Портал
"Русское Воскресение"

---

---

Обретение нового смысла

Часть 2. Крещение Руси

К сожалению, малое число сведений, сохранивших рассказы о сущности славянского язычества, не позволяют нам с достойной мерой уверенности говорить о том, как в славянской мифологии решались вопросы о смысле бытия славянских, русских и других племен, населявших территорию Киевской Руси. Нужно отметить, что большинство современных рассуждений на эту тему носят, в большей степени, искусственный характер, а зачастую являются откровенными домыслами, когда славянские религиозно-мифологические представления о мире наполняются совершенно иным, неславянским, содержанием, по принципу “аналогий”. Конечно, в славянской мифологии нашли отражение и выражение языческие культы разных этносов, но это не значит, что все иные этнические культы стали именно славянскими, и на основе их анализа можно говорить именно о славянской мифологии. Иначе получается, что вместо славян в их землях жили древние греки, скандинавы, иранцы, кельты… А самих славян вроде бы и не было.

Конечно, славянское язычество носило оригинальный характер и имело богатое религиозно-мифологического содержания. Но оно оказалось неспособным к исполнению функции государственной религии. Освящая отношения человека с природой и между разными этносами, язычество не вторгалось в область общественных отношений на стадии государственного развития. Больше того, приверженность язычеству создавало духовные проблемы в Русских землях, ибо возвышение одних племенных богов приводили к понижению статуса богов других племенных союзов. Свидетельство тому — “Пантеон Владимира”, возвысивший Перуна, но “забывший” Велеса. В перспективе подобная духовная и идеологическая ситуация могла привести к межплеменной розни. Поэтому снять многочисленные противоречия, существующие внутри языческих народов, населявших Киевскую Русь могла только универсальная монотеистическая религия.

“Повесть временных лет” показывает, что “выбор вер” Владимир Святославич совершал между мусульманством, иудаизмом и христианством. В итоге, первенство оказалось за христианской религией. И, думается, это было неслучайным. Прежде всего потому, что христианство провозгласило принцип “ни эллина, ни иудея”, т.е. принципиально отказалось быть узкоплеменной религией, сразу же заявив о своем всемирном, всеобщем значении.

По сути, религиозно-философские идеи, изложенные в Библии, поставили перед племенами, населяющими Русскую землю, совершенно иные, новые цели, по сравнению с теми целями, которые могли быть выражены в языческих культах. Христианство не только перевернуло представления славяно-русского человека о Боге, о мире, об обществе, но и развернуло совершенно новую концепцию самого человека, его способностей и жизненно важных идеалов.

Христианство изменило отношение людей к самому времени, ибо с тех пор, как христианство стало господствующей религией само летосчисление началось вестись или от момента библейского Сотворения мира (в России такое летоисчисление существовало до начала XVIII века), или же (позднее) от Рождества Христова. И недаром, христианские народы называют период времени, начавшийся с Рождества Христова, новой эрой.

***

Согласно рассказу “Повести временных лет”, именно слова явившегося к Владимиру Святославичу греческого философа о грядущем всеобщем воскресении, подкрепленные демонстрацией “запоны” (т.е. полотнища) с изображением Страшного суда, во многом предопределили выбор киевского князя в пользу христианской веры. Сам этот выбор был непрост и не одномоментен, ведь в тот период христианство находилось в стадии разделения на два основных направления — восточно-православное и римско-католическое. К тому же, как уже говорилось, существовали и многочисленные другие церкви, направления и секты.

Характерно, что Владимир практически сразу же отказался принять христианство из Рима. И дело здесь во многом заключалось в том, что римская церковь активно использовала насильственные методы христианизации подпавших под ее влияние народов. А борьба прибалтийских славян, с которых у Киева сохранялись тесные связи, с католиками проходила просто на глазах Владимира. К тому же, в римской традиции отрицалась возможность национального прочтения христианского вероучения, а сами новокрещеные народы включались в жесткую церковную иерархию, с полным подчинением далекому Риму. И особо жестоко Рим преследовал именно славянское христианство.

На выбор Владимиром восточно-православного христианства в значительной мере повлиял тот факт, что славянские просветители братья Кирилл (Константин) и Мефодий разработали своеобразный вариант православного вероучения, соответствующий славянскому миросозерцанию и известный под названием кирилло-мефодиевской традиции. Немаловажное значение имело и то, что в Киеве вот уже более полвека существовали общины русов-христиан из Моравии. В итоге, кирилло-мефодиевская традиция позволяла Владимиру, принимая нового для Руси Бога и новую организацию — Церковь, сохранять достаточную степень внутренней и внешней свободы.

А веротерпимость, столь характерная для кирилло-мефодиевской традиции, стала условием ненасильственной христианизации Киевской Руси. В этом отношении новая религия Руси как бы продолжила те традиции, которые издревле существовали в славянском язычестве — спокойное и уважительное отношение к иным верованиям.

Сам процесс христианизации всей Киевской Руси проходил долго и сложно, растянулся он более чем на столетие, а некоторые славянские племена, например вятичи, окончательно приняли новую веру только к XIII в. Но в этом факте и следует усматривать удивительную для иных государств и народов веротерпимость. Современные исследователи, сравнивая между собой памятники древнерусского права — церковного (так называемые Церковные уставы князей Владимира и Ярослава) и гражданского (“Русская Правда”) отмечают, что надзор за соблюдением христианских норм возлагался именно на Церковь, но вовсе не на князя и представителей княжеской власти. И в этом усматриваются серьезные отличия Древней Руси от соседних и почти одновременно с нею вставших на путь христианизации стран — Польши и Венгрии. При этом на Руси церковному контролю подлежали почти исключительно нормы семейно-брачных отношений. Церковные уставы не предусматривали какой-либо правовой ответственности за такие нарушения, как, скажем, соблюдение прежних языческих обрядов, языческие жертвоприношения, непосещение церкви и др. Более того, подобные поступки и не рассматривались как правонарушения, ибо даже не упоминались в Церковных уставах. И этот факт, опять-таки, значительно отличает церковное и гражданское право Киевской Руси от памятников западноевропейского права, и, в частности, от правовых норм западнославянских стран, в которых христианство утвердилось в форме католичества. Княжеская власть в Киевской Руси, кажется, совершенно не использовала силу для того, чтобы утвердить в славянском обществе новые христианские нормы, а отправление языческих культов, по крайней мере, в каких-то отдельных местах Русской земли не пресекалось властью на протяжении всего домонгольского периода русской истории. Да и сами русские князья еще очень долго будут сочетать посещение церкви и соблюдение христианской обрядности с языческими пирами и празднествами.

Но, тем не менее, христианство постепенно охватывало сознание русских людей, а с утверждением христианского миропонимания возникало и новое отношение к миру, к человеку, к истории. Так, с принятием православия в Киевской Руси возникло понимание единства древнерусского народа с иными христианскими народами, ведь православие позволило включить само бытие Киевской Руси во всемирно-историческую традицию. Осмысление нового места Руси во всемирно-историческом процессе ярко представлено уже в “Повести временных лет”. Неизвестный нам один из первых летописцев, с одной стороны, пытается выяснить и объяснить проблему происхождения Руси, а с другой стороны, вписывает возникновение Руси в уже существующую библейскую историю, считая, что земли руси и славян находятся в пределах земель доставшихся сыну Ноя Иафету: “Въ Афетови же части седить русь… Афетово же колено и то: варязи, свеи, урмане, готе, русь… Афетови же сынове западъ прияша и полунощьныя страны. От сихъ же 70 и дву языку бысть язык словенскъ, от племени же Афетова, нарецаемеи норци, иже суть словене”.

Таким образом, Русь оказывалась, как и все другие христианские народы под Божиим покровительством. В целом же, размышления на эту тему были у отечественных любомудров не только отвлеченно-философскими. Они приобретали и непосредственное политическое звучание, ибо показывали русским князьям и всему народу, что Сам Господь покровительствует Руси, раз Он даровал ей такое могущество. При этом богословская, иногда очень сложная и изощренная, аргументация использовалась древнерусскими книжниками именно для того, что бы подчеркнуть значение Божиего Промысла в возвышении Киевского государства.

Древнерусские книжники увидели в православии силу, способную объединить разные народы, живущие на территории Киевской Руси, в единый “новый” христианский народ. Поэтому в XI — XII вв. в их рассуждениях возникает и постоянно проходит идея “новых людей”, каковыми начинают называть русских людей, принявших христианство.

“Повесть временных лет” приводит молитву Владимира, вознесенную им после Крещения киевлян: “Христос Боже, сотворивший небо и землю! Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать Тебя, истинного Бога, как познали Тебя христианские страны. Утверди в них правильную и непорочную веру и мне помоги, Господи, против врага-дьявола, дабы одолел козни его, надеясь на Тебя и Твою силу”. Чуть ниже летописец приводит похвалу Русской земле, просвещенной Крещением: “Ибо помиловал нас Святым Крещением и обновлением духа по Божиему изволению, а не по нашим делам. Благословен Господь Иисус Христос, возлюбивший новых людей и Русскую землю и просветивший ее Крещением Святым”. Под 996 г. в летопись включена еще одна молитва Владимира, вознесенная им по поводу освящения Десятинной церкви, и опять князь говорит о “новых людях”: “Господи Боже! Взгляни с неба и воззри, и посети сад Свой. И охрани то, что насадила правая рука Твоя — новых людей этих, сердце которых ты обратил к истине познать Тебя, Бога истинного”. Под 1037 г. в “Повести временных лет” есть вставка с похвалой учению книжному, принадлежащая летописцу Десятинной церкви, которая заканчивается словами: “И радовался Ярослав, видя множество церквей и людей крещеных, а враг сетовал на это, побежденный новыми людьми крещеными…” Автор XI в. Иаков-мних (т.е. монах) восклицает в своей “Памяти и похвале князю русскому Владимиру”: “Как младенцы еврейские встретили Христа, провозглашая “Осанна!” Христу Богу, победителю смерти, так и новоизбранные люди Русской земли восхваляли Владыку Христа с Отцом и Святым Духом, и к Богу приблизились через Крещение,… и познали Бога истинного, Творца и Создателя всего сотворенного”.

Обновление Руси, вступление в новый исторический период развития — вот что видели древнерусские книжники в факте принятия Киевской Русью христианской религии. Поэтому сразу же перед “новыми людьми” христианство сформулировало и новый смысл бытия, как всего Русского государства, так и всякого отдельного человека. И этот новый смысл был самым непосредственным образом связан с христианской идеей посмертного спасения и воскресения.

Вообще, как установили исследователи, на Руси довольно рано приобретают влияние христианские эсхатологические настроения. В тот период, на рубеже X — XI вв., в западных и восточных христианских странах возобладало убеждение о возможном скором наступлении “конца миру”. Сами эти эсхатологические настроения связаны были с церковными летосчислениями — христианский мир пребывал в самой середине седьмого тысячелетия от Сотворения мира и на рубеже первого и второго тысячелетий после Рождества Христова. А именно семь тысяч лет (“семь веков”) отводили некоторые христианские мистики-богословы длительности человеческой истории, ибо, по их мнению, семь дней Творения соответствовали “семи векам” земной истории человеческого сообщества. Поэтому, по мнению исследователя древнерусской эсхатологической литературы В Сахарова “вопрос о близкой кончине мира был в полном разгаре”, а на Землю ждали прихода антихриста.

Как показали И.Н. Данилевский и А.Ю. Карпов, книжники Древней Руси относительно полно представляли себе картину “последних времен”, описания которых содержится в библейских текстах. Подробно излагались признаки “конца миру” и в целом ряде переводных сочинений (в том числе апокрифических), хорошо известных в Древней Руси. В частности, известностью пользовалось знаменитое “Откровение Мефодия Патарского” — произведение неизвестного византийского автора, приписываемое Мефодию, епископу г. Патары в Малой Азии (III — IV вв.), но написанное позже, возможно в IV — VI вв. “Откровение Мефодия Патарского”, по крайней мере, дважды процитировано киевским летописцем, причем оба раза в статье под 1096 г.

Впрочем, не стоит и преувеличивать влияния эсхатологических настроений в Киевской Руси. Скорее всего, они были уделом небольшого круга древнерусских книжников, и не имели широкого распространения в только что окрещенной стране. Более того, сами расчеты времени наступления “последнего часа”, в принципе, неканоничны. С точки зрения христианского канона, “конца миру” нужно ожидать во всякий час, ибо только Господь может решить, когда прекратиться земное бытие людей, а самим людям такое знание недоступно.

Но в любом случае христианская идея посмертного спасения и воскресения становилась для Руси актуальной, ибо русские люди обрели новую истинную веру и стали “новым народом” Господа Своего до Апокалипсиса и Второго пришествия. Значит, перед Русью открывался путь к спасению. И русские мудрецы начали активно размышлять над тем, как же Русь может спастись.

Многие из русских мыслителей связывали с Крещением радость открытия Истины. Вообще восприятие христианства именно как Радостной Вести, как Благодати, дарованной Иисусом Христом, характерно именно для кирилло-мефодиевской традиции. Подобное понимание христианской веры читается в тех местах “Повести временных лет”, которые принадлежат летописцу Десятинной церкви, ведь именно Десятинная церковь была хранительницей традиций раннего русского христианства.

Но особенно ярко такое понимание присутствует в знаменитом “Слове о Законе и Благодати” митрополита Киевского Илариона, для которого радость обретения новой веры является непосредственным свидетельством обретения нового смысла бытия Руси на земле. Именно в трудах митрополита Илариона мы находим первое обоснование нового смысл земного бытия Руси, а значит — того смысла, который вкладывает в бытие Руси Сам Господь, ибо все на свете творится по Промыслу Божию.

В рассуждениях Илариона о преобладающем значении Нового Завета (Благодати) над Ветхим Заветом (Законом) прослеживаются две важнейших идеи. Во-первых, Христова Благодать настолько значительна, что спасает всех людей, принявших Святое Крещение, независимо оттого, когда произошло само Крещение. Во-вторых, одного факта Крещения достаточно для того, чтобы люди, его принявшие, были удостоены спасения. Крещение Руси, совершенное великим князем Владимиром, показало, что Благодать распространилось и в русские пределы. Следовательно, Господь не презрел Русь, а спас ее, приведя к познанию истины. “И уже не идолопоклонниками зовемся, — пишет Иларион, — но христианами, не без упования еще живущими, но уповающими на жизнь вечную”. Приняв Русь под свое покровительство, Господь даровал ей и величие. И теперь это не “безвестная” и “захудалая” земля, но земля Русская, “что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах” света.

Славит Иларион и великих киевских князей. Прежде всего, речь идет о князе Владимире (в крещении — Василий), которого “посетил посещением Своим Всевышний” и “воссиял в сердце его свет ве’дения”. Кроме того, славит Иларион князя Ярослава Мудрого (в крещении — Георгий), современником и соратником которого был и сам митрополит. Но интересно, что Иларион прославляет также и язычников Игоря и Святослава, заложивших будущее могущество Русского государства. Более того, в своем сочинении Иларион именует русских князей титулом “каган”. А ведь этот титул в те времена приравнивался к титулу императора. Да и самого князя Владимира Иларион сравнивает с императором византийским Константином.

Как можно видеть, богословские рассуждения митрополита Илариона являются основанием для серьезных историко-политических обобщений и выводов. Доказательства в пользу Благодати дают митрополиту Илариону возможность показать место и роль Руси в мировой истории, продемонстрировать величие его Родины, ибо Русь была освящена Благодатью, а не Законом.

Таким образом, разделяя всемирную историю на два периода — период Закона (Ветхого Завета) и период Благодати (Нового Завета), Иларион утверждает, что лишь Новый Завет (“Истина”), данный человечеству Иисусом Христом, является Благодатью, ибо Иисус своей смертью искупил все людские грехи, а посмертным воскрешением Он открыл всем народам путь к спасению. Следовательно, смысл существования России состоит в утверждении христианских истин и, тем самым, в обретении спасения.

К Илариону близок и Иаков-мних, который считает, что один факт Крещения дарует вечное спасение и русским людям и самой Руси: “Крестился же сам князь Владимир, и детей своих, и весь дом свой Святым Крещением просветил, и освободил всякую душу, мужского поля и женского, через Святое Крещение”. И радующийся Иаков-мних восклицает: “О сколько радости и веселья было на земле!.. Сколько бесчисленных душ по всей земле Русской приведены к Богу Святым Крещением!”.

Своеобразное продолжение “линии Илариона” можно заметить в рассуждениях Климента Смолятича (XII в.). Так, в истории человеческого общества он выделяет три состояния, которые соответствуют этапам утверждения Божественной истины в людских сердцах — “Завет”, “Закон” и “Благодать”. “Завет” — это пророчество будущей Благодати, которое Господь даровал праотцу Аврааму, а в его лице и всем язычникам. “Закон” (Ветхий завет) — это пророчество истины, данное Моисею для иудеев. “Благодать” (Новый завет) — это и есть истина, дарующая вечное спасение уже всем людям.

Эти рассуждения позволяли русским книжникам утверждать, что Русь может надеяться на великое и прекрасное будущее именно потому, что приняла Крещение. Ведь само принятие Крещения, по мысли того же Илариона, как бы предопределяет и спасение Руси.

Впрочем, уже в XI в. на Руси складывается и иное понимание христианского пути к спасению. Своим истоком это понимание имело византийскую традицию, более суровую, мистическую и аскетическую. Центрами этой трактовки христианского вероучения стали Софийский собор, где располагалась киевская митрополичья кафедра и которую обычно занимали митрополиты-греки, а также Киево-Печерский монастырь. Он был основан преподобным Антонием Печерским (983 — 1073), но значение общерусского духовного центра приобрел при игумене Феодосии Печерском. Именно в Киево-Печерском монастыре христианская вера проповедовалась как практический образ жизни, соответствующий этическим нормам Евангелия. А идеалом истинной христианской жизни для печерских иноков служило египетское монашество III — IV вв.

Уже в первых произведениях русских мыслителей, близких к византийской традиции, появляется и активно развивается идея страха Божиего. Вообще, в христианском понимании испытание страхом Господним — это начало и один из важнейших путей к спасению. “Начало мудрости — страх Господень”, — говорится в Псалтири (111:10) и в Притчах Соломона (1:7, 9:7). Более того, в тех же Притчах утверждается — “страх Господень прибавляет дней, лета же нечестивых сократятся” (Пр. 10:27). Господь насылает Свои кары и страх для того, чтобы очистить человека от скверны и избавить от грехов. Результатом же такого очищения является обретение премудрости и познание Божиих тайн.

Одним из первых и, в то же время, ярким представителем византийского, мистико-аскетического толкования христианского вероучения в Древней Руси стал преподобный Феодосий Печерский (ум. 1074).

Для Феодосия Печерского вообще была близка идея страха Божиего, которую он рассматривал как побуждающую и руководящую в земном пути всякого инока. “Имей пред глазами своими страх Божий: старайся непорочно свершить порученное тебе дело, чтоб удостоиться венца у Христа”, — наставляет Феодосий келаря монастыря. Но и самого себя не щадит печерский игумен, всякий день ожидая страшного наказания и гнева Господнего: “Я, грешный и ленивый, схоронивший свой талант в земле и ничего не прибавивший к нему, всякий день ожидающий к себе лютых тех и немилостивых вопрошателей и страшного того наказания и гнева лютого … А я, унылый, имея в себе корень семя злого того плода, что происходит от моей лености, и сам не входя в Царство Небесное и вам чиня препоны своею леностию и своими дурными нравами…”.

Идея страха Божиего и стала ведущей в Печерской обители. Радостное, светлое восприятие Христовой Благодати, столь характерное, например, для митрополита Илариона, печерскому игумену было явно чуждо. Именно поэтому Феодосий считается создателем так называемой “печерской идеологии”.

В отличие от оптимистического раннего русского христианства, печерские старцы, и, прежде всего, cам Феодосий, внесли в древнерусскую духовную жизнь чуждую ей до этого идею аскезы, т.е. отречения от всего земного, мирского и плотского в пользу духовного самосовершенствования.

По мнению печерских иноков, Святое Крещение очищает человека от скверны, но не спасает, ибо в мирской жизни каждого человека поджидает сатана, соблазняет его и искушает. Главный же источник дьявольского искушения — человеческое тело, изначально греховное. Поэтому путь к спасению лежит, во-первых, через подавление человеком в себе присущего ему плотского начала, а во-вторых, в результате неустанной и искренней молитвы. В одной из своих проповедей Феодосий Печерский говорил: “Итак, братья мои, держа между собой любовь истинную, воспримем закон чистый благого Бога нашего, и заповеди Его непорочные соблюдем, подвизаясь в бдениях и в молитвах, непрестанно молясь за весь мир, да получим через это Царство Небесное”. И неслучайно, став игуменом, Феодосий сразу же ввел в практику монастыря воздержание и строгие посты, а затем и новый устав, за основу которого был взят устав византийского Студийского монастыря, отличавшегося крайней строгостью.

Взгляды печерских старцев, по сути, переворачивали всю систему представлений древнерусского человека — и не только в богословском, но и в морально-этическом плане. Ведь по их глубочайшему убеждению служение Богу заключается в терпении и страдании, в милостыне и любви. Но, тем не менее, спастись может не каждый христианин, а только аскет, подвижник, отринувший всё мирское и всю жизнь свою посвятивший одному только делу — молитве. В конечном же итоге спасения достоин тот, кто совершенно сознательно подвергает свое тело истязаниям, убивая в себе всё плотское, а значит дьявольское. Поэтому идея и практика “истязания плоти” была очень популярной в Печерской обители, о чем свидетельствует “Киево-Печерский Патерик”, памятник, рассказывающий о жизни печерских иноков.

Будучи сам аскетом-подвижником, Феодосий Печерский стремился к тому, чтобы и в светской жизни идея искреннего служения Господу стала главенствующей. Именно поэтому он выступал за необходимость духовного контроля церкви над светской властью. И если митрополит Иларион и Иаков-мних превозносили достоинства русских князей, способствовавших распространению Христовой веры, то игумен Феодосий в своих письмах к князю Изяславу Ярославичу постоянно подчеркивает, что является духовным наставником и руководителем светского правителя. Более того, князь, если хочет заслужить спасение, обязан служить, прежде всего, делу христианства. Ведь истинное предназначение светского правителя состоит только в том, чтобы быть защитником Веры Христовой.

Характерна и еще одна важная составляющая мировоззрения Феодосия Печерского — резкое неприятие иных вероисповеданий, особенно римско-католического. В одном из своих посланий к Изяславу Ярославичу он страстно бичует “латинскую ересь”, возводя на “латинство” многочисленные богословские и даже бытовые обвинения. А в итоге он заявляет: “А живущим в другой вере, — или в латинской, или в сарацинской, или в армянской, — не видать жизни вечной”.

Во многом благодаря несгибаемой позиции Феодосия Печерского и “печерская идеология”, и сам Киево-Печерский монастырь приобрели вскоре большое влияние. И недаром многие древнерусские монастыри или приглашали к себе игуменами печерских иноков, или были ими основаны. А сам Феодосий Печерский в 1108 году был признан святым.

***

Обретение Русью смысла бытия в его христианском понимании сразу же поставила перед русскими книжниками еще одну проблему: истинного спасения Русь достигнет только в том случае, если в ее пределах и в душах русских “новых людей” разольется свет святости. “Святых жития, — писал древнерусский книжник, — страх Божий вселяют в душу… Тех бо житий зряще, в чувство своих дел преходит, престатие злых помышляют; свет бо есть святых жития и просвещение душам нашим”.

В конце X — XII вв. Древняя Русь, осваивая многовековой христианский опыт, принимает и многих христианских святых. Прежде всего, на Руси уже в этот период устанавливается особое почитание Пресвятой Божией Матери, выраженное, помимо прочего, в почитании чудотворных икон, одна из которых — икона Владимирской Божией Матери — стала на все времена христианским символом России. Кроме того, стоит выделить почитания пророка Ильи, святого Николая Мир Ликийского и святого великомученика Георгия Победоносца, которые со временем стали поистине народными святыми.

Но в то же время, древнерусские князья и книжники стремятся к тому, чтобы ореола святости были удостоены и русские люди, просвещенные Святым Крещением и являющиеся олицетворением нового избранного пути Руси на земле. В этом отношении важно, что уже в XI в. начинается активное движение за общецерковную канонизацию князя Владимира Святославича и княгини Ольги.

Митрополит Иларион в своем “Слове о Законе и Благодати” складывает похвальное слово Владимиру, сравнивая его с императором Константином, который в IV в. признал христианство государственной религией и был за это причислен к лику святых: “О, подобный великому Константину, равный ему умом, равный любовью ко Христу, равный почтительностью к служителям Его!.. Тот покорил Богу царство в еллинской и римской земле, ты же — на Руси… Тот с матерью своею Еленой веру утвердил, принеся крест из Иерусалима, и распространив его по всему миру своему, — ты же с бабкою твоею Ольгой веру утвердил, принеся крест из нового Иерусалима, града Константинова, и поставив его по всей земле твоей. И, как подобного ему, соделал тебя Господь на небесах сопричастником одной с ним славы и чести в награду за благочестие твое, которое стяжал ты в жизни своей”. В этих и других словах митрополита Илариона представлена целая программа причтения Владимира к лику святых, как заступника и благодетеля Руси, как равного апостолам, просветившим светом веры свою страну.

Илариону вторит и Иаков-мних в “Памяти и похвале русскому князю Владимиру”: “А ты, о блаженный князь Владимир, был апостолом в князьях, всю землю Русскую привел к Богу через Святое Крещение… И все люди Русской земли познали Бога с твоей помощью, божественный князь Владимир!.. И ты, блаженный князь Владимир, подобное Константину Великому сотворил. Так же, как он верой великой и любовью Божией подвигнулся, утвердил всю вселенную любовью и верой и Святым Крещением просветил весь мир, и Закон Божий по всей вселенной заповедал,… так же и блаженный князь Владимир сотворил, с бабкой своей Ольгой…”

Иаков-мних рассказывает, что инициатором обретения и перенесения нетленных мощей княгини Ольги (в крещении — Елены) в Десятинную церковь был сам Владимир. Иначе говоря, уже в княжение Владимира княгиня Ольга, возможно, начала почитаться как святая. По предположению современного исследователя А.Ю. Карпова, это событие произошло около 1000 г. и с того времени день памяти святой Ольги (Елены) стал отмечаться 11 июля, по крайней мере, в самой Десятинной церкви. Однако официальное общецерковное прославление Ольги произошло позднее (время неизвестно)

Видимо, и неофициальное почитание Владимира Святославича возникло вскоре после его смерти. Во всяком случае, автор летописной похвалы Владимиру, помещенной в “Повести временных лет” под 1015 г., писал: “Память его чтут русские люди, поминая Святое Крещение, и прославляют Бога в молитвах, и в песнопениях, и в псалмах, воспевая Господу, новые люди, просвещенные Святым Духом”.

Но с официальной канонизацией Владимира Святославича в XI в. возникли большие проблемы. Тот же Иаков-мних свидетельствует, что в самом Киеве были и противники причисления к лику святых киевского князя. Одно из возражений — после смерти Владимира у его мощей не происходят чудеса. В ответ Иаков-мних пишет целое рассуждение: “Не удивимся, возлюбленные, что чудес не творит по смерти — многие ведь святые праведники не сотворили чудес, но святыми являются”. И, ссылаясь на слова Иоанна Златоуста “От дел узнаем, а не от чудес”, Иаков-мних заключает: “Но по делам узнавайте святого”.

По мнению некоторых исследователей, официальному прославлению Владимира препятствовали митрополиты-греки, утвердившиеся на киевской митрополии во второй половине XI в. Причинами тому были и обстоятельства крещения киевского князя, и, главное, невизантийские истоки самого раннего русского христианства, привнесенные на Русь в кирилло-мефодиевской традиции. Неслучайно, в 1039 г. митрополит-грек Феопемпт заново освящал Десятинную церковь, которую основал Владимир и в которой в мраморном саркофаге хранились его бренные останки. В итоге, официальное причисление Владимира к лику святых задержалось на два столетия — общецерковная канонизация князя Владимира произошла только в XIII столетии.

В очень непростой ситуации происходила и канонизация сыновей Владимира — князей-братьев Бориса и Глеба. Первые упоминания о почитании Бориса и Глеба относятся ко времени княжения Ярослава Владимировича. В их честь, 24 июля, был установлен церковный праздник, который был причислен к великим годовым праздникам Русской Православной Церкви.

Но официальное прославления произошло в 1072 году, когда, по инициативе киевского князя Изяслава Ярославича, совершилось перенесение мощей Бориса и Глеба. Однако это торжество вызвало противодействие митрополита-грека Георгия. Скорее всего, митрополита насторожила дата перенесения мощей — 2 мая, никак не связанная с памятью князей-братьев (24 июля). Как отмечают исследователи, на 2 мая приходился весенний языческий праздник “первых ростков”. Видимо и это терпимое отношение русских властей к язычеству, характерное для раннего русского христианства, и определенные “прозападные” настроения самого Изяслава Ярославича, и желание русских властей утвердить собственных святых, — все это вместе взятое совсем не вызывало энтузиазма в Константинополе и у его ставленника митрополита Георгия. Однако, если Константинополю удалось заблокировать канонизацию Владимира, прославление которого являлось стержнем всей литературной деятельности служителей Десятинной церкви, то в данном случае, митрополит-грек смирился. И, как сообщает летопись, убедившись в святости Бориса и Глеба, “падъ ниц, прося прощения”. Таким образом, князья-братья Борис и Глеб стали первыми русскими святыми, официально признанными в Византии.

Объяснение поведения митрополита-грека можно найти и еще в одном факте. Дело в том, что в Греческая Церковь практически не знала святых мирян, ибо на Востоке святость связывалась прежде всего с монашеским подвигом. Русская Церковь начала отсчет своих святых именно с мирян — братьев-князей, причем принявших крещение совсем недавно. Впоследствии эта традиция, идущая вразрез с правилами Греческой Церкви продолжится, и на Руси будут канонизированы целые десятки святых князей. И характерно, что изначально и поныне Церковь чтит Бориса и Глеба как страстотерпцев — этот чин святости, учрежденный в Русской Церкви, неизвестен византийской традиции. Следовательно, идея святости в русском религиозно-философском сознании с самого начала связывалась не только с аскетическим подвигом иноков, но и с жизненным подвигом князей, вождей народной жизни, об аскетических подвигах которых ничего и не известно. Интересно, что образ святых Бориса и Глеба позднее превратился в образ святых-воинов и особую популярность этот образ получил в произведениях, посвященных воинским темам.

В XI — XII вв. вопросу о святости князей-братьев придавали большое значение. Например, культ Бориса и Глеба имел важное государственно-политическое значение — святыми были признаны князья-братья, принявшие мучительную смерть, но не поднявших руку на старшего брата. Тем самым освящалась идея родового старшинства в системе княжеской иерархии.

Но дело было даже не в этой, несколько утилитарной трактовке подвига Бориса и Глеба. Наибольший и наиглубочайший смысл их поступок получал в системе христианской символики. Стоит напомнить, что мать обоих братьев была болгарыней, а, следовательно, христианкой. Оба они крестились в Киеве, вместе с другими сыновьями Владимира, сразу же после принятия их отцом новой веры, и получили христианские имена: Борис был наречен Романом, а Глеб — Давыдом. И в летописи, и в других памятниках особо отмечается христианское благочестие братьев, свято исполнявших свой долг сыновей при еще живом отце, и долг младших братьев после его смерти.

Таким образом, мученическая смерть Бориса и Глеба становилась одним из первых примеров христианского благочестия и смирения в Киевской Руси, означавшим, что нравственные идеалы, проповедуемые христианством, нашли полный отклик в сердцах русских людей. Более того, поведение Бориса и Глеба во время братских междоусобиц становилось образцом христианского поведения вообще, ибо именно они, погибшие, но не преступившие Христовых заветов любви и смирения, были признаны святыми, и, следовательно, обрели надежду на вечное спасение. И недаром неизвестный автор “Сказания о Борисе и Глебе” восклицает: “Не знаю… какую похвалу воздать вам, и недоумеваю, и не могу решить, что сказать? Нарек бы вас ангелами, ибо без промедления являетесь всем скорбящим…”.

Необходимо отметить еще одни очень важный момент в трактовке древнерусскими книжниками образов святых Бориса и Глеба. Дело в том, что они, первые русские святые, сразу же стали восприниматься одними из самых главных заступников за Русскую землю.

В том же “Сказании” говорится: “Вы наше оружие, земли Русской защита и опора… Вы небесные люди и земные ангелы, столпы и опора земли нашей!.. Вы не о едином граде, не о двух, не о каком-то селении печетесь и молитесь, но о всей земле Русской!”. Именно к Борису и Глебу возносит автор “Сказания” слова своей молитвы: “Блаженные страстотерпцы Христовы, не забывайте отечества, где прожили земную жизнь, никогда не оставляйте его… Вам дана благодать, молитесь за нас, вас ведь Бог поставил перед собой заступниками и ходатаями за нас”.

Следовательно, обретя первых своих святых, Русь обрела и первых своих заступников перед Господом, которые могут вымолить у Него прощение грехов русских людей. Поэтому утверждение культа Бориса и Глеба, как заступников за Русскую землю, означало и то, что Русь уже не мыслила свое дальнейшее развитие вне христианского вероучения. Основной смысл своего существования на земле русский народ начинал осознавать в исполнении Божиих заветов, Божиего Промысла. А цель своего движения по будущим историческим дорогам виделась на Руси в достижении вечного спасения.

Поэтому вполне закономерным оказался тот факт, что образы святых Бориса и Глеба получили самое широкое распространение в произведениях отечественной религиозно-философской мысли. При этом древнерусские книжники на протяжение нескольких веков использовали сюжетные ситуации, поэтические формулы, отдельные обороты и целые отрывки текста “Сказания”. Не менее популярны были Борис и Глеб, как святые князья-воины, и в древнерусском изобразительном искусстве.

***

Итак, славянские народы в течение VI—IX веков создали на территории Европы новую, самобытную, до того не бывшую в истории, славянскую цивилизацию, а точнее свой славянский мир. Этот мир обладал весомым набором свойств и качеств, которые значительно отличали его от иных, как соседних, так и дальних народов. Именно славяне, их свойства духовной, нравственной, социальной, хозяйственной жизни, сплавляли специфику разнообразных народов в единый социум.

Но практически изначально внутри самого славянского мира тоже были различия, иногда значительные, как раз и связанные с тем, что в различных уголках Европы славяне контактировали и жили с разными этносами. Иначе говоря, возникший на исторической арене славянский мир был изначально противоречив, причем внутренне противоречив. Подобные противоречия обеспечивали славянскому миру и возможность быстрого развития, и, одновременно, опасность разрыва вековых внутренних связей. И не случайно внутри славянского мира сразу же возникло несколько центров, которые могли занять и на определенных этапах занимали лидирующее положение в этом мире. Одним из таких центров стало и Древнерусское государство.

История показала, что становление славянского мира оказалось невозможным без принятия христианства. Однако различные христианские традиции, в первую очередь, католичество и православие, привели к усилению внутренних противоречий между славянскими народами. Те народы, которые приняли католичество, стали все больше и больше включаться в западноевропейскую цивилизацию, постепенно отказываясь от собственной самобытности. Зато славянские народы, крестившиеся в православие, обеспечили себе дальнейшее сохранение и возможность преумножения самобытных качеств славянского мира.

В противоборстве и, одновременно, в творческом взаимовлиянии различных направлений христианского вероучения и происходило становление того своеобразного явления духовной жизни, которое со временем получит название русского православия. И оригинальные черты русского православия закладывались именно в XI — XII вв.

В XI—XII вв. русские мыслители интенсивно и глубоко осваивали христианское вероучение, его религиозно-философскую сущность. Самые главные вопросы, поставленные христианством, уже в этот период стали предметом свободного и, что очень важно, творческого обсуждения в произведениях древнерусских мудрецов. Причем многие из них проявили глубокие знания, широчайший кругозор, способность к тонкому анализу, не говоря уже о литературных талантах. Рассуждения на богословские темы помогали древнерусским мыслителям найти решение важнейших мировоззренческих проблем и, прежде всего, проблемы смысла жизни, которая решалась, конечно же, в русле православного вероучения, ибо главной целью земной жизни верующего христианина виделось посмертное спасение.

Однако уже в XI—XII вв. в русской религиозно-философской мысли возникло то особенное, что впоследствии стало одной из важнейших проблем на протяжении всего периода ее развития. Стремясь осмыслить место Руси в христианском мире (начиная с библейских времен), русские книжники оказались перед дилеммой, которую в современных понятиях можно выразить так, — национальное или вселенское? Греческая Церковь, осознававшая себя именно как Вселенскую, стремилась распространить свои устои и традиции и на Русь. И в эти принципы были поддержаны рядом древнерусских книжников (Феодосий Печерский, Кирилл Туровский и др.). Но некоторые русские мыслители (митрополит Иларион, Климент Смолятич и др.) сразу же стали искать собственные пути развития России в поисках христианского спасения. И в этом находили поддержку у ряда русских князей.

Собственно говоря, указанное противоречие заложено в самом христианском вероучении. Провозгласив принцип “ни эллина, ни иудея”, христианство изначально противопоставило природной разделенности человечества на племена и народы его же единство во Христе. Святое Предание устами Отцов Церкви закрепило этот принцип в учении о единстве Церкви.

Но в исторической реальности жизни народов и самой Церкви эти принципы, которые можно также считать идеалами, не исполнялись. И в реальной жизни церковь оказалась разделена, более того, внутри разных конфессий существовали свои оттенки. Во многом, причиной такой разделенности были именно национально-государственные особенности жизни тех или иных народов. Иначе говоря, многие народы, приняв христианскую веру, со временем начали осмысливать свою национальную жизнь, как вселенскую. Так произошло с и греческой церковью, и с римской, и с другими церквами.

Подобный путь освоения христианской традиции оказался близок и многим русским мыслителям. Во всяком случае, они довольно рано увидели, что и греческая, и римская церкви приравняли земное единство Церкви внешнему государственному единству и пытались распространить свои вселенские притязания на все другие народы. Так почему же и Русь не могла искать истину на этих дорогах? Тем более что само раннее русское христианство изначально отличалось и от греческого, и от римского. И некоторые исследователи отмечают, что уже в XI в. в древнерусской религиозно-философской литературе появляются первые попытки уподобления Киева — Константинополю, как “Новому Иерусалиму”. Иначе говоря, именно в XI в. были совершены первые шаги к тому идеалу, который позднее зазвучит в памятниках древнерусской литературы — к “Святой Руси”.

Осмысление Божиего Промысла в отношении Руси, вполне естественно, развивалось по мере освоения библейской традиции. Поэтому смысловые и целевые установки существования России формулировались по аналогии с библейскими сюжетами и символами. Сама тема возникла уже в середине XI в. в “Слове о Законе и Благодати” киевского митрополита Илариона. Здесь Русь осмысливалась в контексте заповедей Нового Завета, как освященная Христовой Благодатью, а Ветхий Завет, почитание которого могло бы привести, по мысли древнерусских книжников, к иудаизму, хотя и не отрицался, но подвергался скептическому отношению. Кстати, интересно, что и в Киево-Печерском монастыре увлечение Ветхим Заветом не поощрялось, и по той же причине — из опасения склонности к иудаизму.

Стремление Руси найти свои пути к спасению, выразилось и в своеобразном прочтении темы святости. И это не случайно, ведь в идее святости концентрировались все основные смысловые и целевые установки земного бытия русского народа. С самого начала, признаваемые на Руси святые становились символами не только политической, но и духовной самостоятельности (почитание св. Климента Римского, св. Николая Мир Ликийского, свв. Бориса и Глеба). Причем, можно сказать, что в установлении культа святых князей, по сути дела, проявилось новое, отличное от греческого, понимание самой идеи святости — святость теснейшим образом начинает связываться с идеалами именно национальной жизни. И недаром позднее тема святости станет одной из главных во всей системе древнерусского религиозного философствования.

Однако нельзя сказать, что сама дилемма — национальное или вселенское? — была решена в XI—XII вв. Нет, эта дилемма была лишь поставлена, и были предложены определенные пути ее решения. Сама же дилемма будет сопровождать русскую религиозно-философскую мысль на протяжении всего времени ее существования.

В целом, Крещение Руси и утверждение в русском сознании христианских истин сыграло выдающуюся роль в отечественной истории. Православие стало важнейшим духовным условием превращения разноплеменного и разноэтничного населения Киевской Руси в единый христианский народ, объединенный общим миропониманием, общими целями и общим великим духовным смыслом бытия. И уже в скором времени основная часть русского народа, а именно земледельцы, которых еще в XI—XII вв. называли “смердами”, станут называться “крестьянами”, производя свое именование от понятия “христиане”, а признаком национальной принадлежности станет понятие “православные люди”. И это означало, что православное христианство превратилось в русском сознании в традиционную, национальную религию.

Именно православие позволило русским мудрецам уже в XI веке осознать то предназначение, которое было вложено в славянский мир — обеспечение мирного сосуществования народов, обеспечение возможности нравственного и духовного совершенствования людей, внесение в земную жизнь Божией Правды ради всеобщего спасения. Дальнейшая история России и станет воплощением этого завета первых отечественных правителей и мудрецов.

Сергей Перевезенцев, доктор исторических наук

 
Ссылки по теме:
 

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"