24 сентября 1967 года в «Комсомольской правде» была напечатана статья молодого прозаика Юрия Куранова «Самоцветное слово». Разговор о писательском мастерстве, о языке современной литературы, об истинном и мнимом новаторстве вызвал живой интерес у читателей газеты. Сегодня мы продолжаем разговор о языке статьей Евгения Осетрова «Золотая русская речь», в основу которой положено предисловие к книге Василия Старостина «Дива былинные», выходящей в издательстве «Просвещение». Редакция приглашает читателей принять участие в разговоре о судьбах русского слова.
Стихию народного языка часто уподобляют безбрежному морю: есть у него глубинные течения, подводные впадины, отмели и обрывы, приливы и отливы... Из века в век обкатывает неоглядная водная стихия слова-камни, шлифует и отделывает их, подобно искусному мастеру-гранильщику. Бывают бури и штормы, когда ярость природных сил обрушивается на побережье, бывают солнечные безветренные деньки, и морская бирюзовая толща просматривается на много саженей вглубь...
Говорить о родном языке — значит размышлять вслух о самом сокровенном. В прошлом веке Иван Тургенев написал слова, звучащие ныне, как литературное завещание нам, людям двадцатого столетия: «Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык, этот клад, это достояние, переданное нам нашими предшественниками... Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием; в руках умелых оно в состоянии совершать чудеса! — даже тем, которым не по вкусу «философские отвлеченности» и «поэтические нежности», людям практическим, в глазах которых язык не что иное, как средство к выражению мысли, как простой рычаг, — даже им скажу я: уважайте, по крайней мере, законы механики, извлекайте из каждой вещи всю возможную пользу! — А то, право, пробегая иные вялые, смутные, бессильно-пространные разглагольствования в журналах, читатель невольно должен думать, что именно рычаг-то вы заменяете первобытными подпорками, что вы возвращаетесь к младенчеству самой механики...»
Мысли автора «Записок охотника» звучат вполне современно. С трудом веришь, что Тургенев написал свой призыв его лет назад. В наши дни споры о языке не прекращаются и ведутся, пожалуй, с большей остротой, чем в пушкинскую или некрасовскую пору. Нет мира в мире слова! Чтобы понять, какой предельной остроты достигает «лингвистическая распря», достаточно вспомнить недавнюю попытку реформы русской орфографии, попытку, получившую, как известно, почта единодушный отпор различных кругов общественности.
Если же не принимать во внимание крайностей, можно сказать, что словесные схватки разгораются по поводу таких стилистических направлений, как «нагая простота» или густое метафорическое письмо, книжность или разговорное народное слово, строгое следование традициям или предпочтение новшествам; много разноречий по поводу жаргонов, о допустимости в литературных произведениях деловых стилистических оборотов, канцелярских речений, ходульно-риторических фраз. Правда, в последние годы все реже и реже звучат голоса поклонников «рубленой телеграфной строки», хотя не гак далеко время, когда сторонники телеграфного стиля считали себя людьми будущего. Но, увы, до сих пор не перевелись любители писать вот таким птичьим языком; «Очень красивая девушка в очень красивом платье вошла в кафе». За художественный образец выдаются худосочные творения, напоминающие кальки с иноязычных текстов. Огромное зло современной литературы — напыщенные словесные обороты, потерявшие всякий реальный смысл от частого, употребления. Публицистика еще далеко не избавилась от схоластических упражнений, напоминающих худшие образцы нудных проповедей. Следует отметить, что эстетически воспитанный читатель ныне все чаше отвергает однолинейное слово, лишенное объема, цвета, запаха, то есть всех признаков живой жизни. Недаром в последние годы перестало пользоваться читательским доверием шумное декламационное стихотворчество, напоминающее процеженную через мелкое сито воду.
Необозримо море русского слова, и наши предки не весь еще жемчуг в его глубинах добыли — живые драгоценности ждут нас.
Раньше говорили: что ни город, то свой норов. Добавлю, — и свой язык. Испокон веков на необъятных просторах России существовало множество языковых пластов, диалектов, лексических и произносительных особенностей. Мягкая речь курянина бойкая словесная заумь владимирского офени или отходника, степенный лад размышлений северного — печерского или мезенинского лесоруба и бессмертное: «Мы — псковские...» Ныне под влиянием газет, радио, телевидения язык все более унифицируется, делается стандартным. Этому также немало способствует и «языковая засуха» распространяемая модными повестями и стихотворными сочинениями, удручающими своим стилистическим однообразием. Мы, к сожалению, забываем, что хорошего произведения написанного плохим языком не бывает. Можно возвести красивое здание из плохо обожженного кирпича, но оно простоит недолго. Каким бы ни казалось острым и злободневным творение, написанное суконным языком, век его недолог — пренебрежение к слову жестоко мстит за себя. Не надо думать, что языковая засуха исчезнет сама по себе. С ней надо бороться, противопоставляя канцелярско-риторическому жаргону, убогому рациональному сочинительству золотую русскую речь, полную образности, красоты и силы.
В современной русской литературе успешно живет и развивается тургеневско-аксаковская традиция, традиция Чехова и Бунина, Имеющая блистательных представителей среди писателей различных поколений. Но нет сомнений, что молодежи крайне необходимо обращение к творческому опыту Лескова, Мельникова-Печерского, Есенина в других. Крупнейшие знатоки крестьянской речи, они воссоздали на страницах своих книг волшебный и могущественный мир народного слова. Об этих традициях забывать нельзя. Этому учат нас крупнейшие художники современности. Лесковское отношение к родному языку мы можем зримо ощутить в шолоховском «Тихом Доне» или в «Русском лесе» Леонида Леонова, то есть в эпосе двадцатого столетия. Примером того, как может быть обогащена современная литературная речь за счет народной лексики, могут служить произведения Михаила Пришвина, Вячеслава Шишкова и Павла Бажова, получившие всесветное признание. Менее известны северные сказы Степана Писахова и самого народного из наших писателей — Бориса Шергина, выросшие на почве поморских бывальщин, устного творчества мореходов-корабельщиков, землепроходцев, охотников и рыбаков. А между тем их творчество заслуживает того, чтобы быть включенным в своих лучших образцах в школьные хрестоматии.
Мне хочется рассказать еще об одном удивительном знатоке русского языка — о Василии Старостине. Его имя появилось на литературном горизонте сравнительно недавно. В шестидесятых годах в печати стали появляться его стихи, написанные былинным ладом, на старокнижные и фольклорные сюжеты. Публикации эти сопровождались иногда сообщениями о том, что Василий Старостин — бывалый человек, участник Великой Отечественной войны, ныне агроном, работающий в костромском колхозе, и т.д. Не скрою, что первые литературные опыты Василия Старостина были встречены настороженно многими, в том числе и пишущим эти строки. Тому были веские причины. В довоенную пору, да и позднее у нас бытовали многочисленные подделки под народное творчество. Написанные малодаровитыми людьми, приспособленные к различным кампаниям, различные «образцы народного творчества» способны были только вызвать эстетического протеста у читателей. Но огромная разница между холодным ремесленником и тем, кто берется за дело с горячим сердцем, с безоглядной преданностью делу, которое выбрано однажды и привлекло на всю жизнь. Василий Старостин подошел к сокровищам народной словесности с чувством неизбывной любви и благоговения. Это сразу положило водораздел между его творческими опытами и писаниями в ложнорусском стиле.
Заметный успех выпал на долю богатырских былин Василия Старостина об Илье Муромце, отлично иллюстрированных палехским художником Михаилом Шемаровым. Эта книга заставала меня вновь задуматься над давним вопросом: можно ли с порога отвергать старые устные формы народной поэзии? В прошлом веке Ершов написал сказку о Коньке-Горбунке, сказку, без которой ныне немыслима русская литература. Ершовский «Конек-Горбунок» первая книга после азбуки для чтения у каждого вступающего в жизнь поколения. А во времена Ершова народные стихотворные повести уже воспринимались многими, как невозвратимая архаика. Живы и всегда будут жить гениальные пушкинские сказки, лермонтовская песня про купца Калашникова, весенняя сказка Островского «Снегурочка», написанная, как известно, по мотивам преданий языческих времен. Это в наши дни уральский писатель Павел Бажов с успехом обратился к золотым россыпям устного творчества горнозаводских уральских рабочих. Как видим, в самом обращении к старым литературным формам нет ничего предосудительного, все дело в том — зачем человек идет в сокровищницу народной мудрости: добавить добытого самим богатства или позаимствовать у родителей в долг без отдачи.
Разговор о порче языка возник вовсе не вчера. Заглянем в записные книжки П. А. Вяземского — старшего друга Пушкина. Вяземский писал: «Мы не знаем своего языка, пишем наобум и не можем опереться ни на какие столбы. Наш язык не приведен в систему, руды его не открыты, дорога к ним не прочищена. Не всякий имеет средства рыться в летописях, единственном хранилище богатства нашего языка, не всякий и одарен потребным терпением и сметливостью, чтобы отыскивать в них то, что могло бы точно дополнить и украсить наш язык».
Как видим, еще в начале прошлого столетия высказывалось пожелание использовать руды языка, то есть его лексические сокровища.
Грандиозные социальные катаклизмы двадцатого века не могли не отразиться на слове. В разговорную речь густым потоком хлынули неологизмы, нередко уродливые, нелепые сокращения (вроде печально-знаменитых «шкрабов»), а также бесчисленные канцеляризмы, родившиеся еще Бог знает когда под чиновничьим пером, на официозных бумагах. Искренно говоря, у нас до сих пор заплесневелых штампов, казенных фраз, механических эпитетов — хоть пруд пруди! А в определенных кругах даже щеголяют нищенским, убогим языком или доктринерской речью.
Говорит, что пожар двенадцатого года премного способствовал украшению Москвы. Не бывать бы счастью, да несчастье помогло. За деревьями надо видеть лес. Слово — живое существо, а не омертвелая пчела. Оно развивается, набирает сил, хворает, выздоравливает, переживает буйную молодость, обретает зрелость. Занятые добрословным украшением «Похвал», русские книгописцы увлекались в пятнадцатом-шестнадцатом веках пышным плетением словес, что воспринималось современниками как излишество. Можно представить себе растерянность книжника петровской эпохи, когда хлынули в незамутненные речевые потоки всевозможные голландские, немецкие, английские заимствования. Недаром петровское время не оставило после себя сколько-нибудь заметных литературных памятников Но зрело в народной толще зерно ломоносовского научно-поэтического творчества, вынашивались в сердце народа громокипящие державинские строфы. Бледную немочь салонных разговоров начала XIX века быстро потеснила пушкинская и лермонтовская гениальная художественная точность. Устами Гоголя, Толстого и Достоевского Россия, обладавшая неистощимой словесной казной, заговорила на весь мир. И ныне мы можем с гордостью повторять огненные аввакумовские слова: «Люблю свой природный русский язык».
Евгений Осетров
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
