Выступление на XI Всемирном Русском Народном Соборе
Слушаешь выступления участников, гостей собора, «соборян», и душа не нарадуется: как все до единого – священнослужитель, писатель, многодетная мать, министр, учёный, парламентарий, гость из «ближнего зарубежья», русский эмигрант – ясно, твёрдо и доказательно говорят о великой беде, в которой оказалась Россия на рубеже тысячелетий! С какой горечью свидетельствуют о неслыханной доныне, позорной кабале нищеты, оцепенившей наше общество, какие предлагают здравые, даже мудрые пути выхода из тупика. И к кому обращаемся, к кому взываем? Да, конечно, как и в прежние времена, не к министрам и прочим чиновникам, не к немилосердным богатеям, а непосредственно – то к царю, то к вождю… То, как нынче, к президенту… И ведь не молчит президент. Он и сам обращается к нам как будто почти с такими же словами предельного беспокойства. Но если мы думаем не по разному, если говорим вслух так похоже, то почему же многие годы подряд ничего к лучшему не меняется. Кто мешает ему и нам? Или мы на разных языках изъясняемся? Пусть скажет нам вслух: мне мешает то-то и то-то, те-то и те-то, помогай, народ русский, народ православный… Да мы как один поднимемся и разом повалим стену, что застит всем свет. Только скажи нам своё русское слово чести.
И вот, кажется, слышим: нынешний 2007-й год официально объявлен в России «Годом русского языка». Это ли не призыв, не сигнал о беде? Разве такие события от хорошей жизни случаются?
Надо лишь сразу заметить: в принципе для русского языка должно быть обидно, что ему посвящается некоторый годовой отрезок. Это отдаёт авралом. Нужно ли нам снова привыкать к стилистике прошлого века, охочего, как помним, до всяческих декад, субботников, починов, бурных урочных кампаний и аварийных мероприятий. Что до русского языка, то по отношению к нему за всё предыдущее тысячелетие подобных мер никогда не применялось. Бывали раз от разу отдельные авторские выступления в защиту достоинства родного языка – вспомним протопопа Аввакума, Ломоносова, адмирала Шишкова, Грибоедова. Но эти мнения и реплики никогда не перерождались в кампанейщину. Не возникало такой нужды перед образом громадного разворота языка в большом времени. Разворота, который мы по справедливости можем оценить как состоявшуюся и длящуюся до сих пор Эру родной Речи.
Но раз уж инициатива озвучена, запущена в оборот, мне думается, писателям России грешно было бы отдать её на потребу масс-медийным вещунам. Уж они-то умеют смысл любой директивы развернуть так, что её и мать родная не узнает.
В отдельных наших изданиях, в том числе, в «Литературной газете» уже появились первые массированные отклики на президентский почин. Всё вроде бы правильно в этих откликах, но впечатление такое, что уже многие годы мы топчемся на месте. Возмущаемся по поводу тотального сокращения школьных программ по литературе и языку или по поводу эпидемического засорения национального языка иностранной лексикой, молодёжным, блатным жаргоном. Всё правильно! Но кому эти стенания раз от разу адресуются? Верх отваги, когда они адресованы какому-нибудь глухонемому министру.
Но если глава государства поручает нам сей год языка, отдадим и мы ему сполна год наших тревог, болей, рабочих предложений и… ответных поручений. Да-да, поручений и наказов. Видится, что таким общим писательским ответом должна бы стать писательская книга. Пусть в ней, рядом с классическими высказываниями о русском языке из уст Пушкина и Тургенева, Ломоносова и Ахматовой, протопопа Аввакума и Смелякова прозвучат раздумья Василия Белова и Михаила Алексеева, Распутина и Сегеня, Лобанова и Барановой-Гонченко, Личутина и Потанина, якута Лугинова и белоруса Чароты, украинца Олейника и русского курда Раша.
И тогда мы скажем, что не зря прожили этот год и нагрузим душеполезным чтением на целый год – или на ещё больший срок? – Владимира Путина. И, конечно же, не его одного. Всяк, имеющий уши, да услышит.
Но это, так сказать, к вопросу о предпочтительном жанре.
А теперь несколько предложений и по поводу предполагаемого содержания.
Начну с позорного, как теперь совершенно очевидно, понятия «русификация». Многие из нас прекрасно помнят, как это начиналось. «Русификация» - вроде бы маленький, но очень важный раздел сценария по имени «Развал», написанного не нами, но для нас, то есть, против нас. В конце 80-х мне довелось присутствовать в Большом зале Центрального дома литераторов на представительном писательском собрании, которое вдруг, по обычаям той поры, замитинговало. Писатели с Украины, Белоруссии, из республик Кавказа и Средней Азии, дружным хором зарыдали: «Русификация»… «о, как мы страдаем»… «нас погубит русификация!»
Вёл ту митинговую спевку Чингиз Айтматов. С вальяжностью мудрого аксакала он даже делал какие-то утихомиривающие дирижёрские пассы. Но маститые жертвы «русификации» от этих пассов ещё пуще гомонили. Под впечатлением того действа я написал для «Литературной России» статью «Филологические войны». Да, так уж получилось, что в войне за развал СССР очень активно, в самом авангарде участвовали как раз братья-писатели. Как говорится, иных уж нет, а те далече. Но оттого не легче. И потому не станем забывать этой своей общей вины. Хотя вопили тогда немногие, а промолчало-то большинство. И вот понеслось: валили памятники «русификатору» Пушкину, закрывали русскоязычные школы, издавали на местах указы, ставящие русский язык в положение изгоя… И к чему в итоге пришли?
Два или три года назад я вдруг увидел – на канале «Россия» или «Культура» – посла в Люксембурге Чингиза Айтматова. «А как вы относитесь к русификации»,– спрашивает журналистка у бывшего любимца читающей публики, на сей раз какого-то унылого, если не сказать, побитого. «Что вы, что вы,– вздрагивает мэтр,– ну, какая русификация? Никакой русификации не было и в помине… Мы все очень благодарны великому русскому языку…» Как же не быть благодарными, если тот же Айтматов или Василь Быков писали и печатались исключительно на русском и если большинство писателей из республик и автономий становились известны не только советскому, но и мировому читателю лишь благодаря бескорыстному посредничеству русского языка.
Быть языком-посредником в государстве, населённом множеством разноязыких народов, – великая, многотрудная и, как видим, далеко не всегда благодарная служба. Это особая историческая судьба державостроительного языка, языка-собирателя. Такой язык не получится утвердить самым демократичным декретом и его невозможно вдруг заменить на другой: в США, допустим, английский на мексиканский или даже немецкий, а у нас русский – на татарский или хантыйский. Великий русский учёный уходящей эпохи академик Олег Трубачёв сказал на эту тему слова поистине пророческие: «Нам, огрубевшим от нашей материально неблагополучной жизни, самое время напомнить, что крушение материального Союза ССР не означает полного и бесповоротного его крушения, ибо последнее, смею надеяться, не затронуло лучшую, в полном смысле слова нетленную часть нашего союза, о которой я имею кое-что сказать уже профессионально как языковед, ибо это – языковой союз, русский языковой союз».
Вслушаемся ещё раз в это вдохновляющее определение: «нетленная часть нашего союза». Ведь что бы мы ни думали, что бы ни говорили об изъянах и пороках социализма, об историческом несовершенстве СССР, он сохранил от нематериального наследия старой России, пронёс и сберёг для России XXI века и, надеемся, не только для неё, эту великую духовную скрепу – «русский языковой союз». Я посмею договорить за академика Трубачева: «русский языковой союз» – как самое совершенное произведение Советского Союза.
Лишь бы не растерять, не разбазарить на циничных торгах нынешней плутократической интернационалки это наше общее наследие. Пребудет оно, пребудут и другие языки, национальные культуры России, собираемые и обслуживаемые русским языком. Между тем, опасность ущербов и утрат не только не убывает, но возможно, и ещё возрастёт в ближайшие годы. Дело в том, что одновременно с упразднением системы государственных издательств у нас в стране почти повсеместно стала рушиться культура издательского дела. Имею в виду, прежде всего, качество отбора, а затем и редактирования литературных и журналистских текстов. Классический редактор недавних ещё десятилетий – какое это было живое сокровище! Как он, а чаще она, умели терпеливо воспитывать в неряшливом авторе чувство высокого стиля, ответственности за слово, за его благородный грамматический строй и звуковой лад. Вспомним, кто у нас одним из первых вводил в литературу азы редактирования? Пушкин. Перечитаем его письма с подробными разборами всякого рода смысловых и стилистических огрехов в стихах своих друзей. Никакой снисходительности при очевидной доброжелательности.
А корректоры? Где теперь услышишь это доброе пчелиное жужжание, исходившее из корректорских комнат в издательствах и редакциях газет? Кто нам теперь выправит перепутанные падежи, неправильные согласования слов, кто заметит лишние или пропущенные запятые. Итак, мы опять мы упираемся в катастрофу школьного дела. Не будет школа воспитывать грамотного читателя, оснащённого чувством стиля, откуда возьмутся грамотные писатели? Вот почему уже второе десятилетие длится наш дрейф в страну Графоманию… Мы даже не в состоянии показать сегодня своим детям и внукам, что такое каллиграфия. Перьев у нас таких нет, тетрадочек таких, чернильничек таких не стало. А ведь с красиво написанной буквы родного алфавита для множества поколений начиналась любовь к родному слову, самая, может быть, бескорыстная из всех видов любви на земле.
Я в состоянии назвать сейчас лишь крохотную толику тех позиций, которые имеют право быть включёнными в предполагаемую книгу наших ответов на вызов Года русского языка. Если наш Пленум и наш Собор поддержат идею создания книги-ответа на вызов времени, книги, которая могла бы стать учебным пособием в каждой школе, домашним чтением в каждой семье, то предложу напоследок и название для неё.
Его не нужно искать долго.
Оно – в определении великого языковеда нашей эпохи академика Олега Трубачёва: «Русский языковой союз».
6 марта 2007 г .
Юрий Лощиц
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
