Всё лето моя таксаторская группа работала на небольшой речке Большие Бургали, которая впадает в Амур. Теперь работы закончены. Рабочие отправлены в Сковородино и они, получив свои заработки, уже уехали кто куда, а может быть, как часто здесь бывает, спустили со случайными друзьями все деньги и сейчас кантуются на каких-то временных работах. Мы с моим техником оставили двоих рабочих, так как предстоит ещё работа в пятидесяти километрах отсюда, и ждём вертолёт для переброски.
Наконец, после семи дней ожидания, вертолёт прилетел. Быстрая загрузка таборного имущества, которым пользовались всё лето, и недолгий перелёт. Зависание и ещё более быстрая выгрузка нашего нехитрого скарба на поле у речки Осежинки. Для себя оставили по два спальных мешка, чтобы один подкладывать – это для тепла, да и для мягкости, а основную часть груза оставляем в вертолёте. Здесь он не нужен, пусть летит в штаб. Когда вертолёт улетел, мы, поднявшись с наших вещей, на которых лежали, чтобы их не подняло потоком воздуха от винтов, смогли оглядеться.
Здесь было большое поле. Метрах в пятидесяти на берегу речки стоял вагончик, в нём, как видно, летом жили пастухи. Как мы потом узнали, сюда из посёлка, находящегося в двадцати километрах, пригоняли бычков на откорм. На нашем берегу до леса было не менее двух километров, за речкой он начинался сразу от берега.
У вагончика нас ожидал Саша Шумилов, с которым я познакомился ещё в 1970 году, когда он в составе группы студентов – практикантов работал в нашей экспедиции. Крепкий, спортивный, в институте занимался биатлоном и выполнил норматив кандидата в мастера спорта. Сам он из Гусь-Хрустального Владимирской области. С детства увлекается охотой. Наверно, из-за этого увлечения пошёл учиться в Московский лесотехнический институт, а теперь уже третий год работает в лесоустройстве.
Рядом с ним стояли двое рабочих и женщина – таборщица, так обычно зовут того, кто занимается в полевом лагере приготовлением пищи и охраной, когда днём все на работе в лесу. По нормативам таборщика можно нанимать, когда в группе более десяти человек, но, учитывая условия и сроки работ, начальник партии разрешил нарушить правила.
Обменявшись приветствиями и, перекусив уже приготовленным в ожидании нас обедом, мы разобрали вещи, поставили палатки и стали знакомиться со схемой нового участка и распределением между исполнителями кварталов для таксации. По нашим прикидкам, если не будет каких-либо значительных природных помех, мы можем выполнить работу за две недели.
С утра приступили к разрубке визиров, постановке квартальных столбов и таксации. На третий день выпал снег, осложнивший нам условия работы, но морозы были не ниже пяти градусов ночью, а днём обычно от нуля до плюс пяти, что нас вполне устраивало. Через неделю, подсчитав количество оставшейся тушёнки и необходимость отдыха, решили организовать охоту на косуль, множество следов которых мы видели на свежем снегу.
Лес в этом районе рубили лет пять назад и все вырубки заросли травой и молодой порослью осины и берёзы – основной кормовой базой для лосей, изюбрей и косуль. Лоси и изюбры нас не интересовали, охота на них требовала много времени, да и лицензии, выданные на лето нашему отряду лесоустроителей, были уже все использованы, а вот подстрелить косулю было бы совсем не лишним. Свежее мясо требовалось не только как качественный калорийный продукт, но и как значительная экономия финансовых средств, потому что в такую погоду, при большой физической нагрузке, питание требовалось соответствующее и тушёнка просто «летела». Хотя почти каждый день мы приносили в лагерь убитых рябчиков, но это было скорее некоторое разнообразие нашего меню, но не кардинальное его улучшение.
Местные жители обычно охотятся на косуль несколькими способами. Очень распространённа охота на солонцах, или как местные охотники говорят «на солИ» с ударением на последний слог. Иногда встречаются естественные выходы соляных растворов, куда ходят все звери. Но чаще такие солонцы делаются искусственно.
На опушке леса или на поляне в неглубокие шурфы, сделанные чаще всего деревянным колом, засыпают несколько килограммов соли. Через некоторое время соль расходится и образуется солонец. Каждые десять дней его подновляют новыми порциями соли. На дереве метрах в пятнадцати – двадцати устраивают засидку, где охотник дожидается прихода зверя. Иногда, для удобства, засидка делается в виде лежака. На такой солонец косули начинают ходить через месяц – полтора. Солонцов делают несколько, а затем, те которые начинают посещаться животными, используют уже многие годы. На самой «соли» стараются зверя не бить, а ждут, когда он немного отойдёт и, тем более, никогда дичь рядом не разделывают, так как запах крови навсегда отпугнёт всех зверей. Первыми начинают посещать соль косули, затем не редко и изюбры. Я слышал, что на такую «соль» проходят и лоси, но сам их следы на таких местах не встречал.
Мне в Сибири говорили, что иногда солонцы переходят даже «по наследству», и местные охотники охотятся на них десятки лет. Некоторые солонцы имеют даже областную известность. Но чаще – это скрытые места, используемые, по предварительной договорённости, очень небольшим количеством охотников. Свою «соль» охотник делает и на закреплённых за ним угодьях, но здесь уже преследуется цель подкормки диких животных микроэлементами, необходимыми для нормальной жизнедеятельности.
Другим распространённым способом добычи косуль является охота с подхода. Рано утром охотник очень осторожно идёт по границе леса или вырубки, высматривая пасущихся косуль. Но это уже охота на удачу, требующая обычно значительно большего времени и сил.
Учитывая, что сил нам в конце полевого сезона не занимать, и косуль в этом районе достаточно много, мы наметили свою тактику охоты. Утром, перейдя на другой берег, мы рассредоточились по склону сопки, где были старые вырубки, и медленно двинулись, надеясь спугнуть косуль. Утром воздушный поток поднимается вверх, и вспугнутые косули обычно бегут в гору, где и могут попасть под выстрел, поэтому, идущий выше должен немного отставать от идущего ниже.
У нас на шестерых было четыре ружья, что позволяло охватить практически весь склон сопки. Выстроились в цепь по склону сопки на 40-50 метров друг от друга. Пройдя с километр, наша цепь сломалась и наиболее азартный охотник, шедший вверху, ушёл метров на пятьдесят вперёд. Из-за высокой травы и кустарника мы увидели это, только когда вышли на открытое место, но было уже поздно. Впереди метрах в ста от нас среди кустов засверкали три «зеркала» и быстро скрылись за склоном. «Зеркалами» называют зад косуль и оленей, где шерсть чисто белая. Всё остальное тело этих зверей окрашено в тёмно-серый с некоторой рыжинкой цвет.
Что-либо предпринимать было уже бесполезно. Дальше начинался сплошной лес, и встретить отдыхающих косуль было весьма проблематично, так как подойти к ним такой оравой в лесу, где под ногами всё время трещат сухие сучья, было невозможно. Поэтому, что бы уже не терять день, решили разойтись в разные стороны и попытать счастье поодиночке, а рабочие без ружей возвратились в лагерь.
Пройдя километра два, я вспугнул большого глухаря, который кормился на полянке перезревшими ягодами голубики и краснеющей местами брусники. Он отлетел метров на сто и сел на высокую лиственницу. К сожалению, малокалиберные патроны, которые мы покупали в местном охоткооперативе, были чёрного цвета. Эти патроны очень малоубойны и применяются охотниками для стрельбы белки и рябчика на расстоянии не более 20-30 метров, а на большее расстояние пуля летит просто не предсказуемо. У меня оставался из прежних запасов, сохраняемый именно для такого случая всего один усиленный патрон, коробочку которых удалось достать ещё в Москве у знакомого спортсмена. Долго выцеливал птицу. После выстрела, даже на таком расстоянии было слышно, что пуля попала в цель. Глухарь как-то осел на толстой ветке, но не улетел. Я попытался ещё раз в него попасть, используя чёрные, да к тому же просроченные патроны, но, как и ожидалось – безрезультатно. Выйдя из-за дерева, за которым я прятался, стал подходить к глухарю на верный выстрел. Но когда до птицы оставалось метров шестьдесят, она слетела, и медленно планируя, опустилась на землю за кустами. Мои длительные поиски подранка результата не дали, и было очень жаль потерянную добычу. Видимо, раненная птица затаилась, найти её без собаки было невозможно, и, скорее всего, она будет добычей для лисиц.
Пройдя ещё с полкилометра, я, находясь на вершине сопки, увидел внизу на большой старой вырубке двух кормящихся косуль. До них было метров пятьсот. На таком расстоянии их можно было заметить только по «зеркалам». Метров двести – триста я осторожно шёл, а потом пополз, прячась за высокие пни, оставшиеся обрубки брёвен и кусты. Таким образом, мне удалось приблизиться на верный выстрел картечью. Очень осторожно выглянув из-за большого корня, который надёжно скрыл моё приближение, я увидел, что косуль было три – козёл с прекрасными рогами, которые всегда являются желанным трофеем охотников, крупной козы и, видимо, козлёнка, так как он был ниже козы. Звери стояли ко мне боком, но козёл, которого я наметил в качестве основной цели, был прикрыт двумя другими косулями. Мне хотелось добыть именно козла, из-за его рогов, но как стрелять?
Видимо, они заметили моё движение, так как насторожились и разом повернули свои головы в мою сторону. Ждать пока они разойдутся, было бессмысленно. Я прицелился чуть повыше спины козы, надеясь, что заряд картечи достанет желанный трофей, стоящий как за прикрытием, и выстрелил. Обе взрослые косули мгновенно исчезли в ближайших кустах, а третья, сильно вздрогнув, осталась стоять на месте. Наверное, я всё же занизил прицел и попал именно в ближайшую, закрывавшую своим телом других. Перезарядив ружьё, я выстрелил второй раз.
Мне было не понятно, почему заряд попал только в одну косулю? Конечно, в патрон двадцать четвёртого калибра входит мало картечин, но я стрелял выше и наверняка должен был попасть, если не в козла, который был почти полностью прикрыт взрослой козой, то в неё уж обязательно. Решил обойти по кругу это место и посмотреть следы, которые должны были остаться где-нибудь на земле. В траве и кустах их увидеть было сложно, поэтому я старался идти по старым лесовозным дорогам. В одном месте на снегу я увидел чёткий свежий след козла, выходящий из круга по которому я обходил участок охоты. Но, второго следа не нашёл, как ни старался на корточках рассматривать эту дорогу. Значит, косуля не пробегала и возможно она упала где-то не очень далеко. Я медленно пошёл челноком к месту, где стрелял, осматривая каждый куст и большие кочки. Пройдя так метров пятьдесят, я увидел лежащую косулю. По следам на шкуре было видно, что в неё попало три картечины. Я ещё раз вернулся к следу козла, и прошёл по нему метров двести, но, нигде, ни кровинки не нашёл. Значит, я действительно несколько занизил выстрел, и желанный трофей ушёл невредимым. Но, я всё равно был доволен удачей, так как день не пропал даром и теперь у нас будет настоящее мясо.
Погрузив меньшую косулю в рюкзак, я понёс добычу в лагерь. Затем мы с Виктором Листраткиным и рабочим сходили за второй, которая была значительно тяжелее. В этот день остальные охотники подстрелили ещё несколько рябчиков, так, что мы теперь были обеспечены хорошим питанием до конца работ.
Вечером на ужин у нас были пельмени из дичи и жаренные на вертеле рябчики. За неимением мясорубки, мясо рубилось обычным топором. Конечно, кусочки были довольно крупные, поэтому и пельмени были со средний пирожок, но это не уменьшило нашего удовольствия. К ужину были изготовлены и «разовые лепёшки». Тесто для такой стряпни заводится на воде с добавлением питьевой соды. Жарить их можно даже на горячих камнях, но за неимением сковороды мы воспользовались «буржуйкой», предварительно очищенной, насколько это было возможно, от ржавчины. Такие лепёшки пока они горячие, да в полевых условиях, достаточно вкусны, но обычно, не пекутся впрок, так как на следующий день становятся очень жесткими с сильным привкусом соды. Конечно, на основных наших базах, где мы жили всё лето, были и мясорубки, и масло, и сухое молоко, и дрожжи. Но на этом временном месте было уже не до излишеств. Главное – быстро, горячо и побольше. Ни от одного участника этого вечера недовольства не поступило, значит, ужин удался.
На следующий день все ушли из лагеря рано, что бы выполнить работы и за устроенный нами выходной день. Вернулись поздно, очень уставшие, но, главное, – подогнали график выполненных работ и нас опять ждал сытный ужин. Когда мы, уже поужинав, сидели за столом и допивали чай, послышался стук в дверь вагончика.
– Не заперто, входи!
В открывшуюся дверь показались двое.
– Заходите сюда, наверное, замёрзли?
Когда они вошли, мы смогли рассмотреть поздних гостей, насколько позволял свет горевшей на столе керосиновой лампы.
Старшему было лет сорок – пятьдесят. Невысокого роста, с каким-то сморщенным, как – будто закопчённым лицом, заросшим редкой, давно не бритой щетиной. Из-под старой зимней шапки сосульками торчали длинные волосы. Весь вид его показывал какую-то болезненность.
Второй – мальчишка лет четырнадцати– пятнадцати, казался выше своего спутника, но бросалась в глаза его худоба.
Нас поразила их верхняя, изношенная до крайности одежда. Из старых замызганных телогреек с множеством прожженных и разорванных дыр торчала вата, штаны были все в заплатках, болотные сапоги также имели по несколько наложенных сверху заплаток. В качестве рюкзаков за спиной на верёвках висели холщёвые мешки, какие используют обычно для хранения продуктов.
– «Здравствуйте!», сказал мальчик.
– «Ну, здравствуй, если не шутишь? Что это вы по ночам в тайге ходите? Как зовут-то?
– Я Вася, а это дядя Коля. Мы сюда из Сосновки пришли порыбачить.
При этом разговоре старший, которого мальчик называл дядей Колей, не произнёс ни слова, а только смотрел на нас.
– А что же Николай молчит?
– Он глухонемой.
– Ну, садитесь ужинать.
– Нет, мы сами. У нас есть.
– Садитесь, садитесь. Мы уже поужинали. Вон у нас остались и суп, и каша рисовая с мясом. Давайте, давайте, не стесняйтесь.
Оба рыбака сложили свои котомки у двери. Затем они сняли телогрейки, под которыми на голое тело были надеты свитера, тоже уже даже не второй свежести и сохранности.
– Там на улице справа на стенке у двери умывальник, а полотенце вон висит, – показал один из рабочих.
Когда они вышли мыть руки, мы, молча, переглянулись. В своей работе, видевшие много, нас всех поразил нищенский вид этих пришельцев.
Пока они кушали, мы узнали, что Василий работал летом на этом пастбище помощником пастуха, а сейчас рабочим на ферме. Заработок у него маленький, часто болеет. Мальчик сирота, бродяжничал, но год назад прибился к Николаю и помогает ему. В посёлке его заставили ходить в школу, но он очень отстал от своих сверстников, поэтому учится с малышами. На следующий год, когда ему исполнится шестнадцать, он пойдет уже самостоятельно работать, а учиться будет в вечерней школе. Живут они там же на ферме, так как своего дома нет. На рыбалку они сильно припозднились из-за болезни Николая. На речке в километре выше от нашего вагончика имеется большая яма. Здесь они летом ловили налимов на закидушки, которые представляют собой леску с несколькими крючками, на конце привязывают тяжёлый груз. Обычно, рыба сама засекается на крючке или, если рыбак рядом, то он по дрожанию лески видит поклёвку и производит подсечку рыбы. Ловля налимов производится ночью, а вечером рыбаки собирались бить рыбу острогой. Во время нашей беседы, мальчик иногда обращался к Николаю, пересказывая ему наш разговор, очень медленно произнося свои слова и дополняя их знаками. На что глухонемой, отвечал ему отдельными звуками и знаками. Хотя мальчик, как видно, не владел знаками глухонемых, но Николай внимательно смотрел на него при разговоре, и было видно, что они достаточно хорошо друг друга понимали.
Ночевать мы их положили в вагончике с рабочими, так как для ночёвки, кроме одного байкового одеяла у них ничего не было. Да, вообще-то это ведь было их жилище, которое мы временно занимали. Сами мы – Александр, Виктор и я ночевали всё время в палатке, поставленной на берегу Осежинки.
На следующий день, возвратившись с работы уже затемно, мы пошли посмотреть, как ловят рыбу наши ночные гости. Оказалось, что они сейчас на речке с острогой. Спустившись по течению вниз, мы увидели, что рыбаки медленно двигаются по воде против течения. Мальчик светил фонарём, а Николай шёл с острогой, высматривая рыбу. Вот он стал медленно подводить своё орудие к этому месту. Глубина была не большая, дно каменистое и в свете фонаря был хорошо виден небольшой налимчик. Резкий удар. Налим завертелся на остроге, прижатый ко дну. Николай, захватив его за голову, поднял острогу и сдёрнул рыбу. Мальчик, подойдя, подставил мешок, который висел у него на поясе, и добыча благополучно была помешена в этот мешок.
– Много наловили?
– Нет, штук десять-двенадцать.
– Можно посмотреть?
– Да.
С этими словами Вася подошёл к нам и открыл мешок. Мы увидели несколько чебаков и хариусов, среди которых извивалась пара мелких налимов.
Улов действительно был слишком скудным. Но этого и следовало ожидать. Рыба в основном уже спустилась в Амур на зимние ямы, потому что Осежинка зимой промерзает почти до дна. Уже сейчас закрайки, где течение было слабое, были покрыты тонким льдом, и по самой реке проплывала шуга, пока ещё не густо, но было понятно, что уже скоро река встанет.
Нам было жалко рыбаков, которые уже порядочно замёрзли в своих резиновых сапогах и насквозь продуваемых телогрейках.
– Пошли ужинать. Всё равно рыбы почти нет.
– Нет, мы ещё походим, а потом пойдём на яму.
– Вот поужинаете и пойдёте на яму.
Было видно их стеснение, но мы настояли и помогли выбраться на скользкий берег. После ужина, погревшись, рыбаки отправились на ночную ловлю больших налимов, которых как они говорили в яме очень много. Когда они ушли, мы ещё некоторое время разбирали материалы дневной таксации и готовили аэрофотоснимки на завтрашний день, а потом решили сходить проведать рыбаков.
Прихватив несколько банок тушёнки и сгущёнки, мы, представляя как ночью в такой холод, будут они рыбачить, взяли пару чехлов от спальных мешков, также нашлась одна телогрейка, хоть и поношенная, но крепкая, без дыр. Захватили ещё пару рубах, и даже свитер, забытый в спальном мешке одним из наших уже уехавших рабочих. С полным рюкзаком мы с Сашей вышли из вагончика и сразу почувствовали, что похолодало достаточно сильно.
На берегу у ямы горел небольшой костёр, который слабо освещал воткнутые в землю срубленные ветки, с привязанными к ним закидушками. Рыбаки сидели на корточках, наблюдая за лесками, и длинными палками изредка обивали тонкий ледок, который уже прихватывал лески. За прошедшее время рыбалки они ничего не поймали. Даже в свете костра было видно, как они замёрзли. Скорчившись, кутались в свои потрёпанные телогрейки, которые, наверное, не очень-то грели, пытаясь согреться крепким чаем из котелка, висевшего над костром.
– Мужики, вот мы вам принесли кое-что. Оденьтесь потеплее и завернитесь в чехлы.
– Нет, нет, дяденьки. Нам не надо.
Но, поглядев на синие губы Васи, мы поняли, что пришли вовремя.
– Давайте, давайте, не стесняйтесь. Нам эта одежда не нужна, возьмите с собой.
Николай, смотрел на нас, наверное, не понимая, чего мы хотим, но когда Вася, какими-то своими знаками что-то объяснил ему, то он стал кланяться и что-то мычать, видимо в благодарность. Только после этого они завернулись в чехлы, и было видно, что им стало много комфортнее. Вася нам сказал, что они утром уже уйдут домой, так как рыбы действительно мало. Посмотрев на ловлю с полчаса и уже продрогнув, мы, попрощавшись с рыбаками, отправились к вагончику. Завтра предстоял очередной рабочий день.
В один из последних дней нашей работы я с таксацией должен был дойти до Осежино, которое было от нас километрах в пятнадцати и согласовать с лесничим наши результаты работы в этом районе. Конечно, лесных культур здесь по вырубкам не сажают и проектируются только естественное возобновление хвойных пород или мероприятия по содействию этому возобновлению. Так что времени на согласование необходимо не много. Но, учитывая уже достаточно короткий световой день, я вышел ещё в темноте. Вообще мы здесь рабочий день начинали достаточно рано, так как хотелось скорее закончить всю работу, да к тому же этот участок очень вытянут вдоль речки, и приходилось много времени тратить на ходьбу до лесных кварталов для прорубки визиров и таксации.
К полудню я пришёл в Осежино. Благо, что лесничий был дома, мы быстро согласовали все вопросы, тем более что его интересовали главным образом, только участки, где ещё остались спелые насаждения, пригодные к рубке. Скоро должны были приехать лесозаготовители и ему необходимо отвести им лесосеки, а так как он всего третий год работал здесь, то ещё не достаточно хорошо знал свое лесничество.
По правилам отвод лесосек должен производиться со съёмкой границ будущей вырубки, разрубкой этих границ, постановкой граничных столбов и обязательном перечёте вырубаемых деревьев. Методики перечёта применяются различные в зависимости от величины лесосек и ценности насаждений. Данные съёмки должны вноситься во все лесоучётные материалы – планшеты, таксационные описания, ведомости и другие. Но, к сожалению, отводов лесосек, как таковых здесь вообще не проводилось, просто указывался район рубки, а учёт вырубленной древесины производился по отчётным данным лесопромышленников. Поэтому лесничий только в общих чертах представлял действительную картину лесных угодий, закреплённых за ним.
Закончив согласования, я с удовольствием принял приглашение к домашнему обеду, но, учитывая, свой далёкий обратный путь, отказался от предложения большей гостеприимности хозяина дома. День клонился к вечеру, и мне надо было уже спешить. Хотя мы в эти дни возвращались к вагончику обычно затемно, но ходить ночью по заснеженному лесу, да ещё без чётких ориентиров, не очень привлекательное удовольствие.
Перейдя километрах в двух речку, я вдруг увидел метрах в двадцати, мелькнувшую среди деревьев косулю. Вскинув ружьё, выстрелил. Я не собирался нести мясо в свой лагерь, тем более что мы не так давно уже добыли пару косуль. Но лесничий за обедом мне посетовал, что дичи вокруг посёлка совершенно не стало, необходимо ехать на охоту далеко, а он из-за загруженности на работе уже давно не может ничего добыть. Вот я и решил выстрелить.
Косуля была убита наповал. Я, подвесив на дерево свой рюкзак, что бы ни тащить его туда-сюда, быстро направился в посёлок. Там рассказал лесничему о косуле, и мы пошли к оставленной добыче. Уже подойдя метром на десять к месту, где она лежала, я увидел двух собак, которые при виде нас быстро скрылись. У косули был разорван бок, и часть ноги уже была объедена. Лесничий рассказал, что так охотятся местные охотничьи собаки, которых хозяева не привязывают и собаки всё лето практически кормятся самостоятельно. Обычно собираясь по нескольку штук, они гонят косуль, а бывает и изюбрей. Причём, они не стараются нагнать зверя быстро, а длительное время бегут за ним, не давая ему остановиться для отдыха и питания. Такая гонка может длиться несколько часов. В конце – концов, потенциальная жертва выдыхается, и тогда собаки её нагоняют и нападают с разных сторон.
Я впервые был свидетелем такой охоты. В последующем, работая в Якутии, я наблюдал, как охотничьи собаки гнали дикого северного оленя – сокжоя. Олень уже был, видимо, достаточно вымотан, и единственным вариантом, чтобы спастись, выбрал прыжок в реку, по которой ещё шло много льдин в весенний ледоход. Собаки остановились на берегу, а олень медленно поплыл, лавируя между проплывающих льдин. Достигнув другого берега, он долго стоял, тяжело дыша. Затем, видимо несколько отдохнув, через большую марь направился к лесу.
Я обратил внимание лесничего, что ведь их собаки за лето уничтожают много молодняка как зверей, так и птиц. Наверное, поэтому вокруг их посёлка на многие километры даже следов косуль нет. На что он ответил, что не кормить же их когда нет охоты, пусть сами добывают.
Быстро разделав добычу, мы сложили мясо в мешок, который лесничий взял из дома. Мне мясо было не нужно, тем более, что я утром уже подстрелил крупного зайца, который достаточно сильно напоминал мне о своём весе при ходьбе. Попрощавшись, мы разошлись в разные стороны, каждый при своём мнении об отношении к природе и сохранению её богатств, как флоры, так и фауны Приамурья – этого красивого и богатого края.
Тот поздний переход по заснеженной тайге, освещаемой полной луной, мне надолго запомнился, не тяжестью, а своей необычайной сказочностью теней и света, которые проплывали мимо. Когда я вышел на пастбище, на другом краю которого стоял наш вагончик, всё поле открылось передо мной какой-то чуть желтоватой равниной, на которой не было видно ни кочек, ни бугорков и оттого она казалась искусственно сделанной площадкой, ограниченной по всему периметру черной кромкой леса. Огромная луна была такой яркой, что звёзды были видны только по краям неба. Под мерный хруст под моими сапогами, снега, уже прихваченного морозом, набегали мысли о близком возвращении домой и встрече с моим первенцем-сыном.
Из-за непредвиденной задержки, до ночлега я добрался уже поздней ночью, когда все спали, также вымотавшись за трудовой день. Быстро поужинав в вагончике холодным мясом с рисом и, запив его чаем, стоящем на ещё горячей буржуйке, я вышел на улицу к палатке. В вагончике было слишком душно и жарко, поэтому мы трое, привыкшие за полевой сезон к свежему воздуху, спали на улице. Ответив на вопрос проснувшегося Саши, о том кто здесь так толкается, я, забравшись в свой спальный мешок, заснул почти моментально.
Через два дня прилетел вертолёт. Полтора часа лёта над заснеженной тайгой, и в Сковородино Амурской области закончился длившийся почти семь месяцев наш полевой сезон.
Виктор Нефедьев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
