последних именно в геноциде. Он не соглашается с Кочовичем, что мотивы четнических убийств надо искать в самозащите и мести [32] . Он многократно подчеркивает, что «массовые преступления» четников против «хорватского, католического и мусульманского населения» были не менее «геноцидными», чем преступления усташей [33] . Единственная цель Туджмана – поставить знак равенства между четниками и усташами, пусть хотя бы чернилами и на бумаге; а поскольку иных серьезных доказательств он не имеет, то неоднократно возвращается к упомянутому «документу», в котором Дража Михаилович якобы требует «очистки» от несербского населения [34] , а также выявляет необычайную тронутость воспоминаниями Дедиера и своего досточтимого маршала Тито об убийствах четниками мусульман [35] . Если Туджман так уж верит партизанским свидетельствам, то мог бы обратиться и к рассказу Светозара Вукмановича-Темпа о злодеяниях в Восточной Герцеговине, а именно: «.. Что усташи в Берковичах варили детей и заставляли матерей есть их, а потом матерей убивали, насиловали женщин и девочек. Говорят, быть убитым пулей считалось там за большое счастье» (Цоли Младен. Такозвана Независна Држава Хрватска. С. 362). Коротко говоря, по сравнению с усташским геноцидом пролитая четниками кровь – только капля в море. Поэтому Туджман вынужден был взболтать свою бутылку и вновь смешать геноцид с жертвами гражданской войны, на этот раз, обвинив четников и в геноциде над сербским народом. Речь идет о взятых в плен коммунистах, которые четниками были уничтожены. Согласно титовскому обвинительному акту, Динарская четническая дивизия под командованием Джуича расстреляла 1372 партизана, из которых 918 были сербами по национальности [36] . Как известно, в гражданских войнах очень немногие из взятых в плен остаются живыми; так это было и в Югославии с 1941 по 1945 годы. Однако никто не может оспорить, что как раз в этом отношении не было равных самому Тито, на стороне которого воевал тогда и Туджман.
Вообще, когда речь идет о четниках времен последней войны, надо иметь в виду отличие четников на территории оккупированной Сербии от четников в НДХ. Первые из них являлись остатками Югославской армии, вокруг которых позднее сплотились другие сопротивленцы; вторые же были повстанцами, которые стремились спасти себя и своих сербских соплеменников от непосредственного и тотального геноцида. Все они со временем признали верховное командование генерала Михаиловича. Но на территории НДХ подчинение это было лишь номинальным: тамошние четники в основном действовали, как хотели, в сущности – как могли, ибо это была война всех против всех. Были случаи (как, например, на Козаре), когда некоторые четнические подразделения сражались против усташей, а в другой раз оказывались на одной стороне с ними, сражаясь против коммунистов (Дренович и Марчетич); бывали и дикарства, когда пленных четников вырезали, как в Ясеновце, и случаи взаимной резни, между соседними четническими и мусульманскими селами. Но вот чего не было, и посему эти «частности» Туджман обошел молчанием: четники не убивали католических священннослужителей и не имели своих концлагерей для систематического уничтожения какого бы то ни было народа.
Поскольку все же никак не мог полностью отождествить четников с усташами, Туджман без колебаний сваливает на сербов грехи коммунистов. Ради этого он дважды ссылается на своего Учителя, надбискупа Степинца. Один раз в связи с «Извещением», которое надбискуп в 1945 году посылал В.Бакаричу, Председателю правительства Республики Хорватия, и заступался за солдат Павелича, попавших в плен к партизанам: «... Где найти моральное оправдание притеснению тысяч хорватских офицеров и сотен тысяч хорватских солдат, которые, с глубокой верой и полной преданностью служа хорватскому народу, исполняли свои воинские обязанности? ... Пожалуй, не будет лишним в защиту этих хорватских офицеров и солдат подчеркнуть, что они свою борьбу понимали как борьбу оборонительную, противодействие всем тем несправедливостям, совершение которых признает и НОП (шовинистический режим предвоенной Югославии)» [37] . Учитывая, что в другом месте он уже сказал, что хорваты на четвертый год войны составляли большинство в партизанских отрядах в НДХ, Туджману здесь неудобно говорить о «сербокоммунизме», однако и при всем этом он пытается представить истребление усташей при коммунистическом режиме как противовес усташскому геноциду над сербами – будто бы эти два явления находятся в прямой связи. Однако сербы все-таки должны быть благодарны Туджману за то, что он процитировал вышеприведенный текст, из которого видно, с каким жаром Степинац защищает перед коммунистами вчерашних исполнителей геноцида.
Тем же методом Туджман пользуется и когда описывает страдания католического священства в конце Второй мировой войны, призывая вновь на помощь надбискупа Степинца, обращавшегося, тоже в 1945 году, к самому маршалу Тито и напоминавшего ему, что «в течение четырех лет было убито 234 католических священника, 89 священников пропали без вести, а 169 находятся в лагерях и тюрьмах, в том числе и один епископ, тогда как о судьбе еще одного епископа ничего не известно» [38] . Туждман считает, что он таким образом дал ответ Дедиеру, который в своей книге упоминает как жертв геноцида 203 православных священника. Равновесие установлено! И более того: по числу пострадавших чаша весов католиков даже перевешивает. Рефрен знаком: «Православных пострадало много, но и нас, католиков, столько же, если даже не больше» . Известное сходство – хотя и не равновесие могло бы иметь место, если бы дело касалось хорватов, убитых коммунистами только за то, что они были католическими священниками. Но Туджман лучше, чем кто-либо другой, знал (как знал это и надбискуп Степинац), что священников тех в подавляющем большинстве случаев коммунисты убивали за приверженность режиму Павелича или за принадлежность к усташскому движению. Пример, приведенный Туджманом, – вне предмета дискуссии о геноциде усташей над сербами. А коль уж ему хотелось напомнить о страданиях католического священства, то было бы гораздо лучше и полезнее для истории, если бы он, старый титовский партизан и свидетель событий, назвал число католических священников, уничтоженных во время той войны конкретно его боевым подразделением.
Хуже всего то, что приемы Туджмана не являются исключениями, и что представители хорватского католического священства пользуются теми же приемами и такими же путями обходят факты. Начиная с преподобного Симича в Ватикане, включая кардинала Кухарича в Загребе и кончая епископом Перком в Белграде, все они поют одну песню, все дудят в одну дуду. В связи с готовившимся освящением храма Рождества Иоанна Крестителя в Ясеновце, 2 сентября 1984 года Высокопреосвященнейший Иоанн, православный Митрополит Загребский и Люблянский, направил приглашение присутствовать на торжестве Его Высокопреосвяществу католическому кардиналу Франё Кухаричу, на что тот, между прочим, ответил: «В своем приглашении Вы упоминаете «сонм новомучеников Божиих». Каждый человек есть невинная жертва, если он убит – на любой стороне, в любое время, в любом государстве – лишь за его принадлежность к какому-то народу или определенной религиозной общине, или из-за его политических убеждений, с которыми он миролюбиво выступал за свои идеалы. Оскорбление достоинства человеческой личности и неуважение прав человека – грех перед Богом и человеком всегда и всюду» [39] . На основании этого набожного мудрствования можно сделать вывод, что жертва усташского геноцида невинна в той же мере, что и некий усташ, при условии, что он не участвовал в убийствах лично, а только «миролюбиво выступал за свои идеалы», предполагавшие истребление сербов. Скажем, Артукович, который лично не обагрил рук – так? Заявление это, как видно, с дальними перспективами, но вопрос в том, намного ли оно миролюбивее упоминавшегося: «до уничтожения нас или вас».
После всех этих католических призывов к примирению и братанию жертв с палачами создается впечатление, что Туджман прав и что сербы выдумали различия между геноцидом и военными преступлениями, лишь бы свалить «вину» на католичество и хорватов. Может быть, все недоразумение вышло из-за того, что хорватам до сих пор никто и не объяснил: различие между геноцидом и военными преступлениями – не выдумка сербов. Если любой геноцид является преступлением, то не любое военное или политическое преступление является геноцидом. Организация Объединенных Наций давно провозгласила, что «согласно принципам международного права, геноцид – преступление, которое осуждается всем цивилизованным миром» и подтвердила специфические характеристики геноцида международными резолюциями и конвенциями 1946 и 1948 годов, чтобы, начиная с 12 января 1951 года, наказание за геноцид стало составной частью позитивного международного права. Исходя из этих принципов, совершенно ясно, что усташская резня сербов являлась одновременно и геноцидом физическим (поскольку она совершалась с целью полностью или частично уничтожить какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую), и геноцидом культурным (так как усташи уничтожали специфические особенности преследуемых групп разными способами, включавшими насильственное выселение – изгнание, запрещение употребления национального языка, уничтожение книг и т.п.) [40] . Кто знает, по какому пути развивались бы сербско-хорватские отношения, если бы за последние сорок лет кардинал Кухарич, генерал Туджман и другие предводительствующие хорваты признали этот геноцид публично и недвусмысленно его осудили, не ставя его в один ряд с политическими преступлениями, которые к геноциду не относятся. Во всяком случае, это не углубило бы пропасти между сербами и хорватами, и такая позиция не привела бы к сегодняшним «Беспутьям» Туджмана.
(Продолжение следует)
1 Со rnelius Са storiadis . Devant la guere , T .1. Ра ris : Fayard , 1981.
2 Фра њ о Ту ђ ман . Беспу ћ а пови ј есне зб иљ ности . Загреб : Накладни Завод Матице Хрватске, 1990 .С 88.
[5] Владимир Дед иј ер . Ватикан и Ј асеновац . Београд : Рад, 1987. С. 643-644. Приводится по: Була ј и ћ Милан . Усташки злочини геноцида", т. 3-4. Београд : Рад,1989. С. 145,1098.
[6] «Должен быть поставлен вопрос: кто ответствен е н за то, что от имени государства СФРЮ численность югославов, пострадавших во Второй мировой войне, официально названа как 1.706.000 – без документальных подтверждений? Должны быть поставлены также вопросы: почему при первой послевоенной переписи населения, в 1948 году, не был произведен учет жертв, почему в том же году отменены комиссии по расследованию преступлений оккупантов и их приспешников? Почему в Законе о переписи населения, предполагавшейся на 1991 год, к пятидесятилетию холокоста-геноцида, вопрос о жертвах Второй мировой войны вообще не ставился»? (Из выступления Др. Милана Булаича на собрании «Округли сто — М узе ј жртава геноцида» (Истина о геноциду // Политика/ Свет, 1990, бр 1, април. С. 4).
[7] Ј евти ћ Атанас иј е . Великомученички Ј асеновац .Ва љ ево: Глас Цркве, 1990. С . 338.
[39] Јасеновац. Вечан помен, Изд. Светог Архи ј ере ј ског Синода Српске П равославие Ц ркве. Београд : Просвета, 1990. С. 294.
[40] См. об этом большой материал Милана Булаича в книге «Усташки злочини геноцида», т.З, Београд : Рад, 1989. С. 111-118, под заголовком: «Усташки злочини над Србима, Ј евре ј има и Циганима ни ј есу ратни злочини, ве ћ злочини геноцида на основу конвен ције У ј еди њ ених Нац иј а о спречава њ у и каж њ ава њ у злочина геноцида».
Марко Маркович. Перевод Ивана Чароты
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
Философия истории на службе апологии Хорватии – или хорватская апология, принимающая вид философии истории? Вот вопрос, который должен задать себе каждый, кто читал книгу «Беспутья исторической действительности». Автор эт ой книги, Франё Туджман – в прошлом титовский генерал, недавний Президент Республики Хорватии, – в данном случае речь идет о нем как историке и знатоке политических наук.