Сегодня решил покараулить косулю на «соли». Первый раз о такой охоте я услышал в Забайкалье два года назад, но самому охотиться не пришлось. Да и здесь, если бы не Гоша – местный житель, нанятый мною в мае на работу, я бы и не обратил внимания на небольшой вытоптанный участок на большой мари.
На следующий день после нашей заброски, Гоша, когда мы подыскивали место для постоянного лагеря, обнаружил это место. Позвав меня, он показал на краю мари не далеко от кромки леса среди кочек, покрытых травой и редкими кустиками ивы, небольшое вытоптанное место. Это была «соль». Сейчас уже не узнать её происхождение, но, скорее всего, искусственное, т.к. к этому месту ведёт довольно утоптанная тропа. Сюда ночью приходят различные звери лизать соленую глину. Видимо её давно не подновляли, так как местами она уже покрыта редкой травой, круглые ямки старых следов затянуты глиной. На ближайшем дереве метрах в двадцати от соли была видна засидка для охотника – несколько жердей привязанных к веткам на высоте четырёх метров. На этих жердях и сидит охотник, ожидая приход зверя.
Деревянным колом, заострённым с одного конца, мы делаем ямки, в которые насыпаем соль, затем затаптываем эти ямки, чтобы соль расходилась вглубь. На дереве сделали из жердей лежанку, так будет удобнее. Через несколько дней появились первые свежие следы косули, которая приходила ночью.
Забираюсь на дерево и на лежанку из жердей расстилаю спальный мешок, так мягче и теплее, кто знает, когда придёт зверь? Накрываюсь брезентовым чехлом от спального мешка. На лице накомарник. Когда стемнеет, его необходимо снять, иначе ничего не будет видно – луны нет. Ружьё направлено на «соль». Солнце ещё высоко. Зверь на открытые места идёт очень осторожно. Может засветло подойти к краю леса и долго стоять, наблюдать, слушать. Поэтому лучше занять место пораньше. Не успел примоститься, сплошной звон комаров. Открытыми остались лишь пальцы, которые эти кровопийцы готовы обглодать до костей.
Три недели назад мы забросились на речку Большие Бургали. Она берёт начало высоко в сопках и заканчивает свой путь в Амуре. По всей её длине большая кочковатая марь, местами густо заросшая кустарниковой берёзкой и ивой. В речке водился хариус, но его было очень не много.
После выгрузки вертолёт улетел за следующей партией груза и рабочими. Мы с Гошей обошли вокруг, подыскивая удобное место для лагеря. На другой стороне мари нашли большую сухую поляну, но далековато от воды. Видно было, что мы не первые на этом месте. Раньше – не меньше восьмидесяти – ста лет назад здесь был расположен лагерь старателей. В одном углу поляны сохранилось больше десяти не высоких холмиков из камней. На мари много шурфов и карьеров, из которых бралась порода для промывки. Почти во всех шурфах сохранились деревянные колодцы. Карьеры с тёмно-коричневой водой метров шесть-семь глубиной, буквально набиты мелким чёрным ротаном. Размером не больше пальца, он брал на всё, что только можно было подвесить на крючок. Но самой удобной насадкой оказался утиный язык. Его вообще не снимали с крючка. В начале ловли надо было только его несколько минут замочить в воде. Он становился мягким и светлым. На крючке сидел очень плотно. Ротанов мы вначале пытались чистить, но затем, с учётом их малых размеров и большим количеством, жарили целиком на сковороде в подсолнечном масле.
Выше по речке под сопкой обнаружили большой карьер. С помощью спиннинга мы замерили его глубину – больше двадцати метров. Огромный холм выбранной земли, теперь уже покрытый лиственницами и берёзами давал некоторое представление об объёме работ. Выше этого карьера никаких раскопок не было. Видимо, именно здесь располагалась богатая золотая жила.
Мои рабочие пытались промывать песок, которого на перепадах речки накопилось достаточно много. Наблюдая за их действиями, я понял, что один из них в этом деле не новичок, но так ни разу не увидел в промытом щебне хоть несколько золотинок.
Вот уже и солнце садится за сопки. Сразу наступает полная тишина, ни одного дуновения ветерка, листва неподвижна. Пролетела какая-то сумасшедшая кукушка – уже вторая половина июня, а она летит и с каким-то хрипом кукует. Где-то недалеко громкий скрежет сойки. Что её всполошило. Я лежу не шевелясь. Даже дышу через раз. Может быть кто-то идёт? Гоша рассказывал, что бывали случаи, когда на «соль» приходил караулить косуль медведь. А может быть, птица перед ночным сном просто прокашливается? Над самой землёй по всей мари появилась лёгкая туманная кисея. Как-то сразу стали слышны звонкие струи речки. Днём даже стоя рядом плохо слышишь её журчанье, а сейчас она как будто рядом. До лагеря метров сто пятьдесят. Но слышимость великолепная. Рабочие у костра рассказывают по очереди анекдоты. Еле сдерживаюсь от смеха.
В конце мая, после коллективной тренировки, приступили к заброске таксаторских участков в тайгу. Наличие только одного вертолёта грозило значительно задержать начало работ, так как многие участки находились очень далеко, и дорог туда не было.
Ещё большая неприятность – при очередной высадке группы на открытой мари загорелась прошлогодняя сухая трава. Вся краска на хвосте и нижней части грузового отсека вертолёта обгорела. Мы скребками счищали её и затем грунтовали и красили. Потеряли целый день. Ещё хорошо обошлось! Конечно нашего начальника партии Шаталова Николая Фёдоровича, как и нас – таксаторов, такая ситуация не устраивала. Здесь же в Сковородино базировалась воинская вертолётная часть, но с ними договора не было, да им, наверное, и не разрешалось выполнять такие гражданского направления работы. Но Шаталову, чем сложнее, тем интереснее. Трое суток он «уговаривал» военных оказать нам помощь. Уже в семь часов утра наша машина увозила его с «бесценным переговорным грузом» за сопку, на берег реки, куда позже подтягивались и другие заинтересованные лица, среди которых наших не значилось. Поздно вечером его привозили с «работы» в гостиницу. Утром машина уже была загружена и везла его на «работу». Такое напряжение мог выдержать только Шаталов.
И вот прозвучала команда: «Завтра в шесть утра на двух вертолётах заброска трёх участков – Николаев, Сазыкин, Нефедьев. По два рейса на участок. Погрузка должна проходить быстро и легко. Делайте вид, что у вас ящики и тюки ничего не весят. Всем понятно?» «Понятно!». Груз на каждый участок значительно превышает допустимый по вертолётной инструкции. У каждого таксатора по 12-14 рабочих. Но весов нет и борт – радист, наблюдая за погрузкой, на глаз определяет вес груза, в основном по тому, на сколько тяжело несут ящики и тюки к вертолёту. Мы должны убедить его своим весёлым видом, что грузим пуховые перины и воздушные шарики.
Первый вертолёт с натугой, чуть зависает над землёй и садится на площадку. В открытое окно кулак командира в сторону Шаталова. Тот непонимающе клянётся и даже для верности крестится. Среди гула работающих винтов никого не слышно, но всем всё понятно. Вертолёт катится по бетонной взлётной площадке, и несколько разогнавшись, медленно взлетает. Всё! Командир звена взлетел, значит и второй вертолёт уйдёт. Там в брошенном посёлке на берегу Амура площадка хорошая, проблем не будет. Я молодой лесоустроитель, всего второй полевой сезон в Сибири и у меня груза значительно меньше. Заброска прошла нормально.
Деревья на вершинах сопок ещё окрашены узкой полоской солнечного золота, а здесь внизу на мари уже сумерки. Кусты и деревья почти сливаются в единую серо-зелённую массу, среди которой ещё различаются белые стволы берёз.
Внезапно удивительное зрелище. На мари из шурфов медленно поднимаются столбы голубого тумана. Как дым из печных труб зимой в деревне. При полном безветрии столбы тянутся вверх. На фоне уже тёмного леса на противоположной стороне мари и белой кисеи застлавшей землю эти голубые столбы кажутся светящимися. А над карьерами их нет, наверное, потому что шурфы значительно глубже и это явление – результат разности температур? Но почему такого цвета? Да, подобного зрелища я ещё не видел.
Семь голубых столбов, вытягиваясь и постепенно растворяясь в воздухе, исчезают в черно-синем небе. Вот уже и внизу их не видно. Темнота. Яркие звёзды на небе постепенно гаснут в опустившемся на землю белом тумане. Сразу похолодало, даже комары исчезли.
Лежу уже долго. Слегка подбирается холод, но под брезентом на спальном мешке пока терпимо. Нужно было сразу залезть в спальный мешок. Не думал, что будет так прохладно. Лёгкое дуновение ветерка сгоняет туман куда-то в низину в сторону Амура. Но на земле почти ничего не видно. Только мокрая от холодной росы трава каким-то тусклым мерцанием отражает свет далёких звёзд. Как стрелять? Если выйдет зверь, то может быть на этом фоне будет виден его силуэт? Жду. Вслушиваюсь в темноту. Ни шороха. В лагере уже давно спят.
Тело всё затекло. Так хочется повернуться на бок. Ну, хоть чуть – чуть приподнять бедро, которое уже ноет тупой болью. Медленно, слегка двигаю мышцами правой стороны тела.
Громоподобный лай раздаётся прямо подо мной. Если бы не жердяной настил, я бы просто свалился вниз. Оказывается, под моим укрытием стоял козёл (самец косули). При опасности они издают громкие лающие звуки. Вскакиваю на колени, выстрелить хотя бы по звуку, но лай бегущего козла раздаётся уже на краю мари.
Сажусь на настил. С огромным удовлетворением разминаю тело. Сразу стало тепло. И чего я так продрог, когда лежал? А может быть даже ради таких минут блаженства после многочасовой неподвижности стоит поохотиться? А дичь? У нас ещё пока достаточно тушёнки.
Медленно пробираюсь в темноте между высоких кочек к лагерю, перехожу по мостику речку. Быстро раздеваюсь и забираюсь в спальный мешок. Тепло, уютно. Долго не могу уснуть, всё время перед глазами семь голубых столбов, уносящих в высь память о тех, кто многие годы назад копал эти шурфы, опуская в глубину колодезные лиственничные срубы. Потом в этом районе в глухих местах на ручьях я не раз наталкивался на заросшие холмики и вырубленные на деревьях поминальные даты смерти старателей.
Как же тяжело давалось освоение Сибири, и как порой легко мы забываем усилия и даже жизни наших предков, отдавая с лёгкостью и природные богатства, и даже земли нашего Отечества.
Виктор Нефедьев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
