Вторая Отечественная: русская литература и Первая мировая война
Доклад на выездном секретариате Союза писателей России «За Веру и Отечество», посвященного литературе о Великой войне 1914-1918 гг., подвигу и миссии защитника Отечества 27 апреля 2014 года в Вязьме
Несмотря на то, что годы господства официальной государственной историографии давно миновали, современное восприятие проблемы первой мировой войны в России мало отличается от точки зрения, негласно господствовавшей в период социализма. Одна из величайших трагедий человечества по-прежнему воспринимается неискушенным как некий пролог к последующим событиям русской истории, имеющий второстепенное значение в сравнении с революциями и гражданской войной, определившими ход исторического развития России на протяжении всего двадцатого века.
Война, совершенно официально именовавшаяся в Российской империи, как «Великая отечественная» или «Великая» постепенно обрела усилиями пропаганды статус сначала «германской», а позже и вовсе «империалистической», что осознанно дистанцировало ее в сознании от реалий социализма, и переводило благородные патриотические мотивы в плоскость «империалистических амбиций».
Особый трагизм исторических обстоятельств этой войны именно для России сформулировал некогда Уинстон Черчилль:
«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Её корабль пошёл ко дну, когда гавань была в виду. Она уже претерпела бурю, когда всё обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Самоотверженный порыв русских армий, спасший Париж в 1914 году; преодоление мучительного безснарядного отступления; медленное восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 года непобедимой, более сильной, чем когда-либо. Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями.»
Первая мировая принесла человечеству все те кошмары, о которых люди не знали ранее, и которые преследуют нас по сей день: первый геноцид (армян в османской империи и русин в Австро-Венгрии), первое оружие массового поражения (газовые атаки), первые танки и самолеты – многие не раз называли эту войну «кровавым прологом» XX cтолетия.
И на этом фоне особенно странно выглядит то, что великая русская литература, переживавшая в начале века эпоху подлинного Ренессанса, не оставила нам эпических свидетельств Великой войны. Какие произведения на тему первой мировой навскидку перечислит даже начитанный студент-филолог? «Хождение по мукам» и «Тихий Дон». Несмотря на то, что в этих произведениях тема Первой мировой затронута лишь частично, абсолютно в русле упомянутой выше концепции взгляда на эту войну исключительно как пролога к последующим событиям.
«Холодная осень» и «В Париже» Бунина, «Белая гвардия» Булгакова – это лишь оттенки и отголоски Великой войны, некий фон, вспоминаемый участниками событий, не передающий ни настроения, ни духа эпохи.
Парадоксально, но страна великой литературы, нынешняя Россия зачастую формирует свое представление о Первой Мировой по зарубежным произведениям – «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека или «На западном фронте без перемен» Ремарка, дух которых, мягко говоря отличается от духа русской литературы и русского взгляда на воинский подвиг.
Особняком стоят прекрасные военно-исторические романы Валентина Пикуля «Моонзунд» и «Честь имею» или «Брусиловский прорыв» Сергеева-Ценского , однако в силу жанровых особенностей они представляют скорее беллетризированое описание исторических событий, а не художественные произведения в чистом виде .
Циклом произведений, напрямую не затрагивающих военных реалий, но, тем не менее, замеченными всеми исследователями стали «Суровые дни» Ивана Шмелева. О них замечательно высказался в одноименной рецензии современник автора Леонид Андреев: «Если англичанин Уэллс отозвался на мировые Содом и Гоморру устами и сердцем мыслителя и переоценщика культурных ценностей, то великое мужицкое царство российское, всколыхнутое (Первой мировой) войной, должно было дать иные отзвуки. И эти отзвуки, тяжёлые и скорбные, невнятные и глубокие, как первые слова пробуждения, — чутко уловил и передал Ив. Шмелёв, правдивейший из русских писателей. Правдив он как на исповеди, правдив торжественно и просто, как в предсмертный час. Кто ещё умеет плакать над книгой, тот не может не заплакать над многими страницами «Суровых дней».
Чуть ниже Андреев так оценивает «Суровые дни»:
«С легкой руки надменных "новозападников" наших мужик попал в хамы и безнадежные эфиопы. Нежно и любовно, трепетно и чутко, как верующий к ранам Христовым, подошел Ив. Шмелев к этому "эфиопу" и новой красотой озарил его лапти и зипуны, бороды и морщины, его трудовой пот, перемешанный с неприметными для барских глаз стыдливыми слезами.
Нет на этом мужике сусальной позолоты прекраснодушного народничества, ничего он не пророчествует и не вещает вдаль, но в чистой правде души своей стоит он как вечный укор несправедливости и злу, как великая надежда на будущее: дурные пастыри, взгляните! Дурные пастыри - учитесь!»
Подобный, народный взгляд на войну проявился и в цикле Алексея Ремизова «За святую Русь», изданном в 1915 году издательством журнала «Отечество» с весьма выразительным прологом о трех свечах, третья из которых «страсной огонь в сердце святой Руси милосердной, скорбеющей за весь мир».
Почти все писатели эпохи так или иначе откликнулись на события войны. На ее фронтах войны в качестве военных корреспондентов находились В. Брюсов, В. Горянский, И. Жилкин, Н. Каржанский, С. Кондурушкин, Ф. Крюков, В. Муйжель, А. Толстой, Е. Чириков и другие.
В военные годы появились первые литературные и публицистические опыты Валентина Катаева и Михалиа Пришвина Не только труды огромного количества неизвестных авторов ныне незаслуженно позабыты. До сих пор малоизвестны и малоизучены работы Л. Андреева, М. Волошина, 3. Гиппиус, М. Горького и Д. Мережковского.
Исследуя мощный пласт русской литературы, прямо или косвенно связанной с Первой мировой, очевидным становится осознание факта, отмеченного многими исследователями. Русская литература о «Второй Отечественной» не ограничивалась во внутренней установкой «приятия» или «неприятия» войны, как это было принято считать в советском литературоведении вплоть до конца 80-х годов.
1914 год характеризовался всплеском патриотических эмоций и интеллектуальных рассуждений, 1915 – осознанием масштаба трагедии и затяжного характера военных действий. 1916 запечатлелся на страницах произведений русских поэтов и писателей как год отчетливой угрозы поражения. Каждый из периодов отразил общественные настроения и отношения к войне в кругах прежде всего творческой интеллигенции.
Впрочем, подлинный дух и настрой Великой войны, отображенный в литературе, лучше рассмотреть на примере русской поэзии, концентрированно передающий прежде всего эмоциональную составляющую.
И здесь уместно вспомнить, прежде всего, военный цикл Николая Гумилева, добровольно отправившегося на войну добровольцем («охотником») в действующую армию и направленного вместе с другими «охотниками» на обучение кавалерийской службе в Новгород. Забегая вперед, скажем, что эту войну он закончит в звании прапорщика и с двумя Георгиевским крестами, участвуя в тяжелейших боях и сражениях в кавалерийских полках русской армии.
Исследователи творчества Гумилева отмечают тенденцию считать его стихи военного цикла «агитками». В частности Юрий Зобнин пишет, что этого взгляда придерживались В. Саянов, А. Волков, О. Цехновицера.. «Причем В. Саянов, - пишет автор - например, очень высоко оценивал творчество Гумилёва в целом, но делал исключение именно для военного цикла, который казался ему написанным под воздействием официальной пропаганды, чуть ли не «на заказ».
В опровержение этого аргумента автор исследования приводит действительные агитки того времени. К примеру, такие:
Немецкие свиньи попали впросак,
Наткнулися больно на русский кулак,
От боли и злости завыли,
В навоз свои морды зарыли
Или вариант Владимира Маяковского:
С криком «Дейчланд юбер аллес!»
Немцы с поля убирались.
Даже более утонченные по форме стихотворения Сологуба выглядят не очень убедительными и прочувствованными по содержанию:
На начинающего Бог!
Его кулак в броне железной,
Но разобьется он над бездной
Об наш незыблемый чертог
Хотя есть у него и более примитивные варианты, в незатейливом стиле советских авторов:
Да здравствует Россия
Великая страна
Да здравствует Россия
Да славится она!
В сравнении с этими стихами, стизхи Гумилева, как минимум странно считать заказной агитацией. Абсолютным контрастом подобным восторгам звучит его стихотворение «Сестре милосердия».
Нет, не думайте, дорогая,
О сплетеньи мышц и костей,
О святой работе, о долге…
Это сказки для детей.
Под попреки санитаров
И томительный бой часов
Сам собой поправится воин,
Если дух его здоров.
И вы верьте в здоровье духа,
В молньеносный его полет,
Он от Вильны до самой Вены
Неуклонно нас доведет.
О подругах в серьгах и кольцах,
Обольстительных вдвойне
От духов и притираний,
Вспоминаем мы на войне.
И мечтаем мы о подругах,
Что проходят сквозь нашу тьму
С пляской, музыкой и пеньем
Золотой дорогой муз.
Говорим об англичанке,
Песней славшей мужчин на бой
И поцеловавшей воина
Пред восторженной толпой.
Эта девушка с открытой сцены,
Нарумянена, одета в шелк,
Лучше всех сестер милосердия
Поняла свой юный долг.
И мечтаю я, чтоб сказали
О России, стране равнин:
— Вот страна прекраснейших женщин
И отважнейших мужчин.
Это искренний, честный посыл лирического героя, лишенный притворного пафоса, не страдающий излишними и пустыми внутренними славословиями. Откровенный разговор о войне с понятными ценностями – спустя сорок лет, на другой войне, именно такими, не боевыми, не парадными и не воинственными реалиями возьмут читателя за душу, Александр Твардовский и Михаил Исаковский, заговорив о войне без ложного патетизма и приторного энтузиазма.
Но концентрация духа первой мировой, ощущение подлинно русской Отечественной войны достигают пика в знаменитом «Наступлении» Гумилева:
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
Здесь нет ничего из установок официального манифеста об объявлении войны Германии, ставшего, по мнению исследователей, официальной идеологической базой и основанием для всей агитационной работы в годы войны. Здесь нет ни «сусальной позолоты прекраснодушного народничества», о которой писал Андреев, ни грубого пролетарского напора Маяковского, ни витиевато пустого символизма Сологуба. Это стихотворение идет вразрез с формальными установками, но здесь точно передан дух и ощущение, с которым вступил на поле мировой брани русский солдат.
Манифест об объявлении войны 1914 года. Это очень емкий и образный документ. Он очень точно передает дух времени, он крайне наглядно передает атмосферу времени. Сегодня мы с вами переживаем стадию крайнего политического обострения, крайней поляризации – а потому, возможно, мы можем лучше многих других отчетливо почувствовать атмосферу, в которой ушли на фронт Гумилев и Брюсов, в которой простился с любимой герой бунинской «Холодной осени».
Реалии современной политической жизни близки тому напряжению, которое царило в обществе ровно сто лет назад, летом 1914. Представьте себе, какие бы чувства испытывали Вы сами, если бы официальные власти обратились к вам с такими словами:
«Ныне Австро-Венгрия, первая зачинщица мировой смуты, обнажившая посреди глубокого мира меч против слабейшей Сербии, сбросила с себя личину и объявила войну не раз спасавшей её России.
Силы неприятеля умножаются: против России и всего славянства ополчились обе могущественные немецкие державы.Но с удвоенной силой растёт навстречу им справедливый гнев мирных народов и с несокрушимою твёрдостью встанет перед врагом вызванная им на брань Россия, верная славным преданиям своего прошлого.
Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мировой славы подняли Мы оружие,но, ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой Нашей Империи, боремся за правое дело. В предстоящей войне народов Мы не одни: вместе с нами встали доблестные союзники Наши, также вынужденные прибегнуть к силе оружия, дабы устранить, наконец, вечную угрозу германских держав общему миру и спокойствию. Да благословит Господь Вседержитель Наше и союзное Нам оружие, и да поднимется вся Россия на ратный подвиг с жезлом в руках, с крестом в сердце».
Анна Евтихиева, преподаватель МГУ
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
