В 6 часов утра мы (семья командира части Букреева: его жена, сын, дочь 12 лет и я) сидели в товарном вагоне из-под извести, в котором не было ни нар, ни печки. Несколько таких вагонов случайно оказались на соседней станции. В 4 вагона погрузилось около сотни полураздетых женщин и много малых детей, даже грудные (семьи командиров). Вещей практически ни у кого не было, как не было ни воды, ни продуктов. В сопровождение Букреев нам дал лейтенанта и двух красноармейцев с ручным пулеметом.
Поезд тронулся и пошел на восток. И почти сразу же немецкие самолеты начали бомбить и обстреливать из пулеметов состав. Сначала ни кто не понимал, что происходит, как можно бомбить женщин и детей. Появились первые раненые и убитые. На первой же станции оказали помощь раненым, похоронили убитых и двинулись дальше. И все повторилось. Но теперь поезд не останавливался, а замедлял ход. И на ходу из теплушек (железнодорожная насыпь метра 1,5) начинают выпрыгивать женщины и дети. Женщины часто с детьми на руках, чтобы спрятаться в канаве, траве, кустах, под деревьями от обстрела и бомбежки. А немецкие летчики хорошо видят, кого они бомбят. Но главный ужас начинается минут через 15-20. У фашистов кончаются боеприпасы или горючее, и они улетают. Матери начинают искать детей, а дети своих матерей и часто находят мертвых или искалеченных. Вокруг плач, крики, истерика. А в поезде нет врачей и медикаментов, чтобы оказать первую помощь. Нет мужчин, чтобы похоронить погибших и поднять в вагоны раненых. Спустя несколько часов, двигаемся дальше. Если пути разбиты, то ждем ремонтников.
Чем дальше мы движемся на восток, тем дольше мы стоим на полустанках, разъездах и станциях, пропуская на восток санитарные поезда, а на запад - воинские. 360 км до станции Шепетовка мы ехали 6 суток. За это время мы пережили еще не одну бомбежку. Я не помню, на чем и как мы спали, что ели и что пили. На шестые сутки вечером мы приехали в г. Шепетовка. Это крупная узловая станция, где сходятся железнодорожные пути из Киева, Львова, Тернополя, Хмельницкого. Все пути этой станции были забиты составами с горючим, боеприпасами, эвакуированными, воинскими частями и санитарными поездами. Ночью началась бомбежка. Горели составы, рвались боеприпасы, кричали и бегали люди. Всю ночь я пролежал в пятидесяти метрах от вокзала за каменной, декоративной оградкой сквера. Наш состав сгорел, и мы с семьей Букреева пешком пошли в г. Изяслав, а это 25 километров. Уже вечером грязный, голодный, в одном костюмчике, но зато живой предстал перед бабушкой. А дней через десять без единого выстрела в Изяслав вошли немцы. Началась оккупация.
Оккупация
Оккупация у нас произошла мирно. Немцы прорвали фронт, наши войска спешно оставили свои позиции и ушли ночью. А днем, как на параде, в город вошли фашисты. Их передовые части прошли через город, и несколько дней в Изяславе было безвластие. Начался грабеж магазинов, складов и брошенных квартир и домов. Я и пацаны с нашей улицы приняли деятельное участие в растаскивании воинских складов с боеприпасами. Особенно быстро мы нашли применение патронам, осветительным ракетам и взрывателям от бомб. Потом появилась власть, которая быстро организовала еврейское гетто (собрали в одном месте несколько сот евреев). Появились приказы и объявления, за нарушение приказов было одно наказание – расстрел. Началась жизнь в оккупации. В сентябре открылась школа, и я пошел учиться во второй класс. Для нас учеба в этой школе отличалась только тем, что священник преподавал закон Божий. Я научился креститься и выучил молитву «Отче наш…». Правда учеба моя быстро закончилась. За драку с одноклассником меня повели к директору на порку, но я убежал и больше в школу не ходил. А вскоре немцы решили, что грамотные хохлы им не нужны и школу закрыли.
Хорошо помню, как в конце сентября, после взятия Киева, через Изяслав много дней колоннами фашисты гнали наших пленных на запад в лагеря. Вдоль дороги стояли женщины и бросали голодным пленным продукты, высматривая среди пленных своих мужей, знакомых и родственников и выдергивая их из колонны. В сентябре 1941 г. немцы были уверены в своей победе и спокойно смотрели на это, также спокойно стреляли, добивая ослабших и раненых, которые падали на дорогу. Если колонна останавливалась на ночевку в Изяславе, все жители готовили еду и кормили пленных.
С 1942 г. немцы стали отправлять молодежь в Германию на работу. Всего принудительно с 1942 по 1944 гг. было отправлено только с Украины более двух миллионов человек. После войны вернулись единицы. Все, у кого были дети старше 16 лет, прятали их по подвалам, чердакам, делали на руках и ногах раны. А немцы и полицаи устраивали регулярные облавы на молодежь и мужчин. В 1942 г. на Украине фашисты расстреляли или уничтожили в лагерях всех евреев, цыган и больных из психиатрических больниц.
В 1942-43 гг. на Украине началось массовое партизанское движение, было создано множество отрядов и соединений. В леса уходили молодежь и мужчины, были в партизанах два моих двоюродных брата и тетя Нины.
В конце сентября 1941 г. пешком из Киева пришла моя мама и принесла с собой килограммов 30 продуктов, которые оставил ей отец. Мама прошла пешком более 300 км. Пришла и заболела, у нее отнялись ноги. Маму лечили больше месяца.
А у меня наступили каникулы больше чем на два года, правда, мы с друзьями по улице не совсем бездельничали, помогали родителям, как могли. Я пас корову, помогал бабушке в огороде, колол дрова. Но зимой, когда работы становилось меньше, я со старшими ребятами много ходил на лыжах, именно тогда я научился спускаться с любой горки и кататься на лыжах, а летом много плавал. Зимой, долгими вечерами собирались всей семьей у печки. Бабушка, мама, Нина Каземировна, Нюся (жена и дочь маминого брата) и читали по очереди вслух книги. С тех пор я и полюбил литературу. Жили, как и все, трудно. До самого снега я бегал босиком, ходил в одних штанах, украшенных множеством заплаток.
В ноябре 1943 г. Советские войска выбили немцев из Киева и двинулись на запад. В начале февраля 1944 г. ночным налетом партизаны захватили Изяслав, но через сутки немцы пустили танки и вытеснили партизан за реку Горынь, которая делила город на две части. В Старом Городе закрепились партизаны, а в Новом Городе немцы. Дом бабушки оказался прямо на линии фронта. Мама решила уйти к знакомым, у которых был кирпичный дом и каменный погреб. Бабушка уходить из своего дома отказалась. Через пару дней к партизанам подошли передовые части нашей армии и выбили фашистов с трех улиц Нового Города, и линия фронта установилась по главной улице города – ул. Ленина. Бабушка оказалась в тылу у наших, а мы с мамой – почти на передовой у немцев. Фронт установился больше чем на месяц. И началась ежедневная стрельба из пулеметов, обстрелы из пушек и минометов, бомбежки с самолетов. Наши даже применяли «Катюши» и сожгли часть района Кулешовки.
Мы все время сидели в погребе: один дед, две бабушки, двое детей и пять женщин. Там мы прятались от обстрелов и немцев. Но, как мы ни старались не показываться фашистам, они, очевидно, о нас знали. Когда ночью с 4 на 5 марта 1944г. они начали отступать, то сначала бросили в люк, по которому ссыпают картошку в погреб, гранату и ранили меня. Я лежал на картошке у самого края люка. Мне оторвало на правой руке 4 пальца, раздробило правую ладонь, на левой руке раздробило одну кость запястья и большой палец, кроме того, я получил несколько ран в обе ноги. Мама сняла меня с картошки и положила в проход между загородкой и картошкой. В погребе было темно, керосиновая лампа потухла от взрыва, кричали и плакали женщины и дети. В это время в погреб спустились два немца, один освещал нас фонариком, а другой стрелял из автомата. Меня закрыла своим телом мама. На следующий день в погреб спустились люди, которые искали своих близких, живым нашли только меня. Меня положили в тележку и повезли домой, в городе еще не было ни поликлиники, ни больницы, ни хирурга. Можно представить состояние и горе бабушки, дяди Феофана, его жены Нины Казимировны и его дочери Нюси, когда в дом внесли тело мамы и меня. Мне очень повезло, что Нина Казимировна была медсестрой. Меня вымыли, перевязали, переодели и положили в кровать. Я потерял много крови, раны на руках были в ужасном состоянии. Все занялись похоронами мамы.
В этот же день вечером в Изяслав на грузовой машине приехал младший брат мамы Виктор. Его мобилизовали в армию из Киева в 1943 г. и воевал дядя во 2-ой воздушной армии. Его часть находилась не далеко от Изяслава. Узнав об освобождении родного города, он отпросился у командира проведать родных и попал на похороны. На следующий день утром Виктор уезжал в свою часть и на грузовой машине попутно завез меня и бабушку в военный госпиталь в городе Славута, что в 20 км от Изяслава.
Лазарет и лечение
В госпитале хирурги сразу осмотрели меня и решили ампутировать обе кисти рук, но бабушка упросила врачей оставить хоть левую. Конечно, госпиталь во время войны это не то, что настоящая больница. Их задача сохранить жизнь, а лечат другие. Я сейчас понимаю, что попади я в настоящую больницу, можно было бы сохранить кисть и ладонь правой руки. В госпитале мне удалили кисть правой руки, почистили раны на левой руке и на ногах, вручили бабушке две таблетки стрептоцида и отправили в городскую больницу.
В городской больнице меня положили в палату, где на двухэтажных койках размещалось человек 20 тяжело раненых стариков, женщин и детей. На койках была положена солома, не было ни подушек, ни одеял, ни постельного белья. Раненые лежали в своей одежде. Также не было никаких лекарств. Все лечение заключалось в промывке ран каким-то раствором и перевязке туалетной бумагой один раз в неделю. Туалетная бумага, очевидно, была трофейная, ее, как и двухэтажные койки, я тоже впервые увидел. Зато регулярно каждый вечер немцы бомбили Славуту. Во время бомбежки тяжело раненые люди, без рук и ног, которые днем самостоятельно не могли повернуться на нарах, начинали сползать с них и пытались где-нибудь спрятаться.
После пары недель такого лечения бабушка нашла где-то лошадь с телегой, и мы в страшную метель (это в марте месяце, когда на Украине обычно начинают копать огороды) отправились домой в Изяслав.
Дальнейшее мое лечение и уход за мной взяли на себя Нина Казимировна, бабушка и Нюся. Благодаря их заботам я и остался жив...
Помню, как я лежал в кровати на спине, на животе лежит подушка, на подушке – книга, страницы которой через каждые 3-5 минут мне кто-нибудь переворачивал. Так я пристрастился к чтению.
Помню, как проездом из госпиталя в Мелитополе, после тяжелой контузии в Крыму под Севастополем, на Украинский фронт в Изяслав на несколько дней заехал отец. Он каждый день ходил на кладбище, на могилу мамы, которую очень любил. Отец рассказывал мне о войне, о танках, просил поскорее выздоравливать, говорил, что когда закончится война, мы с ним поедем жить в Мелитополь; что Сталин обещал старшим офицерам после войны выделить по 1 гектару земли там, где они захотят; мы будем жить на берегу Днепра и разведем большой сад.
Уезжая, отец оставил бабушке целую сумку денег, свою зарплату за 2 года войны...
Помню, как в мае, на Пасху, все ушли в церковь святить пасху, у меня в ране на левой руке лопнула вена и кровь стала бить фонтаном. Дома была только Нюся, она пыталась полотенцем задержать кровь, но если сильно пережимала – рука синела, когда отпускала – бил фонтан. В доме никого нет и оставить меня одного, чтобы позвать на помощь, она не могла. Когда вернулись взрослые, я был никакой, уже умирал, даже со всеми попрощался. Я не помню, как меня доставили в лазарет в Изяславе, как разрезали руку и сшивали вену… Пришел в себя после наркоза, когда меня везли на телеге домой...
На мой день рождения, 14 июня, Нина Казимировна испекла торт «Наполеон» (это в 1944 году! – авт.), и я должен был впервые встать с постели и пройти к столу с «Наполеоном» 3 метра. И я встал, и прошел, но торт есть не смог – кружилась голова.
В августе 1944 года я начал вставать с кровати, ходить по комнате и учиться писать левой рукой, хотя рука была еще перевязана, и из раны продолжали выходить осколки костей.
Школа
Сентябрь 1944 – июнь 1951гг.
Меня приняли в 1-ю украинскую школу им. Коцюбинского сразу в 4-й класс (минуя 2-й и 3-й).
Посадили за одну парту с Толиком Каминским, а перед нами сидели за одной партой Витя Ткачук и Феликс Громович; в таком порядке мы просидели до окончания школы.
Несколько классов нашей школы располагались в здании недалеко от речки Горинь. В сентябре на Украине ещё тепло, и на большую перемену все ребята бегали купаться, и я тоже, стараясь не замочить перевязки.
В первый же день наша учительница устроила нам диктант – видно хотела узнать, что мы можем и знаем. Очень жаль, что не сохранилась моя первая тетрадь, хотя я долго её хранил. В этом диктанте не было написано ни одного слова и предложения без многочисленных ошибок. Я ещё не мог писать левой рукой и не успевал за преподавательницей. Но по остальным предметам я, видимо, показал неплохие результаты, и меня оставили в 4-м классе учиться дальше.
Но должен сказать, что и в дальнейшем, какие бы языки я не изучал (украинский, русский, немецкий, английский), выше тройки оценка моих знаний не повышалась, хотя сочинения мои часто получали высшие оценки за содержание и всё ту же тройку за грамотность.
После того, как в Изяславе фронт простоял больше месяца, в окопах, на полях, в лесах и оврагах осталось много оружия и боеприпасов, и мы быстро всё это богатство освоили.
Всё началось со стрелкового оружия, все умели стрелять из пистолетов и наганов. Но боеприпасы, сначала немецкие, а затем и наши, быстро кончились, и мы начали осваивать автоматы и винтовки. Из винтовок делали обрезы: в ствол вставляли патрон и опускали ствол в воду на такую глубину, сколько хотели обрезать ствол, и стреляли в воду; ствол аккуратно обрезало. Затем отпиливали кусок приклада и получали обрез около полуметра длиной, очень удобный для переноса. Зато какой эффект при стрельбе: сумасшедшая отдача; грохот при выстреле, как из пушки; а из ствола вылетало пламя диаметром с полметра!
После стали осваивать взрывчатку: тол, пехотные и противотанковые мины, гранаты всех видов, снаряды и мины от минометов. Взрывчаткой в основном глушили рыбу и углубляли реку в местах купания.
Став взрослым, с дрожью вспоминаю, как разряжалась мина от миномета. Такие мины имеют очень чуткие взрыватели, при стрельбе в полете такая мина взрывается даже коснувшись листка дерева, а коснувшись поверхности земли, сразу взрывалась. Мальчишкой я часто наблюдал, как умельцы разряжали такие мины. Умелец сидел на земле, зажав коленями огромную мину, а вокруг толпа любопытных хлопцив, и я в том числе. Умелец иголкой аккуратно ковыряет в головной части мины слюду, закрывающую окошко в мине. За слюдой иголка направлена на капсюль взрывателя. После того, как слюду сковыривали, иголку вытряхивали, с головки скручивали взрыватель и спокойно добывали взрывчатку. Конечно, как на войне, среди ребят было много погибших и искалеченных. У меня, уже в Златоусте хирурги извлекли из предплечья правой руки пулю от бельгийского нагана, которую я получил при баловстве в 1945 в Изяславе.
На весенних каникулах в 1945 году группа моих друзей, и я с ними, направилась в лес резать удилища для рыбалки и в овраге наткнулись на склад снарядов. Конечно, сразу стали их разряжать, разрядили штук десять и пошли в лес резать удилища и попутно взрывать пеньки. Когда работа и боеприпасы кончились, пошли домой, но проходя мимо оврага решили ещё поразряжать снаряды. Все занялись работой, а я пошёл домой – очень хотелось есть. Дома только сел за стол, как громыхнул взрыв. Когда я прибежал к оврагу, все были мертвы.
Погиб и мой лучший друг Вовка Писарчук. Хоронили всех в один день, крик и плач стоял на весь город. После этих похорон я лет сорок не мог пойти ни на какие прощания.
Хорошо помню 9 мая 1945 года, День Победы. Накануне ночью весь город проснулся от стрельбы, первая мысль была – опять налет немецких самолетов; но когда выскочили на улицу, услышали крики: «Победа!» Стреляло все, что могло стрелять, все небо было в ракетах и трассах светящихся пуль. А утром, помню, иду босиком по пыли, на небе яркое солнце и все встречные люди улыбаются, и на лицах такое счастье и слезы!
И покатились школьные годы один за другим. Каждый год экзамены по всем предметам, любимые учителя и любимые предметы. Вспоминаю добром преподавателя русского языка и литературы Татьяну Михайловну, преподавателя математики Беллу Исааковну, преподавателя физики Евгения Викторовича…
В 1945-46 годах на Украине была засуха и неурожай, и меня на месяц летом отправили к бабушке в Каменец-Подольск, где откармливали мамалыгой, грецкими орехами и молочком.
Окончив 7-й класс, я поехал в Киев поступать в горный техникум, но мамины братья отговорили меня от этой затеи. Погуляв с Толькой по Киеву и поев мороженого, я вернулся в Изяслав продолжать учебу в школе. Основными занятиями в это время были учеба, футбол, чтение литературы, друзья: Валентин Бисовецкий, Вовка Ткачук, Феликс Громович, Витя Ткачук, Толик Каминский, Шурка Черныш; и, конечно, девочки.
Футболом я занимался серьезно, тренировки три раза в неделю, а по воскресеньям – товарищеские матчи с военными или официальные на первенство области. Зрителей собиралось много, я был довольно знаменитой личностью в городе – капитан сборной команды.
Очень любил читать и собирать библиотеку. За время учебы я прочитал от корки до корки все книги районной библиотеки и собрал неплохую свою библиотеку. Бабушка ежемесячно на книги выделяла мне 10 рублей, это были огромные деньги, а книг в продаже было много, и стоили они дешево.
С друзьями у меня были разные отношения: Валентин Бисовецкий был старше меня на год и учился в старшем классе. Он очень хорошо играл в шахматы, научил меня, и мы много играли. Он тоже любил литературу и играл в футбол. После школы он поступил в военно-инженерное авиационное училище, после окончания служил всю жизнь в г. Кубинка под Москвой.
Толик Каминский, Феликс Громович и Витя Ткачук учились со мной в одном классе, домашние задания, особенно по математике, делали вместе у меня дома.
Толик играл в футбол. После окончания школы Толик и Витя поступили в Львовский политехнический институт. Толик на радиофакультет, Витя – на физический. Витя после окончания института работал в г. Томске, там нахватался радиации и рано умер.
Феликс Громович закончил Киевский физкультурный институт, получил распределение в г. Севастополь, где и прожил всю жизнь. Я с женой дважды был у него, отдыхал на море. Были у него и мои дочери с внуками.
Шурка Черныш и Вовка Ткачук учились на класс младше, в одном классе с Ниной.
Черныш после окончания школы поступил учиться в Черновицкий мединститут, после окончания работал врачом и главврачом санатория в Карпатах.
Вовка Ткачук был моим молочным братом. Когда он родился, его родители жили на квартире у моей бабушки, и он спал в моей кроватке вместе со мной, а кормила нас грудью та мама, которая была ближе. После окончания школы он отслужил в армии, а потом до пенсии работал в Донбассе шахтером. Сейчас живет в Изяславе.
Вот с этими друзьями я проводил свое свободное время. Летом, по вечерам, в 22 часа, выходили гулять на пешеходную дорожку ул. Ленина. Дорожка была асфальтирована, длиной метров 200 – 300 и на нее в это же время выходили гулять стайки девочек.
К 23 часам мальчики и девочки разбивались на парочки и начинались провожания и ухаживания.
Так я встретил свою Нинусю, которую знал с детства и которая жила на моей улице через четыре дома, и вдруг оказалась самой красивой, самой любимой и самой желанной.
Мне было 18 лет, а Нине – 16 и училась она в моей школе в 9-м классе.
Окончив в 1951 году 10-й класс и отгуляв на выпускном вечере, я на следующий день уехал в Киев поступать в институт…
Леонид Станишевский (Златоуст)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
