Стремительное и агрессивное наступление цивилизации, помимо прочих вредных последствий, до неузнаваемости изменило лицо земли. Человеку уже не просто негде вдохнуть глоток свежего воздух – современный, изуродованный разрушительным прогрессом пейзаж выглядит совсем не таким, каким видели его предшествующие поколения. И это обстоятельство, несомненно, отрицательно влияет не только на самочувствие наших сограждан, но и на их историческое сознание. Осматривая различные места, которые в древности были прославлены какими-либо памятными событиями, люди, живущие на рубеже третьего тысячелетия, не могут в полной мере ощутить масштабность этих событий и дух эпохи, в которую они происходили – этому мешают некстати вторгающиеся то тут, то там элементы эпохи, когда уважение к истории и созерцание красоты были явно не в чести. Тем не менее, уголки, до которых не смогла добраться бездушная поступь современной цивилизации, еще сохранились – к таким уголкам на Владимирской земле относится живописное озеро Кщара, расположенное за Клязьмой, между Вязниками и Южей. Уникальный уголок нашего края обладает статусом памятника природы, но, несомненно, имеет не меньшее право именоваться и памятником истории – в далеком XVII столетии эти места стали местом действия родного из актов масштабной исторической драмы, в той или иной мере коснувшейся каждого русского человека, известное под названием церковного раскола. Так получилось, что докуметальных свидетельств о происходивших здесь событиях сохранилось весьма немного, а предания, из поколения в поколение передававшиеся жителями окрестных сел, причудливо соединяли в себе правду и вымысел. Единственными же свидетелями реальной картины разыгравшейся здесь некогда драмы, остались зеркальная гладь воды, прибрежная трава да вековые деревья, окаймляющие озеро, которые вот уже несколько столетий являются надежными хранителями тайн, над которыми также в течение длительного времени ломают голову ученые. Но если бы произошло чудо, и эти немые свидетели истории смогли заговорить, то поведали бы немало интересного и захватывающего о тех временах, когда озеро Кщара и его окрестности, и по сей день не избалованные вниманием цивилизации (несомненно, к счастью), были местами гораздо более дикими, чем в наши дни. В ближайших окрестностях в те времена еще не было ни одного крупного города:совсем небольшими слободами были Мстера и Вязники, будущий индустриальный гигант губернии Ковров был самым безвестным селом, возле которого охотились на дикого зверя, фабричные Южа и Камешково и вовсе не появились на свет. Ближайшими крупными городами были Владимир, Суздаль, Шуя, Кинешма, Юрьевец и Гороховец,
Но они отстояли от озера Кщара на сотни верст. Похоже, от самого творения мира в здешнюю непролазную чащу не ступала нога человека, и лишь бурные события XVII столетия, взбудоражившие живший на Руси народ, нарушили покой прежних единственных хозяев озера Кщара – лесных птиц и зверей. В середине столетия появились на его берегах странные, нелюдимые поселенцы, построившие из срубленных вековых деревьев прочные стены, дома и небольшую церквушку – так возник в этой глуши уединенный маленький монастырь – скит. В самом появлении этого скита не было ничего необычного: немало возникало их в это время на Руси. Строились они, чаще всего, заново, а, кроме того, восстанавливались более древние обители, разрушенные либо совсем недавно поляками и литовцами, либо давным-давно, еще татарами. Таким образом, Русь оплакивала жертвы недавнего Смутного времени, утешая многочисленных вдов и сирот, и, вместе с тем, мощный всплеск монастырского строительства и интерес к монашеской жизни в середине 17 в., хотя и гораздо более скромный по сравнению с эпохой Сергия Радонежского, символизировали возврат общества к нравственным ценностям Православия и расцвет укрепившегося через страдания «третьего Рима». Последняя тенденция подтверждалась также рядом важнейших для Руси событий церковно-политического и религиозно-мистического характера – в 1626 г. в Москву была привезена полученная от персидского шаха Аббаса 11 в качестве контрибуции частица Ризы Пресвятой Богородицы, в 1622 г. прославился своим чудом привлекший множество людей список Казанской иконы Божией Матери, хранившийся в Вязниковской слободе, и в том же году завершился жизненный путь блаженного Киприана, долгие годы жившего на небольшом островке на р. Уводь, напротив с. Воскресенского (близ г. Суздаля), известного многочисленными пророчествами и исцелениями больных. Расцвет государства проявился и в сферах сугубо земных – после Смутного времени народ в материальном плане стал жить намного лучше, но старцы северных монастырей и наиболее проницательные и образованные представители аристократии видели в этом скрытую угрозу: сытая и спокойная жизнь способствовала духовному расслаблению народа, заставляла его забыть о Боге и надеяться лишь на свои силы. Отчасти они оказались правы – три мирных десятилетия обернулись потрясениями церковного раскола, и одна из причин этой масштабной смуты крылась в неприятии царившей в обществе чванливой сытости мыслящими аристократами. Они искали своих духовных отцов среди северных монахов-аскетов, оказывая отшельническим скитам немалую материальную поддержку, так, например, в известные своим ревностным аскетизмом Псково-Печерский и Макарьев Желтоводский монастыри потянулись знатные гости, чтобы получить житейский совет и найти духовное утешение. Аскетическое монашество получило мощный толчок к своему развитию, которое, тем не менее, не обошлось без некоторых болезненных крайностей: наряду с привычным и традиционным смиренным аскетизмом, заложенным во времена Сергия Радонежского и его учеников, в многочисленных, основанных в 17 в. отшельнических скитах процветал аскетизм бунтарский, зачастую откровенно невежественный, фанатичный до изуверства. Ярким примером таких отшельников-бунтарей были и таинственные поселенцы на берегах озера Кщара. В отличие от других подробностей их пребывания в здешних лесных краях, история сохранила их имена –«перепоясанный железным поясом дивный Леонид», «строго державший пост Симеон», «всепречудный Яков», «всепрекрасный Прохор». Столь громкие и лестные характеристики были даны отшельникам озера Кщара книжниками-апологетами раскола, и зачастую они явно не соответствовали действительности. Но больше всего славословий было адресовано предводителю таинственных пришельцев Капитону и его верному последователю, наиболее образованному из обитателей скита на озере Кщара – Вавиле. Капитон к моменту прихода в вязниковские леса был старцем весьма преклонных лет – еще в 20-ых гг. он основал Преображенский скит в Вологодских землях, в лесной глуши, в более, чем в ста верстах от старинного городка Тотьмы. Но вскоре он покидает обжитые места, основывая новый скит между с. Данилово (ныне – город, узловая станция на железнодорожной ветке Москва-Вологда) и с. Колесниково.
Близ этого мужского скита, в с. Морозово, Капитон основывает еще один скит – женский, пользуясь благоволением царя Михаила Федоровича Романова. Но скоро отношение высшей власти к Капитону изменилось – причиной тому стал неумеренный аскетизм: старец запрещал своим последователям ослаблять пост даже в крупные праздники, в том числе и в Пасху, что входило в явное противоречие с церковными канонами(Вселенские Соборы определили постящихся в Пасху отлучать от Церкви, видя в этом неуважение к Воскресению Христову). Патриарх Иоасаф 1 приказал поместить Капитона в Спасо-Преображенский монастырь Ярославля под наблюдение опытных духовников с целью исправления, но в Ярославль он не попал, уйдя с горсткой единомышленников на берега озера Кщара. Его сподвижник Вавила был еще более колоритной личностью – он был … иностранцем, не то немцем, не то голландцем, не то католиком, не то лютеранином, более того, учившимся … в Сорбонне, но , по всей видимости, не закончившим курс. Предыстория появления неизвестно как оказавшегося в России европейца в вязниковской глуши похожа на детектив: об обстоятельствах, приведших этого человека на берега озера Кщара, можно с большей или меньшей вероятностью лишь догадываться. Подтолкнуть студента Сорбонны к резкой и, скорее всего, воспринятой его соотечественниками, как сумасшествие, перемене судьбы, мог переживаемой в это время католицизмом острый кризис, последствием которого могли стать гонения, устроенные на будущего вязниковского отшельника его единоверцами за симпатии к Православию или к протестантству. Не менее логичным представляется и иной вариант развития событий: молодой и амбициозный богослов прошел путь, по которому столетием раньше прошел письмоводитель венецианского аристократа Михаил Триволис, вошедший в русскую историю под именем Максима Грека. Попав сначала на Афон, где принял Православие, а затем в Россию, он проявил себя ревностным аскетом и обличителем пороков Ивана Грозного, с его стороны жестоким гонениям. Не исключено, что попавший на Русь с дипломатическими целями Вавила проникся идеями Православия, но столкнулся здесь с кем-нибудь из «ревнителей древнего благочестия», будущих предводителей церковного раскола. Нельзя сбрасывать со счетов и еще одну версию, кажущуюся, на первый взгляд, фантастической, но на поверку оказывающейся не лишенной смысла: потерпев сокрушительное поражение в попытке окатоличивания Руси в 1612 г.
Ватикан, конечно же, не отказался от своих амбициозных планов. Вполне возможно, что Вавила был внедрен на Русь (в этом случае первые два варианта могут выступать в качестве легенды разведчика), чтобы вербовать среди недовольных «господствующей» Церковью сторонников новой унии. В силу обстоятельств правды о появлении на берегах озера Кщара таинственного иностранца мы не узнаем уже никогда – доподлинно известно лишь одно: дополняя харизматичного, но глубоко невежественного Капитона, Вавила стал своеобразным идеологом религиозного движения, действовавшего на берегах озера Кщара, производя своим изворотливым иезуитским умом и поверхностной образованностью огромное впечатление на безграмотных обитателей вязниковских скитов. Их воззрения представляли собой причудливую смесь христианского вероучения с различными, языческими по своему существу и происхождению суевериями. Вавиле уже удалось придать вероучению таинственных пришельцев некоторую привлекательность, привнеся в него странные для русской глубинки элементы как католицизма(иезуитская идея умерщвления плоти), как и протестантства(учение об утрате благодати «никонианским» духовенством, отказ от почитания икон). Именно подобная синкретичность учения Капитона и его последователей, а также то, что он начинал свою деятельность раньше основных событий церковного раскола и независимо от движения «боголюбцев», заставили отмежеваться от него главных предводителей старообрядчества, но обитатели вязниковских скитов имели немало общего с протопопом Аввакумом, Никитой Пустосвятом и иными религиозными бунтарями 17 в. А поэтому борьба со скитами на озере Кщара по своим методам ничем не отличалась от общей борьбы государства и Церкви с расколом, хотя она и началась несколько позже. Уже несколько лет длилась легендарная осада Соловецкого монастыря, но очаг религиозного бунтарства на озере Кщара, расположенном гораздо ближе к Москве, чем Соловки, оставался для властей крепким орешком – отряды стрельцов никак не решались переправиться через Клязьму. Там, в лесах, прятались в кронах густых деревьев соглядатаи Капитона, обитателям лесных скитов были известны здесь даже самые малейшие тропки незваных пришельцев легко могли заманить в западню, а воспитанные Вавилой фанатики готовы были голыми руками порвать их на куски. В окрестных слободах жили люди, сочувствовавшие лесными отшельникам, передававшие на берега озера Кщара известными им одним способами известия о любой грозящей опасности. Но не дремали и власти, начавшие свою борьбу с Капитоном и его последователями с подкупов и арестов сторонников лесных отшельников.
В Вязниках был пойман некий Сенька, подробно рассказавший допрашивавшим его царским дьякам об устройстве лесных скитов и численности их обитателей. Но к штурму цитадели фанатиков власти готовились еще долгих два года – необходим был благоприятный момент для того, чтобы застать отшельников озера Кщара врасплох. В 1667 г. крупный отряд стрельцов ворвался на берега озера , ставшего единственным свидетелем лютой казни Вавилы. Его сожгли здесь, как на его родине сжигали еретиков, без суда и следствия, и воды озера, куда сбросили останки мятежного студента Сорбонны, навсегда скрыли его тайну. Как отрапортовал своему начальству вершивший скорый суд стрелецкий полковник, при штурме лесных скитов был убит и Капитон – старообрядцы до сих пор отрицают это, и в этом они, скорее всего, правы: предводитель таинственных поселенцев к этому времени был настолько стар, что, вероятно, успел умереть задолго до разгрома лесных скитов. Бодрый рапорт стрелецкого полковника о смерти Капитона можно объяснить либо желанием получить более крупное вознаграждение, либо ошибкой – среди обитателей скитов вполне мог оказаться тезка предводителя или человек, назвавшийся его именем ради сохранения жизни, подобно небезызвестному наполеоновскому офицеру, при сдаче в плен на Бородинском поле назвавшемуся именем маршала Мюрата. Но так или иначе, с «горячей точкой» на озере Кщара было покончено с поразительной быстротой и беспощадностью: лесные скиты представляли собой довольно серьезную опасность для государства – к первым, идейным сторонникам учения Капитона, слепо верившим своему вождю, прибавились люди, весьма далекие от религиозных споров о «старых обрядах», зачастую имевшие лихое разбойничье прошлое и озлобленные на власть. Но идеи Капитона еще долго распространялись по округе– чтобы противодействовать им, в вязниковские скиты на переговоры с раскольниками, заручившись поддержкой царя Алексея Михайловича, ездили два видных церковных деятеля– архимандрит Игнатий(Римский-Корсаков, бывший царский стольник, будущий митрополит Тобольский и предок великого композитора) и митрополит Суздальский Иларион, личный духовник царя. Миссия последнего оказалась более успешной: выходец из здешних мест (он был родом из с. Лысково, расположенного по соседству с родными селами Патриарха Никона и протопопа Аввакума), возглавлявший до своего возвышения расположенную неподалеку Флорищеву пустынь, Иларион сумел нащупать нужные струны в душах невежественных мужиков – он убедил их отказаться от чужестранных еретических идей, насажденных Вавилой, и недавние поборники «дивной образованности»студента-недоучки из Сорбонны с извечным русским упрямством были готовы истреблять тех, кто еще сохранял верность его идеям. Митрополит Иларион стал вдохновителем новой, более мягкой политики государства и Церкви по отношению к расколу: он стал инициатором создания широкого полукольца старообрядческих поселений вокруг Москвы – это давало раскольникам определенную свободу, но вместе с тем позволяло государству контролировать каждый их шаг. В этом полукольце отводилось место и скитам на озере Кщара, но наиболее фанатичные последователи Капитона покинули его берега – для них оказался сладок лишь запретный плод. Молва об отчаянных русских бунтарях еще долго бродила по округе, но прошло несколько поколений, и память о бурных событиях, потрясших тишину окрестностей лесного озера, постепенно стало забываться. И вновь воцарилась в потаенном и живописном уголке девственная тишина, словно и не было здесь странных и фанатичных поселенцев. Незаметно пролетели столетия – с этого времени история обходила стороной озеро Кщара, сохранив его для потомков почти неприкосновенным. Но того, что происходило в этом лесном краю, не забыть. И поэтому в плеске воды о прибрежный песок и шуме листвы растущих на берегу озера деревьев слышится треск костра таинственных пришельцев и стук их топоров, резковатая и отрывистая речь Капитона и тягучий иноземный говор Вавилы, монотонное многочасовое чтение молитв и звон стрелецких секир. Это свидетельствует о том, что от озера Кщара, как и от всей древней Владимирской земли, исходит сильнейшее дыхание истории, иногда загадочной, иногда героической, и очень часто трагичной. И для каждого жителя нашего края, несомненно, важным качеством является умение улавливать это дыхание.
А. В. Торопов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
