Право же, чем больше я размышляю о нынешней оппозиции, тем чаще приходит на ум сопоставление ее с белой эмиграцией и троцкистами 30-х годов, подсчитывавшими недели и месяцы до окончательного краха советской власти. Умные были люди, не чета нынешним борцам, но и они, на бумаге приводившие неопровержимые доказательства ближайшего конца большевистского режима, на деле, в живой действительности ничего не поняли и ничему не научились (разве что сохранили убежденность и верность одни белому знамени, другие — лично Л.Д. Троцкому).
Вот и нынешние оппозиционеры радикально правого и леворадикального толка не перестают уверять широкие массы действительно обманутого и бесспорно ограбленного народа в неминуемом и скором крахе ельцинского режима. Можно понять их благородное негодование и революционное нетерпение. Криминализация общества стала тотальной, вымирание населения идет по нарастающей, и кажется, вот еще месяц, квартал, полгода, и режим рухнет как карточный домик. Как-то мимо сознания проходит то обстоятельство, что сроки несколько затянулись и вот уже почти десять лет продолжается катастрофа страны и мало что указывает на приближающийся крах режима. Вот этот временной фактор, мало осознаваемый современниками многолетней криминальной революции (или, что все равно, контрреволюции), может много объяснить в стабильности криминальной власти и в эволюции оппозиции, до сих пор уверяющей в скорой и неизбежной кончине нынешнего политического режима.
Действительно, исторически мимолетное десятилетие полностью преобразовало облик страны и общества. В небытие последовательно уходили единовластие КПСС, советская система правления, государственная (общенародная) собственность, относительная социальная однородность общества, военная мощь государства и, конечно же, светлое будущее, при всей своей эфемерности все-таки бывшее чем-то осязаемым хотя бы в пределах обеспеченной старости и уверенности в завтрашнем дне.
За этот же исторически кратчайший срок установилась новая система правления — сущностно антинациональная, антинародная и антигосударственная (в том смысле, что она не рассматривает государство как способ существования нации, а видит в нем машину для угнетения всего народа узким кланом во имя его и инонациональных интересов. Наконец-то ленинское определение государства нашло свое «овеществление» и онтологическое подтверждение!). Используя все рычаги власти, режим осуществил передел собственности, одновременно создав класс собственников и его обслугу, заинтересованных в новом политико-экономическом порядке. Понимая, что новый режим устойчив при полной переориентации целей и задач силовых структур, режим успел полностью развалить и деморализовать армию, одновременно сформировав мощные для внутреннего использования охранные и карательные органы, только еще готовящиеся к практической работе. Под разглагольствования о правовом государстве и суверенной личности режим освободил общество от исторической перспективы, уверенности в завтрашнем дне, прилагая все усилия к тому, чтобы волчья мораль утвердилась и заменила нравственность, где общность интересов и национальная традиция были определяющими. Переход нации в народонаселение идет полным ходом, что создает условия для формирования социальной фрустрации, о которой мне довелось уже писать.
Избавляя себя от необходимости детально и углубленно описывать достижения режима, обращу внимание на тот несомненный факт, что за прошедший минимальный исторический срок была проделана колоссальная работа, чего не хотят видеть наши оппозиционеры, еще продолжающие причитать о прошлом и искать врагов народа по всей тверди земной и среди подземных огненных хлябей. Все обращают внимание на лживость, криминальность режима, но почему-то никто (или мало кто) не хочет замечать, что все революции (контрреволюции) Нового времени были лживы и криминальны — хоть тебе английская, хоть вам великая французская, хоть наш февральско-октябрьский переворот. Вся созидательная работа начиналась лишь после того, как происходили выяснения отношений внутри победителей и под топор, гильотину или девять граммов отправлялись бешеные и пламенные революционеры (в системе этой традиции у нас, будем надеяться, все еще впереди).
Здесь мы не ставим целью уяснять, какое общество и какая социальная система будут утверждены в России. Еще раз надо повторить, что все прояснится только после ухода в небытие «отцов демократии» и в связи с той личностью, которая осуществит эту исторически и нравственно объяснимую и оправданную акцию. Сейчас важно увидеть, способна ли это сделать оппозиция и обладает ли она той волей, той силой и теми средствами, которые в совокупности предопределяют взятие и удержание власти.
* * *
То, что ко времени написания этих заметок основная масса населения очухалась и с разной степенью накала едва терпит, с трудом переносит, втихую или открыто ненавидит нынешнюю власть, не надо доказывать ни теоретически, ни социологически. Это естественное состояние общества, когда революционная (контрреволюционная) эйфория прошла, все увидели чудовищное рыло победителей и собственной шкурой заплатили за чаемую «свободу». Именно поэтому власть делает все, чтобы тихая ненависть не перешла в открытое сопротивление любой организованной формы — неорганизованный протест вплоть до бессмысленного и беспощадного бунта власти не страшен, более того, желателен, чтобы вместе с подавлением бунта решить и сопутствующие задачи.
Поразительно другое. Это «стихийное недовольство масс» не использует ни одна оппозиционная организация, что само по себе заставляет предполагать, что ни одна партия, ни одно движение не ставят перед собой задачу взятия власти, опираясь на «широкие массы трудящихся» и используя их «сознательность» и «классовую ненависть». Эта констатация тоже не Бог весть какое открытие — она достаточно хорошо обоснована в правительственных аналитических группах разного подчинения и только особо слепые идеологи революционного протеста не замечают, что ни в одной политической программе оппозиционных партий и движений вопрос о взятии власти не стоит, но тогда надо сделать еще один нелицеприятный для оппозиции вывод: вся ее гневная критика режима, все ее обличения и угрозы просто политическая риторика, болтовня, тем более циничная, что действительно ограбленный, по-настоящему нищий и голодающий народ принимает все за чистую монету и ждет (не дождется), когда же эти борцы за счастье народное придут к власти.
Пессимизм и скепсис, только что прозвучавшие, совсем не означают, что либерально-демократическая революция (контрреволюция), о которой столько лет твердили Солженицын, Сахаров и ЦРУ, предопределена была на победу, а сопротивление ей было сопротивлением «неумолимому ходу истории». Во-первых, реальное сопротивление было, во-вторых, оно имело шансы на успех, в-третьих, оно имело свой пик, после которого пошел спад, доведший до нынешнего скепсиса и пессимизма. К описанию этой эволюции оппозиционных действий мы сейчас и переходим, но предварительно необходимо сказать несколько слов о персоналиях.
Революции и контрреволюции совершают люди предшествующей катаклизму исторической эпохи. Вот и августовский недоворот и контрпереворот осуществляли «герои» коммунистического истеблишмента давно, десятилетиями терявшего политическую волю и стратегический интеллектуальный потенциал. Последним творцом истории и политическим стратегом был И.В. Сталин, умевший видеть перспективу исторического развития государства и мира, определявший генеральную линию и позволявший специалистам эффективно внедрять и реализовывать их проекты (болтовня о Лысенко и кибернетике лишь подтверждает верность стратегического курса Сталина. Борьба с генетикой и кибернетикой была отклонением от исторически верного курса, что вполне допустимо в сложной системе, какой являлся СССР).
В силу опять-таки исторических и идеологических обстоятельств (троцкизм, Великая Отечественная война, партийный монополизм, классовый подход в кадровой политике и т.п.) Сталин так и не успел воспитать преемника соответствующего масштаба. Более того, мелкотравчатость его Политбюро предопределяла серость (но и доведенную до автоматизма исполнительность) партийной иерархии, так и не выдвинувшей из своих рядов личности, хотя бы близко стоящей с грандиозной фигурой усмирителя бесов революции. После смерти Сталина деградация партийно-государственного аппарата шла по нарастающей, в то время как исполнительность (главное достоинство бюрократии) трансформировалась в беспринципный, бездушный и бессодержательный формализм. При такой эволюции преданность идеалам сменялась преданностью системе, а верность народу и государству сменялась на пресловутую верность «лично вам», как неустанно повторялось в годы заката брежневского безвременья.
Этот процесс точно квалифицируется термином «государственное вырождение», даже если соучастники деградации не устают повторять о возрождении чего угодно — ленинского стиля работы, демократии, плюрализма, консенсуса... Поэтому Горбачев, при всем его шарлатанстве и низкопробности пополам с политическим предательством, был и остается продуктом государственного вырождения, и не более того. И команда, которую он набрал для коммунистического ренессанса (или, если угодно, антикоммунистической контрреволюции), была из той же системы и с теми же пороками, которые благоприобретались в послесталинскую эпоху. Сохраняя последовательность, надо признать, что и Ельцин (этот «антипод» Горбачева) был питомцем системы и не случайно, что на первом горбачевском партсъезде он лил ту же патоку в адрес генсека-модерниста, какую проливал на съезде строителей коммунизма в связи с выдающимися достижениями малоземельца Брежнева. Из этой же системы были и соратники Горбачева: Шеварднадзе, Яковлев, Рыжков, Лукьянов, Янаев, Кравчук — разные по темпераменту и личной порядочности, они были одинаково бесталанны и безынициативны, а уж о стратегическом даре любого из них просто нелепо рассуждать.
Так и получилось, что в августе 1991 г. столкнулись безвольные аппаратчики, стремившиеся удержать СССР от развала, но не имевшие плана действий и не желавшие проявлять активность, и голодные шакалы демократии, готовые все разнести по своим чуланам, наконец-то вволю нажраться — властью, богатством, дозволенным панибратством с Западом, всем, всем, чего они желали на кухнях, в курилках и «хельсинкских группах».
О «голодных шакалах» здесь писать нет необходимости, а вот первые борцы сопротивления интересны для понимания интересующей нас эволюции оппозиции. За исключением В. Стародубцева, все они входили в команду Горбачева, и это самая главная их характеристика, как бы потом не облагородили «героев» сидение в Лефортове и песнопения бардов сопротивления. Подчеркну, все они были людьми, соучаствовавшими в славных деяниях Горбачева (особенно Лукьянов) и до конца, т.е. до относительного тюремного комфорта, поддерживавшие его генеральную линию (в противном случае могли и без создания беззубого ГКЧП провести работу по снятию этого меченого недотыкомки с поста генсека или, и тут карты в руки тому же Лукьянову, провести процедуру импичмента. Впрочем, сам ГКЧП явно находился в прямом контакте с Горбачевым, иначе чем бы объяснить полную абсурда и пресмыкательства поездку этих спасителей Отечества в Форос и сервильность их поведения на первых допросах. Подлинные защитники Родины ведут себя по-другому, а люди идеи вообще идут до конца в отстаивании и утверждении своих идеалов.
Кстати, голодные шакалы демократии тоже оказались людьми своей эпохи. И у них не хватило воли к власти ни на децимации, ни на расстрельно-репрессивное уничтожение своих соратников прежде и противников сейчас, да и найти исполнителей революционной (контрреволюционной) законности вплоть до высшей меры было делом невыполнимым из-за отсутствия соответствующим образом подготовленного «человеческого материала». Для оправдания своего безволия выдвинули тезис о демократии, которая не ищет врагов, хотя ясно как Божий день было, что кровушки очень хотелось, но руки оказались коротки. Голодные шакалы взяли власть не во имя идеалов и тем расписались в своем тождестве с теми, кто так бездарно отдал власть, одновременно отдав на поругание государственные институты, само государство и народ.
***
При полной апатии широких масс трудящихся и молчании народа голодные шакалы демократии вползли в Кремль и власовский триколор, до сих пор не имеющий статуса государственного флага России, объяснил желающим и неведаюшим, какого рода власть установилась в Российской Федерации. Было бы, однако, несправедливо считать, что об этом качестве голодных шакалов никто не догадывался. Уже в мае 1985 г. на Старой площади мне довелось услышать первый политический приговор Горбачеву, прозванному аппаратчиками «Александром Федоровичем» (кличка «меченый» утвердилась гораздо позднее и пришла явно из около церковных кругов). Дальше — больше, и со знанием вопроса могу сообщить, что уже в 1987 г. достаточно большой круг интеллигенции распознал суть национального предателя и государственного преступника, что позволило в неформальных комплексных группах специалистов высшей квалификации спрогнозировать ход и результаты перестройки (опять же в 1987 г. социально-психологический анализ поведения Ельцина обнаружил то сочетание злобной трусливости, мстительности и полного бескультурья, которые так ярко проявились в последующие годы радикального, вплоть до уничтожения, реформирования России).
В 1987 г. следовало начать создание политической организации для сопротивления горбачевскому тотальному предательству. Вместо этого люди втягивались в дискуссию о создании компартии России, в тех условиях ничем и никем не отличимую от КПСС и ее руководства (это подтвердилось в дальнейшем, когда во главе КП РСФСР встали Полозков, Зюганов, Антонович и др., выросшие в недрах партноменклатуры, освоившие аппаратные интриги, но не представлявшие, что значит политическая воля и отказ от стереотипов — интеллектуальных, политических, поведенческих). Кружковщина как способ сохранения интеллекта и вкуса в условиях брежневского маразма не была преодолена до 1990 г., и потерянное время во многом определило разобщенность, нескоординированность, малочисленность сопротивления горбачевско-ельцинскому развалу страны.
Наиболее наглядно слабость и наивность консервативной национально-патриотической оппозиции выявили выборы народных депутатов России в 1990 г. Благодаря активу Российского общества охраны памятников истории и культуры стало возможным создать национально-патриотический блок, в недрах его сформулировать политическую платформу, собрать яркий список кандидатов в депутаты. Оставалось малое — организационные структуры и материальная база. Поиски привели к тому, что в результате встреч в МГК блоку была обещана поддержка (как го ворили в МГК, негласная, но всесторонняя, чтобы не допустить победы уже бушующих от нетерпения голодных шакалов). Никакой помощи не оказали, зато спустя два года выяснилось, что все силы партийцев были брошены на поддержку тех самых демократов, которых во время переговоров с представителями национально-патриотического блока аппаратчики так яростно проклинали. Провал был полный, что доказывает тогдашнюю организационно-финансовую слабость национально-патриотического движения, задуренность пресловутых широких масс трудящихся, но нисколько не касается верности и выверенное политической платформы блока, все оценки которой подтвердились дальнейшими событиями.
Вместе с тем из поражения были извлечены принципиальные уроки. Во-первых, сопротивление не должно рассчитывать на «доброго дядю», даже если он сидит в кресле ответработника КПСС и клянется в вечной дружбе. Во-вторых, сопротивление эффективно, если организовано, имеет кадры и широко разветвленную организацию. В-третьих, сопротивление не должно рассчитывать на стихийную поддержку масс — оно должно организовывать эту стихию. В результате и после предварительных переговоров был создан Координационный совет патриотических сил России, вобравший в себя организации от монархической до коммунистической ориентации, не приемлющие предательства горбачевцев и голодных шакалов демократии. Особо следует подчеркнуть, что Координационный совет принципиально отвергал доминирование какой-либо идеологии, объединяя организации на основе верности национально-государственным интересам страны. Вопрос о структуре и кадрах оказался более сложным из-за отсутствия опыта и все той же материальной базы, но и здесь выход был найден. Летом 1991 г. появилось знаменитое «Слово к народу», варианты которого готовились и обсуждались на протяжении двух месяцев. Значительная часть общества к тому времени уже протрезвела, и ошеломляющий поток писем в поддержку этого обращения показал готовность к сопротивлению национально-патриотических сил. Стихийно создавались областные и городские организации поддержки «Слова к народу», и можно быть уверенным, что структура была бы создана, если бы не два обстоятельства.
«Слово к народу» появилось в июле, когда уже шли переговоры горбачевской номенклатуры о создании ГКЧП, и теперь понятно, что для нее наше обращение являлось идеологическим прикрытием и индикатором готовности общества к чрезвычайному положению, т.е. наш документ использовали не национально-патриотические силы, а цеплявшиеся за остатки власти лично порядочные, еще раз повторю, но совершенно не дееспособные птенцы гнезда «меченого».
Еще более поразительно то, что координирующий орган состоял из людей, в августе ушедших в плановый отпуск, а материальная база ограничилась контактным телефоном и помещением из одной комнаты, куда можно было пройти только по пропускам, что само по себе минимизировало контакты со сторонниками обращения. Уже тогда закрадывались сомнения по поводу конечных целей этой общественной акции. Теперь, по прошествии шести лет, картина стала более отчетливой, и не приходится сомневаться в том, что люди из компартии, участвовавшие в подготовке «Слова к народу», сделали все возможное, чтобы движение не возникло, так как было бы неподконтрольным и нарушило правила игры между Горбачевым, гекачепистами и ельцинской командой.
Сказанным я хочу подчеркнуть, что и вторая фаза действий оппозиции оказалась провальной из-за наивности руководителей и оглядки на «могущественных товарищей по борьбе» из номенклатуры компартии. Сделав правильные выводы из поражения на выборах, оппозиция не могла организоваться и повести свою собственную политическую линию. Между тем наступил пресловутый демократический переворот августа 1991 г. и пришла осень, полная безнадежности и разочарований.
* * *
В одночасье не стало компартии, Съезда народных депутатов, а к декабрю преступная троица в Беловежье «распустила» Советский Союз. Никогда не забыть, как, подобно кроликам перед многоглавым удавом, во главе с Ельциным сидели собранные в последний раз народные избранники, как они понуро расходились по домам, открывая двери произволу, политическому хамству и местечковому расизму. Постыдное зрелище, но куда омерзительней повел себя аппарат ведущей и направляющей силы современности, трусливо разбежавшийся со старых площадей государственного, областного, районного масштаба. Власть отдавалась дрожащей, безвольной рукой и забиралась хищной, безжалостной лапой. Более позорного времени трудно найти в истории, и за это поругание равно несут ответственность отдавшие и взявшие на поругание страну и общество.
И национально-патриотическая оппозиция в августе—сентябре ничем себя не проявила в условиях уничтожения законности, государственных институтов, надвигающегося мафиозно-коррумпированного всевластия. Лишь к очередной годовщине Октября удалось кое-как организовать оставшиеся силы и провести первую значительную антиельцинскую демонстрацию, в чем немаловажная заслуга прежде всего Объединенного фронта трудящихся (В. Анпилов, В. Якушев, Б. Гунько, А. Сергеев и др.), наконец-то избавившегося от высокого покровительства партноменклатуры и заговорившего нормальным языком сопротивления установившемуся беззаконному режиму. Надо вспомнить добрым словом и «Союз офицеров» С. Терехова, только еще набирающего силы как активная общественно-политическая организация.
В октябре 1991 г. удалось провести и заседание Координационного совета патриотических сил России, на котором была определена тактика действий и взаимодействий всех слоев оппозиции. Работа велась кропотливо и незаметно, чему способствовали эйфория победивших и приступивших к жратве голодных шакалов демократии и организационные мероприятия, о которых сейчас преждевременно говорить. Во всяком случае, осень и зима 1991 г. не были упущены и оппозиция постепенно выходила из оцепенения, отчетливо понимая, что «старший брат» — компартия превратилась в рядовую общественную организацию и не может больше мешать своими «ценными указаниями».
Постепенно налаживались контакты и с Верховным Советом. После позорного принятия декрета о «независимости России», после соучастия в «демократической революции (контрреволюции)», после одобрения Верховным Советом (но не Съездом) Беловежских клятвопреступлений и развязывания рук Ельцину с помощью наделения его особыми полномочиями Верховный Совет медленно начал осознавать свою ответственность за будущее России. Сторонники патриотической оппозиции становились все более авторитетными (среди них С. Бабурин, Н. Павлов, Г. Саенко, И. Шашиашвили и др.), что заставило даже такого бесхребетника, каким был (и остался) И. Рыбкин, возглавлявшего фракцию «Коммунисты России», молчаливо и без возражений голосовать за предложения наших товарищей. Да и демократически ориентированные депутаты (В. Исаков, М. Астафьев и некоторые другие) увидели, в какую бездну тянут страну ельцины-бурбулисы, Гайдары, и активно пошли на сближение с национально-патриотическими силами и Координационным советом. В результате в Верховном Совете был создан блок «Российское согласие», сразу ставший реальной оппозицией исполнительной власти голодных (все еще голодных) шакалов, а внепарламентская оппозиция приняла решение о проработке политической платформы, объединяющей для совместных действий «левую» и «правую» оппозицию. В течение лета три человека готовили этот документ, и в сентябре 1992 г. он был подписан руководителями общественных организаций и политических партий, входящих в Координационный совет и «Российское согласие». Снова надо подчеркнуть, что в этот период компартия и ее лидеры ничего никому не могли навязать — организовывалась оппозиция без диктата и по велению совести.
Именно теперь встал вопрос о создании организации, которая бы формулировала и, главное, реализовывала свои политические цели, что не входило в компетенцию Координационного совета как совещательного органа. И здесь оппозиция пошла по правильному пути, создав в октябре 1992 г. Фронт национального спасения, тесно сблизивший «Российское согласие» и внепарламентскую оппозицию (единственной ошибкой было назначение И. Константинова руководителем рабочих органов ФНС, хотя по политическим качествам, не говоря уже о другом, он не был способен и не желал заниматься организационной работой). Это объединение сразу сделало оппозицию политической силой, способной взять власть и прекратить подлое издевательство шакалов демократии над Россией и ее народами.
Полагаю, что именно в это время режим почувствовал угрозу своему существованию. Антиконституционный запрет ФНС, клоунада Ельцина в январе 1993 г. явно показали, что власть нервничает и чувствует приближающийся конец. Можно уверенно говорить, что именно с зимы 1993 г. начались первые разработки насильственного переворота (второй раз после августа 1991 г.) с целью уничтожения оппозиции и Советов всех уровней. Первая проба сил состоялась в марте, когда, заявив об Особом порядке управления страной (ОПУС), Ельцин открыто выступил против Конституции. Оппозиция приняла вызов, и Верховный Совет поставил вопрос об импичменте. Одновременно внепарламентская оппозиция выпустила обращение к своим сторонникам, в котором призвала к сопротивлению антинациональным действиям власти (любопытно, что обращение писал профессор-коммунист под диктовку и рекомендации академика-диссидента и христианского правозащитника, а дорабатывал документ профессор-националист. Взаимопонимание было полное!). Задействованный в это время штаб по связям с силовыми структурами нейтрализовал попытки режима поднять воинские части, и ОПУС бесславно прекратился.
Оппозиция выиграла схватку, но не развила победу. Верховный Совет проблему импичмента не решил, более того, не смог через депутатов активизировать деятельность Советов на местах, ФНС не возглавил сопротивление — политсовет ушел в дискуссии, доказав тем самым свою организационную слабость и политическое безволие. В этих условиях национально-патриотическая оппозиция приняла единственно правильное решение, создав закрытый штаб сопротивления под названием «Общественный комитет в защиту Конституции и конституционного строя» (подготовленность организационная уже была такого качества, что до сих пор разного рода службы не располагают списком руководства Общественного комитета. Не буду оглашать его и я).
Было ясно, что применение Ельциным военной силы неотвратимо в силу особенностей его характера, где преобладает трусливая мстительность. Физическое уничтожение оппозиции уже запрограммировано и потому подготовка адекватного ответа в рамках действующей Конституции превратилась в главную цель деятельности Общественного комитета. Работа эта велась интенсивно и можно прямо сказать, что к концу осени, началу зимы Общественный комитет не только бы создал свои структуры повсеместно, но, опираясь на Советы, способен был присечь любой государственный переворот, сохранить народовластие и способствовать конституционному изменению социально-экономического и военно-политического курса России. Вероятно, о проводимой работе стало известно ельцинским соратникам и они форсировали подготовку вооруженного выступления. 21 сентября началась национальная драма, 4 октября произошло кровавое избиение, навечно связавшее нынешний режим с кровью и надругательством над Законом.
* * *
Национальная трагедия свершилась, полновластие режима было непререкаемым, мировая демократия рукоплескала. Все получилось, как замышлялось, кроме большой крови, которую не удалось пустить. Режиму оставалось легитимизировать переворот и свое право на кровопускание. И закрутилось колесо выборов в Думу вместе с референдумом по поводу антинародной Конституции. Выборы были тактической уловкой, референдум — стратегической целью, что понятно было даже старшеклассникам. Проблема состояла в том, что приход избирателей на выборы (при руководстве Центризбиркомом таким политическим ничтожеством, как Рябов) автоматически обеспечивал и необходимое количество участников референдума и потому бойкот выборов мог дать полное засилье демороссов в Думе, но проваливал референдум, значит, и легитимизацию кровавой власти. Оппозиция должна была вести борьбу на стратегическом направлении, отказавшись от тактических выгод. В сущности, леворадикальные и национально-патриотические организации поддержали идею бойкота, разрешив своим членам выдвигаться в одномандатных округах. К бойкоту призвали все, кроме КПРФ и ее пристяжной Аграрной партии России. Такое поведение многих удивило, многие до сих пор повторяют байку о том, что КПРФ решила в Думе защищать трудящиеся массы. На самом деле все обстояло несколько иначе и вот каким образом.
Читатель, вероятно, помнит комедию под названием «суд над КПСС». Два прожженных и ничтожных человека, толстый А. Макаров и тогда еще тощеватый С. Шахрай, безграмотно исторически и юридически взялись доказать преступность этой организации и ее государственный статус. О преступности они заикнулись, но прикусили язык: замаячила проблема запрета на профессию, а тут весь почти истеблишмент «демократии» пришлось бы отрывать от жирного пирога.
Вопрос о государственном статусе КПСС де-факто было смешно поднимать — так оно и было, но де-юре компартия была общественной организацией, и это опровергнуть было невозможно, на что и сделали ставку защитники. Балаган был скучным, пар ушел в свисток, вместо зубодробительного удара голодные шакалы всего лишь погрозили пальчиком.
С момента создания КПРФ и начинаются первые попытки продолжателей перестроечной гласности и консенсуса взять в свои руки руководство ФНС и медленный дрейф подальше от радикализма левой-правой оппозиции.
Не менее характерно и то, что, чем более возрастало количество членов компартии, тем все более «солидней» и «взвешенней» становились заявления очередной «ведущей и направляющей силы современности», все реже участвовала эта «сила» в акциях протеста, тем невразумительнее звучали их декларации по поводу пресечения национально-государственной катастрофы.
Что принципиально, так это отсутствие в программе КПСС упоминаний о революционном пути взятия власти, более того, вообще смазывание, затушевывание вопроса о взятии власти. Между тем без данной проблемы любые рассуждения о будущей гармонии, процветании и благоденствии — пустая болтовня и социальная демагогия худшего пошиба, что и обнаруживается во всей красе в той части программы, где расписываются тишь и благодать, которые сотворят верные ленинцы горбачевского «розлива» после прихода неизвестно каким путем к власти.
Такая идеология, в которой самый главный вопрос о власти затушеван, точнее, неуклюже убран за развесистую клюкву обещаний будущего парадиза, имеет давнее название «реформизм» и прочно привязана к социал-демократии как политическому течению. Сразу отмечу, что в стабильном обществе и эти партии не только имеют место быть, но и успешно действуют, имея свой электорат и свою социальную базу. Поэтому трансформация КПРФ в социал-демократическую партию не должна вызывать нареканий, тем более страстных обвинений в предательстве интересов трудящихся. Это сугубо внутреннее дело, и сама партия только и должна решать, в какую сторону политического спектра она мигрирует и мимикрирует.
* * *
А что же радикальная часть оппозиции левого и правого толка? После октября 1993 г., утратив энергию и будучи деморализована и дезориентирована политическими сальто-мортале КПРФ, она резко утрачивает способность к самоорганизации, волю к единству и влияние на общественную жизнь. Этому в немалой степени способствуют и совместные усилия режима и КПРФ по маргинализации своих потенциальных сторонников, попутчиков, партнеров (например, ушли в политическую тень демороссы, но и все радикальные коммунистические организации от ВКП(б) до РКРП тоже утратили пространство для действий). Боясь утратить свою нишу в политической реальности, одни покорно подчинились диктату КПРФ и влились в стройные ряды прокоммунистического НПСР, возглавляемого обаятельным, вальяжным, взвешенным, но ни на что не способным Рыжковым. Эта политическая химера существует только для одной цели — подтвердить нерушимое единство «партии и народа» и не позволить никому другому такое единство устанавливать, хранить и лелеять.
Другие ринулись поддерживать Конгресс русских общин во главе со Скоковым и Лебедем, забыв о роли последнего в событиях 1991 г., 1993 г., получив его сдачу голосов избирателей в пользу Ельцина перед вторым туром президентских выборов, а затем и омерзительное «мирное» решение грязной войны в Чечне.
Наконец, остаток радикальной оппозиции, не согласившийся с ролью марионеток у Зюганова или Лебедя, ушел в частную жизнь, заботы о хлебе насущном и теоретические изыскания, что, естественно, не заменяет живого дела сопротивления во имя победы.
Маргинализация радикальной оппозиции состоялась, и на политической арене сейчас исполняют свой коронный номер — нанайскую борьбу — два непримиримых союзника, две версии горбачевской цели уничтожения России — «партия власти» и реформистская, социал-демократическая КПРФ. Можно не сомневаться, что двухпартийная система в России установилась и при сохранении достигнутого она, система правления двух кровнородственных партий, просуществует вплоть до полного и экономического удушения народа.
Однако в этом варианте не все столь предопределено, как хотелось бы авторам и исполнителям социального проекта. Снова повторю, что в больших сложных системах инерционные процессы идут совсем не так, как это должно происходить по замыслу тех, кто пытается саму систему изменить или уничтожить. Так обстоит дело и с маргинализацией радикальной оппозиции, которая вроде бы исчезла из политики, но сохранила свой потенциал, и он требует выхода. В сущности, маргинализация может рассматриваться как загон в угол противника с последующим его уничтожением (не обязательно физическим). В таких условиях большая часть людей, оказавшихся в безвыходном положении, смиряется и идет на заклание. Ничтожно малая часть ищет пути выхода из тупика и, как показывает практика маргиналов в Западной Европе, США и Латинской Америке, в революционном активизме находит свободу, тем более желанную, что идеализм и романтизм этих людей всегда абсолютен вплоть до самопожертвования. Не приходится поэтому сомневаться, что маргинализированная оппозиция уже несет в себе семена, прорастающие гроздьями гнева против всех — и режима, и его партнеров из «конструктивной» оппозиции. И в условиях, когда все продается и покупается, когда уголовщина правит бал на всех этажах власти, появление политического терроризма неизбежно, тем более что в самом народе уже существует психологическая установка на принятие и оправдание терроризма. Разве вызвала негодование общества оплеуха, которую наконец-то получил Горбачев в Омске? Да никакого, напротив, за исключением отпетых прохиндеев, даже часть сторонников «партии власти» с удовольствием наблюдала за нанесением первой и далеко не последней пощечины меченому чудищу. И если предположить сейчас совсем немыслимое, невозможное, противоестественное, мерзкое до отвращения, ну хотя бы теракт по устранению Чубайса, Гусинского или Березовского, то праведный гнев изольет на головы преступников Черномырдин, заклеймит радикальный экстремизм КПРФ, деятели культуры и науки от Астафьева до Чудаковой призовут власть провести децимации среди «красно-коричневых», а обыватель вспомнит ваучеры и приватизацию, на память придет «империя лжи» и чудеса с «народным автомобилем» в Тольятти... Многое придет на память, и, уверяю вас, читатели, всенародной скорби не будет. Ни на копейку, ни на медный грош, ни на свободно конвертируемый цент. И дело это такое завлекательное, что остановить его нет никакой возможности, разве что в корне изменить власть и устранить ее обладателей и исполнителей.
Но уйдем от кошмаров этого предположения. Примем во внимание только несомненную регенерацию оппозиционного радикализма через активизм и экстремизм наиболее идеалистически и жертвенно настроенной части противников режима. Такое развитие политической жизни неизбежно, и ответственность за это равно разделяют как сторонники ельцинизма, так и бывшие «товарищи по борьбе», обустроившие в Думе личное и номенклатурное благополучие. Радикальная оппозиция действительно маргинализирована, но последнее слово она еще не сказала, и многие в нетерпении или в страхе, но ждут, когда это слово будет произнесено.
* * *
Ранее был описан инерционный процесс в большой сложной системе. Однако и общее движение систем к запланированному результату не всегда приводит к нему, более того, дает результаты, совсем не совпадающие с поставленной программистами целью. Примером такой трансформации может быть февральско-октябрьский переворот, имевший целью расчленение России и вбрасывание ее в качестве топлива в жерло мировой революции. Первоначально неостановимый процесс уже спустя десять лет начал давать сбои, а еще через одно десятилетие за мишурой прежней фразеологии и старых идеологических заклинаний вдруг выросла империя советского типа, вернувшая страну в систему привычных и неустранимых геополитических констант и показавшая кузькину мать всем революционерам и контрреволюционерам одновременно и во всех доступных империи местах (аналогично: французская революция с последующим уничтожением монтаньяров и установлением власти Наполеона; национал-социалистическое движение и «ночь длинных ножей», обеспечившая единовластие Гитлера, и т.д.).
Голодные шакалы демократии на первом этапе своей революции (контрреволюции) действовали в привычной традиции разрушительного бесовства своих духовных и кровных предков времен февраля-октября и гражданской войны. Уничтожение великой державы, раскрепощение низменных инстинктов, планомерное искоренение населения во имя светлого будущего суверенной личности — ничем не хуже и не лучше того, что делали дедушки и бабушки Гайдаров, бурбулисов и Окуджав в те давние, далекие годы во имя всеобщего равенства и потребления по потребностям.
Но на волне революции (контрреволюции) к власти приходят не только бешеные, железные рыцари или расово чистые голодные честолюбцы и идеалисты. Водоворот затягивает людей иного склада характера и перемалывает характеры неистовых идеалистов. И когда революционный шквал теряет силу, когда на месте бушевавшей стихии оказываются щепки, мусор, разоренные грады, веси и нивы, тогда трезвение идет неостановимо и кто-то из устроителей катастрофы берет на себя бремя власти, чтобы созидание снова стало подлинным и нравственным смыслом жизни человека и общества.
Мотивация такого рода прозрения и перерождения может быть и не столь возвышенной. К примеру, честолюбие, желание войти в историю в качестве созидательной личности способны освободить человека от революционного (контрреволюционного) дурмана, «привести в чувство» и совершить работу национально-государственной важности.
Нельзя упускать из виду и вариант перерождения голодных шакалов в государственных деятелей. Ведь от постоянной жратвы брюхо может лопнуть, когда-то все равно придется прекратить работу челюстей и желудка. Когда-то обнаружится, что не заморский поводырь наделил тебя куском пирога, а ты сам его отхватил, да еще такого размера, какой заморскому дяде не снился. Ты уже не шакал и не шестерка, а козырная карта и сам с усами и нечего селедочной мордой тебе в харю тыкать. Наконец, обладая жирным куском, можно увидеть все еще голодных шакалов из своей и чужой стаи. Тут уж не только визг и когти, зубы пойдут в ход, чтобы отстоять свое кровное, с таким трудом наворованное, попутно защищая территорию и население, где и трудом кого этот жирный пирог был изготовлен.
В терминах социологии и политологии выше описанные варианты развития пересказываются следующим образом. Класс, сословие, клан, пришедшие к власти в результате насильственного переворота, вынуждены при реализации собственных целей и интересов считаться с национальными архетипами, геополитическими векторами и константами, ради выживания идентифицировать себя с исторической традицией и создавать условия если не для расширенного, то хотя бы простого воспроизводства рабочей силы. Формулировки можно смягчать или усиливать, но суть от этого мало меняется — для собственного выживания режим в целом или часть его истеблишмента неизбежно становится носителем национально-государственной идеологии и освобождается от антинациональных и антигосударственных соратников и союзников.
Поздней осенью 1991 г. на «круглом столе» оппозиционных ученых и политиков мои слова о постепенном освоении новым режимом патриотической лексики, а частью режима и национально-государственной идеологии вызвали веселый смех и праведное возмущение. Теперь общим местом стало признание того, что от шумеек и Шахраев до Черномырдиных — все стали патриотами и государственниками, а дважды всенародный дает задание выработать и развить национальную идею. Понимая всю вторичность этого «перерождения», уверенно говорю, что среди этой когорты победителей есть уже те, кто идеологию патриотизма усвоил и способен в соответствующих обстоятельствах сделать ее идеологией государственного возрождения.
Ради стабильности и минимального доверия к себе населения правящий режим уже маргинализировал своих бешеных сторонников, хотя продолжает окружать себя пройдами, для которых радикальное реформирование высшая ценность, а вымирающий народ и уничтожаемое государство всего лишь мелочи, которыми можно и должно пренебречь. Не сомневаюсь, что и среди новых хозяев жизни можно обнаружить людей, которым это реформирование на уничтожение давно обрыдло, а знание изнутри авторов и исполнителей нашей трагедии еще более усиливает ненависть и желание наказать этих обезумевших радикальных реформаторов. Получается, что в смене политико-экономического курса заинтересованы сейчас три силы: народ, радикальная оппозиция, в недрах которой вызревает активизм малых групп, и невидимая пока часть нынешнего истеблишмента. По потенциалу и значимости, материальной оснащенности и возможности маневра последние наиболее перспективны при решении вопроса о власти, и, скорее всего, они будут очередными «бичами Божьими» для устроителей нынешней национально-государственной катастрофы. А поскольку при катастрофе цвет знамени и эмблемы спасателей ничего не значат, то лично я жду не дождусь, когда же грянет гром и очистительная гроза пронесется над Россией.
Народ выше личности, целостность и мощь государства куда более важны, чем все «демократические» институты вместе с правозащитниками и «свободой печати». Вот о чем должны думать люди, готовые прекратить современное бесправие, всесилие уголовщины, разнузданность продажной прессы, оскорбительную нищету и хозяйничанье в великой державе цветочных торговцев, находящихся на побегушках у заморских и ближневосточных наставников, мастеров и архитекторов.
Не буду предсказывать сроки, дело это неблагодарное и малополезное. С уверенностью могу сказать только то, что тишь и гладь, установленные игрой в политический теннис «партии власти» и КПРФ на развалинах великой страны, заканчиваются, и совсем иные силы будут строить Россию — великую, единую и неделимую. Поэтому попрощаемся с нынешней оппозицией — не сдавшейся, не предавшей, но и не взявшей власть. Она сделала благое дело: показала, что сопротивление возможно, что не все продается, что грязные компромиссы бесчестны, что в обществе были и есть силы для возрождения и созидания. И это самое главное для того, кто сменит власть и начнет созидательную работу. В ожидании этих людей и встречи с ними будем верны своей России, своему народу и памяти тех, кто погиб, но не предал и не отступил.
Профессор Эдуард Володин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
