Сергей Бабурин ...Руцкой, рассчитывая сохранить свои материалы и материалы работы Съезда, которые доказывали непричастность депутатского корпуса и исполнявшего должность президента к кровопролитию и абсолютно мирные позиции защитников конституционного строя, планировал укрыться в одном из посольств и передать эти материалы на Запад. Он убедил сделать то же самое Хасбулатова.

В 16 часов 30 минут состоялось последнее заседание верховного Совета и Съезда народных депутатов. Руслам Имранович Хасбулатов произнес свою прощальную речь. Обращаясь к депутатам и работникам ВС, он охарактеризовал очень коротко трагическую ситуацию, попросил простить за те ошибки, которые, он, очевидно, допускал. После него в порядке законодательной инициативы предложил примять обращение Съезда РФ к гражданам России. Я огласил текст. Смысл этого документа сводится к тому, что народные депутаты, все работники ВС выполнили свои конституционный долг по защите конституционного строя и Конституции России. Что, склоняя головы перед павшими с той и другом стороны, Съезд призывает задуматься над тем, что произошло и сохранить гражданский мир в России. Обращение было принято. К этому моменту защитники и часть сотрудников покинули зал заседаний. Стали выходить депутаты, а вскоре вошла большая группа омоновцев, которые стали выяснять, кто где. Предложили Хасбулатову с охраной, Воронину, мне и еще нескольким депутатам остаться, отдельной группой. В этот момент к стоящему рядом со мной Воронину наклонился его охранник и сказал, что ситуация очень нехорошая, что удаляются из зала посторонние, остается только руководство и не исключено, что здесь может что угодно произойти, а свидетелей потом не будет, и докажи, как в такой ситуация прекратило свое существование руководство Верховного Совета. Воронин тут же повернулся ко мне и сказал: "Сергей Николаевич, уходим!». — А мне пришлось еще вести с собой все молодежное литобъединение, о котором я рассказывал. Мы догнали основную группу, выходившую через первый подъезд. Я шел замыкающим. Ко мне присоединился Владимир Борисович Исаков, и мы выходили последними в этой колонне. Справа и слева стояли цепи омоновцев, которые контролировали наш выход. Неожиданно меня окликнули: «Сергей Николаевич!». — Я приостановился. Ко мне делает шаг один из омоновцев и протягивает руку. Я машинально пожимаю ему руку, а он мне говорит: «Мы вами гордимся».

Я оглянулся на здание парламента — пожар разрастался, посмотрел на ОМОН, посмотрел на многотысячные толпы зевак, стоявших на противоположной стороне Москвы-реки, полностью заполнивших крыши окрестных зданий. Эта гробовая тишина, прерываемая редкими выстрелами, царящая над площадью, и вот эти слова — все это создавало картину чего-то фантасмагорического. Я не знал, что ему ответить... Нас остановили, и около часа мы стояли на лестнице. Первую партию отвезли, и никаких автобусов больше не было. В этот момент подъехал бронетранспортер, а затем появился автобус. Хасбулатов, Руцкой и их охрана оставались еще в здании.

Я повернулся к Воронину и сказал: "Юрий Михайлович, вы хотели вместе с Хасбулатовым в посольство поехать?»

Но Вороним оказался мудрым человеком. Он сказал: «Сергей Николаевич, нам лучше разделиться». — И я убежден, что, если бы он этого не сказал, он бы сейчас сидел в Лефортово и подвергался той же беззаконной процедуре, которой подвергаются сейчас Хасбулатов и другие.

Через некоторое время Хасбулатова с Руцким увезли. Мы думали — в посольство. Потом уже выяснилось, что противоположную сторону. И никакие обещания, данные руководству Верховного Совета, выполнять никто не собирался. Мне пришлось искать шестерых юношей из поэтического объединения, которые пошли за вещами и отстали. Вместе с Исаковым мы вошли внутрь здания, увидели, что там набралась небольшая группа защитников Дома Советов без оружия, там находились и наши коллеги Шашиашвили, Румянцев и Сажи Умалатова. Их не выпускали. Я нашел ребят, их присоединили к той колонне, которая была с нами.

Вскоре стало темнеть. Транспорта никакого так и не было. Раздалась чья-то команда, чтобы колонна двинулась пешком вдоль по набережной. Как бы в сторону метро. Не знаю, кто повел колонну, потому что я шел замыкающим.

Неожиданно нас стали загонять внутрь здания под предлогом того, что тут перестрелка. Нам это сразу не понравилось, мы почувствовали какой-то подвох, но обсуждать что-либо было уже поздно: меня отделили от общей массы защитников Дома Советов и депутатов и сказали, что Бабурина надо расстрелять. Это было сказано прямым текстом, как говорят, не выбирая выражений.

В этот момент обхождение уже перестало быть лояльным, мне доставалось прикладами, и не только прикладами. Я был поставлен лицом к стене, стал решаться вопрос: где меня расстрелять — внутри помещения или вывести наружу; технический вопрос — кто будет, как и что.

Меня спасло несколько обстоятельств: во-первых, разборки со мной начались в присутствии большого количества людей, в том числе двух тележурналистов. Их, конечно, взашей вытолкали из здания, но один из них по рации успел передать, что, кажется, кого-то начинают бить.

В это время ко мне на помощь бросились мой помощник Алексей и депутат Исаков. И началось зверское избиение, сначала тех, кто бросился мне на помощь, а затем всех остальных;

во-вторых, меня выручило то, что два наиболее ретивых карателя, которые жаждали привести в исполнение указание о моей ликвидации, отвлеклись на новую группу задержанных. Завели в помещение несколько человек. Один из них, по мнению омоновцев, был переодетым солдатом, второй, бородатый мужчина лет сорока, был одет в камуфляжную форму. Они начали избивать этих людей. Чудовищный удар прикладом нанесли по позвоночнику бородатому мужчине, и он без сознания сполз на пол. Но один из тех, кто стоял от меня с другой стороны, воспользовавшись этой ситуацией, дал тихо команду двум омоновцам вывести меня и присоединить к остальным. И пока энтузиасты расстрела избивали вновь задержанных, меня вывели из помещения и скомандовали идти в освещенный подъезд. Во дворе почти никого не было. Но чуть в стороне стояла группа работников Верховного Совета, человек пятнадцать. И они стали вдруг взволнованно кричать: «Сергеи Николаевич, не ходите туда. Идите к нам». — Их не остановило даже то, что один из моих конвоиров тут же дал очередь в их сторону из автомата. К счастью, поверх голов, хотя ведь это было во дворе жилого дома, и пули ушли в лучшем случае в стены, за которыми были люди. Я понял, что люди просто так кричать не станут и лучше в этот подъезд не ходить. На свой страх и риск я двинулся в сторону этой группы, но присоединиться к ней мне не дали. Провели через несколько домов, через улицу и привели в полевой штаб своей части.

Там история начала повторяться. Раздались крики: «А, Бабурина задержали! Сейчас мы с ним разберемся».

Командир части, которому доложили в том, что меня привели, дал команду поместить меня в микроавтобус и охранять. Минут через 20 ко мне присоединили депутата из Рязани Любимова, изрядно побитого. И вскоре меня отправили на Петровку 38. Там не знали, как с нами быть, потому что привезли двух членов Верховного Совета. Поступило указание поместить нас в камеру. У нас изъяли все вещи, которые были. Мне повезло больше, чем моим коллегам. У них вещи изымались, и все было утрачено. Многое ценное с них было просто снято. Мне же все было возвращено.

Через сутки, вечером 5 октября, нам показали официальное постановление о нашем освобождении, принесли извинения за незаконное задержание.

Когда я уже был дома, убедился, что правильно поступил, когда не пошел в упомянутый подъезд. В этом подъезде был просто пыточный конвейер. На входе отбирались все ценные вещи, мужчин раздевали до пояса, как минимум, и начиналось избиение. Там были чудовищным образом избиты Исаков, депутат Донков, который сорок лет прослужил в органах внутренних дел, дослужился до генерала, но отказался признать конституционность действий Ельцына и остался в парламенте.

Страшно избивали депутата Шашиашвили. Его спасло то, что, когда его швырнули на землю, стали пинать ногами и бить прикладами, то женщины, которых тоже избивали, подняли такой страшный крик, что это немного остановило пыл истязателей. В этом же подъезде, точнее, около него, расстреливали членов Союза офицеров. Вначале избивали, а потом выводили из подъезда и стреляли. Ситуация там была очень мрачной. Похожая картина была и а других местах вокруг Дома Советов.

Особенно много жертв, по нашим данным, было в двадцатом подъезде и около стадиона, за Домом Советов.

Первых убитых я увидел еще утром, в палаточном городке, они лежали расстрелянными прямо у палаток. Огонь по защитникам парламента открыли без предупреждения, и они погибли, еще не поняв, что происходит.

Огромную помощь защитникам парламента оказали жители соседних домов, которые прятали их в квартирах на всю ночь, а утром помогали выбраться к метро. В одной из квартир провел ночь и Ю.М. Воронин. Горячева, Гарифуллина, другие женщины тоже были укрыты в таких квартирах.

....Последствия, государственного переворота могут исчисляться в неизмеримых моральных утратах, в утрате российской государственности, но, прежде всего, нужно говорить о прямых человеческих жертвах, количество которых официально не известно сейчас никому.

Я предполагаю, что даже те, кто вывозил трупы из Дома Советов, вряд ли достоверно знают, сколько их там было. Да перед ними и не ставилось такой задачи. Конечно, и журналисты, и политики были обеспокоены тем, что сразу после завершения штурма здание парламента было изолировано от внешнего мира, и никто не знал, что там происходит. В течение нескольких дней тела погибших оставались в Доме Советов. Парадокс в том, что к числу жертв официально относили только тех, кто погиб на улице.

В этом во всем есть нечто странное. Даже те цифры, которые назывались генералом Волкогоновым, западной прессой — 500, 600, а затем даже 900 человек, сейчас стремительно дезавуируются. А иначе получается, что с «миротворческой» президентской стороны, штурмовавшей парламент, погибло, кажется, 17 человек. С другой стороны — неисчислимо больше. В чем трудность установления количества погибших? Если можно как-то выявить количество погибших москвичей — родственники их разыскивают, пытаются опознать, то сказать, сколько погибло иногородних — просто невозможно: многие приехали на защиту парламента негласно.

Убежден, что подлинная цифре не станет известна никогда.

Сергей Бабурин

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"