Острог и округа

Сургут и Сургутский уезд в 1594—1645 годах

Исторический материал приводит нас к убеждению, что русское влады­чество в Сибири прежде всего «опнулось», по выражению Словцова, на правом берегу р. Оби, при впадении в нее Иртыша, в Обском городке, построенном Мансуровым еще в 1585 году Остяки, жившие здесь, назвали его Рут-Ват, т.е. Русский город, так как этот городок был первым в Сибири, основанным русскими завоевателями. Миллер несправедливо говорит, что Обский городок существовал только одну зиму и будто бы оный навсегда был покинут русскими после оставления его Мансуровым весною 1586 году Нет, этот городок существовал целых девять лет и разрушен только в 1594 году Но в нем не было постоянного населения, а жили «годовальщики», присы­лаемые из Тобольска для удержания в повиновении обских остяков и сбора с них ясака. Эти годовальщики, двигаясь далее и далее вверх Оби за сбором ясака, скоро столкнулись с Пегой (Пестрой) Ордою, или нарымскими ос­тяками, находившимися в то время под властью своего князя Вони, и захва­тили в плен сына последнего — Урунка. Когда об этом узнало русское пра­вительство, то решилось воспользоваться этим пленником для подчинения своей власти князя Вони с его народом. Но из Обского городка вследствие отдаленности его от Пегой Орды довольно трудно было управиться с кня­зем Воней, имевшим до 400 человек войска; поэтому Федор Иванович ве­лел уничтожить этот городок, а на его место построил новый, поближе к Пегой Орде. Исполнителями этой задачи, т.е. основания нового города и покорения Пегой Орды, были назначены князь Федор Борятинский и Вла­димир Аничков…

Город был построен на правом берегу реки Оби при впадении в нее речки Сургутки, т.е. почти посреди той части Оби, которая находилась между Обским городом и Нарымом, или Пегою Ордою. Как и все сибир­ские города, Сургут представлял небольшую крепость с двумя воротами, четырьмя башнями глухими и одной башней проезжей; в ней был поставлены воевод­ский двор, тюрьма, зелейный (пороховой) погреб и церковь, острог с дву­мя воротами и одной проезжей башней; тут же находились и хаты для служилых людей. Все эти постройки воздвигнуты были в одно лето 1594 году Такой быстроте оснований сибирских городов нечего удивляться: наказ всегда предписывал воеводам строить город «наспех», возить лес легкий, и в постройке должны были принимать участие не только все служилые люди, но и ближайшие инородцы. Поэтому часто случалось, что чрез ка­ких-нибудь пять лет после основания города последний уже нуждался в большом ремонте, а лет чрез 15—20 воеводы доносили, что город совершенно ветхий и разваливается. Первоначальное население Сургута состо­яло из 155 служилых людей, прибывших вместе с первыми воеводами, из которых значительное большинство было семейных, а затем из ружников и оброчников; к последним принадлежали: духовенство, подьячие, толма­чи, сторожа и палач. Но уже через два года число служилых людей значи­тельно увеличилось. Подчинить русской власти Пегую Орду оказалось не так легко, как предполагало правительство: князь Воня не поддавался уве­щаниям сургутских воевод, не хотел добровольно платить ясак. Нужно было употребить силу, но прежних служилых людей оказалось недостаточ­но, чтобы смирить упомянутого князя. Поэтому правительство в 1596 году и прислало в Сургут еще 112 человек, а в 1601 году сургутских служилых лю­дей — казаков, стрельцов, литвы и черкас — было 280 человек. Но не все они постоянно жили в Сургуте; с построением острогов Нарымского и Кетского сургутские служилые люди посылались в эти остроги в качестве «годовальщиков» человек по 20 в каждый острогоду

В 1601 году в Сургуте построен гостиный двор, а вместе с этим появились в нем и целовальники из посадских людей для сбора таможенных по­шлин. По старейшему, дошедшему до нас, именному списку города Сургута население последнего в 1625 году было такое, не считая жен и детей:

2         атамана казачьих,

2         поляка,

1         казак,

25       десятников,

177    рядовых служилых людей,

2         подьячих,

1         черный поп,

1         белый поп,

3         пушкаря,

1         толмач остяцкий,

1         церковный дьячок,

1         пономарь,

1         городовой воротник,

1          острожный воротник,

1          палач,

1          новокрещенный остяк,

1          просвирница.

Что же касается денежных доходов города Сургута, то они были ничтожны и никогда не покрывали расходов. Так, в 1625 году всего де­нежных доходов было около 600 руб., а разных денежных расходов было 1304 руб. 48 коп…

Главную статью денежного дохода Сургута составляли пошлины с торговых и промышленных людей; то же, впрочем, мы наблюдаем и во всех сибирских городах того времени. Но в первые годы существования Сургута этих пошлин не было: для привлече­ния сюда торговых и промышленных людей правительство им объявило, что они в новом городе будут пользоваться правами беспошлинной тор­говли. Это распоряжение действительно привлекло в Сургутскую область массу торговых и промышленных людей. Край оживлялся, по инородчес­ким волостям появились вымичи, зыряне, пустозерцы, пермичи, устюжа­не, двиняне, важане, каргопольцы, москвичи и иных русских городов тор­говый люд, кто для промыслов, кто для меновой торговли с местным насе­лением. Правительство скоро увидело, что данная льгота как средство при­влечения в Сургутскую область купцов и промышленников более не нуж­на, и уже в 1597 году приказало сургутским воеводам уничтожить эту льго­ту и собирать всякую пошлину, как и в других сибирских городах. Торговые и промышленные люди не могли оставить этого распоряжения без протеста и в том же 1597 году подали через сургутского воеводу Лобанова-Ростовского челобитную царю, в которой просили сохранить за ними пре­жнюю льготу: «мы люди бедные, -- писали они в своей челобитной, - платим всякия подати в Перми, нанимаем до Лозвы подводы под служи­лых людей и под государевы запасы, привозим сургутским служилым лю­дям масло, сало говяжье, мясо и сукна»... Но ссылка челобитчиков на ту пользу, которую они приносят сургутским служилым людям, доставляя им из Руси разные необходимые товары, оказалась совсем не к делу: сами служилые люди жаловались царю, что торговые и промышленные люди, являясь в Сургут для торговли и промыслов без хлебных запасов, выкупа­ют у них хлеб и заставляют голодать. Челобитная торговых и промышлен­ных (людей - ред.) оставлена без последствий, «то ты сделал не гораздо, - - писали из Москвы сургутскому воеводе, — что принял у них челобитную»... Затем по жалобе сургутских воевод, что торговые и промышленные люди выкупают у инородческого населения Сургутского уезда дорогих соболей и лисиц и что последние вследствие этого платят ясак в государеву казну плохою рухлядью, московское правительство, во-первых, запретило торговлю по инородческим юртам, а во-вторых, указало, чтобы торговые люди выме­нивали у инородцев только низшего качества пушной товар, который в царскую казну не годится, «а если кто из торговых людей после этого будет покупать и торговать лучшею и среднею рухлядью, то бить кнутом, сажать в тюрьму недель на пять и на шесть, а имущество отбирать на государя». Эти меры в значительной степени ослабили прилив в Сургутскую область торговых людей, так как выменивать товар низшего качества для них не представляло особенной выгоды. Велено также объявить и инородцам, чтобы они лучшую и среднюю рухлядь приносили в город, где будут поку­пать этот товар на государя, а чтобы русским людям они продавали бы только худую рухлядь.

Из этого видно, что царь, как первый купец пушным товаром, хотел быть вне конкуренции с своими подданными! Однако эти меры не вполне достигали цели: а) инородцы с большею охотою вступали в торговые сно­шения с торговыми людьми, чем с представителями царской торговли, и b ) русские люди все-таки изыскивали способы обходить таможни и выво­зить на Русь самую лучшую мягкую рухлядь. По крайней мере сибирские воеводы постояно жалуются, что инородцы платят ясак плохою рухлядью и что в ясаке бывает ежегодный недобор... Мы, впрочем, далеки от того, чтобы упомянутые меры ставить в вину московским царям; они вызыва­лись не алчностью и наживой, а необходимостью. Царская казна не вы­несла бы тех громадных расходов, которые она затрачивала на содержание служилых людей, ружников и оброчников в сибирских городах, если бы не имела права на монополию торговли пушным товаром.

Возьмем хотя для примера Сургут: на его содержание — на денежное и хлебное жалованье и разные неокладные расходы — нужно было в год minimum 2 '/₂   тыс. рублей, между тем как денежных доходов в этом горо­де собиралось в царскую казну всего рублей 600. При таком ежегодном дефиците царская казна обанкротилась бы довольно скоро. Но ясак, со­бираемый с инородцев Сургутского уезда, не только покрывал все казен­ные расходы, но иногда давал излишек в несколько сот рублей.

Сургутский уезд населен был исключительно остяками, и если в царских грамотах предписывается сургутским воеводам собирать ясак и «с татар», то это зависело: а) от того, что грамоты к сибирским воеводам писались по одному шаблону, а b ) в одной Подгородной волости жили остяки, принявшие магометанство, а таковых инородцев русские всегда называли татарами; на самом же деле татар в этом уезде нигде не было.

Остяки под управлением своих князей жили по волостям, разбросан­ным на громадном пространстве всего Сургутского уезда. В наказах сур­гутским воеводам говорится, что к их ведомству принадлежат все остяцкие «городки и волости, которые пошли от Сургута вниз по Оби к устьям Иртыша и которые пошли от Сургута вверх по Оби к Пегой Орде и выше»... В конце XVI в. таких волостей в Сургутском уезде было десять: Селияровская при р. Лямине, Базионовская, или Темлячеева, на Оби, Салымская при р. Салыме, Юганская (Югорская тож) Большая и Меньшая по р. Югану, Бардакова по р. Бардаковке, Лунпокольская на Оби, Ларьяцкая по нижнему течению р. Ваха, Вахская по верхнему течению р. Ваха и Васьюганская по р. Васьюгану. На основании некоторых данных мы можем при­близительно определить и число ясачных людей в этих волостях, именно их было около 600 чел. Но скоро Сургутский уезд значительно увеличился.

Мы выше упомянули, что цель постройки Сургута главным образом состояла в том, чтобы подчинить московской власти Пегую Орду, или нарымских остяков. В наказе строителям этого города предписывалось: «Вонина сына Урунка взять с собой в новый город, и к отцу его прика­зать, чтобы он был в новый город в Сургут и ясак с себя и с своей братии Пегой Орды собрал и привез к вам. А государь его пожаловал, велел отдать ему его сына и велел держать его под своей высокой рукой. Буде сам Воня в новый город не будет, а пришлет ясак с племянником или с лучшими людьми и им ясак взять и сына Вонина отпустить к отцу. Если же Воня ясак не пришлет и им, собрав людей, Пегую Орду воевать, чтобы Воню извоевать, ясак взять и привести под государеву руку»...

К исполнению наказа воеводы должны были приступить немедлен­но после основания города. Но первые воеводы не могли сломить упор­ство князя Вони; чтобы выручить из плена своего сына, он прислал ясак в том же 1594 году, и тем дело кончилось. В следующем году первых воевод сменили — на их место назначены воеводой Осип Ф. Плещеев и головой Иван И. Калемин.

Но когда эти последние послали за ясаком к князю Боне, то он ясачников в Пегую Орду не пустил и ясаку не дал.

Этого мало: Воня сам решился перейти в наступление, начал соби­рать войско, чтобы уничтожить город Сургут.

Новому русскому городу на Оби грозила серьезная опасность: Воня, как видно, был человеком энергичным и, по словам сургутского воеводы, мог выставить в поле до 400 человек войска. Кроме того, из Сургута писали в Москву: «сказывал князь Бардак, что царь Кучум подкочевал к Пегой Орде, ссылается с князем Воней, и что они постановили меж собой договор, чтоб весною со всеми своими людьми идти против Сургута»... Сообщая эти гроз­ные вести, сургутский воевода еще писал, что мирными средствами нельзя достигнуть, чтобы Воня платил ясак, а необходимо предпринять против него военный поход и поставить в его земле на время острог, пока воинские люди приведут к покорности Пегую Орду и возьмут из лучших людей за­ложников (аманатов) из всех волостей. Получив эти известия, московское правительство отнеслось к ним очень серьезно; это видно из того, что оно немедленно решилось снарядить обширную экспедицию против князя Пе­гой Орды. Велено тобольскому воеводе, выбрав 50 лучших служилых людей, до 100 человек татар послать с атаманами и боярскими детьми в Сургут, велено березовскому воеводе послать туда же 50 человек с пятью полковыми пищалями, да еще известный князь Игичей Алачеев должен был выбрать из своих людей 100 человек и сам с своей братией идти в поход против князя Вони. Все эти войска, 300 человек, должны были собраться в Сургуте вес­ною 1597 году и поступить под начальство сургутского головы Ивана Калемина; к ним велено еще прибавить сургутских служилых людей 100 человек и 100 остяков из тех волостей, от которых нельзя ожидать измены. Таким образом, в походе против Вони должны были принять участие всего 500 человек; такой многочисленной экспедиции московское правительство не посылало даже против самого Кучума. Наказ предписывал Калемину, поса­див войска на суда, плыть вверх Оби в Пегую Орду бережно, так, чтобы князь Воня не проведал о походе, а пришед туда, сначала поставить острог, а потом действовать против Пегой Орды «сколько Бог помощи подаст, и смотря по тамошнему делу и по вестям», чтобы непременно привести ее под царскую руку. Неизвестно почему, но поход против Вони в 1597 году не состоялся. Очень может быть, что его остановил бывший в это время бунт всей югорской земли; так как над усмирением последней трудился березовский воевода с своими служилыми людьми и с людьми князя Игичея, то он не мог исполнить повеление Федора Ивановича - послать в Сургут помощь, а без нее, вероятно, не решались начать войну с Воней, и поход против него был отложен. Несомненно только, что поход в Пегую Орду был совершен в 1598 году и с теми же силами, хотя и под начальством других лиц. На успех и последствия этого похода мы имеем только косвенные указания. Именно, в 1598 году у сургутских служилых людей появилась масса пленных и о них-то сохранилась до нас грамота царя к сургутскому воеводе С.М. Лоба­нову-Ростовскому. В ней предписывалось, чтоб воевода отобрал у служилых людей всех пленников и, которые не крещены, отослал на родину, а с теми, которых служилые люди успели окрестить, поступить так: мужчин повер­стать в службу, женок и девок выдавать замуж за служилых людей, которые захотят жениться; малых ребят крещеных поверстать в службу, когда подра­стут, а малых девок, когда подрастут, выдать замуж за крещеных людей, но чтоб никто не смел пленных вывозить на Русь под страхом смертной каз­ни. Очевидно, что эти пленные были результатом похода в Пегую Орду. Еще в 1597 году царь Федор Иванович, посылая в Сургут воеводу Лобанова-Ростовского и голову Ржевского, наказывал им непременно предпринять поход с тобольскими и березовскими служилыми людьми в Пегую Орду, на князя Воню, но этот наказ мог быть исполнен только в 1598 году С этого времени Пегая Орда подчинилась московской власти и в ее земле построен в том же 1598 году русский острог Нарым. О князе Боне более не упоминается в документах, стало быть, ему нанесен решительный удар в том же самом году, как и его знаменитому союзнику царю Кучуму. Последний не мог исполнить своего обещания помочь Боне против Сургута и, вероятно, по­тому, что ему самому в это время не давали покоя энергичные предприятия тарских воевод.

Со времени покорения Пегой Орды к Сургутскому уезду присоединены новые волости: Аслымская, Сымская, Карахонская по Оби и Тымская по р. Тыму. Затем и Муалымского городка остяки Ермачко с товарищами били челом государю, что прежде они платили ясак в Березов, а теперь желают платить в более близкий город Сургут. И царь пожаловал; эти остяки, жившие на Оби при устье Иртыша, в так называемом Белогорье, составили новую волость в Сургутском уезде — Белогорскую. В 1602 году воевода Борятинский хотел было присоединить еще к Сургутскому уезду кунную самоядь, жившую по реке Пуру, и с этою целью отправил служилых людей под начальством атамана Богдана Чубакина (из черкасов) к самоедским князь­ям — Акубе, Скамге, Салыму с жалованным царским словом и с предложением платить ясак в Сургут, но самоеды отказали, потому что уже платили ясак в Газовский город (в Мангазею).

Всего ясачных людей - старых и новиков - в Сургутском уезде в 1625 году было 796 человек, а с них ясаку и поминков государских и воевод­ских собрано всяким зверем до 160 сороков соболей, по сибирской оцен­ке более чем на 3 тысячи рублей.

Да в том же году отнята Ваховская волость у Димитрия Алачеева (внука Игичея), в которой ясачных людей было 95, так что всех ясач­ных людей (исключая женщин, детей, холопов, старых и увечных) в Сургутском уезде в 1645 году был 981 человек.

Сургутским воеводам никогда не удавалось взять полный ясак с ино­родцев Сургутского уезда; ежегодно был недобор, и иногда очень значи­тельный, простиравшийся до нескольких десятков сороков соболей. А меж­ду тем ясачный оклад был невелик: сначала они платили по 11 соболей с человека, но с 1610 году, вследствие жалоб инородцев на тяжесть такого окла­да, царь велел брать с них только по 9 соболей. Несмотря на это облегчение, инородцы и после того никогда не выплачивали полного окла­да и всегда находили какие-нибудь объяснения этому: одни (1625 году) жаловались, что были больны осенью и на промысел не ходили, другие — что собаки «промышленные» повымерли, третьи - что «лешня не удалась», мало зверя было в промышленных местах и т.п. Но, кажется, самою насто­ящею причиною недобора ясака была леность инородцев и нежелание их выплачивать полный оклад, зная снисходительность русского правитель­ства, например: почти все волости жаловались на недостаток зверя в 1625 году, а между тем русские промышленные люди в том же году и в тех же местах добыли почти по 120 соболей на человека. Если возможна подобная добы­ча, то оклад в 9 соболей можно считать сравнительно малым, потому что инородцы были более искусны в ловле зверей, чем русские промышленни­ки. Притом ясак не обязательно было уплачивать соболями, а всякими пуш­ными зверями, лишь бы ценность его равнялась девяти соболям; брали в ясак бобров, горностаев, лисиц, росомах, белок и пр. Воеводы дают более правдивое объяснение, почему инородцы никогда не выплачивают полного ясачного оклада. «Посылали мы, государь, — пишут они, — служилых лю­дей по остяцким волостям высылать остяков на зверовые промыслы для твоего государева ясака и поминков, но ходили немногие люди... да и те, которые ходили, полнаго оклада не заплатили, потому, что лучших зверей тайно продали торговым и всяким людям... а наказанье им чинить не смеем, потому что, государь, в указе написано: к ясачным людям держать ласку и привет и береженье и твой государев ясак собирать ласково, а не жесточью и не правежом...». Впрочем, не все воеводы относились к инородцам так снисходительно; недобор ясака с последних был укором для службы воевод и часто вызывал замечания со стороны правительства. Поэтому некоторые воеводы, чтобы показать свою службу, мало обращали внимания на госуда­рев наказ «собирать ясак ласкою», а сажали инородцев в тюрьму и держали их по нескольку недель на правеже в случае неуплаты ясака. К таким рети­вым сборщикам принадлежал Я.П. Борятинский, бывший воеводой в Сур­гуте в 1601 и в 1602 годах Он не церемонился с остяками, а кнутом и тюрьмою заставлял их выплачивать ясак. Инородцы верхних волостей не вытерпели этих мер (в том числе и Пегая Орда): в 1602 году подняли бунт и изменили государю. Когда преемнику Борятинского сургутскому воеводе Ф. Голо­вину в 1603 году велено было произвести следствие о причинах бунта, то кня­зья и лучшие люди всех волостей единодушно показали Головину, чго вер­хние волости изменили потому, что Яков Борятинский собирал с них ясак «не ласкою», а «жесточью». Получив об этом деле отписку Головина, царь приказал ему: собрать в Сургут князьков и лучших людей всех волостей и объявить, что то делал Борятинский «воровством» и что впредь будут брать с них ясака столько, сколько можно им уплатить. Вообще московское пра­вительство в видах финансовых, строго требуя от сибирских воевод полного сбора ясака и делая им выговоры за недобор, в то же время из политических видов относилось снисходительно к самим плательщикам — инородцам и даже делало им поблажки. Не редкость, что инородцы, не добыв на про­мыслах мягкой рухляди или просто распродав добычу торговым людям, что­бы уплатить ясак, занимали соболей у служилых людей и в заклад отдавали жен и детей, но сейчас же били челом государю о своей бедности. И госу­дарь приказывал воеводам «полегчить в ясаке», а на выкуп жен и детей выдать деньги из казны. А как в то время дешевы были люди, можно судить по тому, что, например, одному князю Кирше, чтобы занять 12 соболей, нужно было отдать в заклад жену и двух сыновей. Более основательны жалобы сургутских инородцев на ямскую службу: они обязаны были давать подводы служилым людям и под хлебные запасы от устьев Иртыша и до Нарыма. В 1625 году сургутские остяки подали челобитную, наполненную са­мыми горькими жалобами на ямскую гоньбу: «Даем мы, — жаловались они, - подводы под воевод и всяких служилых людей, а подводы, государь, берут с нас пред прежними годами, многие: летом на судах ходим, а зимою с женами тянем на себе нарты, и от подвод терпим нужду великую; недели по две и по три держат нас на судах и многая нарты возят не переменяясь, потому что мы живем в разных местах, а притеснения нам делают великия всякия проезжия люди: снимают с нас платьишко, бьют нас и не дают кор­му...». Тягость ямской службы, по словам челобитчиков, увеличивается еще оттого, что эту повинность иногда приходится исполнять в то время, когда удобнее всего можно запастись на зиму рыбою... «А лето, государь, — пишут они, — живет у нас не много времени и кроме рыбных запасов у нас, сирот твоих, иных никаких нет: место у нас бедное, хлеба не пашем и скота нет никакого». И если не запастись рыбою, жалуются инородцы, то хоть поми­рай голодною смертью с женами и детьми. Затем в челобитной приводятся случаи, что некоторые бедные люди, не успевшие из-за ямской гоньбы сде­лать запасы рыбы на зиму, принуждены были есть собачину и человечину, что одна женщина от голода съела двух детей своих и пр. Тяжесть ямской службы казалась инородцам столь великою, что они соглашались платить ясак вдвое и втрое более против положенного оклада, если только государь освободит их от этой повинности. Действительно, ленивым людям, не при­выкшим к тяжелому физическому труду, ямская служба не могла быть лег­кою — возить на себе нарты или тащить бичевою суда вверх по Оби, хотя и при помощи собак, — дело тяжелое.

Царь Михаил Федорович, получивши эту челобитную, сделал предписание сургутским воеводам: собрать в Сургут человека по 2 и по 3 из всех волостей и объявить им, что если остяки согла­сятся платить мягкою рухлядью за подводы, то государь освободит от ямс­кой гоньбы, и вместе с тем велено воеводе спросить, сколько инородцы намерены приплачивать за упомянутую льготу. Но оказалось на деле, что челобитчики желали только льготы и вовсе не были намерены что-либо приплачивать. И если они писали, что за освобождение от ямской повинно­сти будут выплачивать ясак вдвое и втрое, то это только фразы, написанные с целью усилить тяжесть ямской гоньбы и разжалобить царя. Несколько ранее этого времени сургутский воевода сделал такой опыт: по соглашению с инородцами Юганской волости он поручил за них ямскую гоньбу от устья Иртыша до Сургута и обратно сургутскому служилому человеку с тем, чтобы юганцы заплатили соболями за эту льготу. За четыре месяца такой службы (с сентября по январь) служилый человек получил из казны 5 руб. 25 коп. - каковую сумму и должны были уплатить остяки Юганской волости. По расчету на каждого человека приходилось только по четыре копейки, но тем не менее юганские ясачные люди и этой ясачной суммы не уплатили спол­на. Вообще, к челобитным инородцев, как к историческому материалу, нужно относиться критически, не особенно доверять их жалобам, а в про­тивном случае можно сделать совершенно ложные выводы относительно положения инородцев под игом русской власти и отношения к ним русских людей. Сургутские остяки, например, жалуются, что служилые люди отни­мают у них носильное платье, но в то же время они в своих челобитных пишут, что большая часть из них люди настолько бедные, что ходят только в одних «рыбных кожаниках», поэтому трудно предположить, чтобы служи­лый человек мог польститься на подобное платье. В 1626 году те же инородцы жаловались Михаилу Федоровичу, что воевода Безобразов в 1625 году вписал в ясачные списки молодых, старых и увечных людей 256 человек и заставил их платить ясак наравне с прежними, но из ясачной книги того года мы видим, что прибрано новиков не 256, а только 46, и притом в списки запи­сывались только те остяки, на которых они сами указывали, и не моложе 15 лет и не старше 50. Не следует также смотреть на сибирских инородцев - остяков, вогулов и самоедов как на робких, невинных детей природы, кото­рым русские делают только обиды, а сами они беззащитны. Правда, воево­ды и служилые люди относились к ним не всегда человечно, делали при­жимки при сборе ясака, а иногда позволяли себе даже грабеж; такое отно­шение действительно тяжело отзывалось на благосостоянии инородцев, и жалобы последних на своих притеснителей большею частию справедливы. Но инородцы в то же время жалуются и на торговых и промышленных людей, что они не только «зверуют в их лесах», но и грабят. Это последнее неверно. Следственные дела и показания воевод не оправдывают подобных жалоб. Нужно заметить, что русские люди в большинстве случаев ходили на промыслы человека по 2 и по 3 и, стало быть, ни в каком случае не могли быть нападающею стороною. Напротив, инородцы часто нападали на них, отнимали добытую мягкую рухлядь и самих убивали. Это подтверждают и жалобы промышленных людей, и донесения воевод, и следственные дела. В 1617 году остяки Бардаковой волости дошли даже до такой дерзости, что под начальством двух сыновей Бардака напали на русского воеводу Бабарыкина, плывшего по р. Оби в году Томск, и нанесли ему жестокий погром. Первые вести об этом деле были в высшей степени тревожные: говорили, что сургутские остяки и нарымский князь Дона со всеми своими людьми подняли бунт, убили Бабарыкина и 60 человек русских и уже едут для разгрома Сургута. Но на деле оказалось, что это не бунт, а простой разбойни­ческий набег Бардаковых детей со своими людьми: они действительно уби­ли несколько русских людей, сопровождавших Бабарыкина, отняли царс­кую казну в 400 руб., а сам воевода спасся и благополучно добрался до Томска.

В заключение отметим, что христианство имело очень слабый успех среди инородцев Сургутского уезда: во весь обозреваемый нами период мы встретили только одного остяка подгородной Юганской волости, принявшего крещение и жившего в Сургуте. Обыкновенно новокре­щенцы записывались в царскую службу, но в списках сургутских слу­жилых людей мы не встречаем никого из сургутских инородцев.

Петр Буцинский

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"