Мотор запускается с первого рывка стартёра, и лодка медленно отходит от берега. Уже конец сентября. Все деревья по обоим берегам Ваха покрыты снежком, вдоль берега блестит тонкий лёд, но вода чистая, не считая мелких льдинок, плывущих на встречу лодке, и с тонким звоном разбивающихся о её дюралевый нос.
Через два часа должен прилететь самолёт АН-2, по рации уже сообщили о его вылете и моя задача собрать очередную группу наших сезонных рабочих для отправки в Ларьяк. Там они уже попадут в цивилизацию – есть гостиница, баня, каждый день самолёт и два раза в неделю теплоходик до Нижневартовска, а оттуда в любую точку нашей огромной страны. Конечно, не все сразу доберутся до города. Часть рабочих, что покрепче характером и ещё не совсем спилась, и те, кого где-то ещё ждут, сходив в баню и сменив изношенные, прокопчённые, обильно прожженные энцефалитки, приодевшись в обновки, с первым же рейсом отправятся дальше, избегая друзей и старых по работе в тайге, и новых, откуда-то появившихся в ожидании дармовой выпивки прямо у трапа приземлившейся «Аннушки». Эти «друзья», выехавшие раньше из Корликов, уже по полной программе вкусили плоды цивилизации, спустив всё кровью и потом заработанное за целое лето, теперь в тяжёлом похмелье, не думая о завтрашнем дне, искали любые возможности залить внутренний алкогольный пожар и видели в каждом вновь прибывшем из Корликов рабочем, своего спасителя.
Посёлок Корлики представлял собой три десятка рубленых домов, сельсовет, магазин, школу интернат, складские строения. Большинство населения – ханты, главное занятие которых охота, ловля рыбы, пастьба оленей. Рядом с большинством домов, где они жили, стояли чумы, покрытые шкурами оленей. Молодёжь обычно жила в доме, а старшее поколение в чумах – так им было привычнее.
Подплывая к посёлку, догнал большую плоскодонную лодку, набитую людьми так, что её борта поднимались над водой сантиметров на 10. Среди пассажиров, от встречного холодного ветра кутающихся в свои меховые одежды, были и женщины, и дети. По громким бессвязным выкрикам было понятно, что многие взрослые пьяны. Зная, что аборигены обычно не умеют плавать, это зрелище произвело тяжёлое впечатление. Ведь даже незначительное раскачивание или волна от другой лодки, при температуре воды не выше 4-5 градусов, могли привести к плачевному результату. Я предупредительно сбавил ход своей лодки и на дистанции метров в двадцать двигался следом. Пассажиры лодки, выкрикивая различные призывы, показывали мне, чтобы я ехал вперёд. Но я, понимая, что они не представляют всей опасности, потихоньку продолжал движение. Вот, наконец-то, и посёлок. Их лодка уткнулась в берег напротив магазина, к которому от воды была натоптана довольно широкая дорожка. По радостному галдежу было понятно, что это и есть конечная цель поездки. Благоразумно, четверо мужчин первыми с трудом сошедшие на берег, придерживали лодку, пока из неё выгружались женщины и дети, а затем, наверное, устав от ожидания, сами устремились к магазину, где у крыльца уже гудела небольшая толпа, ожидая часа открытия. Потеряв опору, лодка резко накренилась и двое пассажиров, видимо наиболее вкусивших плодов Бахуса, упали в воду. С криками и руганью, женщины помогли им выбраться из воды, и те тоже бросились следом за первыми мужиками, не обращая внимания на воду, стекающую с верхней одежды и фонтанчики из резиновых сапог.
Я проплыл мимо весёлой компании и причалил в стороне от магазина у тропинки, которая вела к лётному полю. Мне предстояло пройти по домам и собрать рабочих на очередной рейс. После возвращения из тайги рабочие, получив небольшой аванс, были размещены в палатках на берегу реки у посёлка. Но в палатках уже холодно, и они договаривались с местными жителями о временном жилье в домах, где имелись печки. Здесь в Корликах размещалось одновременно не более двенадцати рабочих в расчёте на рейс АН-2, который прилетал из Ларьяка без всякого расписания, а только по рации предупреждая о своём вылете. Остальные рабочие, для исключения всяких недоразумений с местным населением, размещались рядом с нашим палаточным лагерем в восьми километрах ниже по течению реки. Если лётчики предупреждали о втором рейсе, то я за два рейса лодки оперативно доставлял сюда следующую группу.
Окончательная выдача зарплат рабочим, для исключения эксцессов во время полёта, производилась мною непосредственно при посадке на самолёт, что бы ни кто не мог сбегать в магазин. Большинство инженеров – таксаторов, уже улетели в Москву, так как им ещё предстоит работать до декабря, а иногда и дольше, в лесах центральных областей, поэтому начальник партии, чьи рабочие улетали, передавал мне их список, документы, копию платёжной ведомости и конверты с деньгами, которые запечатывались в присутствии рабочих. Получая свои конверты, некоторые рабочие пересчитывали деньги, но большинство, доверяя инженерам, с кем они всё лето разделяли все перипетии неустроенного полевого бытия и в предвкушении скорого возвращения в цивилизацию, прятали конверты, не проверяя их содержания, и я не помню ни одного случая какого-либо недовольства в последующем.
По тропинке выхожу из кустов к избам. Мне надо собирать своих рабочих, которые не очень-то скучают здесь даже без денег. Видимо, чем-то они смогли умаслить местных хозяек, у которых на постое, если некоторые не просто навеселе, а пьяны. Но меня слушаются сразу. Им тоже хочется получить свои деньги и выбраться на Большую землю – в Ларьяк. Короткое прощание с женщинами под взглядами их детей и пьяных мужей и за мной в цепочку к следующей избе. Ну, вот почти все в сборе. Хорошо, что самолёт прилетает в обед, к вечеру некоторые могли быть не транспортабельны, хотя под обязательство их друзей, приходилось грузить и таких – не оставишь же их здесь и самолёт должен быть загружен.
Вхожу в очередную избу. О, мои знакомые уже здесь. Эти двое, несколько дней назад. когда я шёл по тропинке среди кустов, встретили меня и, бессвязно высказывая какие-то претензии, попытались завязать драку. Один вообще мальчишка лет шестнадцати, а другой высокий хант был достаточно пьян. Мне совсем не хотелось с ними связываться, но пришлось всё же старшего утихомирить. Боязливо жмутся в угол. Ну вот, тогда были такие храбрецы, а теперь, получив всего-то одну оплеуху на двоих, присмирели. Ну, ладно, мне отсюда уводить последнего рабочего.
Меня предупреждали, что этот рабочий, совершенно спившийся бич, хоть и молодой. Я не видел его до сегодняшнего дня и сейчас не мог поверить этому предупреждению. С кровати, покрытой каким-то тряпьём и шкурами, поднялся удивительно красивый молодой, лет двадцати пяти парень. Хорошее сложение, густые русые волосы. Вот ведь природа награждает людей! Неужели, правда, то, о чём меня предупреждал таксатор, у которого тот работал летом. Только совершенно бесцветные глаза указывали на развитый порок. Из тряпья протянулась голая рука и, обхватив парня за шею, потянула назад и он, как я уже понял, совершенно пьяный опрокинулся навзничь. Я сказал двум рабочим, вошедшим со мной в избу, что бы они его вытаскивали и вели следом хоть волоком, а сам вышел на улицу, не желая смотреть на подробности прощания. Прошло несколько минут и его, совершенно не вменяемого с помощью ещё двоих рабочих повели к месту посадки.
Сидим у лётного поля на скамейке окружённой легкой со всех сторон продуваемой деревянной перегородкой, ждём. Холодный ветер быстро выгоняет из рабочих хмель, они начинают мёрзнуть, но двое, свернувшись калачиком, спят прямо на земле. Я-то в армейском полушубке и то пробирает, а им похуже. Вот один из рабочих, после каких-то переговоров полушепотом со своими товарищами, подходит ко мне:
– Начальник, ну совершенно замёрзнем, дай хоть на пару бутылок, самолёт ещё не скоро.
Я понимаю их состояние, но ведь напьются, что потом мне с ними делать, и как они себя в самолёте поведут?
– Мужики, вы сейчас напьётесь, вас не посадят в самолёт, мне выговор, а вы здесь останетесь.
– Начальник, ну что нам литр на всех. Мы тебя не подведём, совсем замёрли.
Смотрю на часы. Ещё минут сорок ждать. С похмелья ведь и простудиться могут. Здесь-то мы за них отвечаем, а в Ларьяке кому они нужны будут? И жалко, и опасно.
– Ладно, кому выдать деньги?
Переговорщик называет свою фамилию. Вынимаю из полевой сумки конверт с его фамилией, разрываю и вытаскиваю две купюры по десять рублей, не поить же их на свои деньги.
– Так, три бутылки, на остальные хлеб и банки с сайрой.
Все рабочие, несмотря на холодный ветер, вышли из-за перегородки и стоя замерли в ожидании. Магазин не далеко, и гонец быстро возвращается. Одну бутылку забираю.
– Пока двух хватит, давайте по два глотка и закусывайте, третью потом выдам.
Не возражают – некогда, бутылку пускают по кругу. Каждый ждёт своей очереди, пристально следя, чтобы кто-нибудь не переборщил. Я отошёл от компании за перегородку и сел на скамейку. Уже сегодня устал, хочется в свою палатку на берегу Ваха, хоть и в сырой, но согретый собственным телом спальный мешок и поспать: «Скорей бы самолёт!».
– Начальник – это твоя доля.
Один из рабочих подаёт мне вторую бутылку, которая прошла по кругу жаждущих выпивки мужиков, в ней ещё осталось не менее ста грамм водки. Вот ведь русская справедливость – у нас всегда обижаются не на тех, кто больше выпил, а на тех кто меньше себе налил.
– Нет, мужики, я не буду.
– Обижаешь, начальник! Если брезгуешь, тогда выпей из третьей бутылки.
– Нет, не брезгую. Мне ведь ещё путёвки пилотам подписывать и вам деньги выдавать, а потом по шуге восемь километров на лодке пилить в лагерь. Нельзя!
После некоторого молчания:
– Начальник, тогда ты третью бутылку возьми себе, приплывёшь, там и выпьешь. Мы к тебе с благодарностью.
Я, проработав пять полевых сезонов в тайге, совершенно этому не удивился. В этом году у меня четыре месяца работали одиннадцать рабочих. Почти все они побывали за решёткой кто за воровство, кто за убийство, и алиментщики, все слабы на водку. В моей палатке хранилось несколько бутылок спирта, о которых они знали. Я постоянно уходил из лагеря в заходы не несколько дней, но ни разу в мою палатку ни кто не забрался, хотя я знаю, что большинство из них многое отдали бы за стакан водки.
– Через минут пятнадцать прилетит самолёт, поэтому допивайте и эту бутылку и не забудьте опохмелить спящих, они уже совсем замёрзли.
Самолёт, сделав круг над посёлком, пробежал по полю и остановился. Я подошёл к пилотам, передал список рабочих, подписал путёвку и попросил завтра сделать два рейса. Если река встанет, то несколько рабочих останется здесь, а нам обратно плыть на маленьком катере, там места для них не будет. Обещают постараться, если погода позволит. Ну, и на том спасибо!
Рабочие, ёжась под холодными порывами ветра, подошли к самолёту и ждали команды на погрузку. Встав у трапа, я называл фамилию рабочего и, когда он подходил, под роспись выдавал ему конверт с деньгами и документы. Пожав руку и поблагодарив за работу, я разрешал подняться на борт. Рядом со мной стоял авиатехник, который следил, чтобы не посадили очень пьяных, которые могли и побузить во время полёта. Но всё обошлось, за что отдельно я поблагодарил их старшего.
– Ну, всё, счастливого полёта и всем добраться до дома!
– Спасибо, начальник! До встречи на следующий год!
О, загадали! Что будет на следующий год, что будет с вами, где вы проведёте эту зиму, ни кто не знает. Но, эти рабочие проработали всё лето и на следующий год мы, конечно, их на полевой сезон опять взяли бы.
– Счастливого полёта и жду вас завтра. Ещё осталось на два рейса, – это уже обращаюсь к пилотам.
Командир из кабине машет мне рукой: «Пока!».
Самолёт, развернувшись, пробежал по грунтовой взлётной полосе и, оторвавшись от земли, быстро скрылся за вершинами деревьев.
– Скорей бы и нам домой добраться!
Иду к магазину. Мне надо выполнить заказ. Купить кое-какие продукты. Укладываю покупки в бумажный мешок. Отдельно беру две бутылки водки – это особый заказ начальника партии. Жёны, оставшихся инженеров, не разрешают мне привозить водку, а мужья просят. Кому угождать? Поэтому беру только три бутылки, хотя просили пять, что бы хватило ночью посидеть. Но это будет перебор – женщины могут обидеться, хотя завтра и они улетят последним рейсом с оставшимися рабочими.
Подойдя к лодке, прячу водку под поёла бардачка и закрываю его на ключ. Когда приеду, женщины могут проверить лодку, а у бардачка замок внутренний, его не видно. Не спеша, плыву вниз по Ваху к нашему лагерю. По дну лодки бьёт шуга, некоторые льдинки уже достаточно крупные. Всё же подмораживает хорошо, зима вступает в свои права. Главное ещё пару дней река бы не встала. Решил завтра вывезти в посёлок всех, кто улетает, иначе, по сильной шуге на загруженной лодке будет опасно плыть.
Вот и лагерь. Скорее бы поесть и в палатку отдохнуть. Вручаю мешок с продуктами встречающим меня женщинам. Они ещё проверят лодку. Поел, забрался в палатку. Шорох раздвигаемого полога. В протянутую руку вкладываю ключ от бардачка. Всё отдыхать!
Утром вышел не берег. Погода на загляденье. На небе ни облачка, ветра нет, но заметно прибавилось льда. Да, сегодня надо всех перевезти в посёлок. Даже если не будет второго рейса, они улетят завтра. Один – то я сквозь шугу на лодке пробьюсь.
Начальник партии Костолындин Борис Александрович подходит ко мне: «По рации сообщили, что сегодня в обед будут два борта». О, как пуд груза с плеч! После завтрака в два захода перевезу рабочих, и улетающих инженеров, и моя миссия – начальника аэропорта, которой нагрузил меня Шаталов Николай Фёдорович, будет окончена. Завтра придёт буксирчик за нашей баржой, нагруженной таборным имуществом, значит, и мы, наконец-то, тронемся в обратный путь к нашим семьям. Хороший день начался с хороших новостей!
Вторым рейсом лодки перевожу и своих двоих рабочих, которые проработали со мной весь сезон, а сейчас, как самые надёжные, выполняли все необходимые работы по лагерю. День солнечный, ветра нет. Через пару часов самолёты уже будут здесь. Все убывающие рабочие сидят на взлётном поле. Одного из них назначил старшим, который отвечает за всех. Хотя денег у них нет, и опасность близкого магазина отсутствует, но предупреждаю, что если кто-нибудь уйдёт и опоздает на самолёт, то и старший останется здесь, а потом будут самостоятель выбираться из Корликов. Эта угроза подействовала, сидят, греются под последними лучи предзимнего солнца, дымят самокрутками, о чём-то переговариваются. Так, здесь порядок.
Иду к своим рабочим, которые сидят в моей лодке. По дороге захожу в магазин, беру бутылку коньяка, кое-какую закуску: «Со своими надо проститься по-человечески, всё-таки всё лето из одного котелка радости и горести хлебали!»
– Викторыч, а что же ты одну взял? – это Володя.
Теперь уже оба возражают: «Нет, так не честно, одна от тебя, а другая должна быть от нас».
– Хватит! Вон остальные рабочие сидят вообще насухо. Полетите в самолёте, ещё укачает, что будете делать?
– Не укачает. На втором самолёте будет всего семь человек, мы сядем в сторонке и поспим.
Не дожидаясь моего согласия, Володя быстро пошёл в сторону магазина. Деньги я им выдал ещё вчера и, конечно, им, не видевшим за последние пять месяцев ни одного рубля, хотелось их слегка отоварить. Вернувшись, он выставил на сиденье лодки бутылку и трёхлитровую жестяную банку консервированных болгарских персиков. Конечно, после полугодового очень однообразного меню хотелось чего-нибудь вкуснее, чем перловая и гречневая каши с тушёнкой.
– А из чего пить-то будем, не из горла же коньяк, спросил Игорь, открыв бутылку?
Об этом мы не подумали. В лодке, кроме вёсел и запасной канистры с бензином была лишь такая же, но пустая банка из-под персиков, которая использовалась мною для отлива воды из лодки. Банка, конечно, не посуда для пития армянского конька, но самое неприятное то, что её дно и стенки были испачканы моторным маслом, на котором прилипло много песка. Володя принялся мыть посудину в холодной воде сорванной на берегу травой. Видя, что отмыть её дочиста не удастся, он предложил всё же пить из горла. Ему парню из смоленской деревни было всё равно, что коньяк, что самогонка, или наиболее обычный в этих местах питьевой спирт, разбавленный водой.
– Да, ты что, кто же пьёт коньяк из горла, – возразил Игорь – житель города Тольятти. Давайте ополоснём банку коньком, всё равно две бутылки нам много.
Приняв это предложение за самое разумное, мы, не теряя времени, приступили к трапезе, вспоминая между тостами особые перипетии нашей полевой жизни, а вспомнить было чего. Напоминаю Володе, так как он хочет и в следующие сезоны работать в нашей экспедиции, чтобы он обязательно закончил десятый класс и потом помогу поступить в лесной техникум. У меня тоже висит грузом предстоящая с 10 декабря сессия за третий курс Ленинградской лесотехнической академии. Правда, я за лето всё же сделал два курсовых, но надо готовиться к экзаменам и зачётам, а времени, скорее всего, не будет. Начальник партии предупредил, что по прибытии в Москву придётся ехать в Калининскую область, а это, знаю по опыту предыдущих лет, до декабря.
– Всё, заканчиваем, самолёты уже должны подлетать.
Минут через двадцать первый самолёт заглушил мотор. После обычной процедуры группа рабочих расселась по местам, и в это время на взлётной полосе запрыгав второй самолёт.
– Счастливого полёта!
– Счастливо оставаться, ждём в Ларьяке, – это Володя.
– Не ждите, а как только прилетите, сразу, пока ещё вас здесь не раздели, постарайтесь отправиться в Нижневартовск, – советую им.
Машу пилотам: «Счастливого полёта!»
Командир машет рукой и показывает большой палец: «Всё в порядке, до следующего года». Но я знаю, что на следующий год мы не увидимся. Это последний рейс, заказанный нашей экспедицией в Тюменской области. Следующие два года будем работать в Амурской области в районе Экимчана, где идёт строительство Байкало-амурской магистрали.
Зайдя в магазин и выполнив все заказы для организации отвального ужина, спускаюсь к воде. Ледок уже обхватил мою лодку, и он зазвенел, ломаясь при моей погрузке с тяжёлым мешком продуктов.
Тихий солнечный день, может быть последний день короткого бабьего лета в Сибири. Грусть от расставания с этими прекрасными местами, где прошли мои полгода тяжёлой полевой работы, и одновременная радость от скорой встречи с семьёй, родителями, друзьями. Одновременно мысли о некоторых задумках на следующий полевой сезон, с учётом опыта этого года в уже знакомой амурской тайге, в которой я отработал два сезона в прошлые годы.
– До свидания тюменская тайга, встретимся ли мы с тобой ещё, не знаю, но помнить о тебе буду!
Лодка, ломая тонкий ледок, набирая скорость, двигалась вниз по Ваху к нашему временному лагерю. Завтра мы его покинем, а через двое суток будем в Ларьяке. Потом, после сдачи отчётов и отгрузки всего экспедиционного имущества в Москву, отправимся и сами по домам до мая следующего года, когда опять, собрав нехитрые пожитки, отправимся на свидание с ещё одной прекрасной сибирской рекой – Селемджой.
– Спасибо, Вах, и счастливо оставаться!
Виктор Нефедьев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
