триада незыблемости полноправной жизни государства
После политических лидеров писателю говорить трудно. Что же делать? Загадочная русская душа до сих пор представляет тайну не для одних лишь иностранцев, которые высаживают ее под развесистой клюквой, но и для нас, кто судит о ней с пространной приблизительностью. Уже два века, начиная с Радищева и Чаадаева и заканчивая нашими современниками, русский человек никак в себя не укладывается. Противоречивые суждения о нем всем нам хорошо знакомы, для одних он существо безвольное, склоняющее свою шею под любое ярмо, не трезвое, недалекое и т.д. И не объясняется этими первыми, как такое пьяное и растительное, малоподвижное во всех отношениях существо построило империю, шестую часть суши, прошло победными парадами в Варшаве и Вене, в Париже и Берлине, создало могучую индустрию и могучую науку и первым полетело в космос.
Вторые обращают внимание как раз на это – на могучую деятельность русского человека и обходят молчанием периоды его затишья, вялости и анархии.
Третьи, чтобы как-то согласовать те и другие начала, предлагают теорию затухания наши, по которой выходит, что русские сейчас и находятся в периоде такого угасания.
Вот тут и является несоответствие. 700 лет назад, когда о затухании нации не могло быть и речи, Русь лежала в тяжелом и молчаливом рабстве и, казалось, даже не помышляла об освобождении. Но явились вожди, полководец и пастырь, и точно из небытия собралась она на Поле Куликово и отстояла себя. 300 лет назад, когда о национальной дряхлости тоже не приходится говорить, все тогда было в шатании, в разброде, несогласиях, но как только ополчение Минина и Пожарского двинулось на Москву, разметанный в распре народ больше уже не сомневался – чью взять сторону. С Суворовым ходили крепостные людишки, с задавленным сознанием и волей, как пытаются внушить нам. А какие распрямлялись богатыри! Кутузову на Бородино на подмогу отступающей армии выступило народное ополчение из мастеровых и холопов. Последнюю Отечественную как не половину ли войск составляли мужики из подъяремной и колхозной деревни, которую не перестают сравнивать с крепостничеством.
Неужели только и всего? Пока гром не грянет, мужик не перекрестится.
Достоевский, сетуя на то, что русские писатели только и знают, что обличать всяких уродов и ставить Россию к позорному столбу, недоумевал, почему у них, у писателей не хватает смелости показать во весь рост русского человека, человека, которому можно поклониться.
Обвинения Ивана Солоневича в адрес великой русской литературы еще тяжелее. Он считает, что искаженным образом нашего соотечественника всех этих непротивленцев, самоедов, мечтателей, босяков, калек перехожих и прочее русская словесность спровоцировала Германию в 1941 году на войну. Гитлеровские идеологи, мол, судили по литературным героям о России, как о колоссе на глиняных ногах и жестоко ошиблись. Солоневич, конечно, переусердствовал в категоричности своего приговора, как до него Розанов и Меньшиков, которые были убеждены, что именно славная наша литература привела Россию к революции. Все-таки не прислушаться к ним нельзя.
Но с другой стороны, нельзя заподозрить литературу в умышленном искажении истинности, то есть в непрактичности русской души. Непрактичность – ее мама родная. И Обломов, и Мареев, и Безруков, и Каратаев и многие другие, вплоть до чудика Ивана Африкановича, – все они могли бы стать русскими писателями и сделать героями своих книг Гончарова, Толстого, Чехова Тургенева, Шукшина и Белова. Природа в них одна. Коробочка, Собакевич, Ноздрев – не могли, потому что это карикатура, пусть и гениальная. Штольцы и Фурции тоже не могли – это не нашего теста. В слабости, созерцательности, вдумчивости, обращенности к дальним и невидимым пределам, грех, казалось бы отсутствия в какой-то прерывостости бытия – здесь такая же полноправная, необходимая сторона нашего характера как сторона деятельная и полезная. Это двуединство стоит дорогого.
В кажущейся слабости наращиваются сила и уверенность, дремлющие мускулы наполняются порывом, сосредоточенностью, являются откровениями постижения, в мечтательности можно видеть паломничество к званным палестинам. Это не провал деятельности, а переход к другого рода деятельности – духовной. Эта духовная сторона, выпестовала нашу православную душу и воздвигла ее на высоту, которую в том числе дароносит лучшая в мире культура. Знаменитое женское начало, которое можно относить к России, как единственное. Нет. Другая сторона русской сущности – мужская, производящая способность к сверхъестественным деяниям. А вместе они составляют то плодотворное лоно нашего духа, которым не прекращается вынашивание и теперь.
Эта картина отнюдь не отрицает наших грехов и болезней, для которых понятие «смертное» долго оставалось меркой только недуга, но готовой сегодня стать и меркой савана. Не дряхлость нам грозит от выроста и сроков, назначаемых для пассионарной жизни нации. Эти сроки исчислялись по европейским стесненным стандартам, а мы народ большой, многоземельный, издавна принявший в себя десятки и десятки инородческих племен и не износивший свежести своей крови и силы. Не это должно нас пугать сегодня.
Знаменитая триада, о которой сегодня уже говорилось и незыблемость которой для полноправной жизни любого государства остается и сейчас основным условием спасения России: «Вера. Власть. Народ». «Старая Россия. Самодержавие. Народность». Монархия пала, вера подверглась гонениям, круг национальных, исторических художественных и бытийных ценностей, которыми питался народ, был сознательно сужен и выхолощен. Народ перешел в услужение к новой государственной системе. Это не то же самое, что служение Отечеству. Иногда они совпадают как в великую отечественную, но чаще разнятся.
Усталость нашего народа, которую нельзя не видеть, объясняется еще и тем, что слишком много сил и жертв он отдал в XX веке порядку, который оказался нежизнеспособным по той причине, что он не мог считать Россию своей духовной родиной. Была власть, и сильная, было огромное социальное обличение, но отвержение души и Бога сделало народ сиротой. Десять лет назад веру с триумфом вернули, но не стало власти. Власть, которая не служит народу, – это не власть, а «напасть».
Подгибается один из трех столпов, необходимых для прочности державы и все государственное строение начинает крениться, заваливаться. Если бы каким-то чудом удалось сейчас получить зримую в рост картину нашего общего дома, то она напугала бы нас больше, чем мы представляем. Веровая опора восстановлена, но властная, полностью разрушенная, представляет собой сыпучий курган, который не способен держать свою долю ноши. И потому вся непомерная тяжесть здания давно уже вдавилась в плечи народа. Его неподвижное напряжение, его застывшая мука невольно заставляют пугаться: «жив ли он, не превратился ли он в окаменевшего Атланта, который так бедно и бесчувственно держит воды полуразрушенной громады?»
Нам недосуг бывает оглянуться, что там за нашими спинами, какие думы вынашивает брошенный на произвол судьбы недавний наш кормилец, которому отказано и в этом праве – быть кормильцем. Поносится только, что устраивает он голодовки. А попробуйте понять, попробуйте совместить – как это, для того, чтобы получить кусок хлеба, приходится отказываться от куска хлеба. «Что перекрывает он железные дороги, развязаны дикие страсти под гнетем ущербной луны ....» – слова А.Блока, – «поддается обманам». Но кто он такой, что за человек заступил нынче на несчастную стезю жизни, он совсем запрягать, в России, мы представляем плохо. Долго не запрягая, не разучился ли он совсем запрягать, чтобы изменить горькую свою долю. Никогда и нигде, кроме легкомысленной строки в «Советской энциклопедии», за народ не принималось все население страны. В прежние времена из него исключались высшие сословия, справедливо оставляя в народе тружеников и носителей национального сознания и национального задания. Так и мы сегодня должны сказать, что народ – это коренная порода нации, не изъязвленная ее часть, трудящаяся, говорящая на родном языке, хранящая свою самобытность, несущая Россию в сердце своем и душе. Если бы случилось так, что не стало России, он бы, этот народ ее, долго, десятилетия и века спустя, ходил бы по пустынным землям и чужим городам и неутешно выкликал ее, собирал бы по крупицам и обломкам ее остов.
Он жив, этот народ, и долготерпение его не следует принимать за отсутствие. Он не хочет больше ошибаться. Не забыл он, к каким последствиям приводило массовое участие низов в крестьянских волнениях и революционных бурях. Боится он порывов, которые могут вызвать самоистребление к радости наших врагов. Он ничего не забывает. Народ – не только теперешнее поколение живущих, но и поколений прошлых, сполна познавших опыт минувшего, но и поколения будущих, вопрошающих о надежде. В этих трех ипостасях – прошлого, настоящего и будущего – только и можно сполна познать правду, в которой суждено выстоять России.
В провинции, кстати, где в условиях здорового консерватизма народ остается сам собой, он не ошибался и во всех последние окаянные годы и подавал безошибочное мнение о тех, кто искал его ручательства. Он долго запрягал, ожидая достойного предводителя, присматриваясь то к одному генеральскому мундиру, то к другому, и с досадой отвергал их, по-русски дотошно, в рассуждениях и наблюдениях доискивался он, как у Лескова,– «какие могут быть народные средства против англичан», и «хорошо ли видят правду немцы». Да и упряжь за долгие годы невыезда требовала починки. Но теперь, судя по всему, запрягание кончилось, и к колокольному звону прибавился звук бубенцов, пока еще прерывистый, короткий, то с Выборга, то из Сибири, но все более настраивающийся на решительность.
Есть надежда, что недалек тот час, когда, подхватив гагаринскую готовность к величайшему из подвигов, вновь на всю вселенную прозвучит это слово: «Поехали!»
Здесь бы и закончить. Я и заканчиваю, только необходимо добавить: «землю из космоса облететь легче, чем объехать и поставить на ноги Россию».
Но и это нам не впервой. Однако, спасши себя изнутри, Россия еще не спасется. Чтобы заградиться от губительных сквозняков разгороженного настежь обезумевшего мира, не будет другой зашиты, как выдвигать свои духовные, и не только духовные, крепости вперед. Обретем силу – законную, наследственную, и сделается это выдвижение не на условиях вассальства, а на условиях дружества. В добродетельной крепости всегда искали и станут искать заступничества.
* Выступление на VВсемирном Русском Народном Соборе (6-7.12.1999).
Валентин Распутин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
