Выступление на секции XIX Всемирного Русского Народного Собора «Музыкальная народная культура Святой Руси»
Сегодня стало очевидно, что общество, проникнутое идеей секуляризации, с течением времени утратило способность к многомерному восприятию истории, к адекватному пониманию русской культуры. Глобализирующийся мир пронизан деструктивными процессами и негативными тенденциями, которые стали его отличительной чертой и одним из главных признаков современности.
Политико-экономический проект новой государственности не может быть успешным без его наполнения культурным содержанием, без обращения к исторической памяти и восстановления утраченных традиций. Новая цивилизационная стратегия выживания, несомненно, связана с необходимостью кардинального уточнения ценностных установок современного человека. Движение к этой цели может эффективно развёртываться лишь при условии глубокого осознания всеми слоями общества непреходящей роли исконных ценностей русской культуры, её великих традиций и тысячелетнего духовного опыта. Человечество подошло к особому пределу, и созерцает возможные сценарии катастроф: экологический, демографический, экономический, социокультурный, и в то же время, игнорируя очевидность, ищет выход, в новом вавилонском проекте, в котором нет места национальным государствам, культурным и религиозным различиям и любой самобытности.
Современная цивилизация, отличительной чертой которой являются технические достижения, во многом утратила связь с миром сакрального и уже тяготится и даже преодолевает как препятствие целостного духовно-сориентированного человека. Представители этой лжецивилизации, так называемого золотого миллиарда убеждены в своём мессианском превосходстве и не согласные в их глазах, как минимум, на подозрении. Такая асимметрия стала уже нормативной. Только усомнившись в правоте апологетов нового мироустройства, мы можем всерьез вернуться к ответственному обсуждению исторических судеб человечества и возможности сохранения традиционного культурного многообразия. В сложившейся ситуации необходимо рассмотреть и учесть неповторимое своеобразие мировых культур, услышать, пусть тихие, но отчётливые голоса их самобытных выразителей.
В свое время А. Панарин предупреждал, что политические элиты в решении мировых проблем обратятся к социал-дарвинизму, от которого как мы помним, воздержались даже красные комиссары.
Многие устойчивые иллюзии прежних времен, такие как вера в бесконечный прогресс, всеобщее благоденствие и прочие современные мифы, утратили свою привлекательность и силу. Антропологический кризис, который обозначился в современной цивилизации, может быть разрешён лишь в том случае, если мы индивидуализму и техноэкономическому центризму современной западной культуры противопоставим новую – духовную перспективу. Только человек, совершивший, по меткому замечанию Н. Бердяева, прорыв в трансцендентное, может осмыслить подлинные, а не мнимые границы человеческого как такового [1, с. 206].
Переход от глубинно-осмысленного бытия к философии потребления в первую очередь связан с утратой чувства священного. Из повседневной жизни современного человека исчезли высшие начала: священные тексты, символы и знаки. Но, как и у всякого заменителя, их ложная жизнь коротка. Лукавые попытки имитировать священное и покрывать глянцем суррогаты, выдавая их за нечто подлинное, к сожалению стали чем-то естественным и «нормальным». И только нескончаемые мерцания, постоянно меняющих друг друга картинок имитируют иллюзию жизни. Из поврежденного «бытия» рождается отчуждение, деструктивность, расслабление воли и чувства подлинного. И все это происходит на фоне ускоряющегося темпа жизни: современный человек всегда на несколько шагов впереди себя, реального времени и стало быть вне священного ритма и мелодий великой Традиции, и от этого неизбежно наступает аритмия, чувство тревожного присутствия чего-то ужасного, неизбежного, что взрывает человека изнутри, отменяет разумные целеположения, вызывает синдром ,,уходящего поезда”. Это уже пространство постмодерна, в рамках которого находится современная культура, ярким проявлением чего является принципиально новый, не приемлющий однозначных определений взгляд на мир и в то же время такая система, которая, несмотря на всю свою сложность и многообразие, по принципиальным соображениям не имеет смыслообразующего центра.
Анализируя состояние современного мира, необходимо трезво и адекватно понимать дух эпохи, её соблазны и опасности. Церковные лидеры и выдающиеся деятели культуры постоянно напоминают о необходимости возрождения русской национальной культуры, рождающейся из православной традиции, целью которой является преображение и обновление человеческой личности, утверждение в человеке человеческого.
Византийская цивилизация до сих пор является той реальностью, в которую погружены наши исторические корни. Как известно, её центром было тринитарное богословие. Как много позже справедливо заметит А. Хомяков, каков догмат о Пресвятой Троице, такова и культура [2]. В отличие от других христианских конфессий, восточные христиане именовали себя православными, тем самым, делая акцент не на догматическом вероучении (хотя этому придавалось чрезвычайное значение), а на правильном прославлении Бога – Православии. Религиозная энергия, душевный пафос сосредотачивались на прославлении Бога, явившего себя людям. Именно поэтому наибольших высот византийский гений достиг не только в богословии, но и в архитектуре, иконописи и богослужебном пении.
Без сомнения, византийские духовные принципы и культивируемые из века в век ценности помогли появиться на свет другим национальным культурам, раскрыться во многом непохожим, но объединённым одной сверх идеей народам в неповторимом по красоте и гармоничном по сложности ансамбле. В полной мере эта традиция перенесена и на славянскую почву, блестяще усвоена и преломлена национальным гением.
Христианство явилось возвышенной формой организации человеческого духа, вобрав в себя религиозные импульсы иудеев, философскую широту и ясность мысли греков, организационную мудрость римлян. ,,Христианская церковь оказалась способной соединить даже самое противоречивое, вобрать в себя все идеалы, считавшиеся до той поры наиболее высокими и надёжно хранить их в виде нерушимой традиции” [3, с. 82]. Христианская вера и православная Церковь попыталась создать уникальную цивилизацию, способную вместить всемирно-исторический смысл.
Культурно-исторический тип, по Н. Данилевскому не передаётся народам другого типа эволюционным путём. Цивилизация развивается ступенчатым образом. Первое и главное, на что она опирается является культ, как “совокупность физических, чувственно воспринимаемых действий, в основном коллективных, которые раскрывают для их участников и наблюдателей содержание соответствующей религиозной догматики” [4, с. 99]. Цель культа – приблизить мир божественный к человеческому. На следующем этапе в этот процесс активно включается культура, которая необходима для нормального функционирования любого общества. Сокровенное внутреннее ядро культурно-исторического типа – это совместное, коллективное мироощущение людей, их жизненные ценности, которые координируют и влияют на их поступки. Эту миссию выполняет культура, формируя нравственную чистоту общества, но сама она при этом порождается религией.
С первого века нашей эры начинает интенсивно развиваться христианская Церковь. У неё с каждым столетием становится всё больше и больше последователей, пока сам император Константин не объявил себя ,,Внешним епископом” на созванном им I Вселенском соборе. Перед смертью он принял крещение и с этого момента можно считать, что Римская империя воцерковилась. Отныне христианство не ставилось под сомнение законной властью, исключая Юлиана Отступника, и официально не преследовалось. Последовали долгие столетия догматического творчества на Вселенских соборах, и напряжённая борьба с возникающими ересями, какие порой захватывали собою умы императоров и патриархов, сотрясая всю Империю. Именно в этот период зарождается то, что впоследствии будет названо Византийской цивилизацией. Её достижения в философии, богословии и искусстве стали фундаментом современной восточной православной цивилизации.
Православие, греко-византийцами развитое имеет для России культурно-государственное значение, просветительное, обособляющее и утверждающее. К. Леонтьев позволял себе делать больший акцент на византинизм России, чем на её славянство, указывая на то, что наше культурно-национальное сознание ,,примет более правильное и добросовестное направление” [5].
Согласно древнерусской летописи, отобразившей устное предание народа, когда князь Владимир выбирал веру для своего народа, Византия переживала высшую точку своего развития – Константинополь был центром христианского мира. Послы великого Владимира были потрясены богослужением в храме святой Софии и главным потрясением было эстетическое переживание – то, как прославлялся Бог в Византии.
Если раньше славяне совершали набеги на ромейское царство – искали военных побед, то сейчас они были сами сокрушены великолепием и неотразимой красотой византийской культуры. Их сердца были покорены нравственной силой и совершенством форм. Письменностью и основными философскими, богословскими представлениями славяне были обязаны исключительно Византии. В полной мере это относится и к опыту святости, жизни по евангельским законам. Наши предки оказались чрезвычайно одарёнными учениками и уже через некоторое время заговорили своим самобытным языком. Достаточно указать на текст митрополита Иллариона: ,,Слово о законе и благодати”, где звучит самостоятельная, а не подражательная мысль. Автор бесстрашно поднимает сложные философско-богословские проблемы. В Киевской Руси, утверждает Г. Федотов, появляется новый тип святости в лице благоверных князей Бориса и Глеба, которые пострадали не за исповедование веры, а за исполнение евангельской заповеди [6]. Такой вид подвига для византийцев был нов и пожелание славян их канонизировать вызвало недоумение. Но славянская душа, обращённая ко Христу, сумела различить в подвиге святых князей особый священный смысл. Происходило быстрое взросление славян, которое помогало дару ученичества, – с лёгкостью и благодарностью впитывать всё лучшее из великого наследия ромеев и при этом сохранять свои национальные самобытные черты, свой национальный характер.
После падения Константинополя в 1453 году церковный корабль переместился в далёкие славянские земли. В своём поражении византийцы не видели ничего, кроме поражения, и падение империи переживали, как последнюю, выходящую за пределы понимания, катастрофу. Менее всего они представляли, что их эстафету, римскую преемственность, возьмёт на себя Московское царство. Надо сказать, что и в православной Москве падение Константинополя восприняли с великой тревогой. Канонически совестливые московиты, принимавшие своих митрополитов из Царьграда, не мыслили на тот момент себя самодостаточными и самостоятельными. Да и устремления такого не испытывали. Но падение второго Рима заставило их очнуться и осознать своё абсолютное одиночество в этом мире. Другого православного царства, не покорённого иноверцами, в мире не было. Трагические события на востоке заставили московских князей по-новому осмыслить своё положение в мире и главное – свою ответственность за судьбы Церкви и государства. Это переживалось не как радостное приобретение, нe как новая возможность заявить о себе в мире, но, напротив, как трагическое обстоятельство, потрясшее основы жизни и заставившее выйти на новое ответственное служение.
Московский государь называл себя самодержцем, так как держал в своих руках власть и никому не платил дани. Но в церковно-каноническом отношении русские безропотно принимали греческих митрополитов или, предлагая свои кандидатуры, принимали постановления в Царьграде. И только в связи с трагическими обстоятельствами Ферраро-Флорентийской унии они были вынуждены выгнать греческого митрополита Исидора, покорившегося католическому Риму. Происшедшее во Флоренции в буквальном смысле потрясло русских людей. В полном недоумении они хранили молчание несколько дней, пока князь Иван Калита, первым пришедший в себя, не изгнал из пределов московского княжества лже-митрополита.
С предельным напряжением духовных сил Московская Русь осознала свою единственность во всём мире, а также ответственность за принятую эстафету. И это осознание происходило в контексте бурноменяющегося мира, внутренних и внешних вызовов. С приходом Петра I, которого А. Панарин называет ,,наш первый державный западник”, эта эстафета была предана забвению [7, с. 9]. Православие становилось синодальным, а чистота византийского опыта теряла свою очевидность в исторической перспективе. Реформы Петра потрясли Церковь и её каноны. Через возникшие трещины в каноническом сознании стали проникать католические, а чаще протестанские богословские идеи. Догматы оставались прежними, а пластика христианской жизни стремительно менялась. Освобождение от западного влияния, возвращение к великому опыту Византии, осознание самоценности своей духовной традиции, возрождение Православия начинает обретать зримые черты лишь в XX веке. В это время появляются выдающиеся ученые и философы, подготовившие высокое богословское и мистическое возрождение нашей Церкви. Сегодня эти люди находятся в центре нашей национальной культуры. Все эти обстоятельства неотвратимо подталкивали русское сознание к новым рубежам, принуждали их осознавать своё особое положение в мире и формировали их особую идентичность. Без сомнения, Церкви, православному вероучению принадлежит первенство в формировании русской идентичности, но нельзя оставить без внимания территориально-географические особенности ландшафта, которые в значительной мере повлияли на формирование восточно-славянского типа личности, образа жизни и мироощущения. Православная цивилизация гармонично соединяет локальное и универсальное, но при этом имеет устойчивое тяготение к сакральному. А. Панарин по этому поводу пишет: ,,Само православие, унаследованное от Византии, без привязки к русскому космическому пространству, не смогло бы дать столь мощного импульса, что его хватило на всю континентальную Евразию” [7, с. 148]. Следовательно, православная цивилизация организуется не развитостью сетевых коммуникаций, но единством духовного импульса – это православный космизм, который объясняет поэтику русской души. Человек, привязанный к социальной топографии, мыслит, как правило, эмпирически, а не символически, так как ему трудно распознавать знаки другой реальности. Христианство, как религия, исторически открывает нам темпоральный и временный характер истории, которая в определённый момент переходит из категории исторической в метаисторическую.
Таким образом, влияние византийской цивилизации золотой нитью прошло через русскую душу, оплодотворило высшим смыслом народную традицию и стало сокровенным центром национальной души. Именно поэтому русский гений, сохраняя родовые черты, национальную самобытность, смог заговорить на языке вселенского православия. Великий опыт Византии и на сегодня остаётся существенно важным, живым, не учитывая который остаётся опасность совершить исторические ошибки.
Литература:
1. Бердяев Н. А. Диалектика божественного и человеческого / Н. А. Бердяев. – Харьков: Фолио, 2003. – с. 620.
2. Хомяков А. С. Церковь одна / А. С. Хомяков. – М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский ин-т, 2001. – с. 251.
3. Ясперс К. Смысл и назначении истории / К. Ясперс. – М.: Мысль, 1992. – с. 328.
4. Тростников В. Православная цивилизация: исторические корни и отличительтные черты / В. Тростников. – Издат. дом Н. Михалкова „Сибирский цирюльник”. – М., 2004. – с. 273.
5. Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство / Константин Леонтьев. М.: Эксмо, 2007. – с. 896.
6. Федотов Г. Святые Древней Руси / Г. Федотов. – М.: АСТ, 2003. – с. 700.
7. Панарин А. С. Православная цивилизация в глобальном мире / А. С. Панарин. – М.: Эксмо, 2003. – с. 541.
Анна Ерзаулова, кандидат культурологи
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
