Тема взаимоотношений В.И. Даля и А.С. Пушкина как персон в русской и мировой культуре может ставиться и рассматриваться с различных сторон. Она может быть освещена на плоскости фактов жизни двух деятелей русской литературы. И тогда предметом рассмотрения предстаёт спектр отношений двух могучих личностей: их встречи, обмен мнениями, письмами, взаимная оценка литературного творчества, влияния, которые они оказали друг на друга. Если не фокусироваться на сугубо событийном поле и брать проблему в более широком и теоретическом ключе, тема оценки отношений Пушкина и Даля может рассматриваться в перспективе становления русского языка. Первым здесь приходит на ум тот грандиозный процесс освоения народной речи, признания ее высокого выразительного и содержательного статуса, опознания ее гигантского эстетического потенциала, который связывается с обоими именами. Литературное наследие Пушкина представляет в своей живой и развивающейся совокупности грандиозный поворот в литературе в направлении живого языка разговора и мысли. Методологию, с позиции которой А.С. Пушкин подходит к языку, можно охарактеризовать как переплавление, в ходе которого современный ему разговорный язык преобразуется в специфический культурный код русской классики. После такого процесса возвращение обратно было уже невозможным, с Пушкина русская литература, по существу, начинает новый отсчёт. В то же время В.И. Даль впервые берёт факт бытования языка русского народа как действительность живой, смыслопорождающей системы, и на протяжении своей жизни обращает эту действительность в череду памятников, каждый из которых обладает неоценимой исследовательской и художественной значимостью, художественной и научной вершиной которой выступает «Словарь живого великорусского языка».
Точкой, из которой разворачивается перспектива исследования пушкинского и далевского наследия, представляется для нас образ исторического прошлого. Причём оговоримся с самого начала: речь идёт не об исторической теме, взятой в широком понимании. Тему истории и исторического прошлого для нас придётся существенно сузить, поскольку речь идёт о прошлом, которое носит для автора и мыслителя личностный акцент. Прошлого, что носит характер порождающей среды в отношении самого бытия данной личности, и того миропонимания, той системы творческих методов, которые поступательно вырабатываются в жизни автора. Название, которое было выбрано для данной работы, «Время отцов», отображает специфику избранного тематического сегмента. Одним из самых устойчивых далевских и пушкинских лейтмотивов является живое, интимное опознание событий, мыслей, чувств, словесной ткани ближайшей истории, воскресение тех особенностей ощущения жизни и действия в ней, которая была присуща прошлому. Прошлому, населённому прямыми предками, родственниками, историческими персонами или просто людьми, жизненные обстоятельства и душевное устройство которых были им близки. Такое рассмотрение позволит более конкретно ответить на многие вопросы, связанные с наследием и мироотношением и Казака Луганского, и Великого поэта.
Для Владимира Даля «время отцов» – это время русской старины, время Московского царства XVI–XVII веков, эпоха, в которую происходит интенсивное формирование языкового, ментального и культурного пространства, общего для русских удельных княжеств и народов, населявших на тот момент территорию Российского государства. В чём-то художественное и исследовательское пространство В.И. Даля представляется родственным творчеству выдающегося русского художника и этнографа И.Я. Билибина. Такое же виртуозное соединение глубоко-интимного прочувствования исконно-русской старины, обожания её, и способности едко уязвить отрицательные с этической, интеллектуальной стороны черты данного культурного облика.
Взгляд В.И. Даля видится как глубоко заинтересованный в событиях и лицах русской истории времени его отца, Иоганна Даля. Эта заинтересованность запечатлена в оставленных им текстах воспоминаний о временах Павла I, самое известное из которых рассказывает о произведении подпоручика Кижа в поручики, давшее пищу для известной повести Ю.Н. Тынянова. Однако духовный исток Владимира Даля – не там. Его родина – это скорее столетие XVII‑е, первое, когда русская народная культура, её язык, её смысловая область вызревает как нечто самоценное и автономное, как существующее наособицу от смыслового пространства Церкви и официальной политики. Из литературных документов, представляющих старину, скрупулёзному исследованию подлежали поговорка, сказка, народный сказ, народный лубочный роман. В этом плане далевское «время отцов» принципиально анонимно, поскольку отдельные персоны, предтечи тех, кто полтора-два века спустя составят золотой век русской литературы, ещё продолжали находиться вне пределов орбит, на которых жили и действовали Царь Московский и всея Руси, бояре, деятели православной церкви. Разум, дух, культура, с которой В.И. Даль на протяжении всего своего долгого жизненного и творческого века ведёт диалог – это, по сути, коллективный разум, общая совесть, совместное слово русского народа.
«Время отцов» для А.С. Пушкина – это век XVIII‑й. Во всём прозаическом наследии Пушкина следующие произведения обращаются к теме исторического прошлого: «Капитанская дочка», действия которой, как известно, происходят в 1773–1775 годах, неоконченый «Арап Петра Великого», события которого относятся к году 1722‑му, отчасти повесть «Пиковая дама», содержащая рассказ о молодости графини, о её блестящем успехе в свете и её знакомстве с графом Сен-Жерменом, а также начатый роман «Роставлёв», посвящённый войне 1812 года. На протяжении этого столетия, к которому относится хронос пушкинской прозы, осуществляется формирование образа светской культуры, языковой, национальной, ментальной, ценностной идентичности, принадлежащей его собственному социальному и культурному слою – служилому дворянству. Пушкинское «время отцов» – это время рождения и взросления служилой дворянской России, и в этом смысле немка Екатерина Великая, африканец Ибрагим, космополит и кощунник Пётр Великий являются для Пушкина персонами глубоко русскими по духу и принадлежности рода и крови.
Для Пушкина историческое прошлое в его художественном освоении представляет собой область, насыщенную сюжетными и образными лейтмотивами, каноническими для эстетики романтизма. Литературе романтизма в целом глубоко и генетически присуща любовь к выразительным смысловым контрастам. В исторических полотнах Пушкина неоднократно встречается излюбленная романтизмом пара персонажей «властитель и рыцарь», эпизод их встречи, когда «властитель» остаётся неузнанным или даже находящимся на низшей социальной ступени, чем «рыцарь». В «Капитанской дочке» это пара «Пугачёв – Гринёв», встреча которых имела судьбоносный характер для них обоих. Это пара «Пётр I – Ибрагим». Для А.С. Пушкина Пётр Великий, один из глубоко чтимых им деятелей истории, представляет собой прежде всего фигуру романтизма, властителя в капитанском мундире; он везде и для всех неузнан и непонятен. В сущности своей он остаётся таким даже и для самого Ибрагима. Этот сюжет травестирован в эпизод встречи и разговора Маши Мироновой с неузнанной Екатериной Великой.
«Время отцов» населено для А.С. Пушкина также и ситуациями романтических альтернатив в любви. Выбор, перед которым поставлен Ибрагим Ганнибал: влюблённая, пылкая, но ветреная графиня D., или испуганная его появлением в своей судьбе, но глубокая и нежная Наталья Гавриловна. Возможности выбора в любви самой Натальи Гавриловны: пугающий её, но серьёзный и высокоморальный Ибрагим, или Валериан, самой судьбой, «естественным образом» связанный с ней с самого детства, но при этом не менее благородный, самоотверженный и страстный.
Характерно, что в знаменитом фильме Александра Митты образ благородного Валериана заменяется образом мичмана Говорова, малограмотного и напыщенного пижона. С точки зрения кинематографической динамики сюжету нужна была более принципиальная противоположность в отношении интеллигентного и самоотверженного Ибрагима, которого играет Владимир Высоцкий. Тогда как пушкинская трактовка, будь произведение завершено, разворачивалась бы, вероятнее всего, в классическом трагедийном русле. Несчастной Наталье Гавриловне пришлось бы делать выбор из хорошего и хорошего, а не из хорошего и дурного, либо судьба сама бы сделала выбор за неё.
В 1832 году В.И. Даль публикует «Пяток первый» своих сказок, который вскоре послужит поводом для его знакомства и, одновременно, высоко оцененным подарком для А.С. Пушкина. Названия сказок длинные, изысканные, стилизованные под тяжеловесные титулы романов для развлекательного чтения, написанные без авторов, порождённые народной фантазией того века, когда зарождается русская литература. Например: «Сказка о похождениях чёрта-послушника, Сидора Поликарповича, на море и на суше, о неудачных соблазнительных попытках его и об окончательной пристройке его по части письменной». Обращение Владимира Ивановича Даля к жанру волшебной сказки совпадает со временем сознания сказок Пушкина: «Сказка о попе и работнике его Балде» (1830 г.), «Сказка о царе Салтане» (1831 г.), «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях» (1833 г.), «Сказка о золотом петушке» (1834 г.), «Сказка о рыбаке и рыбке» (1835 г.). Сказки Пушкина космополитичны по происхождению своих сюжетов. В основании большинства из них лежит сказочный сюжет неславянского происхождения. Фантазия и творческий гений Пушкина совмещают в одно целое арабские, западноевропейские, немецкие сюжеты, тонику русской народной сказки и элементы злободневной сатиры, что вызывало реакцию светской и духовной цензуры. Тогда как сказки В.И. Даля имеют исконно российское происхождение, коренятся в среде народной культуры Московского царства. Так, «Сказка о Шемякином суде» представляет собой авторский пересказ лубочной повести XVII‑го века. Во время своего создания и своего анонимного хождения в народе эта повесть пользовалась широкой популярностью ввиду своей острой сатирической направленности. И далевский текст раскрывает глубоко российский по своим общественным и моральным истокам народный реализм, сатиру с совершенно конкретной социальной и временной привязкой. Социальный реализм Даля, запечатлевшийся в простой народной повести, прокладывает связь между временем создания народного лубка и сугубо актуальной для времён В.И. Даля (если бы только этих времён!) проблемой социально-юридической беззащитности простого человека.
«Время отцов» для Владимира Ивановича Даля – это время исконно-русского языкового и ментального бытия, живущего отдельно и независимо от культурного и деятельностного слоя административной и аристократической Российской империи. Для Александра Сергеевича Пушкина – это время формирования культурной и ценностной идентичности служилого российского дворянства. Сам Поэт на протяжении 30‑х годов XIX века чувствовал личностную и творческую необходимость разорвать эту ограниченность. Этим чувством питаются его сказки и религиозно-философская лирика последних лет. Здесь пролегают корни его внимания к истории Емельяна Пугачёва и дружеской творческой сопричастности к художественным поискам Казака Луганского.
* Далевские чтения-2016: В.И. Даль и Русский мир: материалы Международной конференции / Отв. ред. Ю.П. Фесенко. – Луганск: Изд-во ЛНУ им. В. Даля. – 290 с.
А.Ю. Лустенко, В.Д. Рябичев, Луганский национальный университет имени Владимира Даля
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
