Корреспондент советско-индийского женского журнала «Диалог» Владимир СМЫК в 1987 году, в преддверии празднования 1000-летия Крещения Руси встретился с известным литературоведом и историком Вадимом КОЖИНОВЫМ, чтобы поговорить о значении личности и деятельности Киевской святой равноапостольной великой княгини Ольги, много потрудившейся во славу Божию, установив христианство государственной религией Киевской Руси. В результате беседы родился предлагаемый читателям «Русского воскресения» очерк.
«Ты же с бабкою твоею Ольгой принес крест из Нового Иерусалима, града Константина, по всей земле поставил и утвердил веру». Так первый русский митрополит Иларион, автор одного из древнейших литературных памятников Руси — «Слова о законе и благодати», в середине XI века говорит о киевском князе Владимире, напоминая о двух событиях — крещении Руси, совершившемся 1000 лет назад, и принятии христианства Ольгой Киевской, которое произошло не позднее 957 года.
Нетрудно предположить, что Иларион произносил свое «Слово» при большом стечении народа в храме, где был погребен великий князь. Этой проповедью начал формироваться ЦЕРКОВНО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ образ киевской княгини Ольги, определен масштаб личности, без сомнения, замечательной женщины русской истории: она приравнена к своему великому внуку (хотя единичный факт принятия ею новой веры, казалось бы, несопоставим с крещением всей Руси). Иларион обозначил тенденцию, которая затем не только не потеряется, но получит каноническое содержание: русская церковь прославляет Владимира и Ольгу одинаковым эпитетом «равноапостольные». На иконе васнецовского письма через 800 лет после Илариона она поставлена опять-таки рядом с великим князем Владимиром.
Есть Ольга церковного предания. Есть Ольга ПРЕДАНИЯ НАРОДНОГО: прекрасная псковитянка, так полюбившаяся юному князю Игорю, что он предпочел ее, безродную, знатным невестам; вдова, которая с поистине великокняжеским размахом отомстила древлянам (убившим Игоря, когда он второй раз пришел на земли этого племени собирать дань): притворно согласясь выйти замуж за князя древлян Мала, она сбросила первых его послов в ров, вторых сожгла в бане, а 5 тысяч самых именитых опоила хмельным медом на тризне по Игорю, и воины зарезали их, спящих вокруг могилы ее мужа. Конечно, здесь явно нарастает фантастический элемент. Количеству сановников древлянского князя позавидовал бы и византийский император — насчитывалось ли столько всех жителей в древлянском Коростене? Ольга здесь явно превращается в героиню фольклора (например, ситуация с баней, которую накаляют докрасна, чтобы сжечь моющихся в ней гостей, встречается в русской сказке о Василисе Премудрой).
Особенно примечателен в этом отношении наиболее известный последний акт ее мести, «выдумка», делающая «честь народному остроумию русских», по замечанию Карамзина: вдова Игоря попросила у древлян легкую дань (по голубю и три воробья с каждого двора в Коростене), приказала привязать к птицам зажженный трут, и они, полетев назад в свои гнезда, сожгли деревянный город.
Конечно же, и этот сюжет, где киевская княгиня не уступит хитроумному победителю Трои Одиссею,— легенда. Но ведь не всякое событие и не всякий человек могут стать легендарными. Ольге легенда по плечу, она ее достойна, и пусть нас не смущает жестокость предания: месть вдовы за убитого — тем более князя — вполне вписывалась в рамки языческой этики. Кстати, Ольга, принимающая крещение, рождающаяся заново в соответствии с христианской догматикой, перестает быть жестокой, но остается в народном предании женщиной, превосходящей умом всех, в том числе славившегося своей ученостью византийского монарха Константина Багрянородного. Пораженный красотой княгини, он просит ее руки. Тогда Ольга прибегает к хитрости, теперь уже грациозной: она просит императора стать ее крестным отцом. Монарх соглашается. Таинство совершается, но Константин больше не может претендовать на нее: христианский канон не допускает, чтобы крестница и крестный состояли в браке. Эти обстоятельства — фольклорная орнаментовка реального факта крещения: Константин Багрянородный был женат, и императрица присутствовала на приеме в честь высокой гостьи. А ум и проницательность Ольги делали легенду достаточно правдоподобной.
«Когда бы закон греческий не был лучше других, то бабка твоя Ольга, мудрейшая всех людей, не вздумала бы принять его» — так, по свидетельству Нестора, одобрили старцы выбор великого князя Владимира, когда он склонился к тому, чтобы принять христианство по обряду греческой церкви. В этом эпизоде Ольга предстает перед нами не канонизированная, не легендарная, а УВИДЕННАЯ СОВРЕМЕННИКАМИ, и примечательно: в этом свидетельстве она поставлена рядом с Владимиром (как эталон мудрости). Таким образом, Ольга церковно-литературного предания, равная Владимиру, и мудрая Ольга народной легенды не противоречат тому образу великой киевской княгини, какой сложился у ее современников.
А какова киевская княгиня В ГЛАЗАХ ИСТОРИКОВ? Здесь, к сожалению, придется признать: отечественная историческая наука в долгу перед этой великой женщиной. Серьезных исследований о ней долгое время практически не было. К нашему стыду, за рубежом Ольге в последние годы посвящено больше работ, чем в ее отечестве, и есть среди них замечательные. У нас же исторический образ княгини застыл и остался на уровне устаревших представлений. Вульгарные историки представляли ее княжение как некий промежуточный этап между периодом создания древнерусского государства и его расцветом. Ольга заполняла собой вакуум власти, образовавшийся после гибели Игоря. То, что княгиня была возвышена церковью и причислена к лику святых, вызывало в них невольное или сознательное стремление принизить образ Ольги, приуменьшить масштаб сделанного этой женщиной.
Справедливости ради следует сказать, что в годы войны нашим крупнейшим историком Михаилом Николаевичем Тихомировым написано неоконченное, к сожалению, исследование об Ольге, опубликованное уже после его смерти. Но эта работа преследовала цели скорее популяризаторские и ставила задачу собрать максимум сведений об этой великой женщине.
Правда, в последние годы ситуация стала меняться. Появился целый ряд интересных работ — видного византолога Г. Г. Литаврина, специалиста по связям Древней Руси с Востоком Т. М. Калининой и других ученых, позволяющих по-новому взглянуть на время Ольги, на ее значение в русской истории. Есть два направления, в которых это значение обозначилось особенно рельефно: отношения Киева с Хазарским каганатом и Византийской империей.
Мы привыкли к тому, что на Руси было татарское иго, и долгое время думали, что оно было если не единственным, то, во всяком случае, первым. А вот существование хазарского ига нам представляется неожиданным. Между тем оно было фактом.
В степях Северного Кавказа, Приазовья, низовьях Днепра кочевали аланы, болгары и другие большие и малые народы, признававшие власть живших по Нижней Волге хазар, управляемых каганом (ханом). С их ордами столкнулись восточнославянские дружины.
Сколь напряженной была эта борьба, говорит тот факт, что русский героический эпос, как считает большое число исследователей, родился в период борьбы с каганатом. Позднее в нем произошло замещение хазар татарами и сказания были циклизованы вокруг фигуры князя Владимира, который, кстати, провел военную кампанию против хазар. В этом цикле есть былина «Как перевелись богатыри на Руси». Стоило в ней витязю рассечь врага надвое — перед ним был уже не один, а два воина. От каждого удара войско противника увеличивалось и становилось в конце концов бесчисленным. Этот, казалось бы, фантастический сюжет отражает реальные трудности, порой безнадежность борьбы со степью во времена рождения Руси: даже если ее воины побеждали, каган вместо одних развеянных орд всегда мог послать другие — в степи Хазария была неуязвима.
Все новые и новые археологические данные, изучение литературных источников дают достаточно оснований для утверждения: между 825 и 833 годами произошло завоевание каганатом земель полян, северян, вятичей и некоторых других восточнославянских племен.
Хазарским диктатом объясняются многие походы Руси на Константинополь. Не будем забывать, что от Киева до Византии было около тысячи километров, и непосредственно интересы двух держав не сталкивались. Серьезного повода для вооруженного конфликта с Константинополем быть не могло. К тому же проход славянских судов по нижнему Днепру без санкции хазар мог оказаться предприятием чрезвычайно рискованным из-за угрозы засады у Днепровских порогов. В таких условиях военная экспедиция в Византию должна быть или авантюрой, или результатом хазарского нажима. Последнее выглядит значительно более вероятным, если принять во внимание, что Итиль (столица каганата) спорила с Константинополем из-за Крыма, что удачный поход в Византию давал золото, которое хазары требовали от своих данников. Знаменательно в этом отношении, что в 860 году, когда киевские князья Аскольд и Дир ходили на Царьград, греки направили христианского просветителя Кирилла не к русам, а в Хазарию — опытные политики, византийцы отлично понимали: ветер, надувавший паруса славянских ладей, дул не из Киева, а из Итили.
Таким образом, уже с самого начала борьба восточных славян за свою государственность (осуществлением которой стала Киевская Русь — IX — XII вв.) столкнулась с хазарским завоеванием. Дружина князя Олега оказалась достаточно сильной, чтобы отбросить хазар, объединить земли полян, древлян, северян, радимичей, вятичей и других восточнославянских племен, живших в лесной и лесостепной зоне от Финского залива до Среднего Днепра, но впоследствии власть каганата над Киевом в значительной степени была восстановлена. Под его давлением Игорь совершил поход на Византию, который не принес славы русскому оружию. Известный историк Лев Гумилев считает, что возвращение Игоря в землю древлян за повторной данью (в результате чего он был убит) вызывалось необходимостью платить дань своим победителям.
Когда Ольга после смерти Игоря взяла бразды правления в свои руки, она даже не могла жить в Киеве, который, по существу, управлялся из Итили. Но именно у этой женщины, потерявшей мужа, лишившейся столицы, созрел план освобождения Руси от хазарского ига, и она сделала все, чтобы ее план стал реальностью.
Во-первых, Ольга поселилась в Вышгороде, примерно в двадцати километрах от столицы. Здесь был укрепленный замок княгини, и под охраной дружины она чувствовала себя достаточно уверенно. Этим шагом она как бы демонстрировала хазарам, что не претендует на власть, сама же внимательно следила за каждым их шагом в Киеве.
Во-вторых, Ольга отправила княжить в Новгород своего сына Святослава. На север и северо-запад Руси власть каганата не распространялась, юный князь, на которого Ольга уповала как на будущего освободителя страны, был здесь в безопасности.
В-третьих, она совершила путешествие в Новгородскую землю. Ольга предприняла его не только для того, чтобы совсем не оставлять княжича без материнского попечения и навестить родные места. Эта поездка позволила ей создать систему налогообложения и одновременно льгот (после ее посещения Пскова началось возвышение этого города), которая укрепила позиции Киевского государства на севере и северо-западе, а главное — предоставила Святославу средства, необходимые для формирования сильной, хорошо обученной дружины.
У нас нет оснований думать, что Святослав не советовался с матерью перед походом против каганата, и можно предположить, что именно Ольга рекомендовала сыну изменить тактику: биться с хазарами не в дикой степи, где даже успешный исход сражения мог ничего не значить, а идти на Итиль и разгромить «мозговой центр» завоевателей. В борьбе с каганатом еще совсем молодой Святослав был мечом в руке Ольги.
Победоносный поход ее сына означал конец хазарского ига, которое, в известном смысле, было опаснее татаро-монгольского: чужеземная власть могла оказаться роковой для молодой русской государственности, тогда она еще только формировалась, но уже подпала под власть чужеземной силы. Трудно представить, что бы случилось, не будь это иго свергнуто.
После победы неизбежно вставал вопрос о выборе пути развития молодого государства: тяготеть ли ему к норманнскому северо-западу, покориться ли влиянию степи, окружавшей юную державу с востока и юга? Ольга предложила третий путь: поворот Руси в сторону Византии.
До Ольги отношения двух стран были отнюдь не дружественными, и, надо сказать, не по вине Константинополя. Византия никогда не нападала на Русь. Будем помнить, что Олегов «щит на вратах Цареграда» был щитом агрессора и вряд ли может служить предметом патриотической гордости. Гордиться следует другим: 1000 лет наша страна не совершала агрессивных нападений на независимые государства. Оборонялась, защищала союзников — да, но никогда не отождествляла понятия «враг» и «иностранец», не отгораживалась глухой стеной от зарубежной культуры. Недаром нет русского эквивалента слову «ксенофобия», и в нашу речь оно пришло из другого языка: по отношению к иноплеменникам русские, свято чтившие законы гостеприимства, не знали ни страха, ни ненависти. В государствах высокой культуры Россия искала, прежде всего, не материальные, а духовные ценности. И первой эту тенденцию обозначила Ольга, отправившись в 957 году с мирной миссией в Византию и крестившись в Константинополе по греческому обряду.
Конечно, крещение киевской княгини менее всего поддается прагматическому толкованию, его нельзя рассматривать утилитарно, как какой-то дипломатический шаг. Это был акт, требовавший веры и духовного мужества: бросив вызов традиционному языческому культу, обычаям (в числе которых было, кстати, сжигание жен после смерти мужа), образу жизни (который допускал полигамию), Ольга сделала важнейший нравственный выбор. Кроме того, она поняла, что языческая культура прошла свой путь, что на ее почве не может идти духовное развитие, нравственная эволюция личности и всего общества.
Принятие Ольгой христианства было не только огромной важности нравственным, но и политическим актом, исходившим из запросов бытия страны. Ольга предвидела, что будущее Руси как самобытного государства возможно лишь при условии разрыва с языческим прошлым, неприятия культуры и идеологии Хазарии или других раннефеодальных государств, которые щедро плодила необъятная степь. Устойчивым и полнокровным бытие России могло быть лишь на почве духовного и политического союза с Константинополем.
Принятие Ольгой христианства во многом подготовило то, что произошло 1000 лет назад. Крещение Руси Владимиром в 988 году опиралось на решение киевской княгини. Принимая христианство от Византии — наследницы древнегреческой и древнеримской цивилизации, Россия «подключалась» к мировому культурно-историческому процессу; варварская, по сути, страна становилась восприемницей одной из самых передовых культур того времени. Как бы ни были сложны, а порой драматичны русско-византийские отношения, при Ольге их вектор навсегда сменил направление на противоположное.
Кого можно поставить рядом с этой женщиной, совершившей духовный и политический переворот, равного которому не знала Восточная Европа? Олега? Но в Олеге нет богатой идеи — созданное им государство держится только силой оружия, и княжение его сына показало, как оно непрочно. Игорь уступает Олегу как полководец, а Ольге как правитель. Святослав, этот Александр Македонский Киевской Руси, был в сравнении с матерью слабым политиком, и только Владимир, самый выдающийся муж российской древности, под стать Ольге.
Наша историография должна признать этот факт: Ольга — фигура колоссальная, давшая направление и содержание внешней и внутренней политике Руси. Оно не было утрачено с распадом древнего государства восточных славян: если Киевская Русь была «крестницей» Византии, то Русь Московская со времен Ивана III считала себя ее преемницей, и не только политической: на Руси должен был работать Феофан Грек, чтобы появился Андрей Рублев, усвоены архитектурные концепции, изложенные в византийском «Законе градском», чтобы возникли неповторимые Москва и Ростов Великий. И будем помнить, что начало духовного взлета и культурного подъема нашей страны было положено Ольгой, которую с полным правом можно назвать матерью российской государственности.
Владимир Смык, Вадим Кожинов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
Корреспондент советско-индийского женского журнала «Диалог» Владимир СМЫК в 1987 году, в преддверии празднования 1000-летия Крещения Руси встретился с известным литературоведом и историком Вадимом КОЖИНОВЫМ, чтобы поговорить о значении личности и деятельности Киевской святой равноапостольной великой княгини Ольги, много потрудившейся во славу Божию, установив христианство государственной религией Киевской Руси. В результате беседы родился предлагаемый читателям «Русского воскресения» очерк.