Студенческие годы связали жизнь историка Николая Ивановича Костомарова с Харьковом. Этот город был основан как укреплённый пункт в междуречье Уды, Лопани и Харькова около 1655-1656 годов. С 1797 по 1835 год считался административным центром Слободско-Украинской губернии, а в 1836-1917 годах – Харьковской губернии. Во время студенчества Костомарова жизнь этого тихого провинциального города текла спокойно и размеренно. На протяжении XIX века население Харькова увеличилось в двадцать раз. Наряду с естественным приростом, увеличение числа жителей города шло и за счёт массового притока переселенцев с великорусских губерний: Курской, Орловской, Московской и Калужской.
Каким был Харьков в пору молодости Н.И. Костомарова? «Здесь не видишь почти ни одного деревца: город весь каменный, тесно застроенный, улицы загромождены возами и фурами (фурами называются широкие телеги особенного устройства, в которые запрягается пара волов) – по случаю наступающей Успенской ярмарки, – пыль страшная, какой нигде нет, по особенному свойству Харьковской почвы, народонаселение – сбродное, городское, цивилизованное... Нельзя ходить пешком: улицы большею частью немощёные, а чернозём так распускается, что можно увязнуть или оставить калоши. Зато, впрочем, он необыкновенно скоро и сохнет». Таким увидел Харьков публицист и поэт Иван Сергеевич Аксаков.
17 января 1805 года в городе был открыт университет, и первым почётным его членом избрали Василия Назаровича Каразина – человека, по праву считающегося основателем этого учебного заведения. «Главным предметом учреждения университета, – запишет в своих воспоминаниях В.Н. Каразин, – было у меня благосостояние моей милой страны и полуденного края России... Я смею думать, что губерния наша предназначена разлить вокруг себя чувство изящности и просвещения. Она может быть для России то, что древние Афины для Греции. Известны способности единоземцев наших... Благотворен наш воздух, кроток наш климат, земля представляет величайшие удобности для заведения всякого рода».
Харьковский университет в XIX веке имел четыре факультета: историко-филологический, физико-математический, юридический и медицинский.
Н.И. Костомаров поступил на историко-филологический факультет. Он поселился на квартире у профессора латинского языка Петра Ивановича Сокальского, что часто практиковалось в то время. «Содержание и обращение с нами было хорошее, одно только несколько беспокоило меня: Сокальский не позволял курить табак, а это побуждало нас курить в печную трубу. Однажды я, воткнувши для курения трубку в верхний душник печки, нечаянно зажёг сажу и сам испугался, едва потушил и не допустил до пожара, но после того Сокальский махнул рукой и сказал: «Лучше курите, а то вы мне и дом сожжёте».
В первый год своей студенческой жизни Николай Костомаров усиленно занимался изучением древних языков, и воображение его стал сильно занимать античный мир. Однажды после чтения «Илиады» в подлиннике он вздумал разыграть целую сцену, как Ахилл волочил тело Гектора вокруг стен Илиона. Для этого товарищи привязали его к детской коляске и стали тащить вниз по деревянной лестнице флигеля. «Стук, гам и крик дошли до ушей Сокальского, который в то время сидел с гостями; он выбежал на двор, за ним его гости-профессоры, бывшие у него. Увидавши неожиданную сцену, Сокальский сначала принял менторский суровый вид, но потом, узнавши, в чём дело, не вытерпел и захохотал во все горло... Когда после того мы пошли к нему обедать, он всё продолжение стола, глядя на меня, не мог удержаться от смеха и говорил своим домашним: «Вот угостили меня! Дали возможность повидать древность в лицах!».
Появившееся стремление обучиться игре на фортепиано Костомаров постарался сразу реализовать: купил за 300 рублей музыкальный инструмент и договорился с учителем. Но уже через несколько месяцев «желание к музыке стало проходить, тем более, что музыка требовала занятий по крайней мере на несколько часов в день, а я на то совсем не имел времени».
Костомаров пробовал свои силы в «стихотворстве» – писал на русском языке идиллические стихотворения. Эти первые литературные опыты остались ненапечатанными, а увлечение историей прервало впоследствии «стихописательство» на русском языке.
Со студентами-однокурсниками Николай Костомаров имел мало дела и объяснял это тем, что между молодежью тогда вообще было мало единения, да и общий уровень их развития оставлял желать лучшего. Видную роль в студенческой среде играли сынки богатых родителей, отличавшиеся франтовством и шалопайством. Их обыкновенно помещали в квартирах у профессоров. Всякими средствами (прямыми и окольными) они старались получить диплом, и профессора весьма снисходительно относились к пансионерам своих товарищей. Другую группу студентов составляли молодые люди, ставившие целью своей жизни только служебную карьеру. И лишь очень небольшая часть студенчества действительно любила занятия и науку.
Вспоминая первый год своего пребывания в университете, Н.И. Костомаров писал, что в то время Харьковский университет «был в большом упадке», профессорские кадры «занимались отчасти людьми бездарными, отчасти же хотя и талантливыми, но ленивыми».
В 1835 году Николай Костомаров заметил в Харьковском университете определённые изменения к лучшему. На ряд кафедр пришли новые люди, проходившие обучение по командировкам Министерства народного просвещения за рубежом. Историко-филологический факультет обогатился двумя талантливыми профессорами, одному из которых суждено было сыграть решающую роль в судьбе будущего историка. Это был Михаил Михайлович Лунин – 26-летний профессор всеобщей истории, разносторонне образованный человек, глубокий знаток истории Рима и Востока, активно публиковавший свои исследования в «Журнале Министерства народного просвещения» и «Москвитянине». «Вообще лекции этого профессора, – писал впоследствии Костомаров, – оказали на меня громадное влияние и произвели в моей духовной жизни решительный поворот: я полюбил историю более всего и с тех пор с жаром предался чтению и изучению исторических книг».
Костомаров серьёзно занимается изучением греческого, латинского, итальянского языков, читает в оригинале произведения французских писателей, немецких философов. Пытается реализовать своё желание «знать судьбу всех народов», проводя дни и ночи «над чтением всевозможных исторических книг». Но в какой области истории работать в дальнейшем, Костомаров пока не может окончательно определиться, замечая лишь, что «не имел особого стремления, чтобы сделать греческую литературу и древности своей специальностью».
В 1835-1836 годах Н.И. Костомаров жил у профессора русской истории и украинского поэта Петра Петровича Гулака-Артемовского.
На рождественских святках 1836 года он отправился в Юрасовку к матери. Там заболел оспой и пролежал более месяца. «Болезнь моя была так сильна, что несколько дней боялись смерти или, что ещё хуже, слепоты». Современник Костомарова А.А. Корсун в своих воспоминаниях отмечает: «Оспа оставила Костомарову едва заметные следы на нижней части лба. Конфузясь этого, миловидный юноша надел очки, чтобы оправою закрыть рябинки... Но неопытный юноша не обратился с этим делом к окулисту, сам выбрал очень сильные стёкла и тем навсегда повредил себе зрение».
Лишь 25 марта он смог поехать в Харьков. «Оказалось, что в моё отсутствие разнеслась весть о моей смерти, и какой-то студент в ответ профессору, перекликавшему студентов на репетиции и упомянувшему моё имя, заявил, что я умер, а профессор перечеркнул в списке моё имя».
Перенесённая болезнь не помешала Н.И. Костомарову в июне успешно сдать выпускные экзамены. В 1836 году он окончил курс Харьковского университета действительным студентом. А вот степень кандидата, дававшуюся за отличную успеваемость, ему помешала получить единственная оценка «хорошо». «Когда я в полной уверенности, что буду кандидатом, уехал домой на вакацию, Артемовский-Гулак написал мне, что я не получу степени кандидата, потому что законоучитель, экзаменовавший меня при переходе из первого курса во второй, записал мне по предмету богословия «bene» (хорошо)..., а имеющему хотя одно «bene» не давалась степень кандидата за отличие. Нечего было делать; приходилось ехать в Харьков и держать особый экзамен на степень кандидата».
Вернувшись в Харьков, Костомаров вновь поселился у Гулака-Артемовского, но уже на других условиях. По предложению профессора, он не платил за помещение, а преподавал сыновьям хозяина историю.
В январе 1837 года Костомаров успешно сдает экзамен на степень кандидата. Удивлялся сам: его спрашивали по всем предметам, кроме богословия. Эта наука, как выяснилось, не входила в кандидатскую программу.
Если бы Николай Иванович Костомаров стечением обстоятельств стал студентом Петербургского или Московского университета, кто знает, как бы развивался его талант. Но, скорее всего, видным исследователем-историком Южной Руси, Польши, талантливым этнографом и собирателем народных песен, легенд и сказаний он бы так и не стал. Именно атмосфера Харьковского университета повлияла на появление у него интереса к этому направлению научной деятельности. Правда, случилось это не в годы студенчества, а позже.
***
Получив степень кандидата, Костомаров ненадолго едет в Юрасовку, а затем определяется юнкером в Кинбурнский драгунский полк, расположенный в Острогожске. Причиной такого решения было «желание узнать людей и всякое общество, между прочим, и военное, мне совершенно неизвестное», к которому когда-то принадлежал его отец.
Город Острогожск возник как крепость на Белгородской черте в 1652 году. Немалую часть его жителей составили переселенцы из Малороссии (более тысячи семей), возглавляемые черниговским полковником Иваном Дзиньковским. Они образовали особый Черкасский Острогожский полк, который нес сторожевую и станичную службу. Костомаров считал, что по времени образования этот слободской полк был первым. Волынцы И. Дзиньковского показали пример и другим малорусам, «которые стали переселяться в огромном количестве в привольные южные степи московского государства с берегов Днестра, Буга и других мест. Они сжигали свои хаты и гумна, чтоб не достались врагам, складывали на возы свои пожитки и отправлялись огромными ватагами искать новой Украины... Отряды польского войска заступали им дорогу; украинцы пробивались с ружьями и даже пушками на новое жительство».
Предки Н.И. Костомарова по линии бабушки, урожденной Чехурской, в Острогожском полку были старшинами. Этот слободской казачий полк, просуществовавший более ста лет, указом Екатерины II в 1765 году был ликвидирован. Город стал центром Острогожского уезда.
Острогожск считался одним из культурных центров Воронежской губернии. Проживавший там с 1816 по 1820 год будущий ученый-литературовед А.В. Никитенко в воспоминаниях отметит: «Замечательный город был в то время Острогожск. На расстоянии многих вёрст от столицы, в степной глуши, он проявлял жизненную деятельность, какой тщетно было бы тогда искать в гораздо более обширных и лучше расположенных центрах Российской империи. И материальный, и умственный уровень его стоял неизмеримо выше не только большинства уездных, но и многих губернских городов. Недаром Острогожск прозывали в краю «Воронежскими Афинами».
Город славился и богатым архивом уездного суда, в котором сохранились дела Острогожского казачьего полка.
Костомаров снял комнату в доме Александра Должникова. О хозяине дома он вспоминал: «В Острогожске судьба столкнула меня с довольно странною личностью, каких много на Руси. Это был неглупый человек, лет пятидесяти...; он отличался либеральными понятиями, изо дня в день шатался по городу без дела, жил одинокий в большом трёхэтажном доме, с одной кухаркой, ... и, по-видимому, был очень беден». Дом, полученный Александром в наследство от отца, год от года приходил в упадок, но «ещё видны были следы прежнего богатства: стены, разрисованные купидонами, остатки паркетов, провалившиеся балконы и т. п.»
Служба в полку показалась Костомарову неинтересной. «Нести военную службу мне помешало воспрещение носить очки в звании юнкера и, кроме того, не прошло ещё месяца, как мне уже стали надоедать военные учения и тогдашние военные товарищи, которых крайнюю пустоту я увидел».
Костомаров увлекся изучением архивов уездного суда. Это была его первая практика работы с первоисточниками. Он настолько пристрастился к исследовательской деятельности, что совершенно забыл о воинской службе и вскоре был уволен «по неспособности». В результате научного поиска им было найдено множество дел о казацкой старине и рукописная история Острогожского слободского полка. На основе этих источников появилось историческое «Описание Острогожского слободского полка», с приложением многих интересных документов. Так в жизнь Н.И. Костомарова вошло казачество. В будущем он намеревался перебрать таким же образом архивы и других слободских полков, чтобы составить историю всей Слободской Украины. Но начатый в Острогожске труд пропал в 1847 году во время ареста по делу о Кирилло-Мефодиевском обществе.
В 1860 году, работая в Петербургском университете, Костомаров обратился к Киевскому генерал-губернатору с просьбой о розыске и возвращении ему некоторых бумаг, отобранных при аресте в 1847 году. В списке, составленном учёным, в числе других пропавших документов была указана рукопись «Памятники Острогожского слободского полка, с копиями грамот, числом более двадцати, и подлинные грамоты (более двадцати) XVII ст. в свитках, относящиеся к истории того же полка». Предпринятые по поводу прошения Костомарова розыски остались безуспешны. Как отмечается в отчете Воронежской учёной архивной комиссии за 1911 год, «точно также безуспешны были хлопоты в этом же направлении и члена нашей Архивной Комиссии, работающего по истории г. Острогожска, Вл.Н. Тевяшева, прибегавшего к содействию своего брата, генерал-лейтенанта Н.Н. Тевяшева, тогда начальника главного интендантского управления». Поныне судьба рукописи продолжает оставаться неясной.
В письме к П.И. Сокальскому от 15 февраля 1865 года Костомаров замечает, «что касается до истории, то нет в Европейской России края, которого судьба менее нам известна и исследована, как Слободской Украины. Ведь о пяти слободских полках едва ли (по крайней мере мне известно) есть что-нибудь кроме коротких брошюр Головинского, Срезневского и ещё кого-то (впрочем, теперь их не найти в книжных лавках)».
Работа в Острогожском архиве увлекла Костомарова составлением истории слободского козацкого полка, пробудила интерес к самостоятельной исследовательской деятельности, к чтению – расшифровке старинных рукописей и документов, повлияла на дальнейший жизненный путь молодого человека, неразрывно связав его с историческим поиском и пробудив неутолимую жажду новых открытий. В Острогожске Н.И. Костомаров пробыл около полугода. Осенью 1837 года он возвращается в Харьков.
***
В Харькове Н.И. Костомаров в течение года работает учителем истории в мужском частном пансионе, содержателем которого был швейцарец А.И. де-Роберти. О преподавателе Н.И. Костомарове сохранились воспоминания его ученика Е.Г. Гвоздикова: «Из своего двухчасового урока он обязательно посвящал полчаса для дружеской беседы с учениками... Нужно было видеть, – с каким вниманием мы, тогда мальчуганы, слушали его интересные рассказы, которым Н.И. умел придавать какой-то особый юмор, свойственный его мягкой, южной натуре... Он, кроме нашего развития умственно, имел благотворное влияние и на нашу нравственную сторону, – за что будет память о нём вечно жить в сердцах его признательных и благодарных учеников».
Желая расширить образование, Костомаров вновь посещает лекции М.М. Лунина, А.О. Валицкого. Задаётся вопросом: «Отчего это во всех историях толкуют о выдающихся государственных деятелях, иногда о законах и учреждениях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы? Бедный мужик земледелец-труженик как будто не существует для истории; отчего история не говорит нам ничего о его быте, о его духовной жизни, ... способе проявлений его радостей и печалей? Скоро я пришел к убеждению, что историю нужно изучать не только по мёртвым летописям и запискам, а и в живом народе».
В это время в Харькове начинаются попытки периодических изданий, способствовавших подъему интереса к изучению украинской культуры. Появляются «Украинский Вестник», «Украинский Журнал», «Харьковский Демокрит», «Украинский Альманах». Между 1833 и 1838 годами под редакцией И.И. Срезневского издается «Запорожская Старина».
В доме П.П. Гулака-Артемовского Костомаров встретился с украинским поэтом А.Л. Метлинским, а с его помощью познакомился с Измаилом Ивановичем Срезневским. Будущий академик Петербургской академии наук оказал огромное влияние на Костомарова, побудив его увлечься изучением украинского языка, литературы и этнографии.
Костомаров взялся изучать сочинения Г.Ф. Квитки, но не смог понять «Солдатского портрета» и очень досадовал, что не было словаря. Помогал разобраться в языке «слуга, уроженец нашей слободы по имени Фома Голубченко, молодой парень лет шестнадцати. Кроме того, где только я встречался с коротко-знакомыми малороссами, то без церемонии осаждал их вопросами: что значит такое-то слово или такой-то оборот речи».
«В короткое время, – вспоминал Николай Иванович, – я перечитал всё, что только было печатного по-малорусски, но этого мне казалось мало, я хотел поближе познакомиться с самим народом не из книг, но из живой речи, из живого обращения с ним». Он ходил по сёлам, шинкам – «настоящим народным клубам», вступал в беседы с крестьянами, записывал их рассказы, песни.
С той поры не менее двух тысяч произведений народного творчества было опубликовано исследователем в течение жизни в разных научных сборниках.
Весной 1838 года Костомаров едет в Москву, где несколько месяцев посещает университетские лекции М.Т. Каченовского, М.П. Погодина, С.П. Шевырева. Особенно сильное впечатление на Костомарова произвел М.Т. Каченовский. Глава «скептической школы» заронил в его душе зерно скептицизма по отношению к некоторым устоявшимся в науке взглядам. Тогда же у Костомарова появилось так и нереализованное намерение «держать экзамен на степень магистра русской словесности» в Московском университете.
Июнь-сентябрь 1838 года Костомаров провел в Юрасовке. Две недели у него погостил Амвросий Лукьянович Метлинский.
Костомаров непременно посещал слободской храм – Георгиевский, на ту пору уже обветшавший. Помещики и прихожане хлопотали о перестройке церкви, собирали деньги. Крестьянам, – как отмечает в своей статье Ф.А. Щербина, – запомнилось, что «паныч» всегда усердно молился Богу. А в конце службы ктитор с колокольцем и «церковным кошельком» сразу шёл к Николаю Ивановичу. Костомаров клал деньги, забирал колокольчик и кошелёк и направлялся к помещице Егоровне. «Станет перед нею и звонит, звонит», пока она не пожертвует свои рубли, затем «таким же манером» звонит перед Николайченком. «А когда обойдет помещиков, снова отдает кошель ктитору, который потом и ходит уже по церкви». Храму он постоянно дарил «то Евангелие, то плащаницу, то подсвечник». Землякам Костомаров остался в памяти и тем, что всегда старался помочь бедным.
Увидит мужика босого или без свитки, спросит: «А шо, у тебе и чобит нема?» – «Нема, панычу». – «На, возьми гроши и купи».
Собирал односельчан в вечерний час, просил петь песни, «а сам только черк-черк-черк, так и пишет, так и водит, как поют... Все песни, какие знали ребята, переписал... и сразу укатил. Только и видели мы его».
В конце 1830 – начале 1840-х годов Костомаров активно изучает славянские языки, начинает сам писать по-украински – вначале баллады, потом трагедии. Осенью 1838 года в Харькове была опубликована под псевдонимом Иеремия Галка его драма «Савва Чалый», положившая начало фундаментальной библиографии. В основу произведения легла народная песня. Правда, события, описанные в нём, отнесены автором к началу XVII века, тогда как происходили они столетием позже. Сборник стихотворений Костомарова «Украинские баллады», содержание которого было навеяно виденным и слышанным во время путешествий по Полтавщине, вышел в свет в 1839 году.
«Любовь к малорусскому слову более и более увлекала меня, – позже отметит Костомаров, – мне было досадно, что такой прекрасный язык... подвергается совершенно незаслуженному презрению. Я повсюду слышал грубые выходки и насмешки над хохлами не только от великоруссов, но и от малоруссов высшего класса... Такое отношение к народу и его речи мне казалось унижением человеческого достоинства, и чем чаще я встречал подобные выходки, тем сильнее пристращался к малорусской народности».
С 1839 года у Костомарова начались проблемы со здоровьем. Врождённая мнительность не позволила ему поверить врачам-профессионалам. Николай Иванович предался лечению шарлатана и проглотил в продолжение лета и осени 1840 года чуть ли не двести гранов меркурия. Итог: временное расстройство памяти, галлюцинации. Это накануне магистерских экзаменов! Но, несмотря на недуг, Костомаров выдержал их «блестящим образом». Хотя испытание было не из легких: один только экзамен по всеобщей истории у профессора М.М. Лунина продолжался «час и три четверти».
После сдачи экзаменов Костомарову дозволили писать и представить магистерскую диссертацию на избранную им самим тему. Он сформулировал её так: «О причинах и характере унии в Западной России».
Центральное место в работе занимает рассмотрение событий 1596 года в Брест-Литовске. Поляки, инициаторы унии, тогда предложили православным сохранить их обряды и привычный богослужебный язык, но признать догматы католицизма и подчиниться в вопросах церковного управления католической церкви с папой римским во главе. По мнению Н.И. Костомарова, «уния, какою приняли её депутаты, ... была не только соединением с католическою, а просто принятием римско-католической веры; ... а что обряды греческие оставлены, так это только для того, чтоб народ постепенно сблизился с католицизмом».
Всё население Западной Руси после этого разделилось на два лагеря: православных и сторонников унии – униатов. Подавляющее большинство в первом лагере составляло крестьянство во главе с запорожским казачеством, во втором – местное дворянство, поддерживаемое частью крестьян (особенно в Белоруссии).
Начинается полоса казацких восстаний. Как отмечает Н.И. Костомаров, «восстание в Малороссии в 1648 году было подготовлено тем, что с идеею о вере соединилась идея освобождения народа от ига помещиков». Это было восстание народа, «потерявшего не только права гражданские, но и человеческие», в эпоху, «когда тирания не одного правительства, но целого народа над другим переходит границы». Исследователь, таким образом, подчёркивал, что казацкие восстания хотя и проходили под религиозными лозунгами, но фактически представляли собой, с одной стороны, борьбу угнетенного крестьянства против помещиков, с другой стороны, борьбу за независимость от шляхетской Польши.
29 ноября 1841 года диссертация Костомарова была одобрена профессорами университета. Её защита назначена на 23 марта 1842 года, но так и не состоялась. Причина тому – нетрадиционные выводы молодого историка, расходящиеся с официальной историографией.
Через всю диссертацию проходит мысль исследователя, что историю делают не личности, а народные массы. «Восстание 1648 года было делом народа... Не Хмельницкий был действующим лицом, а народ; не Хмельницкий воззвал народ к восстанию, а народная потребность вывела Хмельницкого из бездействия». Большое внимание в диссертации уделено борьбе угнетённого малороссийского крестьянства с помещиками-поляками. «Чем более бунтовали казаки, тем увеличивали поляки свои притеснения над простым народом; но этот народ, познакомившись с надеждою, тем упорнее ненавидел своих тиранов, и чем нестерпимее было его мучение, тем он готовее был отплатить за него».
Диссертация содержала массу критических замечаний о православном духовенстве в Западной России до принятия унии: к началу XVI века «нравственная порча духовного класса... была слишком повсеместна и сильна»; «руководствуясь личными выгодами», иерархи «совершенно были равнодушны к вере»; духовенство «сознавало упадок своего сана», было «лишено внутренней энергии». Принятие унии показало, что «духовенство было уничтожено и не имело голоса, а патриарх потерял своё достоинство».
«Соединение Малой России с Великой», по мнению Н.И. Костомарова, было одним из главных исторических следствий унии. Исследователь считает, что не политика московских государей, но народное движение сыграло определяющую роль в этом процессе. «Уния, приводя народ в движение, внушая ему опасение за веру, произвела то, чего домогались цари от Иоанна III, и чего бы они не достигли без неё». Подобные рассуждения дают автору диссертации основание утверждать, что «уния есть одно из важнейших событий; на нем почиет наше величие и благосостояние: она показала нам дорогу на чреду европейских народов. В ней проявилась высочайшая благость и правосудие: будучи сама величайшим злом, она погибла; ... а из её развалин воздвиглось величественное здание».
Не могли не привлечь внимание властей и рассуждения Н.И. Костомарова о Малороссии (Украине) и Польше. «Малороссия была земля русская, православная, древняя истинная Русь; народ её некогда жил общею жизнью с народом северным; государи московские давно уже считали её своим наследием». Но «нравы, язык, понятия, всё изменилось веками. Участвуя столько столетий в непрерывных бранях поляков с московитянами, малороссияне привыкли считать москалей народом неприязненным. Правление московское, стройное, самодержавное, было очень несогласно с вольными идеями малороссиян». «Малороссия стала военной республикою; только что входила в мочь, была под правлением Польши, но носила все отпечатки самостоятельности, и могла, со временем, начать общаться с Польшею, как равная с равною». По мнению Н.И. Костомарова, «на унию мы должны смотреть..., как на раздор единоплеменных стран, вспыхнувший из древней ненависти и долженствовавший расторгнуть неправильное соединение, уничтожить безрассудное правительство, соединить два братские народа, разделённые судьбою». Исследователь, таким образом, называет украинцев и поляков единоплеменными народами, но он на этом не останавливается, утверждая, «чтоб объяснить характер унии... надлежит найти причины великой борьбы двух вероисповеданий, ... причины борьбы двух народов единого племени, но разной жизни, которые оба должны уничтожиться, чтобы составить единый, великий народ». Подобное заявление звучало слишком резко на фоне событий начала 30-х годов в Польше, когда поляки с оружием в руках пытались вернуть своему государству независимость. Ведь если украинцы на протяжении всего XIX века рассматривались властями как часть русского народа, то отношение к полякам и в правительстве, и в среде интеллигенции было несколько иным. Провозглашение будущности поляков в уничтожении и полном слиянии с русским народом могло вызвать опасное сочувствие и неприятие политики правительства.
В свете вышеизложенного становится понятным, почему П.П. Гулак-Артемовский в то время выразился о Н.И. Костомарове так: «У этого человека ум не на месте; ему не миновать или крепости, или ссылки».
Костомарова обязали собрать все, розданные профессорам, друзьям, знакомым, экземпляры диссертации. А.А. Корсун вспоминает: «Я тоже получил книжку. Скоро после этого, помнится на второй день, прибегает ко мне Николай Иванович, совершенно расстроенный. «Отдайте «Унию»! – Зачем? «Иннокентий придрался к слову на первой странице... У меня проскользнуло выражение: «Константинопольский патриарх, несмотря на всю ничтожность своего сана», вместо своего значения, «после завоевания турками Византийской империи...» – Так перепечатайте эту страницу. «Я предлагал; но он сказал мне, что «уния» – предмет очень важный, и о нём надо писать не тоненькую книжечку, а несколько томов...» ... Я возвратил ему «Унию», и он убежал от меня. Не знаю, как и что там было дальше: я только передаю факт, за истину которого ручаюсь. В своей «Автобиографии» Николай Иванович ошибается, устраняя Иннокентия от дела об «Унии». ...Ничтожность сана патриаршего – сгубила её!»
Главным инициатором снятия диссертации с защиты был харьковский архиерей Иннокентий (Борисов Иван Алексеевич). Его, как отмечает Костомаров, неприятно задело то, что автор диссертации напомнил о «безнравственности духовенства в Западной Руси пред унией, о тяжёлых поборах, которые брал с русских константинопольский патриарх».
Следуя предписанию министра народного просвещения С.С. Уварова об «истреблении» диссертации, собранные её экземпляры сожгли в присутствии автора (подобное событие даже в условиях николаевской России относилось к числу исключительно редких).
Можно представить, какие чувства испытал молодой историк, глядя, как сгорают его труды. Далеко не каждый начинающий исследователь смог бы оправиться от подобного удара. Гораздо легче для многих было бы сдаться: махнуть рукой на историю и всё, что с ней связано, не рисковать, искушая судьбу вторично, и попробовать найти себя на другом поприще. Костомаров нашёл силы перешагнуть через «диссертационное аутодафе», продолжить научные изыскания.
В советской историографии утвердился взгляд на первую диссертацию Костомарова как на «блестящую», «талантливо написанную» научную работу, вызвавшую «переполох в официальных правительственных кругах», так как «для николаевского правительства оказалось достаточным того оттенка националистической оппозиционности и известного интереса к народным массам, который был ей присущ».
Однако, вполне вероятно, что для правительства империи не менее опасными и неприемлемыми представлялись в диссертации нетипичная для православного человека трактовка унии и радикальные замечания молодого исследователя, касающиеся польского вопроса.
Сам Костомаров, спустя годы, смог понять и оправдать действия властей. Давняя брошюра об унии, отмечал историк в 1864 году, была «писана с целью быть магистерскою диссертацией, но по справедливости не удостоилась этой чести. Я был тогда ещё очень молод и взялся за предмет, требовавший многолетнего изучения и знакомства с источниками, до которых я не мог иметь и доступа». Свой сожжённый труд Костомаров охарактеризовал следующим выражением: «такая дрянь». Кстати, не каждый исследователь может схоже выразиться о своей работе.
До наших дней сохранилось лишь несколько экземпляров первой диссертации Н.И. Костомарова.
Хорошие отзывы о Н.И. Костомарове людей, его знавших (в том числе и самого архиепископа Иннокентия), повлияли на решение университетского руководства. Ему было разрешено писать вторую диссертацию.
Новая, безобидная на первый взгляд тема: «Об историческом значении русской народной поэзии» у многих харьковских ученых сразу вызвала неодобрение. Профессор философии М.Н. Протопопов первым из них заявил, что «такой предмет, как мужицкие песни, унизителен для сочинения, имеющего целью приобретение учёной степени», считая «даже неприличным ходить на защищение такой диссертации». Против темы выступил и П.П. Гулак-Артемовский, несмотря на то, что считался лучшим знатоком малорусской народности. Впоследствии он изменил свое мнение.
Неприятие университетской интеллигенцией изучения поэтического творчества украинцев, (а именно этому в основном и была посвящена вторая диссертация Н.И. Костомарова) было связано с новизной и необычностью проблемы. Отношение тогдашней образованной элиты к вопросам истории и культуры украинцев, так увлёкших молодого исследователя, было крайне не устоявшимся, переменчивым и противоречивым.
Украинцы и белорусы не дискриминировались в Российской империи на индивидуальном уровне. Им в принципе была открыта любая карьера – при условии, что они владели русским языком. Украинцы не вычленялись и не ущемлялись ни по конфессиональным, ни по расовым соображениям.
Не этнографические особенности, но вера в большей степени определяла национальность жителя империи в то время. Поэтому интерес к языковым, бытовым, культурным особенностям украинцев у многих учёных вызывал недоумение и даже раздражение от бессмысленности, кажущейся бесперспективности и ненужности подобных исследований.
Кроме того, изучение текстов песен простонародья (даже великорусского) большинством учёных ещё не признавалось за достойный объект научных исследований. Неудивительно поэтому, что «люди, стоявшие тогда во главе университетского преподавания, видели в Н.И. Костомарове, благодаря его увлечению народной поэзией, какого-то чудака, по современной терминологии – психопата».
Но в своём стремлении к изучению «малорусских – мужицких» песен Костомаров был, конечно, не одинок. Уже к 30-м годам XIX века вокруг учёных Харьковского университета сложился кружок людей, который выступил с сознательною мыслью работать на поприще науки и литературы для возрождения украинской народности и введения её в общую международную культурную связь.
Не приходиться сомневаться, что интерес к украинскому народному творчеству сформировался у Костомарова во многом под влиянием И.И. Срезневского и А.Л. Метлинского. В 1839 году Н.И. Костомаров пишет Измаилу Ивановичу: «Собирание песен малороссийских никогда не было любимым для меня предметом, если какие и собирал, так это для Амвросия Лукьяновича (Метлинского)». За пять лет его взгляды меняются настолько, что он пишет диссертацию на эту тему.
В своей новой диссертации Н.И. Костомаров постарался доказать необходимость и важность изучения памятников народного творчества, с целью уразуметь взгляд народа на себя и на всё его окружающее. Он писал эту работу в 1842-1843 годах, состоя помощником инспектора студентов Харьковского университета. Служба эта не была длительной. Костомаров был вынужден подать в отставку из-за следующего случая: «Задумавши жениться на гувернантке в доме госпожи Тизенгауз, я вызвал на дуэль моего соперника, отбившего у меня невесту и затем покинувшего эту девицу: понятно, что такому пылкому господину не сочли возможным доверить наблюдение за студентами».
В этот период Костомаров помещал в сборнике харьковского издателя И.Е. Бецкого «Молодик» свои стихи на украинском языке и первые исторические статьи, такие, как, например, «Первые войны малороссийских казаков с поляками» и другие.
Оставив в 1843 году должность при университете, Костомаров стал преподавателем истории в мужском частном пансионе Зимницкого.
13 января 1844 года состоялась защита диссертации Н.И. Костомарова. Один из присутствовавших так описал происходившее: «В числе множества посетителей были архиепископ Иннокентий, конечно, все профессора, почти все студенты и несколько дам. Застенчивый Николай Иванович, не пивший ничего хмельного, хватил для храбрости рюмку старой мадеры и взошёл на кафедру такой розовый... Правду сказать, я за него крепко боялся; но, слава Богу, дело обошлось прекрасно: дифферент разбил своих оппонентов». Хотя и не без нареканий со стороны Иннокентия, «Николай Иванович был утверждён в степени магистра».
И.И. Срезневский, один из оппонентов Костомарова, напечатал тёплый отзыв о его диссертации в «Москвитянине». Однако известный литературный критик В.Г. Белинский в «Отечественных записках» язвительно заметил, что народной поэзией может заниматься лишь тот, «кто не в состоянии или не хочет заняться чем-либо дельнее».
Степень магистра (диплом от 4 октября 1844 года) не открыла Н.И. Костомарову доступ на университетскую кафедру в Харькове. Он продолжает работать в пансионе Зимницкого. Там научные интересы Костомарова расширяются.
Он начинает изучать историю Богдана Хмельницкого, в связи с чем появляется желание посетить места, где происходили события той эпохи. Костомаров просит направить его на работу в Киевский учебный округ. В конце сентября получает назначение в Ровенскую гимназию.
А 7 октября вечером – на почтовых, провожаемый матерью и друзьями, уезжает из Харькова – города, где с небольшими перерывами прожил почти 10 лет (1833-1844 годы).
Снова в Харькове Костомаров окажется лишь в 1870 году. Но связь с городом он поддерживал до самой смерти, переписываясь с харьковскими коллегами, принимая их в Петербурге. На склоне лет он писал А.Ф. Селиванову: «Совестно мне, если не удастся чем-нибудь возблагодарить за такое отношение ко мне родного дорогого города, где протекла моя юность. Пусть этот край цветёт и цветёт. Пусть возрождается, пусть воскресает в нём то, что убито было неумолимым временем и непогодами. Пусть поколения, одно за другим, высказывают более и более благородства, энергии, любви к общему добру, просвещению и привязанности к своей народности... Начавши свое воспитание и первую деятельность в Слободском крае, пребыл и, конечно, до могилы пребуду верен любви к этой своей народности!»
Татьяна Малютина, преподаватель истории Отечества Воронежского государственного аграрного университета
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
