Вчера вечером, после нашего двухдневного похода на барже из заброшенных на краю земли Корликов до районного посёлка Ларьяка, в которой загружено всё наше экспедиционное имущество, разместились в этой гостиничной комнате на пятнадцать человек. Весь путь мы, закутавшись в спальные мешки, сидели на верхней палубе баржи, которую вёл вниз по течению маленький буксирчик. Иногда спускались в трюм, где в термосах и стеклянной таре хранились необходимые для «сугрева» жидкости, сухари и холодное отваренное мясо.
Тайга уже вся в снегу, но ещё не белая, а какая-то грязно-седая. Вдоль берегов, где закрайки схватило крепким льдом, чёрные неприветливые воды Ваха несут небольшие островки шуги. На песчаных косах часто видели чёрных глухарей, склёвывающих камешки для лучшего переваривания грубой пищи зимой.
За два дня намёрзлись в металлической коробке баржи, поэтому после причаливания сразу в баню, потом общий ужин и отдыхать. Начало октября, и большинство из нас впервые с мая месяца спят в кроватях, по выражению одного из сотрудников – «как бледнолицые» Сопровождать баржу осталось семь человек и пятеро рабочих, остальные сотрудники экспедиции уже уехали в Москву. Завтра и мы на последнем рейсе плоскодонного теплоходика «Антонин Зырянов», специально заказанного для нашей экспедиции, отчаливаем в Нижневартовск, а там, на самолёте в Москву.
Спать уже не хочется, но так приятно поваляться в постели. Всё равно столовая в виде обычной забегаловки открывается в десять. Как всегда самый неугомонный начальник Николай Шаталов уже с вечера отнёс в это заведение мясо лося, добытого одним из таксаторов ещё в Корликах, и договорился, чтобы нам приготовили хороший завтрак к девяти. Но всё равно время ещё есть.
Как быстро пролетело лето, теперь опять подходит зима. Кажется совсем не давно в первых числах мая первая группа сотрудников нашей экспедиции вылетела в Тюмень. Долгие переговоры с пароходством позволили организовать маршрут теплохода «Антонин Зырянов» из Тюмени в Корлики, конечно под ответственность экспедиции. Но это можно было выполнить только в короткое время наибольшего уровня воды в реке Вах. На теплоход погружено всё экспедиционное имущество, продукты, более тридцати человек инженерно-технического персонала и почти двести рабочих. Посёлок Ларьяк мы проплывали вверх по реке в середине мая, когда на реке стояла самая высокая вода, а в лесу было много снега.
В Корликах, куда такой большой по местным меркам теплоход пришёл впервые, нас встречали как инопланетян. Всё немногочисленное население ханты-мансийского посёлка вышло на берег, местные власти организовали короткий митинг, в вечернее небо взлетали ракеты, беспрерывно раздавался салют из охотничьих ружей, всех угощали вяленными рыбой и оленьим мясом.
Но нам было не до празднества. Уровень воды падал катастрофически. Организовав два живых конвейера, разгрузили теплоход, и он тут же отчалил, ведомый смелым капитаном и прекрасным лоцманом, с должным вниманием принявших наши знаки благодарности и постоянно с опаской глядя на всё выше поднимающиеся из воды прибрежные кусты.
Потом будни тренировок, заброска на участки, разрубка просек, таксация, выезд с участков и вот мы здесь в гостинице Ларьяка. Теперь в прошлом эти нескончаемые болота, полчища комаров и мошек, каждодневные заботы и волнения, чтобы кто-нибудь не порубился, не потерялся, не оставил горящего костра или не потушенной самокрутки. Да мало ли забот в лесном лагере инженера – полевика, когда у тебя жёсткий план работ, десяток рабочих самых разных судеб и характеров, и вокруг на сотни километров почти полгода только тайга. И вот полевой сезон закончен, за окном опять снег. Всё! Отдыхаем!
Почти весь день сидели за финансовыми отчётами. Последний отчёт самый сложный. Поднимаются все записи денежных отношений с начальником партии – и авансы, и покупка продуктов, и заброска, и последующие завозы с вертолётом продуктов, и так далее. Платежей за сезон очень много. Работая первый год в экспедиции, я как-то слишком легкомысленно отнёсся к ежедневным записям любых даже мелких расходов и авансов. У начальника партии в его общей тетради всё по полочкам, по числам и по суммам, а у меня – где в тетради, где на кусочке бумаги, где по памяти – самом ненадёжном хранителе финансовых взаиморасчётов. А в конце сезона надо всё привести к единому балансу, ведь нередко выявляются значительные расхождения. Как у нас шутят: «Получали – веселились, рассчитались – прослезились» Вот такие конечные расчёты очень быстро учат таксаторов финансовой дисциплине.
После дневных забот сидим в гостинице, все навеселе –уже можно немного расслабиться. В клубе для нас, хоть сегодня и будний день, обещали показать кинофильм, но идти никуда не хочется, мы ещё и не наговорились друг с другом, ведь полгода не виделись. Одних только охотничьих случаев у каждого не пересказать. В большой гостиничной комнате свободно, нас – работников экспедиции только пятеро, да ещё один какой-то командировочный, тепло, стол накрыт, чего ещё надо?
Открывается дверь – опять Шаталов, глаза блестят: «Вы, что здесь расселись? Быстро одевайтесь по цивильному и в клуб, там будут танцы!»
– Какие танцы, мы только начали? Николай Федорович, садитесь с нами.
Уже примирительно: «Давайте, давайте, собирайтесь. Вы, молодёжь, а сидите в гостинице. Веселиться надо! Сейчас и другие подойдут»
Через полчаса всей группой идём в клуб. Володя Николаев, ёжась на холодном ветру, ворчит по поводу этих «танцулек» и этого «СС», который не даёт отдохнуть по-человечески. Игорь Бледнов с развевающейся густой русой шевелюрой и такой же бородой, обняв его, успокаивает. Спотыкаясь не только от ветра и кочек, доходим до большого деревянного дома – клуба.
На стенах, оклеенных обоями, местами протёртых и порванных, несколько репродукций известных картин русских художников, в рамках под стеклом фотографии известных артистов кино. Кресла сдвинуты вдоль стен, видимо фильма так и не было. Над сценой с деревянной трибуной, почти задвинутой за бордовый занавес, лозунг о кино, как важнейшем искусстве. Действительно пророческое предсказание. Если раньше кино было искусством для народа, то по прошествии небольшого времени мыльные и бандитские телесериалы стали образом жизни масс в России.
В достаточно просторном и прохладном зале оказалось значительно больше людей, чем мы ожидали. Верхнюю одежду ни кто не снимал. Музыка уже играла, но в медленном танце участвовало только три молодые пары.
Заняв свободный ряд деревянных кресел, мы осмотрели присутствующих. По одну сторону зала сидели представители местного населения, в основном мужского. Другую сторону занимала женская часть общества, но в большинстве своём уже не молодёжного возраста. Среди них были видны и представители далеко не среднего возраста, пришедшие, видимо, смотреть, а не танцевать. Наша группа, относившаяся, скорее всего, к средневозрастному составу, выделялась наличием кирзовых и резиновых сапог и смешанной одежды, состоящей из энцефалиток, цивильных брюк и телогреек. Только наши начальники были в куртках и гражданских костюмах, но тоже в сапогах. Им нужно! А наша одежда ещё в рюкзаках и будет распакована только на пути к Нижневартовску.
Особняком в углу толпилось человек десять наших рабочих. Некоторые из них, прибыв в посёлок раньше, уже побрив бороды и сменив часть наиболее изношенной одежды, скорее всего, успели прокутить свои деньги, поэтому стояли за спинами тех, кто прибыл с нами позже. Этих отличали стоптанные сапоги, энцефалитные костюмы и не первой свежести, местами прожжённые, телогрейки. Получив деньги за весь полевой сезон только сегодня, они ещё не успели раскрутиться, и гордая уверенность в завтрашнем дне читалась на их лицах, когда они обращались к своим друзьям, уже полностью вкусившим все прелести цивильного бытия при наличии доступного алкоголя и денежного груза в карманах. Их в ближайшие дни при активном содействии коллег ещё только ожидал неминуемый финал прощания с заработанным таким трудом денежным довольствием.
Магнитофон, стоящий на столе в углу зала, через большие чёрные динамики по обе стороны сцены разразился вальсом. Молодые пары, приготовившиеся продолжить очередной танец отошли к сидящим в креслах. Видимо, у местных жителей вальс не пользовался особенной привлекательностью.
Через весь зал в болотных сапогах с распущенными ботфортами, толстом синем свитере и зелённой с белой меховой подстёжкой куртке к женскому ряду выдвинулся Шаталов, высокомерно глядя на нас то ли стесняющихся, то ли не умеющих танцевать вальс. Уверенность направления движения показала, что первая жертва уже определена точно. За ним последовали Костолындин и Николаев.
Лет тридцати пяти, довольно приятной внешности, скорее всего, местная учительница, под устремлённым на неё взглядом столичного кавалера, вышла навстречу. Её, менее уверенные в себе подруги, дождались приглашения и три пары закружились, взметнув лёгкие облачка пыли с дощатого пола. К ним примкнули ещё несколько чисто женских дуэтов.
Шарканье сапог, развивающиеся расстёгнутые куртки, раскрасневшиеся лица партнёров, не обращавших внимания на окружающих, внесли праздничное настроение, какого давно уже не переживали присутствовавшие сейчас в клубе.
Большинство мужского коллектива, с одобрением глядя на них, весело и с некоторой завистью комментировало удачные повороты. Нельзя было сказать, что танцующим всё удавалось, но даже явные сбои в ритме и движениях не омрачали общего настроения. Тем более что сапоги, даже кирзовые, не совсем танцевальная обувь. По окончанию танца партнёры проводили дам в женский угол.
«Ну, что сидите? Веселитесь пока молодые. Вот стукнет вам столько же, пожалеете, что сидели в сторонке!»,– эта Шаталов, разгорячённый танцем и близостью женщины, готов был вытащить своих молодых подчинённых в середину зала, чтобы и они почувствовали это маленькое счастье.
- Да с кем там танцевать? Одни старухи, да дети!
Сразу злой взгляд: «Ни хрена вы не понимаете! При чём здесь возраст? Это же женщины!»
По каким-то мимолётным признакам, даже без особого внимания, чувствовалось, что общее настроение в зале изменилось. Откуда-то появилось ожидание какой-то необычной развязки всего вечера. И даже звуки повторяющегося уже третий раз, видимо наиболее привычного в этом зале, танго не смогли стереть чувства изменения в общем настроении. Кое-как промявшись в очередных медленных ритмах, все с каким-то нетерпением ждали дальнейших событий под музыку вальса. Видимо не хватало этого всё вокруг зажигающего танца, где главное даже не в умении правильно и красиво кружиться, а в самом духе прекрасной музыки, рождающей откровенность в мире новых чувств партнёров, для которых окружающее просто исчезает. Ну, вот и объявлено: «Белый танец».
Три кавалера поднялись со своих мест и стоя ожидали ответного приглашения, победно поглядывая в нашу сторону. Из женского угла навстречу им, нерешительно, явно что-то обсуждая, вышли три подруги. Не дойдя до середины зала «учительница» вдруг резко повернулась и направилась в сторону стоящей группы рабочих. Подойдя к одному из них, она взяла его за руку, приглашая на танец. В зале стало тихо, казалось, что и музыка замолкла, ожидая какой-то необыкновенной развязки.
Валерка – коренной москвич, которого слабость к водке каждую весну гнала подальше от города, работал у нас в экспедиции рабочим уже несколько сезонов. Выше среднего роста, худощавый, с глубокими морщинами на щеках, чётко обозначенными на его свежевыбритом лице, слегка ссутулившись от неожиданного приглашения, как-то неуверенно, оглядываясь на сидящую мужскую половину и на ожидающих своих подруг танцоров, повёл партнёршу в центр зала.
Вальс из «Маскарада» заполнил всё пространство, ему не хватало здесь места и казалось, что, пробиваясь сквозь деревянные стены, он вырвался наружу, заполняя волшебными звуками маленький посёлок на берегу реки Вах и безбрежную тюменскую тайгу.
Пара закружилась. Он вёл свою даму, кружа и влево, и вправо, придерживая рукой, когда женщина слегка теряла равновесие после очередного «волчка», ни на секунду не снижая темпа. Она же не танцевала – она летала где-то в облаках и от чарующей музыки, и от прикосновения сильных рук, и от лёгкого приятного страха ожидания чего-то необыкновенного вдруг возникшего где-то внутри глубокого чувства к совершенно незнакомому человеку, выделенного ею в компании других рабочих.
Прозвучали последние аккорды. Валерка помолодевший – ему лет сорок, а мне раньше казалось, что больше пятидесяти, галантно придерживая за локоть партнёршу, направился в женский угол. Она, ещё не отдышавшись, не сводя с него глаз, шла рядом.
Все вокруг молчали, как будто желая продлить эти замечательные минуты. Смущённые подруги «учительницы» так и стояли посреди зала Наши сезонные рабочие выпрямившись, гордо смотрели на окружающих: «Знай наших!». Володя и Борис озорно смотрели на своего коллегу, а мы, сидевшие рядом молчали, сочувствуя ему и в тоже время удовлетворённые пережитым видением прекрасного спектакля – вальса на двоих.
На следующий день утром к берегу причалил теплоходик, на который началась погрузка всего оставшегося экспедиционного скарба, и уже после обеда мы поплыли вниз по течению к Нижневартовску. Провожая нас на берегу стояли местные жители, среди которых была видна и лучшая вчерашняя танцевальная пара.
Кто знает, какими окольными путями движется человеческое счастье?
Виктор Нефедьев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
