Вторая половина июля. Самое сложное позади. Организация территории таксаторского участка налажена, нет необходимости всё время проверять направление прорубаемых визиров. Рабочие набрались опыта, теперь сами работают с буссолью и понимают, что лучше лишний раз проверить правильность направления прорубки, чем потом возвращаться, находить начало ошибочного визира и начинать снова прорубку. Да и с условиями полевой жизни пообвыклись. А ведь вначале устроить ночлег в лесу для большинства было проблемой. В первый месяц работы, я его взял с собою в заход одного рабочего. После ужина на ночь заложил нодью, просыпаюсь после полуночи, а он сидит у костра и смотрит на огонь. Я говорю: «Игорь, что не спишь?» А он: «Смотрю на огонь, никогда такого не видел»
– Время уже третий час, скоро вставать. Сегодня тяжёлый день будет. Ложись, или что-то болит?
– Нет, я просто смотрю, даже не заметил, что уже третий час.
– Ложись, ещё насмотришься. Пару заходов пройдёшь, так и замечать будешь только когда замёрзнёшь ночью.
А сам, хотя у меня уже пятый полевой сезон, всё время наблюдаю за огнём.
Он как живой – дышит, иногда тяжело вздыхает, потрескивает, шипит недовольно, если попала сырая чурка или весело загудит при дуновении ветерка, выстреливая искрами, и они как светлячки улетают живым роем в темноту, а внутри костра светятся угли самых различных цветов, то затухая, то разгораясь с новой силой. Пламя никогда не бывает одинаковым. Как извивающийся кусок тончайшего шёлка переливается всеми цветами радуги, выбрасывая горячие языки, от мгновенного змеиного укуса которых все полевые работники имеют многочисленные метки. Завораживающее зрелище.
Полевой сезон в разгаре. Теперь уже прорублено много просек, необходимо производить промер и описание лесных участков. Иду к очередной паре рабочих самого дальнего участка. За два захода, по моим расчётам, у них подготовлено не меньше двадцати километров. Необходимо промерить, задать новые визиры, затем они продолжат прорубку, а я с таксацией возвращусь по этой же просеке и пойду к другой паре.
Одно из многочисленных устных правил таксатора гласит, что дважды по одному визиру не ходят, и многие инженеры проводят таксацию одновременно с промером. Но мне кажется, что это совершенно не эффективно, да и на качестве сказывается. Здесь очень крупные выдела, и даже при наличие аэрофотоснимков хорошего качества необходимо заходить внутрь квартала, закладывать реласкопические площадки, считать подрост и производить замер модельных деревьев. Да и при одновременной таксации происходит снижение выработки у рабочих. Значительно эффективнее произвести промер быстро, отмечая в пикетажной книжке особенности насаждений, потому, что при описании, когда войдёшь в выдел, то на просеку возвращаешься в другом месте, и уже потом, освободив рабочих, самому производить инженерную работу.
К вечеру подстрелил крупного глухаря. Их здесь очень много, но без собаки это случайная добыча, поэтому обычно обходимся рябчиками. Отдам рабочим, хоть поедят свежего мяса – тушёнка уже всем приелась. В этих местах – верховьях Левого Ваха много и лосей, но они встречаются только тогда, когда ходишь один тихо с таксацией и далеко от лагеря. Если добыть зверя, придётся снимать с участков рабочих, а это потеря рабочих дней. Вот к концу сезона, когда работать буду в ближайших к лагерю кварталах, можно и отвлечься. Своё питание мы разнообразим в основном рыбой. Щук здесь не меряно.
Когда плыли на «Антонине Зырянове» из Нижневартовска в Корлики, то спрашивали на стоянках у местного населения о наличие рыбы. Обычный ответ: «Рыбы нет, одна щука». Теперь мы убедились, что щука действительно преобладает. Конечно, есть и окунь, и язь, но для котлет лучше щука. На спиннинг попадаются экземпляры до семи-восьми килограммов. Котлеты из них, приправленные соленой черемшой, её мы в начале сезона запасли впрок, великолепны. И в ручьях, которые впадают в реку, щука тоже есть. Обычно планируешь свой маршрут так, что бы к обеду подойти к ручью. Во-первых, необходимо немного освежиться и вскипятить чайку, а во-вторых, не редко, если осторожно подойти к берегу, то обнаруживаешь греющихся на солнце щук – и питательный обед, и экономия тушёнки.
Это для рабочих создаются временные стоянки, а таксатору приходиться весь день таскать свой груз на себе. Очень редко появляется возможность к вечеру вернуться на то место, где ночевал и в то же время трудно предсказать, что за день может произойти, вот и ходишь по тайге как улитка. В расчёте на щук и рябчиков, я и тушенки беру – главной тяжести в рюкзаке, не больше одной банки на два дня. Конечно, это удобно, имея малокалиберное оружие, а с двустволками шестнадцатого, а тем более двенадцатого калибра с большим количеством патронов восемь-десять дней в заходе мёдом не покажутся. Не зря рабочие, в первые дни, ругавшиеся из-за владения ружьём (на лагерь мы в экспедиции получили только одно ружьё, а другую старенькую одностволку купили в Корликах перед заброской на участки) в последующем их вообще не брали в заход. Да и кого они встретят в тайге? При прорубке визиров вся живность за километры разбегается.
Обычно палатка стоит на настиле из жердей, которые застланы хвойными ветками. Рабочие берут и спальные мешки. Работа планируется так, что бы смена места базирования производилась как можно реже. Тогда рабочие ночуют в более – менее нормальных условиях и не таскают ежедневно с собой весь скарб. Это значительно повышает производительность работ. Правда, одну палатку, пока рабочие находились в базовом лагере, разорвал медведь и все банки с тушёнкой и сгущёнкой, которые оставались в ней, раздавил. Но когда рабочие вернулись, он уже не приходил.
Медведей здесь много. Как только прорубят визир, уже на второй – третий день свежие следы. Тоже понимают, что по прорубленной дороге ходить легче. А если визир проходит по молодняку, где остаётся много острых пеньков, тогда звери такие места обходят – больно. Я тоже ругаю рабочих, если пеньки высокие, но не из-за сочувствия к медведям, а потому, что на таких пеньках сапоги рвутся, как бумага. Мы ведь ходим в резиновых – очень сыро и много болот. Инженеры вообще ходят в болотных сапогах – тяжело, но много ручьёв, дно илистое, и не хочется выжиматься после каждого такого брода.
А сапог, по нормативу, утверждённому высшими инстанциями, положено лишь по одной паре на сезон, а инженеру две – кирзовые и резиновые. Одной пары для работ на даче и походами за грибами на сезон достаточно, а вот по тайге, ежедневно по десять – двадцать километров не хватает. Даже голенища кирзачей протираются до дыр. Вот и приходится нам ещё и специальность сапожников здесь приобретать. Скручиваешь несколько ниток в одну, натираешь их хозяйственным мылом – дратва, обработанный напильником гвоздь из ящика – крючок, старые сапоги, которые обязательно берёшь с собой при заброске на участок – заплатка. И в дни отдыха творишь над дырявым сапогом, насколько позволяет фантазия. Такими произведениями полевого творчества таксаторы в конце сезона обязательно хвалятся. Даже было предложение особенно ценные экспонаты помещать в музей. И наш заведующий складом – Пётр Гаврилыч Мунгалов, а среди нас просто «Гаврилыч», годами хранил такие шедевры с обязательным указанием авторов. Правда, по распоряжению начальника экспедиции, который прекрасно знает быт полевиков, дополнительно закупается рабочая одежда и обувь, и, конечно, босиком никто не ходит.
У палатки уже горел костёр, рабочие – два брата Поповы Георгий и Владимир действительно закончили запланированную работу и теперь дожидались моего прихода. Они только собирались приступить к приготовлению ужина и моя добыча им в дар, была радостно принята. Да и встрече они рады. Не так-то просто вдвоём в тайге по семь – восемь дней с перерывами на пару выходных. Костёр весело потрескивает. Солнце зашло, но уже часа через три наступит рассвет – летние ночи на севере короткие, комары и мошка у костра несколько ослабили своё давление, можно сидеть без накомарников. Разговор на самые разнообразные темы, и вдруг!
– Викторыч, а ты коммунист?
– Нет. А что это тебя так заинтересовало?
– А кто – же у нас в коммунистах? Вас никто не проверяет, но вы – инженеры бегаете больше чем мы, а зарплата не намного выше, чем у нас. У нас хоть жизнь так сложилась, или ты один так работаешь?
– Все одинаково работают. Конечно, кто-то может и подхалтурит, но это редко. Я в прошлый заход проверял у Чувакова, они как раз по границе с Бледновым Игорем рубят, так там уже все столбы по границе стоят, как договаривались. И по той границе, что мы рубили, все визиры со стороны Селиванова прорублены. Так, что все работают на совесть.
– Нет, так не все работают. Мы с Гошей много экспедиций посмотрели, и шурфы копали, и с геодезистами ходили, и даже с гидрологами, но только у вас – лесоустроителей так. Там и обеспечение лучше. Нам и телогрейки давали, и зарплата больше, но так по тайге не бегают. В тех экспедициях карабины дают. Они всё время с мясом живут. А здесь нет времени даже на охоту сходить. В воскресенье там отдыхают – и баня, и после бани, как положено.
– Ну, вот теперь и у вас свежее мясо, а вертолёт прилетит, и за столом посидим, остограммимся, да и, как вернёмся из захода, баню достроим. Сами же видите, мы девять дней потеряли, пока Игоря искали, но теперь уже в график вошли. А пойдут дожди, будет каждый день баня.
– Нет, это не то.
– А что же вы в лесоустройство пошли?
– Да мы опоздали к другим, вот к вам и подписались. А почему ты не коммунист, ты ведь служил на корабле, а там, наверное, это было не сложно.
– Знаешь, как-то считал, что ещё не готов, хотя нас всех старшин срочной службы рекомендовали. Там ведь тоже разнарядка, на одного офицера нужно набрать двоих сверхсрочников или срочной службы. А потом, у нас на корабле был один, год отслужил, а всё – матрос. Ленивый, но пройдоха. В партию подал заявление, его кандидатом приняли, через некоторое время он уже лычку старшего матроса получил – член партийной организации, на собраниях с офицерами в кают-компании совещается. На «губу» его за самоволку больше не сажали, так как увольнительную он всегда мог получить у замполита. Конечно, и это повлияло. В экспедиции другое дело. Здесь все одинаково работают. Вот закончу академию, тогда подумаю, а сейчас и времени нет, все вечера или контрольные или курсовые проекты пишешь.
Ну, ладно, у меня уже сварилось, может быть, поужинаете со мной, мясо, видимо, долго ждать придётся?
– Да нет, мы ведь уже полдня отдохнули, пока тебя ждали, да и не очень голодны, подождём, ты ложись. Мы потом нодью соорудим, так, что не замёрзнешь.
Я сегодня много прошёл и достаточно устал, поэтому не стал ждать, когда они приготовят дичь, и, сварив в своём котелке макароны с целой банкой тушёнки, которую они мне презентовали за столь прекрасного глухаря, поел и быстро, сделав навес, улёгся спать. Первые минуты ещё слышал как они, переговаривались, попыхивая самокрутками, а потом, завернувшись в чехол от спального мешка и накрыв голову накомарником, заснул. Пока горит костёр, нужно подольше поспать, ведь всё равно, дрова прогорят, и придётся вставать подбрасывать. Они спят в палатке в спальниках и не замерзнут, значит, вставать придётся мне.
Среди ночи разбудили громкие крики и ругань рабочих, шипение, залитого водою огня. И первое, что я увидел, вскочив на ноги – облако пара на фоне уже светло-голубого неба северной белой ночи.
Оказывается, ожидая, когда сварится этот жёсткий петух, они задремали у костра. Жердь, на которой висели котелки, перегорела, и всё варево упало в костёр.
Выбрав из углей куски мяса и промыв их, попробовали. Нет, еще не совсем уварились. Кое-как с моей помощью успокоившись, рабочие перекусили банкой тушёнки с сухарями и, подложив в нодью свежие метровой длины поленья, мы все улеглись спать. Утром, я проснулся раньше и, доварив мясо, разбудил двух братьев. Завтрак был на славу!
***
Много лет спустя, прочитал в мемуарах бывшего министра лесного хозяйства Николая Михайловича Прилепы, как он готовил глухаря, работая в лесоустроительной партии в Карелии.
«При наличии крупной дичи, скажем глухаря, его можно приготовить впрок. Это тоже делается очень просто и надёжно. С края под нодьей отрывается набольшая ямка, туда укладывается глухарь в натуральном виде, прикрывается песком и горячим пеплом и оставляется до утра. Предвижу брезгливое настроением моих московских внучек-врачей. Не торопитесь. Всё в лучших требованиях изысканных гурманов».
Действительно, даже у меня возникли не лучшие ассоциации по отношению к данному описанию приготовления глухаря. Наверное, для особой пикантности в рассказах московским внучкам такое описание таёжной жизни и подходит, но не советовал бы использовать их в качестве практических рекомендаций.
Я читал, советы ряда натуралистов о приготовлении дичи, не ощипывая её. Могу сразу сказать, что пару раз пробовал так приготовить рябчика. Получал достаточно не аппетитное блюдо, которое с большой осторожностью пытался съесть. Но только отдельные части грудки годились в пищу. Остальное мясо имело достаточно специфичный запах и вкус. И, даже не очень избалованный пищевыми изысками, всегда выполняющий один из главных лозунгов таксатора: «В заходе продукты не выкидывают», вынужден был, после такого приготовления довольствоваться разогретой банкой тушёнки. Тем более я не представляю, как можно приготовить глухаря в маленькой ямке, выкопанной под костром. Один вид этого недожаренного блюда, фаршированного собственными потрохами с их полным естественным содержанием, не способствовал поднятию аппетита.
Мне вспомнился случай из моей практики. После демобилизации в ноябре месяце я был принят на работу в Первую лесоустроительную экспедицию в городе Щербинка. Мне были выданы сапоги, энцефалитный костюм, рюкзак, другое полевое имущество и, соответственно, денежный аванс. Направили во Владимирскую область, совхоз «Красный богатырь», где я влился в группу лесоустроителей, которые таксировали совхозно-колхозные леса в этом районе.
Однажды, Сумин Михаил, у него было ружьё, подстрелил рябчика, которого оставили для приготовления хозяйке дома, где мы квартировались.
На следующий день, вечером мы собрались за столом после холодного трудового дня (в лесу уже лежал снег) на ужин. Наш водитель Юрий Скоробогатов поставил на стол большую кастрюлю с приготовленной едой. В первые дни работы в этой деревне мы купили хорошего барана, и ежедневно нам на вечер хозяйка варила наваристый суп. Вот и теперь такой был подан на стол.
Суп с крупными кусками бараньего мяса и разварившимся картофелем разлит по мискам. После первого тоста: «За здоровье!» мы хотели приняться за трапезу, но какой – то неприятный запах, исходивший из наших мисок, остановил нас. Сергей Ильин стал активно ворочать в большой кастрюле поварёшкой, пытаясь выяснить, что добавила хозяйка в это варево. И вот, под нашими недоумёнными взглядами, из кастрюли выуживается какой–то, как нам показалось вначале, свёрток мокрой тряпки, но при ближайшем рассмотрении оказавшийся вчерашним рябчиком. Он был заложен в суп, не выпотрошенный, с перьями! И даже большая порция бараньего мяса, обилие картошки, лука и лаврового листа не смогли перебить специфики запаха и вкуса сваренного в его натуральном виде. Наш водитель сразу стал разбираться с хозяйкой. Оказалось, что она, прожив одна всю жизнь, ни разу не щипала и не разделывала птицу и сегодня, что бы ни что не пропало от нашей дичи, сварила её целиком. Мы, конечно, простили восьмидесятилетнюю деву за оплошность. И достаточно оперативно исправили положение, нажарив картошки и бараньего мяса, конечно, подняв один из тостов за пропавшую дичь.
Поэтому мне не трудно представить высокую аппетитность того, зажаренного под «нодьёй» в маленькой ямке крупного глухаря. Можно только несколько сочувственно отнестись к таким воспоминаниям, понимая большое желание высокопоставленного функционера показать свою близость к рядовым сотрудникам экспедиций.
Хотя в жизни всё бывает. Мне пришлось в составе учёного совета быть на защите докторской диссертации знаменитого путешественника Яцека Эдварда Палкевича, посвящённой исследованиям истоков реки Амазонки. Имея огромный опыт выживания в экстремальных условиях, он, в частности, консультировал и спецназ некоторых стран, в дружеской беседе, после успешной защиты, он нам рассказывал и показывал фотографии о своих путешествиях. Некоторые подробности о «деликатесах» его меню, которыми ему не редко приходилось обходиться, вызвали довольно бурную внутреннюю реакцию ряда коллег нашего учёного совета.
***
Теперь на промер. На месте было заготовлено шестнадцать пикетных колышков. Они ставятся через двести метров и три километровых – это для промера всей просеки, которая имеет длину четыре километра. Если готовить колья во – время промера, то тратится много времени на поиск деревьев подходящего диаметра, а не редко встречаются болота, где вообще нет деревьев. Заготовленные колья не ошкуриваются, что утяжеляет их, но зато не так пачкаются рюкзаки и энцефалитки.
Казалось бы, что для этих рабочих значит лишняя смола на робе? Но удивительно, как большинство из рабочих в коллективе тянутся к тому, чтобы выглядеть лучше.
Придя в базовый лагерь, вся рабочая одежда стирается. Штопается. Сами рабочие переодеваются на эти два дня отдыха в свою цивильную одежду, которую хранят на сделанных из сухих веток вешалках. Даже брюки укладывают под спальные мешки, что бы стрелки были видны. Да и инженеры не редко вшивают в энцефалитки длинные замки «молнии» для лучшей вентиляции, вместо резинок на рукавах пришивают тесёмки, а сзади во всю спину большой карман, куда при переходах укладывается таксаторская папка.
Традиция соблюдения в порядке рабочей одежды была не гласно заведёна и на корабле, на котором я служил. Там сразу можно было отличить «салаг», носящих колом сидящие серо-зелённые робы, от старослужащих, которые рабочую одежду стирали с хлоркой или каустической содой, для придания ей чисто белого цвета. Рабочие брюки, перешитые под свою фигуру, обязательно гладили. Синий форменный воротник, который на флоте по традиции называют «гюйсом» (гюйс – это флаг, поднимаемый ежедневно на носу кораблей 1-го и 2-го рангов, во время якорной стоянки вместе с кормовым флагом), слегка отбеливали для придания ему просолённого морями и океанами вида. Ленточки на бескозырках надставлялись, что бы их длина (желательно), доходила до пояса. За такие длинные ленточки можно было схватить наряд вне очереди, поэтому старослужащие обычно в запасе имели ленточки и уставной длины, которые менялись при проведении смотров. При увольнении на берег в Балтийске или в Кронштадте за длинные ленточки в лучшем случае можно было лишиться увольнительной, а в Ораниенбауме (Ломоносове) или Ленинграде на такие мелочи патрули не обращали внимания, разве только уж стопроцентные педанты, или офицеры береговых частей. За укороченную шинель грозила гауптвахта. Но всё равно находились такие, что их шинели больше походили на флотский бушлат. А вообще служащие на кораблях (плавсостав) очень не любили шинели – не тот шик! И при увольнении в запас я не помню случая в нашем дивизионе экспедиционных кораблей, чтобы кто-то ушёл в шинели, хотя демобилизация происходила и в декабре, и в январе.
Ну вот, колья все готовы, уложены, рюкзаки на плечи, промерочная лента, сделанная из телефонного полевого провода, развёрнута (стандартная металлическая лента очень тяжела, коротка и неудобна для больших промеров). Начали!
Иду следом за рабочими, веду пикетажную книжку, отмечаю твёрдо опознанные точки на аэрофотоснимке. Просека закончена. Теперь устанавливается квартальный столб. Здесь вечная мерзлота, и летом земля обычно оттаивает на 30-40 сантиметров, поэтому рабочие при прорубке на пересечение просек копают яму под столб на глубину оттаивания. Через несколько дней на месте, где был снят моховой покров, земля оттаивает на достаточную глубину для установки квартального столба. Подписываю с помощью трафарета номера кварталов. Вот теперь организация территории данного участка закончена.
Затем перекур. При быстрой ходьбе мы открываем лицо, но как только останавливаемся, приходится сразу опускать накомарник, иначе тысячи и тысячи, жаждущих твоей крови кровососов, налепятся на кожу сплошным слоем. Первые затяжки настолько глубокие, что у Георгия перехватывает дыхание.
– Куда спешишь?
– Кайф!
На лице довольная улыбка от горького вкуса махорочного дыма. Только комары и мошки в истерике мечутся вокруг казалось бы теперь такого доступного лица, раннее скрытого накомарником.
***
Наличие курева является важным условием нормального быта сезонных рабочих. Обычно в населённых пунктах алкоголь и курево занимают одинаковое место. Но в полевом лагере алкогольная продукция весьма ограничена. И надо сказать, что переносится его отсутствие достаточно легко. Казалось бы, самое время бросить эту пагубную привычку, но я не видел ни одного рабочего решившего бросить пить. Наоборот, все разговоры об окончании сезона сводятся к возможности напиться вдоволь. Видимо, выпивка уже не привычка, а образ жизни, и преодолевать её можно только специальными мерами. Это в не меньшей мере можно отнести и к штатным полевым работникам экспедиций, что подтверждается и различными методами достигнуть вожделенной мечты. В нашей экспедиции известен случай, когда таксатор на работу в лес носил в рюкзаке двадцатилитровую канистру с водой, заправленной сахаром и дрожжами. При ходьбе процесс брожения значительно ускорялся и уже с обеда он имел возможность поддерживать свой тонус брагой. А к вечеру на ужин в канистре был уже полноценный напиток.
Когда мы работали в посёлке Усть-Нюкже, то весной там уже заканчивались, завезённые в период навигации некоторые продукты и, конечно, спиртное. Питьевой спирт, а это был основной алкогольный продукт, выдавался только по записке председателя сельского совета.
Для обеспечения полевых работ нашей экспедиции основными продуктами и ГСМ руководством ещё зимой были направлены сотрудники, и только некоторые продукты мы закупали на месте. Но, конечно, до заброски на участки полевики не отказывали себе в удовольствии посидеть вечерком «тёплой компанией», а способствующего общему приподнятому настроению напитка не хватало. И вот там удалось познать и необычные методы приготовления такой продукции.
В посёлке мы познакомились с некоторыми жителями. Они очень приветливо относились к работникам различных экспедиций, которые каждый год работали в этих краях – это и дополнительные рабочие места, и возможность реализации местной продукции: рыбы, оленьего мяса, шкурок из местного звероводческого хозяйства, расшитых бисером торбасов и многого другого. Однажды я пошёл со своими коллегами к местному охотнику в гости за рыбой, которую нам обычно давали бесплатно.
Сам посёлок достаточно большой, десятилетняя школа – интернат, очень просторный, хорошо оснащённый дом культуры, где пять штатных работников обеспечивали досуг населения различными мероприятиями – от кинофильмов до концертов художественной самодеятельности. Нас в основном привлекали два раза в неделю свежие кинофильмы, завозимые на самолёте и очень приличный бильярд. Во всех сибирских посёлках нас удивляли прекрасные библиотеки и книжные магазины. Сотрудники экспедиции всегда покупали там много книг, таких дефицитных в центре, или как местные говорили: «на Большой земле», хотя можно ещё поспорить, где земля больше. Занятость населения обеспечивали звероводческое хозяйство, здесь в основном выращивали песца, и оленеводческий совхоз. Много ловили рыбы, ценные сорта которой каждые два дня отгружали на самолёт в Тынду, а менее ценные шли на корм песцам. Охотой занимались не многие, так как на неё не оставалось времени. Местные жители жили в добротных рубленых домах. Почти у всех имелись моторные лодки – главный местный транспорт и средство для рыбалки и охоты.
Зайдя во двор, я увидел, что под навесом у большой кирпичной плиты, на которой стояло несколько вёдер с водой, на вешалах висели просолённые крупные, распластанные по хребту, ленки, под которыми был разведён дымокур из ольховых чурок и всё вокруг наполнял приятный запах копченой рыбы.
Большинство населения здесь на севере, уже не говоря о коренных народностях, едят рыбу «с душком». Это не традиция, а веками установившаяся необходимость – такая рыба не требует много энергии для переваривания. К лёгкому запаху, наверное, можно привыкнуть, но не редко об этом «душке» нужно говорить только с большой буквы и с тремя знаками восклицания и я так и не смог привыкнуть к такой особенности.
Хозяин дома приветливо, снимая с крючка довольно солидного ленка и протягивая нам: «Неделю назад поймал в Олёкме на порогах. Уже рыба пошла, на днях будет и здесь, и таймень скоро придёт. Очень вкусно, ешьте. Чувствуете, какой хороший запах?» От рыбы шёл достаточно сильный, не перебиваемый даже ольховым загаром, «душок» и мы подыскали рыбу «посвежее».
– Эх, сейчас бы пивка под эту рыбку!
– Можно и покрепче.
– Так в чём же дело?
– А где взято-то? Ты же не пойдёшь к председателю, а «Практиканта» (один из студентов Московского лесотехнического института, который имел удивительное, практически безграничное, влияние на председателя сельсовета – высокой, очень привлекательной женщины) нет, он сегодня закладывает пробные площади. И что она в нём нашла?
Один из нашей компании: «Выход есть! Пойдёмте в баню».
– Ты что, мыться собрался, так она не топлена?
– Нет, пойдёмте брагу варить.
– Ты, что, серьёзно? Это ведь очень долго.
– Нет, в машине быстро!
Несколько заинтригованные, мы двинулись за ним. Рубленная по-русски, с парилкой, мойкой и предбанником баня была довольно просторна. Конечно, и дома, и бани, и все надворные пристройки рубились не эвенками – основного населения посёлка. У многих из жителей во дворе стояли и чумы, в которых они проводили большее время, а старые люди вообще не жили в рубленых домах, а только в чумах. Мы замечали, что некоторые дома, видимо, вообще не заселены, хотя во дворах стоят чумы – трудно отвыкнуть от вековых традиций, тем более, что все пастухи, кочующие по просторам в поисках богатых ягелем пастбищ, до сих пор живут с семьями в чумах и очень редко в палатках.
В предбаннике стояла стиральная машина. Подчиняясь уверенным командам нашего коллеги, мы поняли, что он уже не впервой выполняет эту процедуру.
– Давай неси с плиты два ведра горячей воды, а ты, принеси ведро холодной, она там, в сенях стоит.
Сам он подошёл и приподнял брезент в углу, под которым оказался уже початый мешок сахара. Насыпав в ведро сахар, он высыпал его в машину, даже не ополоснув её, значит, знает, что она чистая. Затем, развернув пакет, который принес с собой, высыпал туда же значительное количество дрожжей.
– Давай, вначале холодую, что бы не сварилось, а потом лей потихоньку горячую. Она не очень горячая?
– Нет, плита уже чуть-чуть тёплая.
– Хорошо, давай лей!
Машина включена. Процесс пошёл!
Наконец мы приступили к рыбе. Свежеселённый ленок, уже слегка подвяленный и с привкусом копчения со свежим хлебом был очень вкусен. Минут через двадцать-тридцать нашего пиршества в баню заглянул хозяин, принеся нам целую связку рыбы: «Ну, как, готова?»
Попробовали: «Нет, ещё сладкая, но уже начала доходить»
Ещё минут через двадцать: «Всё, можно пробовать»
Эмалированная кружка пошла по кругу. Каждый зачерпывал бурлящую, покрытую пеной, слегка коричневатую жидкость. На вкус напиток был приятным, напоминал переслащенный квас, с привкусом дрожжей, но, видимо, тяжёлым для желудка, который сразу просигналил слабой ноющей болью. У меня всегда он побаливал после сладких ликёров, которых в Сибирских посёлках всегда было достаточно, или если спиртное запивать каким-то сладким компотом.
Мои товарищи выпили без проблем. Градусы уже чувствовались и глаза у всех заблестели. Под хорошую рыбку кружка медленно ходила по кругу, внося повышенное настроение, которое у меня не омрачалось даже ноющей болью. Уже около двух часов крутится машина, все мы уже «дошли». Ни пить, ни есть не хочется. Горьковатая брага и соленая рыба, приправленная наполнившим всё пространство предбанника «душком», не располагали к беседе. Машина выключается. Выходим на свежий воздух. Хочется только спать.
Вечер. Голова болит ужасно. В стиральной машине осталось достаточно много, но уже не хотелось этой бурды, тем более, что исходящий от неё кисло-дрожжевой запах не повышал аппетита. А кое-кто из нашей компании «освежился» и чувствует себя довольно весело. Все медленно двигаемся к посёлку Леонтьевскому, что в шести километрах от Усть – Нюкжи, там наша база.
Конечно, небольшой запас спиртной продукции мы на таксаторские участки с собой брали, и каждый отчёт передавалась посылка, в которой было несколько бутылок водки или спирта. Но это только как праздничные сладости. В день отчёта, вечером на ужин, обычно выдавалась небольшая норма спиртного. И весьма важным для каждого рабочего был не только конечный эффект, но и сам процесс. Кто-то выпивал одним залпом, кто-то долго цедил сквозь зубы или выпивал в несколько приёмов. Однажды рабочий, выпив половину из своей кружки, вторую половину оставил «на вечер». Каково же было его разочарование, когда вечером он не обнаружил остаток. Здесь ругайся, на ругайся – а выпивка «испарилась». Этот опыт он больше не повторял. Так обычно отмечался очередной временной и трудовой этап: праздничный день – прилёт вертолёта.
***
Курево является постоянным спутником на полевых работах. За двенадцать полевых сезонов у меня было только два рабочих, которые не курили, но они вообще не курили. В полевом лагере самой ходовой из табачной продукции была махорка.
Вертолётом, в день сдачи отчёта, по заказу привозились один – два блока хороших сигарет. По окончанию праздничного ужина, не выходя из-за стола, мы все затягивались присланными сигаретами. Обычно они выкуривались за пару дней в качестве десерта. После нескольких недель употребления махорки совершенно по-новому чувствуешь этот табак. В важности наличия курева я убедился, когда мы работали на Юсь-Кюёль.
При погрузке продуктов в вертолёт забыли махорку, недостачу которой обнаружили уже после прилёта. За время пока почти через месяц следующим рейсом в отчётный день не привезли курево, его отсутствие явно сказывалось на темпе работ.
Много времени рабочие уделяли экспериментам по поиску табачного заменителя. Пробовали курить самые различные составляющие растительного происхождения, практически всё, что тлеет. Наиболее подходящими оказались сухие листья и трава, мох слишком горький и самокрутка постоянно тухла. Был испытан и сухой навоз изюбрей, который перед употреблением разбирали, просушивали и перетирали на сковородке. Но, конечно, кашель и горечь во рту от такого дыма весьма ограничивали употребление всех видов эрзац табака.
В первом заходе на реку Хани, мы обнаружили остатки старого лагеря какой-то экспедиции. Возможно, здесь работали геодезисты, которые, судя по следам, не менее года назад проходили по будущей трассе БАМа. На это указывали прорубленные и промеренные визиры вдоль реки. На месте лагеря стояли остовы нескольких палаток установленных на два бревенчатых венца. Пол в них был сделан из жердей застланных, теперь уже высохшими ветками лиственницы и кедрового стланика. Сложенный из плоских камней очаг, обеденный стол, скамейки, лабаз. В стороне в выкопанной яме ржавело большое количество консервных банок. Всё указывало на то, что здесь жили несколько месяцев.
Я видел, как загорелись глаза моих рабочих, когда мы подошли к этому месту. Не сговариваясь, они подбежали к одному остову палатки, где на стойке была прибита консервная банка, видимо для окурков. Конечно, там уже не было чего-либо напоминающего окурки. Какая-то полусухая масса чёрного вещества в ржавой банке, с узнаваемыми кусочками папиросной бумаги и расползшимися фильтрами сохранила чуть уловимый запах табака.
Выбрав массу из банок, которые были подвешены в палатках, рабочие рассыпали это богатство на столе, подстелив чистый листок бумаги, который я им выделил для столь важной процедуры. Очень аккуратно были удалены остатки фильтров, налетевшие листья, мелкие веточки и хвоя. В результате ювелирной работы на белом листке осталась небольшая горка нечто, совершенно не похожего на табак, скорее на насвай, который в Узбекистане кладут под язык. Над этим же листком была свёрнута из кусочка газеты, которой у нас было достаточно, одна небольшая самокрутка. Вторую часть ценной добычи, чуть меньшую по объёму, упаковали в виде медицинского порошка в оторванный от той же газеты обрывок. Вся операция длились не менее получаса. Я не торопил их – всё равно время обеда, да и было очень интересно наблюдать за процессом.
Наконец, рабочим Лапшиным к самокрутке была поднесена спичка, сделана первая затяжка и выдохнуто первое облако дыма. Какое же блаженство было написано на его лице!
Какое удовлетворение получаете Вы, курильщики, весь день, не вытаскивая сигарету изо рта, превратив её в соску? Попробуйте не курить недели три, пережив дикие приступы кашля, головную боль и бессонницу, а затем без суеты понюхав сигарету и слегка размяв, прикурите, сделав глубокую затяжку, задержите дыхание, а уже потом, не торопясь, выдохните голубоватое облако душистого дыма.
Вот ради такой минуты стоит купить пачку дорогих сигарет или сигару и, хотя бы несколько дней сдерживаясь от курения в мечтах о миге блаженства, затем благодарить себя за выдержку, сполна окупившуюся первой затяжкой.
Я тоже сделал пару затяжек, но особого «кайфа» не почувствовал.
***
После полудня вышли к большому моховому болоту. Вешки на открытом пространстве ставились рабочими редко, не так как в лесу, но ошкуренные они хорошо просматривались почти до следующей стены леса. Болото не топкое, среди больших кочек кое-где видны редкие кустики ивы. К кромке леса подошли тихо, остановились. Здесь наверняка много прошлогодней клюквы и возможно кормятся глухари. Вдруг, метрах в ста, одна особенно большая кочка развернулась, и мы увидели крупного медведя. Ветерок был в нашу сторону и зверь нас не почуял. Было интересно смотреть, как он собирает ягоду, но времени нет, нужно продолжать промер.
Слышу шепот старшего Попова: «Викторыч, стреляй, хоть мяса поедим вдоволь».
– Ты уже сегодня утром поел, мало, что ли?
– Ты посмотри, какой он упитанный!
– Он еще и большой. Что ему пулька из моей «мелкашки», а если серьёзно раним, куда бежать будем? А потом как я здесь буду таксировать?
– Эх, жалко, сейчас бы карабин!
– Пусть гуляет, смотри, какой красавец!
На мой крик, увлёкшийся едой медведь, не обратил внимания. Рабочие, как сговорившись, загоготали на весь лес. Медведь остановился, затем, встав на задние лапы, повернул голову в нашу сторону. Оба Попова запрыгали на месте, с каким-то радостным подвыванием изображая собачий лай, а затем громким свистом сопровождали убегающего к лесу зверя.
Эта встреча нас и развеселила, и даже взбодрила. К вечеру закончили намеченную работу и перед расставанием присели перекурить. Мы так спланировали промер, что бы до палатки было минимальное расстояние. Теперь им возвращаться к ночлегу по прорубленному визиру шесть километров, и завтра они продолжат прорубку по заданным сегодня новым направлениям. А мне ночевать у недалёкого отсюда, как видно на аэрофотоснимке, ручья, и завтра уже пойду с таксацией к другой паре рабочих. Надо проверить их работу, и промерить готовые просеки.
– Викторыч, может побудешь с нами ещё денёк?
– Да нет, надо идти к двум Володям. Сами знаете, они первый раз в экспедиции. Там уже много промера, и проведать их пора, тоже хотят поговорить вечерок.
– Ну, давай мы тебе хоть дрова на ночь заготовим.
– Я ночевать пойду к ручью, здесь чистой воды нет, да и вам идти надо. Через несколько дней опять в лагере встретимся. И баньку организуем, и после баньки есть, чем лёгкий пар отметить. Так, что не унывайте. До встречи на базе!
Виктор Нефедьев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
