Святитель Кирилл Туровский, выдающийся древнерусский писатель XII в., занимает особое место в древнерусской книжной культуре. Наряду с творениями митр. Илариона, Феодосия Печерского, митр. Никифора, Климента Смолятича и Серапиона Владимирского, его сочинения составляют золотой фонд литературы домонгольского периода. Называемый «вторым Златоустом», Кирилл Туровский особенно прославился как автор Слов, относящихся к жанру торжественного красноречия. Его риторические сочинения, написанные в традициях византийских авторов, отличаются сложной богословской мыслью, яркими образами, обилием аллегорий и толкований, поэтичностью и изысканностью языка и стиля. Судя по многочисленности сохранившихся списков его сочинений, относящихся к XIII-XVII вв., (более150), его популярность превосходила славу других древнерусских писателей.
Слово на Пасху является одним из самых торжественных Слов Кирилла, написанным на главный христианский «праздник праздников». Одной из его особенностей является то, что оно известно нам в единственном списке XIV в. (ГИМ, собрание Уварова № 589) и раннем списке нач. XV в. (РНБ, собрание Погодина № 872).Более поздние списки относятся к XV-XVII вв.
Содержание первой части Слова построено на противопоставлении крестного страдания Христа и радости его воскресения. Противоположение страдания и радости выражено уже в самом начале произведения в образе жены, тоскующей по отправившемуся в дальний путь мужу и радующейся вместе с детьми его внезапному возвращению. Изображению скорби снятия тела Христова с креста и положения Его во гроб противостоит картина всеобщего ликования по случаю воскресения. Однако наиболее ярко антитеза как стилистический и композиционный прием этого Слова проявляется в противопоставлении божественного и человеческого в природе Христа, красной нитью проходящемпо всему Слову:
ПредъвчерашнимьднемьГосподьнашьИсусъХристосъраспинаемъбѣяко человѣкъ, и яко Богъ солнце помрачи и луну въ кровь преложи, и тма бысть по всеи земли. Яко человѣкъ възпивъ испусти духъ, нъяко Богъ землею потрясе, и камение распадеся. Яко человѣкъ в ребра oдаряемъ,но яко Богъ завѣсу перваго закона полмА раздьра, яко агнець кровь свою источи за кровь агнець закалаемыхъ в пустыни на жьртву и собою жертву за спасение всего мира Богу и Отцу принесе. Яко человѣкъвъгробѣположенъбысть, и яко Богъ олтарь язычьскыя церкве освяти, яко царь стражьми стрегомъ и запечатлѣнъ въ гробѣ лежаше(цитируется с упрощениями по рукописи ГИМ, собр. Уварова,№ 589, л. 229об.-230).
Далее Проповедник рисует картину схождения Христа в ад и освобождения душ человеческих. В каждом Слове, написанном в похвалу церковному празднику, Кирилл разъясняет его смысл и значение. В рассматриваемом Слове он объясняет значение иудейской и христианской пасхи, называемой Великыи день: Второе же въскресение Христово великы день нарицается. Поистинѣ же великъ есть день сии, не множѣе часовъ имѣя, но великых ради чюдесъ, яже от Спаса нашего Христа створишася(РГБ, собрание Пискарева № 92, л. 186об.).
Не менее важной, повторяющейся в большинстве произведений Кирилла, является тема соотношения Ветхого и Нового заветов: тече бо преже ветхи законъ по писанью чая Христа … новыи же законъ послѣди пришед(РГБ, собрание Пискарева№ 92, л. 187-188), при этом евангельские образы Петра и Иоанна, пришедших к гробу в разное время, символизируют образы двух заветов: Иоанн, пришедший раньше Петра, но не вошедший в гробницу, является прообразом Ветхого, а Петр – Нового Завета. Ученый богослов В.П. Виноградов указал, что Кирилл Туровский заимствовал эту символику из Слова в неделю Цветную Кирилла Александрийского.[1]Однако древнерусский писатель расширяет свое толкование, вводя новые образы: горы Сионской как новой Церкви, которую искупил своей кровью Христос, и Ветхого завета как пустого гнезда, из которого вылетел птенец-Христос, а не заметившие этого неразумные жрецы и фарисеи продолжают сидеть у этого гнезда. При этом Кирилл умело подбирает библейские цитаты, подтверждающие словами пророков грядущее воскресение Христа (ср. Зах 13, 7, Ос 6: 1-3, Соф 3: 8, Пс 101: 14).Цитаты в ряде случаев следуют одна за другой, образуя своеобразные цепочки.
Пересказ евангельского текста (Лк 24: 1-7 и др.) перемежается обращением к слушателям (или читателям): мы же братие въскресение Христово видѣвше, поклонимся глаголюще: ты еси Богъ нашь и развѣ тебе иного не знаемъ(ГИМ, собрание Уварова, № 589, л. 235). В конце Слова Кирилл призывает слушателей собраться в святой церкви, как в Галилее, как это делал Христос, обращаясь к братии своей и Петру (ср. Мф 28:10, Мк 16:7), и прославить светлое Христово воскресение. Параллель с евангельскими событиями, содержащаяся в этом призыве, искусно вовлекает слушателей в события библейской истории и плавно завершает повествование.
Источники этого произведения были с разной степенью полноты были определены В.П. Виноградовым, который указал, что идея параллелизма ветхозаветной и новозаветной пасхи заимствована Кириллом из Слова Григория Богослова «На страже моей стану». Картину сошествия Христа в ад Туровский епископ позаимствовал из Слова Епифпния Кипрского «Что се днесь безмолвие много», а при разъяснении смысла новозаветной пасхи он использовал Слово Иоанна Златоуста «Зело ми ум держать Господскаго воскресения чюдеса».[2] Кроме того, в текст Слова были вставлены стихиры пасхального канона.
[1]Виноградов В.П. Уставные чтения. Вып. III. Очерки по истории греко-славянской церковно-учительной литературы. Сергиев Посад, 1915. С. 105.
