– Копируют ли современные художники иконописцев прежних времен?
– Меня удивило, что у нас есть столько художников, возвращающихся к корням изобразительного искусства своего народа; причем и в современной манере, но также и через иконописные школы. А основу составляет одно и то же вдохновение. Скажем, картины Баты Михаиловича современны, однако дух их близок духу фрески «Белого ангела» из Милешева.
– Если формальное изображение лика на иконе и ее сущность неотделимы, то что подразумевает копирование?
– То, что византийско-славянскую иконопись не понимают, не случайно. Людям, воспитанным на ренессансной традиции Запада, кажется, что в православной иконописи присутствует повторение, из-за чего их подход к иконе поверхностен и ошибочен. В византийско-славянской иконописи, между тем, существует внутреннее единство и тождественность. Византийско-славянская иконопись ищет более глубокую истину, основу. Ее интересует прежде всего то, что в преходящих формах жизни вечно. Поэтому она кажется будто бы статичной, так как ее динамизм – внутренней природы, а отнюдь не внешней.
– Как иконописец постигает эту сущность?
– Иконописец осознает, что истину невозможно выразить ни словом, ни картиной. Истина невыразима, неохватна, неизобразима. Поэтому он вместо языка натуралистического, языка подражания природе, использует язык символов. Однако и это использование символов самобытно.
Восприятие символизма в западном ренессансе – это одно, а восприятие символизма в византийско-славянском искусстве – совсем иное. Для восточного иконописца символ не является абстракцией, чистой аллегорией. Он посредством своего изобразительного языка возвращается к этимологическому смыслу понятия: сим-вало = со-бросаю, подаю вместе две вещи – то есть предлагается нечто совмещающее. С одной стороны, икона основывается на конкретной реальности непременного человеческого образа, а с другой стороны – стремится засвидетельствовать неизреченное присутствие потустороннего. Поэтому основной истиной ее является личность, стремление сохранить человеческую – богочеловеческую – личность. Икона не измеряет вечность преходящим, а старается перспективой потустороннего утвердить и увековечить то, что преходяще. Икона вся – погружение в вечность.
– И в современном мире это вызывает большой интерес?
– Хотя и удивляет, но это легко объяснимо. Икона сохранила равновесие между духом и материей, вечным и преходящим, Богом и человеком, природным и метафизическим, что вне природы. Чего нельзя сказать о ренессансном искусстве Запада, как и о большинстве современных течений, возникших на принципах этого искусства.
– Итак, что есть икона?
– Икона отражает сконцентрированную красоту истории мира, причем красоту, пронизанную красотой вечной – той, которая, по Достоевскому, спасет мир. Отсюда и тяготение к византийско-славянской иконописи, поиск утраченного равновесия. Тем более что мы в известное время, в предшествующий исторический период, упустили из виду самые зрелые плоды своей собственной культуры, своего собственного исторического самовыражения, и начали смотреть на окружающий мир через чужие очки. Так что все, не похожее на западные образцы, нам казалось бледным и убогим. Казалось устаревшим. И потребовался определенный поворот в исторической науке Запада, чтобы мы начали относиться к своему прошлому более серьезно. Оливье Клеман, издатель одного парижского журнала, посетил Печскую Патриархию и разговаривал с художниками, делавшими там копии. Он был поражен, сколь мало наши люди осознают значимость своих традиционных ценностей, когда заметил у них невероятное отношение: мол, все, что не согласуется с Западом, не имеет собственной значимости. К счастью, те времена прошли. И думаю, что данная выставка это подтверждает.
Перевод Ивана Чароты
Митрополит Черногорский и Приморский Амфилохий (Радович)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
