Главные действующие лица романа – философствующий литератор Иосиф Антонов и историк-журналист Николай Стручняк (этих персонажей, да простится мне раскрытие творческих тайн, автор в определенной мере наделил своими чертами, можно сказать, «един в двух лицах») – встретятся с Михаилом Михайловичем в трагические дни октября 1993 года и уже не расстанутся с ним до конца повествования.

Генерал, как описывает его Ю.М. Лощиц, – «щуплый на вид мужчина средних лет в тройке с иголочки, с сигаретой во вдохновенно откинутой руке, с изможденным лицом переусердствовавшего в молодости бабника» – называет всех без разбора «сынками», «ореликами», снисходительно именует себя «стариком», постоянно шутит, зачастую грубовато, с перебором, рискуя вызвать общее неудовольствие.

Однако окружающим Генерал скорее симпатичен. Они воспринимают его с интересом, как успешного актера в захватывающем спектакле.

«Большой оригинал», «ртуть, а не человек», по отзывам героев романа, Генерал в самой гуще драматических событий, словом и делом помогает защитникам Верховного Совета.

Стоит ли говорить о том, какие чувства я испытывал, читая страницы «Полумира», посвященные Михаилу Михайловичу, настолько этот персонаж сразу пришелся мне по душе.

До сих пор меня занимает вопрос, почему Лощиц, придав Генералу некоторые мои отличительные черты, решил отправить Михаила Михайловича на Балканы.

Из бесед Генерала с Антоновым и Стручняком можно было понять, что Михаилу Михайловичу доводилось бывать на Балканах, где он и братья-сербы, по его словам, «на скорую руку решали некоторые кадровые вопросы». В подробности Генерал не вдавался, оставляя друзей в неведении относительно истинных целей его пребывания в Сербии и Боснии. Загадкой для них, как, впрочем, и для читателей, осталась профессиональная принадлежность Михаила Михайловича...

В Югославии я побывал в начале шестидесятых годов, провел несколько дней в Белграде и Дубровнике. Контраст даже с благополучной социалистической Чехословакией, в которой я жил тогда с родителями, был разительным.

Приехав в Югославию, я очутился в процветающем европейском государстве со всеми приметами Запада – с его товарным изобилием, роскошными витринами, переливающейся рекламой, дорогими автомобилями и прочим. У нас в 50-е – 80-е годы Югославия была негласно отнесена к разряду капиталистических стран. Выехать туда даже в качестве туристов было весьма сложно…

В феврале 2000 года меня попросил зайти Евгений Нестеров, который в Департаменте кадров МИД возглавлял отдел международных организаций. С ним меня связывали давние добрые отношения.

– Заработать хочешь? – без обиняков спросил Женя и, получив утвердительный ответ, показал мне распоряжение о срочном формировании группы российских дипломатов, которые в качестве международных наблюдателей направятся на парламентские выборы в Республике Сербской.

Спустя две недели в аэропорту Загреба меня встречал мой друг с институтских времен Игорь Щербак, служивший в одном из международных учреждений в Хорватии. Его рассказы о ситуации на Балканах подтверждали мои предотъездные подозрения: на «курорт» можно не рассчитывать. Заталкивая меня в автобус, набитый московскими коллегами, Щербак прошипел мне в ухо: «На остановках не вздумай выходить с дороги за флажки. Всё на хрен оторвет!»

Уже потом, на временной британской военно-морской базе в Сплите, где нам надлежало пройти блиц-курс «личной безопасности», я узнал, что здешние горы и леса практически непроходимы: настолько щедро они нашпигованы противопехотными, противотанковыми и другими видами мин. Противоборствовавшие стороны при отходе оставляли за собой минные поля, для обезвреживания которых, по словам инструктора, понадобится не менее пятнадцати лет.

Далеко за полночь наша группа в сопровождении конвоя англичан, бдительно следящих за тем, чтобы при остановках никто из пассажиров автобуса не бросался за флажки в придорожные кусты, добралась до Баня-Луки, столицы Республики Сербской.

Мне выделили уютную комнату в двухэтажном доме, принадлежавшем отставному начальнику районной полиции. В течение всех шести дней, проведенных в Баня-Луке, он, едва светало, исправно будил меня стуком в дверь, и предлагал отведать по глоточку «лозы» или «сливы», а также испробовать чашечку «кафы».

Мой отказ от спиртного утром вызывал у хозяина искреннее изумление. Он даже как-то выразил сомнение в том, “православец” ли я.

В дальнейшем я не раз наблюдал у многих сербов, особенно у сельских жителей, привычку к подобной утренней порции алкоголя с кофе и с крепкой сигаретой “на закуску”.

Надо сказать, что кофе на Балканах везде отменного качества. Даже в самой захолустной сербской деревушке вам подадут приготовленный по дедовским рецептам напиток, запах и вкус которого заметно придадут бодрости и прибавят сил.

Выборы в Республике Сербской прошли на удивление спокойно, что и отметили все международные наблюдатели. Из внешних примет запомнились расклеенные на стенах домов портреты вождя четников Драголюба Михайловича, казненного по приказу Тито в 1946 году.

Нас, русских, забавляли повсюду звучавшие в дни предвыборной кампании здравицы в честь популярного кандидата, сорокалетнего лидера Союза независимых социал-демократов Милорада Додика. Помнится, «додиками» в 60-х – 70-х годах в нашей стране презрительно именовались вычурно одетые молодые люди, любители джаза и экстравагантных танцев, завсегдатаи малочисленных в те годы баров и коктейль-холлов. В газетах их называли «стилягами».

В наши дни, когда пишутся эти строки, Милорад Додик – президент Республики Сербской. Первым же ее главой в апреле 1992 года был избран выдающийся сербский патриот Радован Караджич .

Я вернулся домой с приятным ощущением: побывал в гостях у своих! Сербы меня буквально очаровали. До чего же радушные, милые, славные люди!

Имена-то какие светлые, звучные, радостные! Драголюб, Милорад, Радован! Славяне, одним словом!

Взахлеб делился впечатлениями с близкими друзьями Юрой Лощицем, Сережей Лыкошиным, Димой Золотухиным, которые разделяли мои симпатии, особенно Лощиц с его двумя романами о Югославии и блистательными переводами сербской поэзии.

Сергей, как мне показалось, слушал меня с сочувственной улыбкой, но больше отмалчивался. Золотухин, вздохнув, сказал, что с Югославией у него связано одно малоприятное воспоминание.

Два фильма С.А. Герасимова о Петре Великом с Дмитрием Золотухиным в главной роли пользовались большим успехом у югославской публики. Особенно глянулся “южкам” (так с ласковой фамильярностью у нас называли югославов в советские времена) исполнитель роли молодого царя. Вскоре Дмитрий получил приглашение на международный кинофестиваль, который проходил в хорватском горном местечке Сопоте.

– После демонстрации нашего фильма, – вспоминал Митя, – я в сопровождении организаторов фестиваля спустился в бар. Выпили за дружбу, за искусство вообще и за кинематограф в частности. Завязалась, как положено, товарищеская беседа, плавно перешедшая в творческий диспут, рамки которого расширялись по мере выпитого. Со мной рядом сидел мужичок из «Совэкспортфильма», и он вскорости деликатно вывел меня из-за стола и любезно проводил до гостиничного номера. Но, дождавшись его ухода, я тотчас вернулся в бар к вящей радости моих собутыльников.

Пропустили еще «по маленькой», и тут я им выдал со всей комсомольской прямотой, в лучших традициях советской антититовской пропаганды конца сороковых – начала пятидесятых годов. Укорял за низкопоклонство перед американцами, за отход от идеалов социализма, стыдил за второсортность югославского кино. Южки терпеливо меня дослушали, почти разом встали и ушли.

Утром за завтраком мрачный «совэкспортфильмовец» сообщил, что мероприятия с моим участием, в том числе и объявленная телевизионная пресс-конференция в Белграде, отменяются.

В Москве всё, слава Богу, обошлось. Наверно, у чекистов, прочитавших отчет сослуживца, в моем случае сработал привычный стереотип. Ведь по существу я лишь озвучил, как говорится, политическую линию партии и правительства, которая ни для кого в нашей стране не являлась тайной .

Потом кто-то из нас вспомнил, как возмущалась одна отечественная кинодива отказом югославского режиссера снимать ее в главной роли совместного кинофильма.

– Надо же быть такой сволочью! – распалялась она . – Существуют две национальности: евреи и русские. А этот придумал: «Я – югослав»?! Можете себе такое представить!

Посмеялись над незадачливой дурехой, а я задумался: ведь по сути– то она права. Нет такой национальности «югославы». И термин «югословены», который еще недавно пытались использовать в своих трудах наши отечественные балканисты, тоже никуда не годится.

Нет такой общности, нет такой нации. Как нет россиян, грузин, азербайджанцев, наконец, американцев, а есть русские, татары, башкиры, якуты, аджарцы, гурийцы, сваны, мегрелы, турки, персы, армяне, татары, только на этот раз азербайджанские, англичане, французы, итальянцы, ирландцы… Всех не перечесть.

На территории распавшейся Социалистической Федеративной Республики Югославии остались сербы, хорваты, боснийцы, словенцы, македонцы, черногорцы, албанцы, венгры .

Престарелый маршал Иосип Броз Тито мечтал увидеть в собранном им многонациональном государстве сообщество единой югославской нации. Именно при Тито в 1961 году было узаконено определение «югослав».

Недавно Агентство национальной безопасности США сняло гриф секретности с аналитического документа, подготовленного в конце семидесятых годов прошлого века. Из него следует, что Тито, по всей вероятности, был русским или поляком по происхождению. К такому выводу пришли специалисты по фонетике, которые изучали произношение маршала. По их утверждению, Тито говорил на сербохорватском языке с «иностранным акцентом», смягчая согласный звук «н» перед гласным «и», как это произносят русские или поляки. Американцы уверяют, что этот пример «неюгославского происхождения» Тито во многом объясняет «беспристрастное и успешное руководство многонациональной страной». Ранее высказывались предположения о том, что югославский лидер был наполовину хорватом, наполовину словенцем, венгерским евреем, австрийцем и даже итальянцем). «Неизвестно, – отмечалось в документе, – удастся ли его последователям продолжать такую же политику».

Спустя два десятилетия некоторые не в меру ретивые помощники Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева тщетно пытались внушить ему идею провозглашения новой общности «советский народ».

Преемники Леонида Ильича к этому «проекту» не возвращались. После распада СССР из паспортов граждан Российской Федерации исчезла графа «национальность», а сами они стали «россиянами». Раскатисто, с особой гордостью произносил это слово Ельцин. Было чем гордиться. Как же, ему удалось превзойти и Тито, и Брежнева! Оставался только вопрос, как долго просуществует подобное «достижение» в национальной политике в государстве, где русские составляют более 80 процентов населения и к тому же являются самым многочисленным народом Европы ?

***

Но вернусь к 2000-му году, времени моего возвращения из Баня-Луки. Наступил апрель – месяц, который я всегда встречал с надеждой на завершение нелюбимых мной холодов.

Каждое утро к 9 часам я исправно являлся в Департамент международных организаций, занимался привычными вопросами многостороннего сотрудничества в области здравоохранения и охраны окружающей среды и нередко заканчивал трудовой день, как правило, «легкой» выпивкой с коллегами (не более ста граммов водки или виски).

Казалось, ничто не предвещало перемен. Я постепенно входил в колею размеренной чиновничьей жизни, от которой отвык за время оперативной службы за рубежом, и вдруг раздался звонок от кадровика Жени Нестерова: "Михалыч, тебя срочно разыскивает Авдеев».

Через несколько минут я уже находился на седьмом “министерском” этаже у кабинета первого заместителя Министра иностранных дел Александра Алексеевича Авдеева, с которым был знаком еще по институту с середины шестидесятых годов.

Авдеев показал мне телеграмму Постоянного представителя Российской Федерации при ООН С.В. Лаврова с информацией о беседе с американским генерал-майором в отставке Уильямом Нэшем, назначенным Генеральным секретарем ООН К. Аннаном на пост Регионального администратора отделения Миссии ООН (ЮНМИК) в Северном Косово.

Предугадывая мой вопрос, Авдеев сказал: “Должность у Нэша солидная, считай, губернаторская. За ним стоят Мадлен Олбрайт и Ричард Холбрук. Они, судя по всему, и направили генерала к Лаврову. Читай повнимательнее, закончишь, обсудим”.

Сославшись на договоренность с Секретариатом ООН, Нэш просил нашего представителя порекомендовать ему русского заместителя, которому он бы мог доверить вопросы сотрудничества с сербским населением. Генерал сказал, что в ходе военной кампании в Боснии в середине 90-х годов он “осуществлял тактический контроль” над русской военной бригадой и убедился в высоких профессиональных и человеческих качествах наших военных. В нынешней сложной ситуации на севере Косово, в условиях жесткого противостояния ста тридцати тысяч сербов и полмиллиона албанцев Нэшу необходим надежный русский помощник, желательно, карьерный дипломат с опытом оперативной работы за рубежом.

С.В. Лавров ответил, что сообщит в Москву о просьбе генерала и незамедлительно свяжется с ним по получении ответа. Авдеев испытующе глянул на меня:

– Сергей Викторович уже в телефонной беседе добавил, что Нэшу хотелось бы видеть своим заместителем человека энергичного, общительного, достаточно смелого и, не в последнюю очередь, с хорошим чувством юмора. Мне почему–то кажется, что Лавров не станет возражать против твоей кандидатуры.

Телеграмма Лаврова и слова Авдеева были для меня полной неожиданностью. Понимая, что задержка с ответом может вызвать неудовольствие первого заместителя министра, я робко поблагодарил за доверие. Когда же попытался объяснить, что с югославской проблематикой знаком весьма поверхностно и вообще балканистикой никогда не занимался, Авдеев деликатно меня прервал и мягко рекомендовал без промедления оформлять в кадрах положенные документы и срочно пройти медицинскую комиссию.

Женя Нестеров встретил меня с улыбкой.

– Имей в виду: американский шеф ждет тебя в Косовской Митровице в первых числах мая. Следовательно, у нас на всё про всё максимум двенадцать дней. В поликлинике идёшь к Лидии Николаевне, ответственной за медицинское обследование наших кандидатов на чиновничьи посты в ООН. С ней всё оговорено.

Лидия Николаевна, которую Женя ласково называл Лидуней, строго на меня посмотрела, попросила прикрыть поплотнее дверь кабинета и задала вопрос, слегка меня озадачивший: «Что вас больше всего беспокоит? Только откровенно». Я предъявил выписку из амбулаторной карты Центра профилактической медицины, где с разрешения его руководителя давнего и доброго моего знакомца академика Р.Г. Оганова, время от времени обследовался

– Всё более-менее приемлемо, кроме одного. У вас выявлена мерцательная аритмия, которую в течение двух лет не удается устранить.

– Последствия женевского климата с часто меняющимся давлением, – пробормотал я, – уже привык, справляюсь .

– Ну-ну… Заключение-то мы вам подготовим. Главное, представить в соответствующую службу Секретариата ООН вашу подлинную кардиограмму, а не какую-то липу. К здоровью участников миротворческих операций предъявляются особые, надо признать, справедливые требования. Какой толк от полуинвалидов, пробравшихся в «горячие точки» ради приличного заработка? А вот врачи, их выпустившие, рискуют потерять работу.

Я внимательно следил за Лидуней, пытаясь уловить, куда она клонит.

– Нестеров за вас хлопотал, а я полагаюсь на его рекомендации. Сейчас сделаешь ЭКГ, – она как-то незаметно перешла на «ты», – а затем уже решим, что и как.

Изучив бумажную ленту с моей кардиограммой, она заключила, что «ситуация непростая, но не безнадежная». Завтра утром я должен быть готов к повторному обследованию.

– Вечером постарайся поменьше курить, желательно обойтись без ужина, категорически исключить кофе и алкоголь. Дважды по сорок капель валокордина. На ночь таблетку валидола под язык. С утра стакан кефира, валокордин, валидол. Да, не забудь прописанный тебе кордарон.

Повторным результатом Лидия Николаевна осталась довольна.

– Врачу не стоит полагаться на предчувствия, но я в тебе уверена. Документы о состоянии твоего здоровья подписываю со спокойной душой. Захвати необходимые лекарства. Когда приедешь в отпуск на «реабилитацию», обязательно покажись.

– Спасибо Вам, добрейшая Лидия Николаевна! Всегда буду помнить о вашем участии в моей судьбе!

Срочно завершаю все предотъездные формальности: беру годовой отпуск «без сохранения содержания», отчитываюсь за служебные документы, обхожу новых коллег – специалистов по Балканам. Дружеского расположения с их стороны не ощутил, что неудивительно: какой-то выскочка неизвестно как «умыл» их, крепких профессионалов! Впредь я вопросов не задавал, а от положенного визита к директору Департамента общеевропейского сотрудничества В. А. Чижову уклонился

Прощаясь с Александром Алексеевичем Авдеевым, я попросил разрешения передавать срочную информацию по мобильной связи, а особо важные сведения пересылать в Москву с надёжной оказией.

***

Давно убедился в постоянной и тесной причинно-следственной связи всех, даже, казалось бы, самых незначительных и ничем не примечательных сюжетов и событий в своей жизни. Уверен также в том, что все происходившее ранее со мной было отчасти предопределено судьбой (почему-то о пророчестве друга Лощица я не вспоминал даже после возвращения из первой командировки на Балканы). Да, во избежание возможных упреков в излишней детализации скажу, что уверен, что мелочи, с которыми ты сталкиваешься, не случайны. Не бывает мелочного и случайного в нашей жизни!

Ранним майским утром в аэропорту столицы Македонии Скопье меня на выходе ожидали двое. Один – высокий широкоплечий моложавый блондин с типичной скандинавской внешностью. Другой, постарше, приземистый, полноватый, коротко стриженный, преградил мне дорогу и строго спросил: «Владимир из Москвы?»

Не дожидаясь ответа, забрал у меня тяжеленную сумку, которую, крякнув, тут же передал напарнику.

– Меня зовут Теренс, а моего коллегу – Ульрих. Я из Англии, он –датчанин. Шеф приказал доставить тебя к нему в Митровицу, а после вашей беседы поедешь в Приштину, где в штаб-квартире ЮНМИК тебя аккредитуют, помогут оформить необходимые документы, в том числе банковские. Переночуешь там в гостинице, в первой половине дня завершишь оформление, а после обеда мы за тобой заедем. Все понимаешь из того, что я говорю?

– Да, только попросил бы говорить чуть медленнее.

– Боюсь, тебе часто придется переспрашивать Нэша, хотя иногда его это раздражает. Мне самому не всегда легко понять шефа. Он у нас выходец из Аризоны и подобно многим южанам произносит звук «ш» вместо «с». Иногда говорит так невнятно, словно у него рот едой набит.

До Митровицы добирались на двух белых джипах «Тойота 4 Раннер» с черными буквами « UN » («Объединенные Нации») на дверях.

В первой уселись мы с Теренсом. Ульрих, словно прикрывая нас, следовал на своем автомобиле сзади.

Я смотрел то направо в окно, то налево в сторону Теренса.

Справа мелькали унылые, лишенные растительности горные пейзажи.

Густая щетина на физиономии Теренса не скрывала шрам, спускавшийся от виска к шее.

– Кто это тебя так ободрал? – Спросил и сразу пожалел об этом: не самый тактичный вопрос для начала знакомства.

– Да, обычная история. Ищи женщину! – хмыкнул Теренс. – Если тебе нужно имя, готовься записывать. Запомнить это невозможно. Диктую: «Чандрика Кумаратунга». Дело было в Шри-Ланке. Достойная дочь знаменитых родителей, лидеров страны Соломона и Сиримаво Бандаранаике. Ее отец был премьер-министром в пятидесятые годы. Его застрелил буддийский монах, недовольный попытками премьера уладить конфликты с тамилами. Вдова, как говорится, продолжила дело мужа. Трижды возглавляла правительства, к слову сказать, первая в мире женщина – премьер-министр. Дочка тоже выбрала карьеру политика и стала президентом Шри-Ланки.

В декабре 1999 года, пока она боролась за переизбрание, я был её охранником. За несколько дней до выборов мы заметно отставали от основного соперника. Знаешь, что помогло ей победить? Покушение на нее какого-то безумца, судя по всему, тамильского террориста, взорвавшего себя в пяти метрах от нас. Человек двадцать наповал, более сотни ранено. Мне всю спину и задницу, естественно, посекло осколками, поскольку я прикрыл охраняемую, свалив её на землю. И, как ты заметил, еще и щеку зацепило. Мадам получила ранение в правый глаз. В результате число голосов за счет сочувствующих и сострадаюших возросло на столько, сколько нам было нужно для победы. Пришел в себя, подлечился немного и по рекомендациям друзей в ООН попал к Нэшу.

Поймал мой сочувственный взгляд, ухмыльнулся и достал фляжку.

– Я глотну, а тебе советую выпить, как положено. Нам до Митровицы в лучшем случае часа три езды. К тому же перед встречей с Нэшем разомнешься. Как у вас говорят « На здоровье!»

– У нас пьют не «На здоровье!», а « За здоровье!», но это не столь важно.

Несколько глотков шотландского виски, унылые однотонные пейзажи, дорожная тряска, что еще нужно для того, чтобы вздремнуть даже в самой неудобной позе. Когда же открыл глаза, то увидел в окне справа мрачную громадину, напоминающую виденный в каком-то фильме ужасов обглоданный китовый скелет.

– Мы проезжаем Приштину, а перед тобой руины Дворца спорта, построенного в титовские времена, – пояснил Теренс. – Разрушен он не натовскими бомбами. Его спалили сами же албанцы, устроившие здесь вещевой рынок. Может быть, случайно из-за присущей им безалаберности и неряшливости, а вероятнее всего, из-за желания нагадить друг другу в конкурентной борьбе. Горело дня три …

Миновали громадную мусорную свалку, покрытую тысячами ворон (потом не раз наблюдал, как взлетая, они закрывали своей чернотой небо), и выехали на основную и единственную дорогу от столицы края до крупнейшего окружного центра – Косовской Митровицы. Вдоль пути мелькали многочисленные заправочные станции, в большинстве своем недостроенные, и в такой же стадии готовности гостиницы, мотели и рестораны.

При въезде в Митровицу со стороны албанских кварталов открылась панорама городского кладбища, преимущественно сербского, если судить по сваленным и разрушенным могильным плитам. Тогда мне впервые почудилось, что на земле лежат не надгробья, а поверженные тела. Такое же щемящее душу чувство я испытал спустя несколько месяцев на юге Косово, увидев из окна автомобиля взорванный албанцами православный храм. Он чудом уцелел при взрыве и как бы упал набок, напоминая прилегшего отдохнуть великана.

Через несколько минут мы въезжали во двор регионального отделения ЮНМИК в Косовской Митровице, окруженный по периметру бетонными столбами с металлической сеткой и колючей проволокой. Бывшее здание «Югобанка» в пять этажей, а ныне штаб-квартира отделения Миссии ООН в Северном Косово, стояло почти вплотную к мосту через реку Ибар, которая разделяла сербскую и албанскую части Митровицы.

Меня провели на третий этаж в приемную Нэша. Дверь в кабинет была полуоткрыта, и я услышал громкое командирское: «Входите!»

Передо мной, водрузив ноги в армейских ботинках на журнальный столик, с сигаретой во рту, развалился на кожаном диване крупный темноволосый мужчина лет пятидесяти пяти. При моем появлении привстал, крепко пожал руку и пригласил сесть напротив.

– Ты – Владимир, я – Уильям, можешь называть меня «Билл». У тебя есть краткое имя? Хотя мне не трудно произносить «Владимир». Во второй половине девяностых я командовал миротворцами в Боснии и контролировал русский батальон. Один из офицеров был твоим тезкой.

Он повернулся к рабочему столу и взял приготовленный заранее поднос с бутылкой виски, стаканами, солеными фисташками и картофельными чипсами.

– Без горючего долго не проехать, – осклабился Нэш, показав крупные желтые зубы. – Помнится, русские никогда не отказывались от хорошей выпивки.

«Вот, морда лошадиная, – с неприязнью подумал я. – Хорошей выпивкой он считает расхожий «Джонни Уокер» с красной этикеткой, купленный в ларьке беспошлинной торговли македонского аэропорта за треть цены. А мне ещё придется пить эту дрянь на голодный желудок. Забавно, что никто из новых знакомцев не удосужился предложить мне перекусить или хотя бы выпить кофе».

Мне вспомнилась первая поездка в США в середине восьмидесятых. Хранители русских архивов в Гуверовском институте революции, войны и мира в Стэнфордском университете, порадовавшись редкому гостю – соотечественнику, пригласили меня на «ланч» и попотчевали такими же орешками и чипсами. Только вместо виски пришлось пить «кока-колу» прямо из жестяной банки. Впоследствии я не раз убеждался в том, что американцы, впрочем, как и многие западники, не слишком щедры на угощения.

Нэш курил одну сигарету за другой, испытующе разглядывая меня через толстые стекла очков.

– Я люблю поговорить с новыми знакомыми, возможными друзьями, – сказал он. – Надеюсь, ты войдешь в их число. Для вступления в клуб приятелей старика Нэша необходимо одно условие – откровенность. Я со своей стороны плачу той же монетой... Да, твоего коллегу, моего заместителя зовут Джеймс Фитт. Ему тоже за пятьдесят. Он, бывший полковник британской таможенной службы, тоже впервые участвует в миротворческой операции. Сейчас Фитт в отпуске «на реабилитации». Ты, надеюсь, знаешь, что через каждые два месяца нам положена неделя для успокоения нервов и восстановления сил. Уверен, вы подружитесь с Джимом вопреки распространенному мнению о том, что англичане и русские – непримиримые враги... Джим пусть занимается албанцами. Их здесь уже более полмиллиона. Плюс, на нем хозяйственные вопросы... В твоем регионе числится около 130 тысяч сербов. Имей и виду, среди них немало уголовных преступников, укрывающихся в Косово от сербского правосудия. Здесь они кичатся своим патриотизмом, что, на мой взгляд, для них вполне естественно, а, главное, беспроигрышно. Под таким соусом эти герои рады стараться пошуметь, подраться, пострелять, пограбить... Будешь переходить по мосту на сербскую сторону, увидишь слева кафе «Дольче вита» («Сладкая жизнь»). Своеобразный форпост, где они сидят круглые сутки с радио-телефонами и зорко следят за тем, что происходит на мосту и возле него. Им явно льстит, когда их называют «bridge watchers» («наблюдающие за мостом»). Надо признать, звучит эффектно. Верховодит ими некто Оливер Иванович, бывший инструктор по карате, родом из Черногории… Я смотрю, ты делаешь какие-то пометки в блокноте. Это не лишнее, особенно когда ты записываешь, к примеру, мои поручения. Только совет: не оставляй свои записи где попало. По ооновским правилам, в организации официально не ведется секретной документации. Я не собираюсь вводить в миссии гриф «конфиденциально» и таким образом «закрывать» наши внутренние бумаги. Но с другой стороны, уверен, что ты понимаешь, где мы, кто нас окружает, чем мы должны заниматься в нашей миротворческой миссии. Мы с тобой находимся во французской зоне ответственности. Во многом благодаря французам, слаженным действиям многонациональной оперативной группировки «Норд» под их командованием и существует пока сербское Косово, примыкающее к Южной Сербии. Мне, Джиму и тебе придется участвовать в заседаниях Военного совета округа и других совещаниях, строго закрытых от посторонней публики. Там лучше обходиться без записей... Далее. Наши три кабинета с канцелярией расположены в левой части здания. Справа от нас трудятся представитель французской военной разведки и одновременно контрразведки, а также офицеры американской, британской, итальянской, бельгийской, датской, греческой и даже чешской военных разведок. По необходимости для консультаций приглашаем русских. Доступ на наш этаж ограничен... Когда международные силы под руководством НАТО (КФОР), созданные в соответствии с ооновской резолюцией 1244, вступили в Косово в июне прошлого года, Россию обошли при распределении зон оккупации. Тем не менее, три русских батальона участвуют в миротворческой операции. Русские держатся от нас независимо, но дружелюбно и, между прочим, контролируют два аэродрома – базовый в Приштине и помельче, тактический, рядом с албанским Скендераем, бывшей Србицей... Подружись с разведчиками, удовлетворяй по возможности их интерес к твоей персоне. Они ребята хитрые, но ответят на твои вопросы прямо, по – военному, в отличие, к примеру, от моего соотечественника Роберта Райана. Он из ФБР, занимается обеспечением безопасности сотрудников миссии, возможно и другими делами. С ним ты сам разберешься.

Тут Нэш вспомнил:

– Между прочим, в 1996 году в Боснии в состав многонациональной дивизии «Север» СФОР входила российская воздушно-десантная бригада, и она никому кроме своих не подчинялась. Я, как генерал-майор армии США, осуществлял над ней так называемый «тактический контроль». Командовал бригадой полковник Саша по фамилии Ленцов, если я не ошибаюсь. Мы с ним быстро стали приятелями. Его английский был слабоват, но друг друга мы хорошо понимали. Я его вспоминаю с удовольствием как исключительно дисциплинированного и ответственного командира... Прежде ни во Вьетнаме, ни в Ираке в ходе «Бури в пустыне» я лицом к лицу с русскими не сталкивался. Так что боснийская кампания была для меня, американца, полезной в плане знакомства с возможным стратегическим противником. Надеюсь, с твоим приездом мои отношения с русскими в нашем регионе, как с военными, так и с привлеченными на службу в ооновскую полицию, укрепятся.

– Кстати, у нас в миссии, – добавил Нэш, – числятся двое ваших. Один, переведенный из представительства ООН в Белграде, возглавляет мэрию в Звечане, где расположен промышленный комплекс «Трепча». Другой твой соотечественник занимается водопроводом, энергоснабжением и прочими хозяйственными вопросами. Оба в недавнем прошлом дипломаты. Их фамилии – Чальян и Черняков.

– Знаю обоих. С первым работал в МИДе, со вторым учился на одном курсе в институте.

Нэш снял трубку телефона:

– Наташа, разыщи Чернякова и пригласи его ко мне.

Глянул на меня:

– В приемной поочередно дежурят две албанки и две сербки. Сегодня «сербский» день. Вообще наша миссия – неплохой пример сотрудничества двух общин. Албанцы трудятся вместе с сербами. Работают слаженно, без ссор и конфликтов, что впрочем немудрено. Где бы еще им платили такие деньги?

С Володей Черняковым мы не виделись лет двадцать. Погрузнел, поседел, отпустил бороду. Встрече порадовались. Он с разрешения Нэша отвел меня на четвертый этаж, где располагался его «экономический департамент», и познакомил со своим начальником ирландцем Хью О' Нилом и с сенегальским инженером Абдулом, который удивил меня бойким сообщением на русском языке о том, что он учился в восьмидесятые годы к техническом институте в Ленинграде.

Поговорить толком не удалось, поскольку уже пора было уезжать на суточную стажировку в Приштину. Внизу меня ждал Теренс и еще один охранник, здоровенный албанец по имени Решад, плотная фигура которого чем-то напоминала платяной шкаф.

В машине вдруг снова почувствовал, как неровно бьется сердце. Опять наваливалась сердечная хворь, которую в последние дни я усердно глушил валидолом и кордароном.

Хватило бы сил для того, чтобы освоиться в новых условиях. Поначалу следует независимо от ситуации прекратить выпивки на голодный желудок и вовремя питаться! Так я пытался убедить себя. Эх, благими намерениями вымощена дорога…, а куда, лучше не упоминать!

В Приштину приехали поздно вечером. У входа на территорию штаб–квартиры Миссии ООН в Косово британские солдаты придирчиво изучали мой зеленый дипломатический паспорт. (Спасибо мидовскому начальству за разрешение использовать его в косовской командировке! Даже получив позднее голубой ооновский паспорт, всегда предпочитал свой. Не раз он выручал меня при общении с сербами!)

Оставив вещи в номере гостиницы при миссии, спустился в ресторан, поужинал. Чем кормили, не вспомню, однако ощущение безвкусной еды осталось. Утром побродил по близлежащим улочкам.

Первые впечатления от Приштины и от ее обитателей были удручающими. Поначалу испытал резкое неприятие тесного, неухоженного, замусоренного, дурно пахнувшего города, переполненного толпами суетливых, возбужденных, явно неприветливых людей.

Обращаешься к албанцу с вопросом, а он медлит с ответом, цепко осматривая тебя с ног до головы. Задержит взгляд на пластиковой опознавательной карточке, без которой иностранцу в Косово ни шагу. Беззвучно шевелит губами, внимательно перечитывая твое имя. Если оно не похоже на славянское, изобразит паточную улыбку.

Ни в «правительственном» здании, где обосновалось руководство ЮНМИК во главе со специальным представителем Генерального секретаря ООН гражданином Франции Бернаром Кушнером, ни в самой штаб-квартире миссии, в которой разместились административные и хозяйственные службы, сербов не встретишь. От мусорщиков до переводчиков, в том числе и сербского языка, все сплошь албанцы.

В условиях массовой безработицы в Косово они считают себя счастливчиками и в отношениях с международниками предупредительны и угодливы.

Получая около тысячи германских марок в месяц (для местных жителей это огромная сумма), служащие в Миссии ООН албанцы, кто добровольно, а кто по принуждению, отдают часть заработка на нужды «Освободительной армии Косово» (УЧК – аббревиатура, одинаково произносимая на всех балканских языках и звучащая весьма зловеще, особенно для русского уха).

Мне неоднократно доводилось слышать о том, что некоторые международники, работавшие в муниципалитетах таких албанских городов, как Скендерай (бывшая Србица), служивший главной базой для албанских боевиков, отчисляли определенные суммы якобы на нужды местной общины. Как отказаться от участия в подобной «благотворительности», если об этом тебя настоятельно просят «земляки» руководителя УЧК Хашима Тачи по прозвищу «Змей», которого и по сей день считают причастным к контрабанде оружием, наркотиков, к торговле человеческими органами? Интересно, вспоминает ли палач сербов Тачи своего прадеда, сербского православного священника из Србицы Радослава Даниловича, который в 1910 году принял ислам и стал именоваться Юсусом?

Ненависть албанцев к сербам беспредельна. Её отголоски распространяются на другие славянские народы. На улицах «этнически чистой» Приштины опасно громко разговаривать по-русски, по-болгарски, по-чешски.

За несколько дней до моего первого приезда в Приштину был убит болгарский миротворец. В центре города к нему обратилась на сербском языке группа албанцев. Болгарин, не думая, ответил по-сербски, за что незамедлительно получил пулю в голову. Мои новые знакомцы – международники рассказали мне о недавнем происшествии, когда албанские подростки закололи ножами старуху – сербку, невесть как оказавшуюся неподалеку от штаб-квартиры ЮНМИК. Насколько мне известно, ни в первом, ни во втором случаях убийц не нашли. Постепенно, в зависимости от того, насколько часто я наведывался в Приштину в основном по служебным делам, как правило, два – три раза в неделю, к неприязни добавлялось любопытство.

Населенные албанцами кварталы с замусоренными и зловонными улицами, с хаотичным движением, с монотонным гулом, со скученными лавками, ларьками, лотками напоминали бомбейские трущобы. Но отличие есть, причем весьма существенное: в албанском Косово, и, особенно, в Приштине, постоянно испытываешь гнетущее ощущение опасности, будто ты находишься во вражеском окружении. Об этом ощущении мне уже говорили многие мои коллеги – миротворцы, признаваясь, что боятся албанцев, считают их коварными и жестокими.

Помимо этого албанцам, по мнению тех, кто наблюдал их многократно – беспристрастно или с определенным пристрастием – свойственны вероломство, наглость, изворотливость, нахрапистость, подчинение своих действий соображениям личной выгоды, маниакальная уверенность в собственной исключительности и непогрешимости, склонность к провокациям, нежелание почитать чужие законы, нарочитая воинственность, навязывание своих традиций, чуждых тем местам, куда они приезжают, презрение ко всякому производительному физическому труду, дикость, бескультурье, прирожденное неискоренимое торгашество, жажда легкой наживы…

Наверное, каждый, кто это прочитает, вправе будет усомниться или даже запротестовать: разве есть на свете хоть один народ, который был бы наделён такой тяжёлой суммой отрицательных качеств? Или может быть автор излагает свои самые первые и потому сумбурные впечатления? Замечу только, что излагаю здесь далеко не полный перечень присущих албанцам черт, который я без всякой системы составил на основании прочитанного, услышанного и увиденного мной в Косово.

Поначалу я недоумевал, почему ни от кого не слышу доброго слова об албанцах. Впрочем, однажды мой начальник Нэш изрек следующее: «Судя по твоему произношению, ты «шлифовал» английский язык где-нибудь в Южной Азии. Бери пример с албанцев. Они стараются говорить по правилам. Я в этом вижу уважение к англосаксам, и мне такое отношение нравится!»

Поневоле у меня с первых же дней командировки возникало желание узнать, какого роду – племени эти албанцы?

Понимаю, насколько албанский вопрос является острым. Сегодня его можно отнести к таким «неудобным» для исследователей национальных тем, как еврейская, чеченская («кавказская»), или, если говорить о расовых проблемах, то это, пожалуй, негритянская, или, в соответствии с правилами «политической корректности» названная «афро-американской». Здесь любые, даже научные изыскания вызывают подозрения, а критические суждения расцениваются определенными представителелями упомянутых наций и рас, как провокационные и оскорбительные .

Вполне уместно вспомнить известное марксистское положение о том, что каждому народу, каждой нации присущи особые, специфические черты, обусловленные климатическим и географическим своеобразием, историческим и социокультурным опытом.

Данный тезис зарождался еще в семнадцатом-восемнадцатом веках в трудах видных европейских просветителей Монтескье (он говорил о «различных характерах» народов), Руссо, Вольтера. Последний помимо всего прочего отметился в истории и философии не только как воинствующий атеист, но и откровенный юдофоб.

В девятнадцатом столетии этой проблемой усердно занимались немецкие ученые – основатели «школы психологии народов».

Вслед за К. Марксом свой вклад в изучение вопроса внесли многочисленные представители марксистско-ленинской науки. Любопытно, что сам В.И. Ленин не проявлял видимого интереса к вопросу о национальном характере, более того, считал его надуманным.

В двадцатом веке на этом поприще отличились такие известные деятели как П. Сорокин, Э. Фромм, Г. Маркузе.

Здесь, наверное, уместно упомянуть статью академика Д.С. Лихачева, опубликованную в 1990 году в журнале «Вопросы философии», в которой он призывал изучать черты русского национального характера.

Как правило, представители марксистско-ленинской науки свои довольно робкие изыскания в данной сфере сопровождали пространными объяснениями и изощренными оговорками, опасаясь обвинений в шовинизме, национализме и в прочих грехах.

Особых опасений по этому поводу у меня не возникает. Выйдя в отставку после сорокалетней службы в Министерстве иностранных дел, чувствую себя свободным от каких-либо политических или идеологических ограничений и запретов. И посему поделюсь своими скромными знаниями о некоторых вопросах происхождения, развития и становления албанской нации.

Для начала следует сказать о своеобразии албанцев, которое состоит в том, что они как самостоятельный субъект долгое время не имели собственной истории. Это были разрозненные кланы и сообщества, которых бесцеремонно использовали могущественные державы. В случае непокорности их безжалостно изгоняли в горы.

Теперь о том, как воспринимать определения «албанцы», «косовские албанцы», «косовары»?

По мнению многих ученых-балканистов, «албанцами» следует считать представителей народа, сформировавшегося как этническая общность только в ХI веке. Приблизительно в это же время они появились в Косово, где пасли скот, главным образом овец, что и было их основным занятием на протяжении почти всего средневековья.

Сами албанцы без всяких на то оснований относят себя к потомкам индоевропейских иллирийских и фракийских племен, населявших в древности западные районы Балканского полуострова. Известно, что иллирийцы и фракийцы, к коим принадлежал любимый герой нашего детства Спартак, были ассимилированы в период Великого переселения народов в четвертом – седьмом веках и навсегда исчезли с исторической карты Европы.

В так называемой официальной албанской историографии говорится о том, что албанцы – прямые потомки некогда населявших Грецию пеласгов, язык которых они якобы сохранили до сих пор. Великий древнегреческий историк Геродот называл этот язык «бесспорно варварским». Западные историки вплоть до двадцатого столетия считали пеласгов «мифическим народом». Кстати, мифов в албанской истории предостаточно.

Албанцев, к примеру, вполне устраивает версия о том, что вплоть до средних веков “их «земли”, на которых они, как кочевники, временно ютились, многократно переходили из рук в руки: Рим, Византия, норманны, Болгарское царство, Сербское царство, Венеция…

Во второй половине девятнадцатого века лидеры албанского национального движения впервые уже без всякого стеснения утверждали, что албанцы являются более древним народом, нежели греческий .

Примечательно, что уже с начала двадцатого века царские дипломаты на Балканах предупреждали Санкт-Петербург об угрозе «роста влияния албанского фактора» в регионе, отличающемся своей взрывоопасностью .

Императорский консул в албанском городе Влере А.М. Петряев в 1912 году сообщал в столицу: «Албанский народ, никогда не игравший политической роли под турецким господством, приобретает такую силу, что выходит из своей области, расширяет свои границы, поглощает другую народность, за которой стоит славное историческое прошлое». Этот русский дипломат, представлявший Россию в Международной контрольной комиссии по Албании, подготовил аналитическую справку, в которой, в частности, говорилось о том, что еще в ХVII-XVIII веках в условиях османского ига “оставленные славянами места тотчас заселялись магометанами, главным образом албанцами. Таким образом, Турция очищалась от непримиримого славянского элемента, а албанцы за его счет расширяли область своего поселения. Тогда сербы подвергались двойному насилию: со стороны турецких правителей и от поселившихся албанцев”.

Любопытное совпадение. В начале двадцатого века наши дипломаты трудились и слали донесения из приморского городка Влера, в котором после Второй мировой войны расположится советская военно-морская база. После разрыва с албанцами в конце пятидесятых годов она будет ликвидирована, при этом бывшим союзникам достанутся две освоенные ими подводные лодки…

По совету моего друга Ю.М. Лощица, я обратился к работе выдающегося русского ученого-слависта Афанасия Матвеевича Селищева “Славянское население в Албании”. Это исследование было издано в 1931 году в Болгарии.

Приведу несколько цитат, из которых следует, что помимо этнографических и лингвистических вопросов А.М. Селищев детально разбирался в сложнейших перипетиях истории балканских народов. (Особенности стиля Селищева сохранены – В.З.).

«Четырнадцатый-пятнадцатый века – время весьма сильного, иногда бурного распространения албанцев, спускавшихся с гор и устремлявшихся в соседние края. В своем движении они уже тогда теснили во многих местностях славянское население. Наибольшей экспансии, разрушительной, разбойнической, движение албанцев на восток и на север приобрело в конце XVII-XVIII веков…Господствующее положение мусульманина в отношении гяура, хищничество пришельцев, бездействие турецкой власти по обузданию разбойничествующих албанцев давили славянское население. Этот гнет стал еще сильнее во второй половине девятнадцатого века…»

Cербы находились, по словам А.М. Селищева, «в окружении мусульманских (албанских) поселян, постоянно враждебных, насильничающих, находящих удовольствие в убийстве и грабеже». Он приводит датированное октябрем 1866 года донесение Императорского консула в Призрани Е. Тимаева, который информировал Чрезвычайного и Полномочного Посла, генерала-адъютанта Н.К.Игнатьева о бесчинствах албанцев. «Разбойники принялись грабить православные дома и села. Они захватывали скот, срывали с голов женщин платки, снимали с ног башмаки. Все захваченные вещи отсылали в свои деревни…Разбойники собирали подати, мучили христиан, насиловали женщин, отгоняя мужей от ложа, выбрасывали мертвых из гробов ».

С начала XIV века до наших дней об албанцах идут одинаковые отзывы, утверждает Селищев. «Албанцы воинственные, отличные всадники и стрелки. Они имеют проницательные глаза, ночью видят так же, как днем. Поэтому они большие воры и рыскают по ночам. Это давние и выразительные черты характера албанцев…

Суровый, мрачный вид албанца с пронизывающим недоверчивым взором отмечают ранние и позднейшие наблюдатели. После турецкого завоевания албанская склонность к грабежам и разбоям усиливается чрезвычайно… Оружие стало высшим сокровищем албанца. Он всем пожертвует для того, чтобы иметь ружье, а раньше долгое время ему служили нож, праща и отравленные стрелы…

Традиционная склонность албанцев к грабежу как к средству существования, укреплялась в зависимости от скудной горной природы их края. Чем беднее страна, тем свирепее набеги ее албанцев!»

Русский дипломат, историк, этнограф-балканист И.С. Ястребов, Императорский консул в ряде балканских городов в середине девятнадцатого века, также отмечал, что у албанцев «необыкновенно суровый взгляд, так и видно, что народ разбойнический», который не остановится ни перед «оскорблением христианской веры, ни перед поруганием святынь, ни перед убийством».

***

Изучая материалы по истории Албании в период после 1912 года, когда она, наконец, стала независимым государством, я нашел упоминание о небезызвестном Сергее Георгиевиче Улагае, лихом белогвардейском генерале-кавалеристе, который послужил прообразом для генерала Чарноты в булгаковском «Беге».

С июля по декабрь 1924 года в Албании у власти находилось избранное «демократическим путем» правительство во главе православным(!) священником епископом Феофаном. Бывший премьер-министр, полковник австрийской армии Ахмет Зогу, заручившись поддержкой якобы со стороны Королевства Югославии, организовал военный переворот, в котором, по утверждению ряда исследователей, в первую очередь албанских историков, решающую роль «сыграли русские казаки во главе с белым генералом Сергеем Улагаем».

Впрочем, иногда командиром сотни казаков, в течение недели подавивших сопротивление семитысячной армии албанцев, называли полковника Илью Миклашевского.

Действительно, фамилия командира русского отряда была Улагай, только звали его не Сергей Георгиевич, а Кучук Касполетович. Боевой офицер, он воевал с большевиками, участвовал в Ледяном походе Добровольческой армии. В эмиграции в Югославии вместе с группой русских солдат и офицеров совершил рейд в Албанию и помог Ахмету Зогу захватить власть. Провозглашенный королем Зогу удостоил Кучука чина майора, высшего воинского звания в албанской армии. До начала Второй мировой войны Кучук Улагай состоял в ближайшем окружении короля, затем перешел на службу к гитлеровцам, тесно сотрудничал с генералом П.Н. Красновым и с Султан-Гиреем, возглавлял Мусульманский комитет по освобождению Кавказа. После войны укрылся в Чили, где был избран атаманом «общеказачей станицы»?!

Занятная биография… Чем не сюжет для авантюрного романа? Беда только в том, что легковерные исследователи приписали все деяния Кучука его однофамильцу, оставившему несравненно более заметный след в истории.

Никогда не служил Сергей Георгиевич Улагай в албанской армии, не был замечен в симпатиях к фашистам, ни к итальянским, ни к германским.

На парижском кладбище Сент-Женевьев де-Буа, где похоронен С. Г. Улагай, на его могильном камне выбита надпись: «Вечная слава Русскому Воину»…

***

Велик был соблазн поискать следы албанцев на Северном Кавказе...

Но, увы, к так называемым кавказским албанам, населявшим восточное Закавказье в глубокой древности и в конечном счете ассимилированным армянами и картвелами (грузинами), балканские албанцы не имеют никакого отношения.

Албанцев называют еще арбанасами и арнаутами. Авторство этих прозвищ, приписывали туркам. Любопытно, что в царской России арнаутами именовали всех выходцев с Балканского полуострова.

Самоназвание албанцев – шкиптары, что можно перевести, как «ясно говорящие» или как «горцы». Cербы произносят это слово по-своему – «шептары» – с определенной интонацией. Их произношение албанцы считают неблагозвучным и оскорбительным.

Со своей стороны косовские сербы не позволяют называть себя «косоварами» и брезгливо морщатся, услышав это слово.

«Косоварами» иностранцы называют жителей Косово, среди которых теперь более 90 % албанцев и 5% сербов. Поговаривают, что этот термин придумали и распространили американцы, рассчитывая таким образом утвердить право косовских албанцев на территорию Косово.

Стоит ли продолжать этимологические изыскания, если очевидно, что «косовары» и «косовские албанцы» синонимы?...

Сегодня в мире проживает восемь миллионов албанцев. Попытаюсь вспомнить представителей этого народа, которые оставили сколько-нибудь заметный след в истории.

«Великий воин Албании Скандербег» – так назывался первый и последний совместный советско-албанский художественный фильм, вышедший на экраны в 1953 году. В двухчасовом фильме известного режиссера Сергея Юткевича были заняты лучшие советские актеры Акакий Хорава, Верико Анджапаридзе, Серго Закариадзе, Александр Вертинский, Борис Тенин, Олег Жаков. Музыку к кинокартине написал гениальный русский композитор Георгий Свиридов.

Советские зрители увидели, а албанские еще и вспомнили выдающегося государственного деятеля и искусного военачальника ХV столетия Георгия Кастриоти, прозванного турками за храбрость Скандербегом. Отрекшись от ислама и приняв христианство, он в союзе с венецианцами успешно противостоял османским завоевателям и неоднократно побеждал превосходящие по численности турецкие войска.

В годы Второй мировой войны гитлеровцы сформировали из албанцев 21-ю горную дивизию СС «Скандербег», которая в 1944 году дислоцировалась в Косово и использовалась против македонских партизан.

Определенных успехов достигли в Голливуде братья, дети албанских эмигрантов, исполнители преимущественно комедийных ролей Джеймс и Джон Белуши. Первый, снявшись в двух кассовых комедиях «1941» и «Братья Блюз», скончался в возрасте 33 лет от передозировки смеси героина с кокаином. Фильмография Джона насчитывает около ста кинокартин, среди которых известные у нас «К-9» (американский вариант советского «Ко мне, Мухтар!») и боевик «Красная жара», снимавшийся в Москве в разгар «перестройки» с Арнольдом Шварценеггером и Олегом Видовым.

Ну и, конечно, следует упомянуть албанку Агнес Гонджу Бояджиу, широко известную как мать Тереза, которая в 1948 году основала в Калькутте монашескую организацию. Ее деятельность была направлена на создание школ, приютов, больниц для бедных и тяжелобольных людей независимо от их национальности и вероисповедания.

В 1979 году матери Терезе за ее деяния, охватывающие 120 стран, была присуждена Нобелевская премия мира. После кончины в возрасте 88 лет она была причислена Католической церковью к лику блаженных. Я видел памятник матери Терезе в центре столицы Македонии Скопье – в городе, где она родилась, но еще не успел побывать у её изваяния на территории католического храма в Москве на Малой Грузинской улице.

Справедливости ради отметим, что наряду с прочим деятельность матери Терезы вызывала и серьезные нарекания. Так, канадские исследователи из университетов Оттавы и Монреаля после изучения более 500 документов и 287 письменных свидетельств заявили, что мать Тереза была «кем угодно, только не святой». Они ссылались на показания врачей, которые посетили созданные ею дома для умирающих, где обнаружили ужасные условия – бедность, грязь, плохую еду, нехватку медикаментов, отсутствие должного ухода за больными. «Некоторым было отказано даже в самой необходимой медицинской помощи», хотя на имя матери Терезы приходили значительные суммы денег со всего мира. Сама мать Тереза не обращалась за медицинскими услугами в свои заведения, предпочитая лечиться в хорошо оборудованных американских госпиталях.

Огромные финансовые потоки, проходившие через фонд Терезы, поступали на неизвестные, как утверждают исследователи, банковские счета. В немецком журнале «Штерн» в 1991 году была опубликована информация о том, что лишь 7 % пожертвований в фонд расходовались на благотворительность. Куда направлялись другие средства, установить не удалось. Наконец, в 1996 году главный редактор одного из самых авторитетных медицинских журналов «Ланцет» Р. Фокс прямо заявил, что считает работу организации матери Терезы скорее «имитацией здравоохранения», чем реальной медицинской помощью, поскольку «привлекается множество различных волонтеров, но не приглашаются профессиональные врачи»…

Было бы интересно узнать о других особенностях культурно-исторического вклада албанской нации. Правда, я не упомянул об известном политическом деятеле Ибрагиме Ругова, в социалистические времена руководителе союза албанских писателей, первом президенте "независимого " Косово, с которым мне довелось встретиться . Но об этом позже.

***

Косово, в переводе с сербского – «земля черных дроздов», священная для сербов земля, колыбель сербской духовности и государственности, их любовь и боль.

В XII веке на Балканском полуострове образовалось мощное сербское государство, в состав которого вошло Косово. Косовский город Печ стал местопребыванием патриарха Сербии.

Сербы мужественно противостояли натиску Османской империи. 15 июня 1389 года на Косовом поле, что в пяти километрах от Приштины, объединенные войска Сербии и Боснийского королевства под предводительством князя Лазаря вступили в бой с превосходившей их по мощи турецкой армией, в рядах которой, по утверждению ряда историков, сражались албанцы.

Православное воинство потерпело поражение. Князь Лазарь попал к османам в плен и был обезглавлен.

Во время битвы сербский воевода Милош Обилич сумел пробраться к шатру турецкого султана Мурада и убил его. Схваченный врагами, он принял мученическую смерть.

Одержав победу, османы покинули Сербию. Их неожиданный уход породил домыслы о победе сербов на Косовом поле. Однако через несколько месяцев сын князя Лазаря Стефан был вынужден признать сюзеренитет, то есть верховное право Османской империи. В 1459 году Сербское государство перестало существовать, на четыре столетия попав под власть османов.

Косово поле навсегда останется в сербской истории как символ национального единства и борьбы за независимость. Сербы чтут Косовскую битву как свою жертвенную Голгофу, как духовное Воскресение…

***

Монтескье принадлежит изречение: «Счастлив народ, история которого скучна». Трудно предположить, какими примерами из всемирной истории вдохновлялся выдающийся просветитель, формулируя сей афоризм, который при всей его внешней эффектности сложно, если вообще возможно, применить при характеристике какого-либо народа, в особенности, сербского.

Сколько выпало на его долю трагических потрясений за четыре столетия турецкого ига, в период Балканских войн, в годы мировых войн… Уже в Социалистической Федеративной Республике Югославии сербов в течение нескольких десятилетий принуждали испытывать комплекс вины за монархистско-националистическое движение четников, за «великосербский гегемонизм».

Издерганные многочисленными политическими и экономическими реформами сербы боялись проронить неосторожное слово, которое могло бы затронуть интересы других «братских» наций. Режимом Тито осуждалось любое открытое проявление сербами своих национальных чувств.

Поневоле напрашивается сравнение сербов с русскими, которых руководство СССР под влиянием таких русофобов, как Андропов, постоянно подозревало в «великодержавном шовинизме» или, что еще круче, в «русском фашизме».

По прошествии двух десятилетий особенно отчетливо видишь, как похожи процессы развала многонациональной Югославии и распада великого Советского Союза. Будто по единому плану, почти одновременно рухнули две мощные империи, а вслед за ними кануло в небытие содружество социалистических государств, именуемое социалистическим лагерем, резко ослабло движение неприсоединившихся стран, благодаря которым существовал достаточно устойчивый мировой геополитический порядок…

***

Разговор с Нэшем по возвращении из Приштины был коротким. Условились встретиться и побеседовать через несколько часов в его резиденции в южной албанской части Митровицы. Мне показалось, что мой новый начальник чем-то озабочен, но я счел за лучшее не любопытствовать.

В сопровождении Ульриха и здоровяка Решада, погрузившего мой багаж на тележку, мы дошли до моста, который с албанской стороны перекрывали итальянские солдаты. Офицер внимательно изучил мой основной документ, который болтался у меня на шее, – полученную в Приштине «идентификационную карточку» или «бэдж», как называют ее американцы. На посту Решад с нами попрощался: на север албанцам дороги нет, как, впрочем, и сербам нет пути на юг.

Сто метров по нейтральной зоне и мы перед французским форпостом. Рядом с военными стоит штатский – худощавый паренек лет двадцати с выразительной мимикой. Крепкая сухая ладонь, широкая добрая улыбка. «Мишка», – представился он и сразу попросил разрешения обращаться ко мне по имени.

Забегая вперед, (боюсь только, что мне в моих заметках придется часто прибегать к этому «беллетристическому» приёму, которым, по– моему, явно злоупотребляли такие маститые литераторы, как, к примеру, К.М. Симонов) скажу, что Мишка был первым сербом, встреченным мной в Косово. Сейчас мне кажется знаменательным, что этот доброжелательный улыбчивый сербик, носящий имя Архистратига Михаила, являлся тезкой моего покойного батюшки, моего сына, других близких мне людей. Он прекрасно владел английским языком, что, замечу, не является чем-то исключительным на Балканах, население которых, по моему убеждению, как-то особенно предрасположено к восприятию чужих языков. Мишка обладал прекрасной реакцией, виртуозно, но надежно водил машину, на что обратил внимание Нэш, который использовал его в качестве водителя и одного из своих охранников при поездках по сербскому Косово.

Ульрих с Мишкой помогли мне добраться до гостиницы миссии Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, скромного трехэтажного здания, которое явно по соображениям безопасности располагалось в северной части города у сербов, где ее постояльцы были в значительной степени ограждены от ночных грабителей.

Совсем немногое удалось мне рассмотреть в этот день в Митровице, но в памяти запечатлелись лица людей, спокойные, приветливые. Показалось, что на улицах женщин больше, чем мужчин. Одеты они скромно, многие в черных костюмах и платьях. Цвет волос, как правило, крашенных, или иссиня-черный, или от светло-русых до пепельно-седых.

Центральная, ведущая от моста улица напомнила нашу Тверскую начала девяностых годов. Напомнила, естественно, не размерами или архитектурными сооружениями. По обеим ее сторонам тянулись торговые ряды – коробки, ящики, столы, заваленные убогим разнообразием, вынесенными из дома, перекупленными, наконец, украденными вещами. Словом, точь-в-точь как у нас в Москве десять лет назад.

Без намерения что-то приобрести к продавцам лучше не подходить. Просто так не отпустят. A с другой стороны, как им не помочь, если этот рынок для них единственная возможность хоть как-то свести концы с концами. По словам Мишки, Белград пытается оказывать материальную поддержку косовским сербам. Во всяком случае, пенсионеры получают от правительства ежемесячно от 50 до 60 германских марок (в 2000 году эти деньги равнялись 25 – 30 долларам).

До гостиницы добрались за несколько минут. Скромная, но чисто прибранная комнатёнка под крышей трехэтажного дома меня на первых порах вполне устраивала. Однако в душевой не было воды и, судя по ряду признаков, не было давно. Крошечный холодильник не работал из-за отсутствия электричества.

– Вечерами подключают часа на два, – предугадывая мой вопрос, сказал Мишка. – Не расстраивайтесь. В миссии стоит мощный электрогенератор и оборудовано специальное помещение, что-то вроде сауны. Многие международники ею охотно пользуется. Как-то так заведено, что местные туда не заходят, хотя это им не запрещено. Кстати, жилье вам подыскивают. На нашей стороне оно вдвое-втрое дешевле, чем у албанцев. Нэш и Фитт живут в Южной Митровице, но большая часть сотрудников миссии расположилась у нас.

По дороге к мосту я предложил Мишке выпить кофе.

Мишка без особой охоты сопроводил меня в кафе «Дольче вита». Перед кафе за пластиковыми столиками сидели несколько крепких, коротко стриженных парней в спортивных костюмах «адидас» или «пума», в которых любили щеголять московские бандиты девяностых годов.

Позже я узнал, что «наблюдатели» хорошо вооружены, оснащены новейшими средствами связи, и, что самое главное, четко, по-военному организованы. В последнем не раз убеждался, наблюдая их во время так называемых «кризисных ситуаций» – массовых протестных демонстраций и митингов. Действовали они слаженно, жестко, не позволяя ооновским полицейским вмешиваться в ход событий.

Но испробовать кофе в «Дольче вита» в тот день нам с Мишкой не довелось. Думаю, к обоюдному облегчению: мне совсем не глянулась сидевшая там публика, а Мишка, приведший незнакомого иностранца в место сборища наблюдателей за мостом, явно нервничал из-за возможных неприятностей. Эти ребята не жаловали соотечественников, служивших в миссии ООН, считая их пособниками оккупантов.

Мой кабинет находился напротив приемной Регионального администратора, попасть к которому можно было только по его вызову или после объяснений с охранниками и секретаршами.

В просторном светлом кабинете два стола – один рабочий с компьютером и с тремя телефонными аппаратами, другой стол с несколькими стульями – для совещаний. Кресло, диван, правда, для сна непригодный, слишком короткий. Поэтому в дни блокад, сербских или албанских, когда выход в город из миссии был полностью перекрыт, приходилось спать на столе для совещаний.

На стене висела карта Косово, простая географическая. (Потом договорился с французами и заменил её на военную).

Не успел я толком осмотреться, как на пороге кабинета возникла девушка.

– Извините, мистер Владимир, – с застенчивой улыбкой сказала она, – Вас просит зайти Региональный администратор.

Когда я вошел в кабинет Нэша, он раскладывал на столе бумаги.

– Это я для тебя стараюсь, готовлю домашнее задание. Здесь наши последние регулярные доклады приштинскому начальству о ситуации в округе. В их подготовке ты, надеюсь, ты будешь принимать активное участие. В твоей анкете указано, что ты литератор и журналист. Вот и придай нашим отчетам более привлекательную форму. Заодно поработаешь с пресс-атташе Майклом Китсом. Он опытный газетчик из Австралии. Работал в Секретариате ООН, многое понимает, неплохо пишет, но староват, слишком грузен и потому медлителен. Днями поехал на сербскую сторону якобы с кем-то побеседовать, зашел в бар, выпил несколько порций местной водки, а когда вернулся к машине, то она уже догорала. Показательно, что никто из сербов и пальцем не шевельнул... Но вернемся к нашим делам. Будь любезен, посмотри то, что я для тебя подобрал, и доложи свое мнение. Обрати внимание на список местных сербских политиков. Среди них есть весьма серьезные и достаточно влиятельные деятели. С ними настоятельно советую тебе познакомиться поближе.

И, после паузы:

– Ты, как я понимаю, долгое время занимался вопросами охраны окружающей среды. Думаю, тебе известно, насколько неблагоприятна экологическая ситуация в нашем регионе, особенно в Митровице и соседнем Звечане. Кстати, мэром там твой знакомец Карен Чальян. Прежде всего, меня беспокоит промышленный комплекс «Трепча», у которого за годы экономической блокады полностью прогорели фильтры, и теперь он отравляет всю округу свинцовой пылью и прочей опасной дрянью. Подготовь мне справку по этой проблеме и представь рекомендации. Все, заканчиваем, договорим у меня дома. Через десять минут внизу...

И уже мне вдогонку: «С бумажками поосмотрительнее!»

На улице у массивного белого внедорожника «Тойоты Ленд Крузера 100» с затемненными окнами нас ждал невозмутимый Теренс.

– Удобная машина, – похвалил Нэш, – бронированная, с пуленепробиваемыми стеклами. Легкая на ходу, сам убедишься. Завтра получишь свою «Тойоту», правда, она поскромнее. Защищена броней только в одном месте: под водительским сиденьем укреплена плита на случай, если наедешь на противопехотную мину. А от противотанковой и наш «Крузер» превратится в металлолом.

До виллы Нэша доехали за несколько минут. Хотя вилла – это, наверно, слишком громко сказано, простой одноэтажный дом с плотной, без просвета высокой оградой. Дворик с несколькими хилыми деревцами, рядом с которыми расставлены плетеные стол и кресла.

Генерал пригласил меня осмотреть его жилище. Внутри было просторно: две-три комнаты плюс кухня. Убранство явно холостяцкое, что, видимо, типично для человека, который большую часть своей жизни провел в так называемых «несемейных зонах» – будь то Вьетнам, Ирак, Босния, а теперь еще Косово.

Пока Нэш на крыльце втолковывал Теренсу, какую пиццу следует заказать у албанцев, я полистал лежащую на столике у кровати книгу «Архангел» англичанина Роберта Харриса. В этом авантюрном романе описываются приключения в СССР британского ученого Келсо, который находит дневник И.В.Сталина, а где-то в сибирской глуши встречает его сына. ( В начале 90-х пытался читать такие известные книги Харриса, как «Фатерланд» о победе Германии во Второй мировой войне и «Энигма» о работе английских криптографов в годы войны, но не смог их осилить в отличие от «Дня шакала» и «Псов войны» – ранних произведений Фредерика Форсайта, которые в молодости читал запоем). О романе «Архангел» слышал, но никакого интереса к нему не испытывал. Правда, позднее урывками посмотрел один из фильмов сериала ВВС с тем же названием, с участием российских актеров. Запомнились замечательный артист, художник, поэт, давний и добрый мой товарищ Лев Георгиевич Прыгунов в роли бывшего сотрудника КГБ, а потом руководителя коммунистической организации «Аврора»(!) и тогда еще мало известный актер Константин Лавроненко, изображавший сталинского сына по имени... Иосиф.

Такого рода произведения именовались в советские времена «развесистой клюквой». Мне почему-то казалось, что спустя двадцать лет после окончания «холодной войны» антисоветская мифология теряет актуальность и не используется даже сочинителями примитивных развлекательных произведений.

Поэтому я слегка удивился, когда Нэш, едва мы сели за стол, вдруг посоветовал мне прочитать пресловутого «Архангела».

Глядя на стол, единственным украшением которого была бутылка «Джонни Уокера» опять же с красной этикеткой (видать, Генерал основательно запасся этим пойлом, известном в пьющей России как «Ванька – пешеход»), спросил хозяина, доводилось ли ему читать написанные иностранными авторами детективы, действие в которых разворачивается в США.

Нэш ответил, что понял мой вопрос. Наверняка, автор «Архангела» не удосужился побывать в России, и в его описаниях много неточностей и ошибок.

– Я люблю историю, – с подкупающим простодушием сказал Генерал. – Мне интересно, насколько правдоподобна информация о найденных неизвестных бумагах Сталина и о его отыскавшемся сыне.

– Все сталинские документы хранятся в Особом архиве Администрации Президента, – ответил я. – Не исключено, что какая-то незначительная их часть засекречена до поры до времени. О новых находках ничего не слышал. Что касается таинственного сына Сталина, то я его видел как тебя. Его имя – Константин Кузаков. Высоких постов не занимал, но человек был уважаемый. Последние годы он работал на советском радио и телевидении. Многие знали о его родстве с о Сталиным, да он в последние годы этого и не скрывал. Первый сын Сталина Яков погиб в плену у немцев. Второй – Василий умер в советской тюрьме. Дочь Светлана обитает где-то у вас, если не путаю, в Висконсине.

Наконец появился Теренс с горячей пиццей. Нэш пригласил его к столу, но англичанин тактично и, я бы сказал, благоразумно отказался, сославшись на необходимость вернуться в миссию.

Генерал предложил выпить по-русски «На здоровье!». Хотелось мне сказать ему, что русские пьют «За здоровье!», а авторство тоста «На здоровье!» принадлежит потомкам хлынувших после революции на Запад эмигрантов первой волны, никогда не видевшим Россию и начавшим терять родной язык, но предпочел промолчать. Позднее во время застолья с присутствием Нэша не удержался и «просветил», естественно, не Генерала, а того, кто произносил этот «традиционный русский» тост.

Говорили о чем угодно, только не о работе. Помню, что Нэша особенно заинтересовала биография моего отца, по его словам, «брежневского приближенного».

И тогда в двухтысячном году, и сегодня спустя тринадцать лет я задаю себе вопрос: откуда Генерал черпал информацию о людях, работавших под его началом? Он не раз показывал свою детальную осведомленность о том, что не содержалось и даже не обозначалось в анкетах, в вопросниках или в справках. Об эффективных поисковых сайтах Интернета, вроде какого-нибудь «Гугла», тогда и не помышляли.

Я старался отвечать четко и лаконично, насколько мне позволял мой весьма ограниченный английский. Признаюсь также, что на первых порах общение в течение целого дня на иностранном языке стоило мне больших усилий. Более или менее «разговорился» месяца через три.

Генерал дотошно выпытывал у меня, чем занимался мой отец в годы войны с фашистской Германией. Услышав о том, что мой родитель был одним из организаторов партизанского движения в Белоруссии, Нэш оживился и вдруг заявил, что диверсионным опытом советских партизан ныне широко пользуются международные террористы.

Спорить не стал, но вспомнил слова Генерала спустя несколько лет, когда писал документальный очерк об отце. Именно этот довод использовал Ю.В. Андропов, когда резко выговаривал секретарю ЦК КПСС М.В. Зимянину за его попытку издать открытым тиражом книгу выдающегося государственного и партийного деятеля П.К. Пономаренко «Всенародная борьба в тылу немецко-фашистских захватчиков. 1941-1944 гг.». Отец считал, что наряду с прочим одной из главных причин такого запрета стало то, что на страницах книги ни разу не упоминалась фамилия Андропова, которого угодливые чиновники пытались причислить к организаторам партизанского сопротивления в Карело-Финской ССР...

Около полуночи появился Теренс, вызвавшийся вместо дежурного водителя сопроводить меня в гостиницу. Нэш отвел меня в сторону и тихо произнес: «Завтра у нас тяжелый день. Возможны массовые выступления. Военные и полиция наготове, но всего не предугадаешь. Машина с охраной будет у твоей гостиницы в шесть утра». И вдруг , выпучив глаза, гаркнул: “До зведания, товарисч!”.

В шесть часов утра на темных улицах не было ни души. Внизу уже стояла ооновская «Тойота» с незнакомым водителем и с Ульрихом на переднем сиденье. «До миссии доберемся через албанцев, – сказал датчанин. – Так спокойнее. Не забывай, Владимир: «Бдительный» – мое второе имя».

У въезда в миссию увидели два французских бронетранспортера. Ствол орудия одного был направлен на сербский север, другого – в албанскую сторону. На первом этаже расположилось около полусотни итальянских и французских солдат в полном боевом снаряжении.

Прошел к себе на третий этаж. Дверь секретариата Нэша открыта: Генерал на посту!

Стараясь отвлечься от тревожных мыслей, принялся изучать полученные от шефа бумаги. Как правило, их большая часть готовилась в пока таинственном для меня «ситуационном центре» и была предназначена «для распространения». Куда? Кому?

Цитирую по сохранившимся у меня первым документам, прочитанным мной в Косово: «Митровица. Север. Дата. Время. Похороны одного из наблюдателей за мостом Благоя Рикалло, 54 года. Умер в Белграде от ран, полученных при столкновении с французскими солдатами КФОР в Северной Митровице. По соображениям безопасности движение транспортных средств в городе было ограничено с 12 до 17 часов. Похороны прошли без инцидентов». Столь же лаконичны другие сообщения о происшествиях, главным образом криминального характера.

Позвонил Нэш: «Через десять минут у нас совещание».

Набережная на сербской стороне была заполнена людьми. Французы на мосту образовали двухрядную цепь. То же самое предприняли с южной стороны итальянские солдаты, поскольку вокруг нашего здания собирались группами албанские любители острых ощущений.

«Если взбредет в голову идея пойти полюбоваться происходящим на свежем воздухе, – услышал я за спиной голос Теренса, – знай, что тебя с обеих сторон в оптический прицел рассматривают снайперы. Пора к шефу».

В кабинете Нэша собралось человек десять, из которых я знал только начальника штаба Клауса Марте. ( В каждой миротворческой миссии ООН была введена такая должность, причем ее занимает гражданское лицо).

Генерал представил меня собравшимся и объявил о том, что сербы решительно настаивают на срочной встрече с руководством миссии. Он их готов выслушать, но только вне ее стен.

Французский полковник (кто-то шепнул мне, что это командир антитеррористического подразделения бригады «Норд») предложил открыть вход на мост с сербской стороны, пропустить разумное количество «переговорщиков» и во время беседы с Генералом максимально контролировать ситуацию, в том числе совместно с итальянцами следить за поведением албанцев, которые уже заполняли подходы к мосту с юга: «Главная наша задача не допустить столкновения на мосту и избежать прорыва сербов или албанцев на «чужие» территории».

При этих словах мне сразу вспомнилась рекламная заставка к новостям телекомпании ВВС, которая транслировалась со второй половины 1999 года. На экране разгневанная толпа, размахивая красными флагами, теснила на мосту вооруженных солдат. На флагах можно было разглядеть черных орлов. Приехав в Митровицу, я сразу узнал место, запечатленное в киноролике британского телевидения. Английским операторам удалось снять первую попытку прорыва албанцев через основной мост на сербскую сторону. Сколько потом еще было таких эпизодов… Только благодаря мужеству и выдержке французских солдат удавалось избежать кровопролития.

Нэш вдруг обратился ко мне. «Как, Владимир, составишь мне компанию? Заодно познакомишься со своими славянскими братьями».

Кивнув головой в знак согласия, я поинтересовался, будет ли у нас переводчик.

– Будет, – ухмыльнулся Генерал, – причем довольно симпатичный.

«Переводчиком» оказалась одна из двух сербских секретарш Нэша – Биляна. Девушка лет двадцати пяти, стройная, довольно миловидная, с копной обесцвеченных волос, модно, но несколько вычурно одетая.

В сопровождении Теренса, Ульриха и двух охранников – сербов мы вышли из миссии и направились к мосту, на котором уже начинался митинг. Такие стихийные толпы мне доводилось видеть в октябрьские дни 1993 года в Москве.

Итальянцы, стоявшие в две шеренги, расступились, и я увидел сваленные у их ног пластиковые защитные щиты.

Плечистый Теренс уверенно вклинивался в толпу, прокладывая нам дорогу. Мы с Нэшем шли, почти прижавшись к его широкой спине. Биляна следовала за нами. Ульрих с двумя охранниками замыкали нашу процессию.

Кто-то громко воскликнул: «Амерички гувернер!» Толпа зашумела, задвигалась, и мы оказались в центре людского круговорота.

Нэш взмахнул рукой: «Друзья! Вы хотели меня видеть? Я здесь и готов выслушать ваши жалобы и пожелания!»

Кольцо людей настолько сжалось, что я ощущал на лице чужое дыхание. От многих пахло спиртным.

Биляна явно не справлялась с переводом. Возбужденные сербы говорили, перебивая и заглушая друг друга. Разобраться в этом словесном хаосе было невозможно.

Нэш снова поднял руку: «Мне кажется, я понимаю вас. Ваши требования справедливы. Наши сотрудники и специалисты готовы оказывать вам всестороннюю помощь в налаживании городского хозяйства. В первую очередь будем вместе с вами восстанавливать поврежденные или разрушенные системы водоснабжения, попытаемся обеспечить бесперебойную подачу электричества, устойчивую телефонную и мобильную связь, организовать регулярный вывоз и утилизацию мусора».

Я порадовался за Генерала. Он говорил четко и уверенно, и сербы не отрывали от него глаз.

Первоначальное волнение улеглось, и я уже испытывал щемящее чувство жалости и симпатии к этим людям, на долю которых выпало столько бед и страданий.

– Друзья, – вещал вдохновленный вниманием слушателей Нэш. – Я хочу предложить продолжить наше общение в несколько иной форме. Вы определяете группу из доверенных лиц и вручаете им перечень неотложных проблем. Обещаю, что ваша депутация будет незамедлительно нами принята и выслушана с должным вниманием.

Сербы одобрительно зашумели.

« Слава Богу, – подумал я с облегчением. – Вроде все получается».

И вот тут случилось непоправимое.

Довольный Нэш положил мне руку на плечо: «Я уверен, что вам придется по душе присутствие здесь вашего русского брата Владимира, которого мне в помощь прислало сюда руководство ООН».

На несколько секунд наступила тишина, которую нарушил натужный вопль: «Руски курац, добити у свою Чечению!» («Русский хрен, убирайся в свою Чечню!»).

Я буквально оцепенел от ужаса, поскольку остро ощутил, сколько злобы сразу выплескивается на меня, Пожалуй, со времен танкового обстрела Белого дома в октябре 1993 года я не испытывал столь болезненного и унизительного чувства полной безысходности.

Меня уже хватали за руки, за плечи, толкали, норовили ткнуть побольнее. Подоспевший Теренс буквально за шиворот рванул меня к себе, и через несколько мгновений меня укрыли щитами итальянцы.

Еле доплелся до миссии на ватных ногах, не оборачиваясь. Слышал возмущенные крики сербов, которых французы вытесняли с моста. За зданием миссии увидел скопище злорадствующих албанцев, пыл которых охлаждали вооруженные до зубов итальянские и греческие солдаты.

В приемной Нэша вторая сербская секретарша Генерала Наташа отпаивала успокоительным лекарством Биляну.

– Владимир, – выглянул из кабинета Теренс, – не заставляй себя ждать.

Генерал сидел в кресле перед журнальным столиком и распаковывал коробку сигар. Англичанин разливал виски в три стакана.

– До краев, – приказал Нэш.

Выпил залпом, вкуса не почувствовал.– Покури сигару, – сочувственно предложил Генерал.

Помнится, усидели литр «Джонни Уокера» без лишних разговоров, без закуски, запивая водой.

Проснулся или очнулся я посреди ночи в комнате для охранников, куда, как потом выяснилось, меня доставил Теренс.

Привел себя в порядок, поднялся на третий этаж. Стараясь не шуметь, зашел в кабинет начальника. Нэш, сидевший за компьютером, испытующе глянул на меня:

– Ну, что скажешь? Хороши твои братья? Поблагодарим Бога за то, что живы и целы! А ведь могли и ножом ткнуть или под шумок в спину выстрелить. Здесь у каждого серба есть оружие... На меня зла не держи, уж никак не ожидал таких эмоций. Не зря Балканы называют «пороховой бочкой Европы». Понятно, что эта метафора имеет, прежде всего, геополитический смысл. Но для меня очевидно, именно местное население и является тем самым порохом... И последнее по счету, но не по значимости. Отношение к сербам, которое у меня сложилось в период боснийской кампании, не меняется и в Косовской Митровице. Как и все славяне, с которыми мне доводилось сталкиваться, эти мало предсказуемы, если предсказуемы вообще. Посмотри, как у сербов глаза кровью наливаются, когда они бесятся! В то же время они, в чем я неоднократно убеждался, способны хладнокровно взирать на кровавое поле боя. Сербские вояки сильнее, к примеру, иракских, и у них более, я бы сказал, мотивированные цели.

– Могу лишь догадываться, что ты имеешь в виду под «мотивированными целями». Но поскольку ты сказал о своем отношении к славянам, хотелось бы еще раз услышать твое мнение о русских, если это возможно.

В первых беседах с Генералом я, пытаясь лучше его понять, не обращал внимания на типичную для выходцев с американского Юга манеру произносить звук «с», как «ш». Обращенная ко мне просьба повторить сказанное «Сэй ит эген», звучала, как «Шэй ит эген». Теперь, когда Нэш в очередной раз произносил эту фразу, я уже старался говорить медленнее.

– Изволь. – Нэш широко улыбнулся. – Вы, русские, на словах такие миролюбивые, а на деле и месяца спокойно не просидите. Всюду норовите сунуться, где жареным запахнет. Корея, Венгрия, Египет, Куба, Вьетнам, Ливия, Ангола, Афганистан... Это что? Сфера ваших интересов или соблюдение каких-то обязательств?.. Сколько бы ни читал о России, сколько бы ни расспрашивал ваших людей, всё впустую, ничего не могу понять. Особенно последние события. Коммунисты свергают коммунистов. Средь бела дня расстреливают из танков всенародно избранный парламент. Чем-то напоминает Латинскую Америку. Но латиносы у нас под боком, а вы далеко, через океан, да еще с ядерным оружием.

Генерал накалялся:

– Я тебе уже говорил, что служил с вашими в Боснии, но я и воевал против вас во Вьетнаме и Ираке. Ведь ни вьетнамцы, ни арабы шагу не могли ступить без русских военных советников и инструкторов... Думаю, тебе будет интересно узнать: в августе прошлого года «Нью-Йорк таймс» опубликовала мое предложение привлечь Россию к миротворческой операции в Косово. Я утверждал, что участие русских имеет важнейшее значение. В Боснии они вели себя непредвзято, общались со всеми сторонами уважительно, с достоинством и неукоснительно выполняли поставленные перед ними задачи. Ни разу не видел и не слышал, чтобы русские солдаты подыгрывали сербам или унижали мусульман.

Нэш посмотрел на часы.

– Четыре часа утра. За окном темень. Не то слишком поздно, не то слишком рано. Улыбаешься ? Думаешь, заговариваюсь? Согласен, день был насыщенный. Надо отдохнуть. А для финала нашей ночной беседы несколько сюжетов для раздумий. Перед моим отъездом сюда один из прежних коллег доверительно сообщил мне, что у Пентагона есть свидетельства участия русских наемников в военных действиях в Косово на стороне сербских войск, которые убивали албанцев и разрушали их деревни на юге провинции... Второй сюжет уже из моего балканского опыта. Столь близкие тебе по духу сербы, правда, на этот раз боснийские, в 1994 году захватили в заложники русских офицеров из числа ооновских наблюдателей и приковали их к столбам возле стратегических объектов для того, чтобы предотвратить бомбардировки авиации НАТО. Это произошло накануне моего прибытия в Боснию... Ну и, в заключение, о том, что может быть интересным для твоего московского начальства. Не будем лицемерить и изображать из себя примерных чиновников ООН. Ты командирован сюда своим МИДом, я работаю по найму Государственного департамента. Как ни крути, главное для нас – интересы наших государств, не так ли? Так вот, я слышал от Олбрайт, что США поддерживают большую степень автономии Косово, но не полную его независимость!.. Закончили, мой русский друг! Приятных сновидений!

***

Думаю, теперь самое время сказать о том, что все выше приведенные монологи генерала-майора армии США Уильяма Л. Нэша почти дословно воспроизведены на основании моих записей в блокноте, с которым я не расставался в первые косовские дни. Позднее я упрятал свои заметки в банковский сейф, стоявший в моем кабинете еще с титовских времен. Там же хранился и мой дипломатический паспорт, деньги и прочее, не предназначенное для посторонних взоров. Предосторожности были отнюдь не лишними, в чем я вскоре убедился.

Вдруг замолк только что купленный мобильный телефон, подключенный к белградской сети «Моб Тел». Мой новый приятель чешский военный Мирек, которого я удивил знанием чешского языка и порадовал воспоминаниями о Чехословакии 60-70 годов, доверительно, со знанием дела посоветовал мне заменить сим-карту и впредь не оставлять мобильник без присмотра. «Зачем облегчать жизнь нашим «специалистам»?» – пошутил он. После общения с сербами на мосту Нэш осознал полную бесполезность и очевидную опасность прямых контактов с «широкими массами». Больше он к демонстрантам не выходил.

Я же был на седьмом небе от счастья! У меня полностью исчезла сердечная хворь, что и было впоследствии записано добрейшей, порадовавшейся за меня Лидией Николаевной в моей истории болезни: «На фоне стресса в 2000 году аритмия прекратилась…» На ум приходила поговорка «Клин клином вышибают», хотя сложно сказать, насколько она была уместна в данном случае.

***

Прошло несколько дней, заполненных встречами, знакомствами, посещением сербских городов – Звечана, Зубина Потока, Лепосавича. Поездки в албанские Скендерай (бывшую Србицу), и Вуштри (сербский Вучитрн) отложил до прибытия «куратора» албанцев Джеймса Фитта.

Каждую пятницу в Приштине специальный представитель Генерального секретаря ООН в Косово Бернар Кушнер проводил совещания всех региональных администраторов. Нэш, испытывая неприязнь к руководству ЮНМИК, как правило, посылал на это мероприятие своего британского заместителя. Но Фитт задерживался в отпуске. Мое самостоятельное участие в совещаниях такого высокого уровня в силу кратковременности пребывания в Косово пока исключалось.

Нэшу пришлось самому ехать к Кушнеру, и он предложил мне составить ему компанию. Естественно, я не возражал.

По дороге в Приштину Генерал рассказал о драматических событиях в Митровице, которые предшествовали нашему появлению в Косово.

В один из февральских вечеров группа вооруженных албанцев проникла через полуразрушенный и потому слабо охраняемый мост в северную часть города и бросила гранату в кафе, где собирались сербы. 15 человек получили ранения.

Сербские боевики не замедлили с ответом. Пробравшись на южную сторону, они убили четверых и ранили пятерых албанцев.

Массовые беспорядки в Митровице продолжались несколько недель. В дневное время силам КФОРа и полиции еще удавалось сдерживать страсти с обеих сторон, но по ночам на улицах звучали автоматные очереди и раздавались взрывы гранат.

– Должен тебе сказать, что во время этих беспорядков наш англичанин проявил себя с наилучшей стороны. Об этом мне говорили и албанцы, и сербы. Кстати, Фитт утром звонил мне из Скопье. Если он не застрянет в автомобильных очередях на контрольных пунктах, вечером отметим его возвращение.

Разглядывая собравшихся в зале для совещаний штаб-квартиры ЮНМИК, я обратил внимание на щуплого седовласого человечка в клетчатой рубашке, лицо которого показалось мне знакомым. Хотел спросить Нэша, что за тип, да Генерал куда-то запропастился. Тем временем человечек громко объявил о начале совещания и приступил к перекличке участников.

Нэш плюхнулся на стул рядом со мной за секунду до того, как прозвучало «Митровицкий округ». После того, как Генерал обозначил свое присутствие поднятой рукой, я тихо спросил его о нашем председателе. Это явно был не Кушнер, физиономию которого я помнил по газетным фотографиям и кадрам кинохроники.

– Кенигс, – шепнул Нэш.

Фамилия мне ни о чем не говорила. Где же я его видел?

Генерал, по-военному, четко, кратко рассказал о напряженной обстановке в Митровице, упомянув в числе факторов, явно не способствующих ее нормализации, установившуюся на Балканах небывалую жару – свыше сорока градусов. Эти слова Генерала вызвали у многих улыбки. Я посмотрел на Кенигса, лицо которого кривилось от иронической усмешки и которое, чем–то напоминало мне головки обитателей террариума, прижатые к стеклам. И тут я, наконец, вспомнил!

В перерыве Нэш представил меня Кенигсу. Тот протянул бескостную потную ладошку и, пробормотав что-то вроде: «Мы прежде встречались», поспешил отойти в сторону.

На обратном пути в Митровицу Нэш сказал, что заходил перед совещанием к соотечественнику, главному заместителю Кушнера Джеку Кови, которому почему-то нравится прозвище «Джок» ( «Жокей»).

– Его так называют и в прессе, хотя для искушенного слуха это словцо звучит довольно двусмысленно, – ухмыльнулся Генерал. – Оно может обозначать и мужское достоинство. Поди разберись! Интересный тип! Известный дипломат, был специальным помощником у Киссинджера, работал в Берлине, Каире, Иерусалиме, Бейруте, кажется, в Претории. Числился помощником у Рейгана и Клинтона по делам в Совете национальной безопасности. Исколесил на мотоцикле почти весь земной шар, совершил несколько сотен парашютных прыжков. Пользуется большим успехом у женщин. Хорош? Теперь твоя очередь. Я понял, что ты знаком со вторым заместителем Кушнера, потомком великих тевтонов Кенигсом? Что о нем скажешь?

Пришлось поведать Генералу о первой встрече с активным деятелем германской партии «зеленых», верным соратником ее лидера Йозефа (Йошки) Фишера Томом Кенигсом. Произошло это в Гааге в самом начале девяностых годов на одном из природоохранных совещаний, проводившихся под эгидой ООН. В его работе участвовали и представители расплодившихся к тому времени общественных или неправительственных организаций (НПО). Они явно претендовали на особую роль в продвижении и реализации концепции «устойчивого развития», заявленной в качестве панацеи от острых экономических и социальных проблем.

Официальные заседания проходили в традиционной для ООН «атмосфере взаимопонимания и уважения». Острых дискуссий там, как правило, не возникало. Зато в рабочих группах, где обсуждались и согласовывались итоговые документы, было довольно шумно. Особенно напористо вели себя новоявленные участники переговорного процесса – НПОшники, в их числе и «зеленые».

В группе, которую мне было поручено возглавить, обсуждались вопросы реализации Конвенции ООН о биологическом разнообразии, принятой в 1992 году в Рио-де-Жанейро на Конференции ООН по окружающей среде и развитию. В силу своего глобального характера Конвенция содержала лишь общие принципы, направления и цели международного сотрудничества в деле сохранения «всего живого на Земле», и ее успешное выполнение полностью зависело от тех конкретных мер, которые и предстояло выработать всем государствам-участникам.

В моей группе заседало около трех десятков человек, иногда больше, иногда меньше. Говорили много и подолгу. Никто никого ни в чем не ограничивал. Относительно жесткий регламент соблюдался только на пленарных заседаниях.

Я уже упоминал об особой активности представителей НПО. Признаюсь, поначалу меня их раскрепощенное поведение забавляло. К тому же среди них попадались крепкие профессионалы, с которыми было полезно общаться. Из наших, российских, назвал бы, прежде всего, А.В. Яблокова.

Но довольно скоро их пространные речи с постоянным критическим зарядом, явно выходившие за рамки ооновских клише, стали утомлять не только членов официальных правительственных делегаций, но и организаторов мероприятий. Посему в интересах дела решили предоставить неправительственным организациям только один голос и негласно ограничивать их одним выступлением. Многое при этом зависело от председательствующего в рабочей группе, от его опыта, такта и выдержки.

Едва ли не с первого дня в нашей группе установились, как мне казалось, доброжелательные товарищеские отношения, причем я чувствовал к себе особый интерес, как к выходцу из только что рухнувшей великой державы.

Только с одним деятелем из Германии никак не удавалось поладить. Меня раздражали его высокомерие, покровительственно-начальственный тон, избыточная въедливость во второстепенные детали, неуемное стремление править тексты на английском языке, носителем которого он не являлся.

***

Наконец, мое терпение иссякло, и я при всех объявил ему, что в интересах нашего общего дела готов знакомиться с его замечаниями и пожеланиями, но только в письменном виде. С учетом его статуса, как представителя НПО, просил бы впредь воздерживаться от официальной выступлений. Он, скривив губы, прошипел в ответ что-то невнятное и больше на заседаниях группы не появлялся.

– Да, тесен мир, – заключил Нэш. – Как я понимаю, рассчитывать в связи с твоим приездом на улучшение отношений с третьим человеком в Приштине господином Кенигсом не приходится. Кстати, меня он за глаза презрительно называет «ковбоем».

Во дворе миссии вальяжно прогуливался грузный пожилой господин. Увидев въезжавшую машину Генерала, он радостно замахал рукой.

Несколько минут я стоял в стороне и любовался тем, как два немолодых мужика хлопали друг друга по плечу, приговаривая: «Старина Джим!», « Дорогой Билл!».

Наступил мой черед. Нэш представил меня Фитту, не преминув отметить, что первое испытание «в условиях, приближенных к боевым», я выдержал.

Знакомство отмечали в кабинете Генерала. Маленькие голубые глазки Фитта излучали добродушие. Он оживленно рассказывал о том, как во время отпуска на Кипре вместе с женой выбирал подходящий участок для дома, построив который он, наконец-то, обретет покой.

Без всякой задней мысли я вежливо поинтересовался, что мешало обрести покой раньше, и тут же получил короткий и вполне резонный ответ: «Отсутствие денег!»

Ничуть не умаляя благородных порывов участников миротворческих операций, все-таки замечу, что подавляющее большинство моих новых знакомых прибыло в Косово отнюдь не бескорыстно. Именно желание побольше заработать привело сюда многих сотрудников Секретариата ООН, различных международных организаций. Они оставляли насиженные места в благополучных спокойных странах и отправлялись в разрушенные и разрушаемые в результате боевых действий города и села, претерпевая те же тяготы, что выпадали на долю местных жителей.

Отобранный кадровой службой ООН «на стороне» (предпочтение отдавалось работникам внешнеполитических и экономических ведомств) кандидат для участия в миротворческой операции зачислялся в штат организации на определенный профессиональный пост, примерно соответствующий его прежней должности. Ему выплачивалась ооновская зарплата, значительно превышавшая заработок в его родной стране. Прибыв на место, он наряду с зарплатой получал командировочные («суточные»), позволявшие достаточно комфортно жить и работать.

В таких «горячих точках», как Конго, Судан, Косово полагались дополнительные ежемесячные выплаты «за риск», обеспечивалось страхование. Предусматривались крупные суммы за ранение. В случае гибели семья покойного получала несколько сотен тысяч долларов. Желающих стать «миротворцами» не смущали частое отсутствие электричества, воды, телефонной связи, нехватка продуктов питания, не страшила опасность угодить под пули, подорваться на мине…

Говорят, что первое впечатление бывает обманчиво, но на этот раз оно меня не подвело. Сразу не понравился мне англичанин, уж слишком вкрадчивым он мне показался. С таким надо ухо держать востро!

Фитт допекал меня распросами об операции российских десантников, совершивших год назад в ночь с 11 на 12 июня восьмичасовой марш-бросок из городка Углевик на территории Боснии и Герцеговины в аэропорт Слатина, что в 15 километрах к юго-востоку от Приштины.

Не помню точно, что я отвечал навязчивому англичанину. Признаюсь, что тогда имел смутное представление об этом событии, и вряд ли мог удовлетворить интерес Фитта, вызванный, как мне показалось, его досадой. Дело в том, российский батальон на несколько часов опередил британские войсковые подразделения КФОР, которые спешили первыми войти в Приштину и занять аэропорт, едва ли не единственный на Балканах, способный принимать военно-транспортные самолеты.

Надо сказать, что до командировки в Косово за балканскими событиями я особо не следил, подмечая разве что казавшиеся мне курьезными эпизоды вроде сбивчивых ответов Министра иностранных дел России И.С. Иванова на вопросы журналистов о русских десантниках в Приштине или неожиданного появления сербского министра обороны Драголюба Ойданича на трибуне Мавзолея 9 мая 2000 года.

Согласно официальной версии, в соответствии с политическим решением высшего руководство страны план об участии наших подразделений в миротворческой операции в Косово разрабатывался ответственными сотрудниками Министерства обороны и Министерства иностранных дел. Мы исходили из того, что Россия получит свою зону ответственности. Однако в ходе июньских переговоров с американцами и натовскими чиновниками нам было предложено либо направить один батальон в американский сектор, либо силами двух батальонов «пополнить мобильный резерв КФОР», то есть поступить в оперативное подчинение к британскому генералу Майклу Дэвиду Джексону по прозвищу «Майк», командующему натовским контингентом в составе миротворцев.

Можно представить, какие чувства испытывал один из главных наших переговорщиков, начальник главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны генерал Л.Г. Ивашов, выслушивая подобное от контрпартнера, советника президента США генерала Д. Фогльсонга.

– Ваши предложения идут вразрез с буквой и духом резолюции 1244 Генассамблеи ООН, поскольку в соответствии с ней присутствие в Югославии осуществляют члены ООН и международные организации. Не НАТО, а Россия, как постоянный член Совета Безопасности, имеет приоритетное право на такое присутствие, – жестко отчеканил Ивашов.

– Что вы имеете в виду? – опешил американец

– Только одно. Необходимость точного выполнения резолюции 1244.

Фогльсонг осторожно поинтересовался намерениями русских в отношении Косово, Ивашов сдержанно ответил, что Россия будет действовать как сочтет нужным, естественно в рамках упомянутой резолюции.

После завершения переговоров он заявил журналистам: «Мы первыми в Косово не войдем, но и последними не будем!»

Как показали последующие события, генерал ошибся: первыми в Косово вошли российские десантники, которые заняли приштинский аэропорт в пять часов утра 12 июня.

По воспоминаниям участников операции, около 11 часов с наших блокпостов поступили сообщения о прибытии натовских сил – британских джипов и танков. В небе появились десантные вертолеты, но попытки приземления искусно пресекались российскими бронетранспортерами, которые угрожающе устремлялись к заходящему на посадку вертолету.

Прямого наземного столкновения с натовцами наши десантники не опасались, поскольку знали, что европейцы, да и американцы, исповедуя тактику бесконтактной войны, избегают воевать в открытом бою.

Неожиданно из-за танковой колонны показался сам генерал Майк Джексон, который, повернувшись спиной к русским солдатам, приказал танкистам двигаться на блокпост. После предупредительного окрика с нашей стороны англичане увидели нацеленные на них ручные гранатометы.

Командир батальона полковник Сергей Павлов вступил в переговоры с Джексоном, которому уже передали приказ главнокомандующего объединенными силами НАТО в Европе «четырехзвездного» генерала Уэсли Кларка «подавить русских». К чести британца он отказался предпринимать какие-либо боевые действия, заявив Кларку буквально следующее: «Я не позволю специально для вас развязывать Третью мировую войну!», чем вызвал ярость американских вояк. Примечательно, что позднее он придал в поддержку нашим десантникам подразделение, которым командовал его сын Марк.

Англичане расположились близ территории аэродрома и вели себя дружелюбно, делились продовольствием, минеральной водой. «Все кончилось тем, – не без сожаления отметила в своих воспоминаниях Мадлен Олбрайт, – что натовские солдаты кормили русских в приштинском аэропорту, у которых было плохо с провиантом». Объективности ради скажем, что наши десантники располагали пятидневным запасом продовольствия и получали продукты от местных сербов.

Рассказывали, что будто в те жаркие тревожные июньские дни Ельцин позвонил Клинтону и предложил «укрыться на корабле, на подводной лодке или каком-нибудь острове, где нам никто не помешает спокойно решить возникшую проблему». Стало также известно о том, что заместитель директора Центрального разведывательного управления США Джон Даунинг был уволен за то, что не смог воспрепятствовать российским военным осуществить марш десантников-миротворцев в Приштину.

Бывшие же союзники СССР по Варшавскому Договору Болгария, Венгрия, Румыния как по команде закрыли свои воздушные коридоры для пролета грузовых самолетов с 3613 десантниками из Иванова, Рязани, Пскова. В июле нескольким «Ил-76» удалось приземлиться в Слатине, но большее число российских военнослужащих добирались в Косово морским путем до греческого порта в Салониках на больших десантных кораблях «Николай Фильченков», «Азов», «Цезарь Кунников», «Ямал» и затем через Македонию осуществили марш-бросок в Приштину.

Слатинский аэродром оставался под полным контролем российских военных вплоть до лета 2003 года, а затем был передан НАТО.

Казалось бы, сюжет с нашими десантниками можно было бы на этом завершить. Они полностью выполнили поставленные перед ними задачи: первыми вошли в Косово и заняли важнейший стратегический пункт – приштинский аэродром. Однако несколько лет назад я с удивлением обнаружил, что бойкому журналисту из газеты «Коммерсантъ» Геннадию Сысоеву еще 3 июля 1999 года (то есть через какие-то три недели после марш-броска наших воинов) удалось открыть еще одну тесно связанную с этим событием страницу, тогда строго засекреченную.

К стыду своему, признаюсь, что по ряду причин, в том числе из-за нестабильного в условиях косовской разрухи доступа к Интернету пропустил сысоевский очерк «Тайный аэродром в Приштине остался за российскими десантниками».

А ведь именно секретный подземный аэродром югославской армии, построенный, по некоторым данным, советскими метростроевцами, особо интересовал российское военное командование. Аэродром, который был укрыт в тоннеле длиной около 400 метров с выходом на две стороны, плюс один «обманный», имел стратегическое значение не только для Югославии, но и для всего балканского региона.

На этом засекреченном объекте базировался 83-й истребительный полк военно-воздушных сил Югославии. В первый день вывода югославской армии и полиции из Косово с приштинского аэродрома один за другим взлетели одиннадцать самолетов «МИГ-21». По словам изумленных очевидцев, они появились словно из-под земли. Впрочем, так оно и было в действительности.

Но на этом история с русским десантом в Приштине не закончилась. Спустя годы выяснилось, что аэродром в Слатине был взят под наш контроль еще за три недели до прибытия в Слатину российского батальона из Боснии.

В июне 2001 года во время поездки в Косово глав постоянных представительств государств – членов Совета Безопасности неожиданно состоялся блиц-визит в Косово российского президента В.В.Путина. С.В. Лавров, находившийся в тот день в Косовской Митровице вместе с коллегами по СБ, получив соответствующее уведомление, незамедлительно выехал в Приштину. Мне довелось сопровождать его. Я не присутствовал на встрече Путина с членами ооновской делегации, и тем более на переговорах с командованием российского военного контингента, но зато стал свидетелем военного парада в честь нашего Верховного Главнокомандующего.

Солнце палило нещадно, духота была неимоверная, по лицам участников парада струился обильный пот. Мое внимание особо привлек бравый усатый десантник-инородец, навытяжку стоявший за левым плечом Путина.

Когда значительно позже я увидел на телеэкране президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, мне сразу вспомнился почетный караул в приштинском аэропорту. Каково же было мое удивление, когда Евкуров, выступая в телевизионной программе «Вести», вдруг поведал о том, как ему, 38-летнему майору спецназа ГРУ, в конце мая 1999 года был отдан секретный приказ «взять под контроль стратегический объект в Приштине». По его словам, 18 бойцов спецназа тайно проникли на территорию аэропорта Слатина и незаметно охраняли его до подхода российского батальона из Боснии. «Мы заняли позиции, все захватили, но так, чтобы никто не заметил. Мы полностью владели обстановкой…»

Не вдаваясь в детали маршрута своей группы, Евкуров на вопрос, за кого себя выдавали спецназовцы на территории Косово, отвечал, что в албанских районах – за албанцев, в сербских – за сербов. В состав группы входили два-три человека, в совершенстве владевшие сербским и албанским языками. В случае необходимости говорили они. Сам Евкуров, в основном, помалкивал. «Можно было немым притвориться… Можно было придумать еще что-то. На все есть своя легенда. Где надо, я выдавал себя за наемника… В Косово тогда открывалось такое поле деятельности, что можно было выдавать себя за кого угодно. Главное – чтобы фантазии хватало. Один раз выступал под видом журналиста. Меня так представили. Нужно было взять интервью. Мне все выложили, полагая, что это куда-то попадет…»

Многое в евкуровском выступлении, пока единственном, может показаться наивным и, мягко говоря, мало правдоподобным. Но, как я не раз убеждался, успех в деятельности секретных служб во многом зависит от удивительной для непосвященных простоты решений казалось бы невыполнимых задач.

13 апреля 2000 года Юнус-Беку Евкурову, по его словам, «за бросок на Приштину российских десантников» было присвоено звание Героя Российской Федерации.

Повторюсь, обсуждая с зарубежными коллегами вопросы, связанные с российским военным участием в миротворческой операции в Косово, я не имел абсолютно никакого понятия об упомянутых выше событиях, которые вполне могут стать сюжетами для военно-приключенческих произведений.

После отъезда Нэша в Северном Косово за время моего пребывания сменились три Региональных администратора (губернаторы) – два британца (австралийского и шотландского происхождения) и швед по фамилии Фишер. Последний запомнился тем, что, будучи назначенным одним из руководителей ооновской миссии в Ираке, по ряду причин не смог занять этот пост и при пересечении иракской границы был отправлен восвояси. В качестве компенсации высокие покровители Фишера в ООН учредили для него невиданный доселе пост «заместителя заместителя Специального представителя Генерального секретаря ООН в Косово». Первые два администратора являлись профессиональными военными. Третьего можно было, с определенной степенью уверенности, отнести к сотрудникам спецслужб. Из частых и достаточно откровенных бесед со своими начальниками я сделал вывод о том, что никто из них толком не слышал о российских секретных военных операциях лета 1999 года.

С новыми друзьями – ирландцем Хью О'Нилом, аргентинцем Гижермо Лукотти, чешским офицером-разведчиком Миреком, с итальянским военным инженером Марио, с лидерами местной сербской общины врачом Мирославом Ивановичем, его однофамильцем, выходцем из Черногории Оливером Ивановичем, бывшими руководителями металлургического комплекса «Трепча» Боцко и Крсто – мы часто обсуждали один и тот же вопрос: почему именно Косово было выбрано США и НАТО для проведения одной из самых масштабных военных акций последних лет под благовидным предлогом «миротворческой операции»? Каждый из нас, разумеется, видел и оценивал эту ситуацию по-своему, но в конце концов мы приходили к общим выводам. Упомяну наиболее, по моему убеждению, значимые.

Первое. После распада Югославии, чему США в значительной степени способствовали, Косово стало для Вашингтона историческим шансом, которым он не преминул воспользоваться. Именно здесь американцы в рекордно короткие сроки создали крупномасштабный плацдарм для возможной передислокации из Германии и других европейских стран своих войск численностью не менее ста тысяч военнослужащих со всей соответствующей тяжелой боевой техникой и военной инфраструктурой. Географическое расположение базы, названной по имени героя войны во Вьетнаме «Бондстил», позволяло, и этого не отрицали сами американцы, эффективнее, чем из Германии, контролировать Россию и её потенциальных союзников из стран СНГ.

Второе. США и Запад издавна привлекали природные богатства Косово. Еще два тысячелетия назад на его северных рудниках греки, а потом и римляне добывали драгоценные металлы, а также свинец и цинк.

Косовский рудник Стари Трг – один из самых крупных и богатых в мире по добыче свинцовых и цинковых руд – был назван газетой «Нью-Йорк Таймс» самым «блестящим трофеем косовской войны». В той же газете утверждалось, что горнорудный комбинат «Трепча» в Северном Косово, включавший в себя свинцовые, медные и цинковые рудники, обогатительные фабрики и заводы по выплавке этих металлов, стал «самым лакомым куском богатств, который только находился в руках крупных капиталистов США и Европы». Для оправдания натовского захвата «Трепчи» в августе 2000 года западниками широко использовалась версия о загрязнении окружающей среды северных районов Косово свинцом с завода в сербском городе Звечан.

Надо сказать, что далеко не все наши коллеги в миссии разделяли подобные взгляды. Единодушия не было. Добрая половина митровицких международников (не менее полусотни человек) были твердо убеждены в том, что прибыли в Косово для помощи албанцам, пострадавшим от сербов, и, что самое для меня непостижимое, сохраняли такую убежденность до завершения своих балканских командировок.

Если Нэш в отношениях с албанцами и сербами старался, хотя бы внешне, выглядеть нейтральным, то Фитт не скрывал расположения к албанцам. Его ближайший помощник Бесим, напоминавший мне осла из популярного мультфильма о бременских музыкантах, активно участвовал в боевых действиях на стороне УЧК. Фитту стоило немалого труда устроить шустрого, сметливого, но при этом наглого и коварного албанца в ооновскую структуру. Как-то в беседе с Нэшем я выразил недоумение по поводу столь явных проалбанских симпатий нашего английского коллеги, он лишь ухмыльнулся и не без иронии напомнил мне о традиционной неприязни британцев к славянам.

Впрочем, подробнее о кропотливой и зачастую опасной работе международников-миротворцев, о драматических событиях, происходивших в провинции летом-осенью 2000 года, о сложных, порой напряженных отношениях между косовскими сербами и Белградом я попытаюсь рассказать в следующей части этого очерка.

Владимир Зимянин

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"