Представители старшего поколения, в том числе и в Казахстане, хорошо знают Валерия Ганичева. Мы помним его и как директора популярного издательства “Молодая гвардия”, и как главного редактора “Комсомольской правды”, “Роман-газеты”. В преддверии своего 80-летия писатель собирается в Астану для участия во встрече казахстанских и российских деятелей культуры. Накануне этого события с ним побеседовал известный журналист, президент акционерного общества “Егемен Казакстан” Сауытбек Абдрахманов.
Развитие нации определяет культура
- Валерий Николаевич, сегодня утром вы вернулись из Украины и, несмотря на усталость от дороги, согласились на встречу, за что я вам благодарен.
- Замечательная была поездка. Мы организовали презентацию нового перевода “Тихого Дона”. Вот уже 50 лет, если не больше, этот роман на Украине не издавался. Там сейчас знание украинского языка расширяется. Это был шаг, с одной стороны, филолого-лингвистический, а с другой – общественно-политический. В парламентской библиотеке собралась интеллигенция, был полный зал. Очень хорошо выступили Борис Олейник, Иван Драч. Ярко говорил о Шолохове директор Института памяти, доктор наук Солдатенко.
- Знаю о ваших отношениях с Шолоховым. У меня будут еще вопросы на эту тему. А пока расскажите, пожалуйста, о своем детстве.
- До сих пор сохранились у меня впечатления военного детства. Мой отец, Николай Васильевич, будучи секретарем сельского райкома партии, просился на фронт, но ему сказали: построй аэродром, собери урожай, тогда мы тебя отпустим. Аэродром построил, урожай собрал, но, как настоящий хозяйственник, оставил зерно на посевную, не сдал до последнего зернышка. И за это его приговорили к расстрелу. Кончилось тем, что народ вступился за него, ему дали строгий выговор с надзором, а на следующий год он собрал самый высокий в Сибири урожай. И ему дали орден Красного Знамени. Вот вам советское “Преступление и наказание”.
Меня очень многое связывает с Украиной. После войны отца направили в Полтавскую область – миргородские, гоголевские места. Я овладел украинской мовой. Окончил там среднюю школу. Для нас естественным был переход с русского на украинский и с украинского на русский. Когда я учился, никакого разделения на украинцев и русских (а также евреев, молдаван, поляков) у нас не было. Одни учителя были русские, другие – украинцы, мы их любили одинаково. В школе были две замечательные учительницы: преподаватель русского языка Надежда Васильевна и преподаватель украинского Ганна Никифоровна. Несколько лет назад мы побывали в своей школе, у своих старых, мудрых учителей. Они нам обрадовались, долго вспоминали прошлое, в школе же было как-то тускло и скучно.
Надежда Васильевна всплеснула руками: “Валерий, не горят глаза-то у нынешних учеников, они ведь не читали письмо Татьяны Евгению, не слышали про Лермонтова, птицу-тройку гоголевскую не ощущают. Ведь Гоголь-то объявляется ими “зрадныком”, ибо писал по-русски”.
- Извините, а что такое “зраднык”?
- “Зраднык” – предатель. Вот до чего дошло! Человека, прославившего свой народ, называют предателем…
Сейчас, когда политтехнологи и остепененные мужи от имени науки разводят Украину и Россию, не замечают сплетающиеся в веках корни единения народов, высчитывают, кто больше даст за ту или иную торгашескую позицию, следует спокойно обратиться к истории и психологическому складу наших народов, вспомнить совместные страдания и победы.
Особую ненависть вызывает у “полицаев от истории” Великая Отечественная война, победа над фашизмом, одержанная русскими, украинцами, белорусами, казахами… – всем советским народом. Никак неохота признать, что эта победа и привела к соединению украинских земель, к созданию мощной и суверенной Украины, получившей свою государственность, место в ООН из рук Советского Союза, а не от бандеровской суверенности, провозглашенной Гитлером в первые дни нападения на СССР.
Наши политики долго не обращали внимания на эту проблему, не верили в разрыв. Все свели к проблеме газа. Вот мы газ перекроем, цены повысим – и они сразу же опомнятся. Но не в газе дело и не в нефти, и даже не в территории. Надо было поддерживать и развивать духовные, культурные связи. Все-таки развитие нации определяет культура. Ни салом, ни газом ее не заменить. Я обвиняю в нашем разрыве больше российскую сторону. Высокомерно не задумывались о будущем наших отношений. А там постепенно к власти пробирались униатские русофобские силы. Эти бывшие и нынешние бандеровцы устроили настоящий террор по отношению ко всем, кто мыслил по-другому.
Я помню, несколько лет назад выступал Дмитро Павлычко и кричал: надо нам избавиться от гоголизмов. Тогда они были против предателя Гоголя. А сейчас профессор из Нежина на недавнем юбилее провозгласил: нехай живе украинско-русский письменник Микола Гоголь. Я сказал: поделимся. Сын украинского народа и великий русский гений.
- Там сейчас русофобии вроде стало меньше, да?
- Что касается восточных областей, то значительно меньше, а в западных областях все еще упражняются.
В “Комсомолке” почти не было русских
- Меня как журналиста интересует и ваша издательская, редакторская деятельность. Верно ли то, что вы особо не желали работать главным редактором “Комсомольской правды”?
- Главным редактором “Комсомольской правды”, тогда третьей газеты страны, меня назначили в 1978-м. Действительно, я не хотел туда идти: я не люблю газету с ее суетой, скандалами, текучкой. Но все мои русские коллеги и соратники просто заставили меня дать согласие. Считалось, что это очень большое повышение. Это уже номенклатура Политбюро ЦК КПСС. Помню, как меня утверждали на Политбюро, как Суслов вел, как Кулаков развернулся и очень долго меня рассматривал. А произошло мое назначение по предложению армии. Епишев сказал, что “Комсомольская правда” стала газетой, растлевающей молодежь, и в армии запрещают ее читать. Нужен человек, хорошо знающий военно-патриотическую работу и настроения молодежи. Ко мне три раза приходил Пастухов и говорил, что надо идти, хотя бы ради нашего общего дела. А Пастухов только что стал первым секретарем ЦК ВЛКСМ. За два с половиной года своей работы я опубликовал в газете тексты около двухсот русских писателей, которых раньше к “Комсомолке” даже не подпускали. Анатолий Иванов, Володя Фирсов, Сергей Викулов, естественно, Михаил Шолохов… Они раньше не бывали там. Этот разворот мне давался с огромным трудом, русских людей в газете почти не было. Человек тридцать ушли, в основном в “Литературную газету”, – я только вздохнул с облегчением. Это были самые бешеные русофобы. Но удары стали следовать один за другим. Стали искать самые нелепые предлоги. Вот мы покритиковали футбольную команду “Динамо” за катастрофические проигрыши, а нам говорят: вы что, не знаете, кто за “Динамо” стоит? Как посмели критиковать? Или задели ЦСКА. Опять вызывают на ковер: “Как вы смели?” А за ЦСКА стоял Устинов, за “Динамо” – Андропов. Вот и покритикуй в таких условиях. Это был первый выговор.
Второй получил за то, что опубликовали фельетон “Следствие ведут кунаки” – про Северную Осетию. В драке убили человека, и безо всяких доказательств осудили русского парня. Убил другой, но кунаки – и следователь, и судья, и так далее – были одного родства. Фельетон вызвал большой шум в республике. Гонения на русских в конце концов и привели к нынешней чеченской войне, десятилетиями на Кавказе никто не защищал интересы русского населения. Все шло в пользу национальных тейпов и родов. А надо было лишь соблюдать справедливость. Руководители Северного Кавказа требовали от меня извинений. Я отказался. Показал письмо, подписанное тремястами старцев-кавказцев о взяточничестве, коррупции, сказал: вот о чем писать надо. У меня был микроинфаркт, отлежался в больнице.
Пришли к выводу, что меня нужно убрать. И на съезде писателей ко мне подошел уже на банкете Михаил Зимянин (секретарь ЦК КПСС – С.А.) и давай меня распекать. Мы стоим с фужерами, с бокалами, он и говорит: вы должны уйти из “Комсомольской правды”. Только не жалуйтесь… Они боялись, что я пойду к Шолохову. Меня вроде бы убирали по возрасту. Хотя я был значительно моложе первого секретаря ЦК ВЛКСМ, да и многих других именитых комсомольцев… “Вот, пожалуйста, “Роман-газета”, вы с писателями дружите, сами пишете – вам и карты в руки…” – говорил Зимянин. Я уже был членом Союза писателей и понял, что надо уходить в литературную нишу, скрываться от преследований карьеристов по партии, да и духовно мне там было бы интереснее. Я дал добро.
Так что попытка сделать из “Комсомольской правды” оплот патриотизма, подобный “Молодой гвардии”, у меня не вышла. Слишком близко к вершинам власти. Слишком влиятельна газета в народе. Контроль жесточайший изо всех отделов ЦК. Да и кадры поменять полностью не удалось, хоть и обвинил меня Юрий Щекочихин: мол, Ганичев стал в газете проводить политику расовой чистки и антисемитизма. Дескать, поэтому он и ушел оттуда. Я встретил его и говорю: «Юра, а я и не знал, что ты еврей». Он смутился и сказал, что вообще ему моя линия не нравилась… От меня уходили люди, которые не хотели писать о России и русском народе, о русских проблемах и так далее.
Трудное это дело – быть редактором газеты. Помню такой случай. Мы опубликовали материал о комбайнере из Казахстана. Звонит мне секретарь обкома партии и говорит: “Валерий Николаевич, он-то умер уже, год назад”… Оказывается, материал пролежал в редакции. Собственный корреспондент был уверен, что передовик бессмертен…
Петр Первый, Сталин, Шолохов и другие
- Вы – доктор исторических наук, профессор. Хотелось бы послушать вас и как историка. В проекте “Имя России” вначале на первое место вышел Сталин. Не было обидно?
- Конечно, обидно. И как историку, и как писателю, и как православному человеку. Мне кажется, это некая забава, новая телевизионная игра. Постмодернизм, когда все имена не произносятся всерьез. Это лишний раз свидетельствует о направленности нашего телевидения, которое готово показывать что угодно: Гарри Поттера, английских королев, светских львиц, яхту Абрамовича, – но боится всерьез касаться русской истории, прославлять русских национальных героев.
Я бы лично на первое место поставил Сергия Радонежского. Через него, через осознание его подвига я еще в советское время, будучи коммунистом и советским человеком, пришел к своему Православию. Это святой, объединяющий всю Россию. Из писателей, конечно, Александр Сергеевич Пушкин. Он и на самом деле “наше все”. Без Пушкина мы были бы другой нацией.
Конечно, нельзя пройти мимо Петра Великого. Как любой великий державный деятель на изломе эпох, он имеет и великие достижения, и великие грехи. Он преобразовывал Россию жесточайшими способами, ломал многое безжалостно. Но, надо признать, у него был великий замысел, он стремился создать сверхдержаву, он чувствовал, что у России хватит на это сил. Помню, когда я жил на Полтавщине, для каждого украинского деда Мазепа был “зраднык”, то есть предатель, изменник. Даже украинские националисты того времени, оппоненты советской власти, недолюбливали Мазепу. Полтавская битва, которую выиграл Петр, сродни всем великим битвам России: Куликову, Бородинскому, Прохоровскому полям. Петр Первый говорил своим воинам: вы воюете не для меня, а для России. А шведы сражались “за короля”.
Из советского периода, опять же с учетом всех неизбежных противоречий времен перелома, капитальной переделки страны, признавая все грехи ГУЛАГа и коллективизации, должен назвать Иосифа Сталина. Говорят, мы победили чуть ли не вопреки ему. Ложь. Без Сталина, боюсь, Победы бы нам не одержать.
- Рассказывая беседе с Зимяниным, вы заметили: они боялись, что вы пойдете к Шолохову. У вас уже тогда были с ним хорошие отношения?
- С Шолоховым я впервые познакомился в 1964-м, на совещании молодых писателей. Он тогда немного болел, но пригласил нас, нескольких писателей, к себе в московскую квартиру. Та встреча тоже повлияла на меня. Был я у него и в Вешенской в июне 1967-го. Ездил к Михаилу Александровичу вместе с Юрием Гагариным и уже ушедшим от нас Василием Ивановичем Беловым. Помню одну шутку Гагарина. Летели мы тогда на небольшом самолете. На первых сиденьях сидели Юра Гагарин с секретарем ЦК ВЛКСМ Павловым, за ними я. И вдруг замечаю: стюардессы вокруг меня начали виться, столики свои подкатывают, вкусности предлагают. Оказалось, они сначала к Юрию Алексеевичу подошли, а он им: “Что я! Вон за мной человек сидит, так он к полету на Луну готовится!”
А сама встреча в Вешенской была очень интересной! Меня Шолохов звал только по имени.
Восхищение и удивление, порой с долей недоверия, вызывают великие творения Шолохова. Удивление – перед неповторимым и непревзойденным талантом, явившимся миру из глубин казачьей России. Если бы наша литература не создала в двадцатом веке ничего, кроме “Тихого Дона”, она все равно могла бы считаться великой продолжательницей дела Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова.
- Несколько лет назад я на основе фактов книги Феликса Кузнецова опубликовал статью “Кто написал “Тихий Дон”?”. В этом вопросе наступила уже полная, стопроцентная ясность, тем более после того, как нашлись и были выкуплены рукописи…
- Знаете, уязвлять Шолохова – это значит напоминать о себе. Народ-то наш всегда верил и знал, что Шолохов написал роман сам. Это вообще свойство гениев. Его объяснить не всегда просто. В Европе я знал норвежского профессора Хюста, который не очень благоволил к Шолохову. Он заложил “Донские рассказы” и “Тихий Дон” в компьютер, сравнил стилистические особенности, прилагательные, эпитеты, образы и получил 95 процентов совпадения. Европейцы же все-таки люди логики. О чем можно говорить? Еще начиная с “Донских рассказов” он был классик. А “Судьба человека” какой шедевр! О многом говорит и такой факт: Сартр публично отказался принять Нобелевскую премию, пока ее не дадут автору “Тихого Дона”.
- Кстати, весть о присуждении ему Нобелевской премии Шолохов услышал в Казахстане.
- Да, знаю, он там был на охоте. Его вызвали в обком партии и сообщили.
- Он оттуда позвонил в Москву, в ЦК, даже посоветовался – получать ему эту премию или нет…
- Потому что перед этим был скандал с Пастернаком, когда в течение одного месяца в ряде стран Европы вышел “Доктор Живаго” в переводах. Ну, кому там нужен был этот роман?! Ясно, это режиссерское действие.
- В сборнике “Писатели России. ХХ век” имеется информация о том, что Шолохов в свое время задумал роман о трагедии в казахской степи – о голоде.
- Возможно. Он был и честный, и смелый. Он же спорил со Сталиным о судьбе станицы Вешенской.
Книги на помойке
- Бывая в Москве, каждый раз поражаюсь книжному буму в России. Качественное полиграфическое оформление книг, их внешняя красота, разнообразие радуют.
- Но наш книжный рынок завален сегодня политологией, книгами, часто составленными по принципу “что хочу – то и ворочу”. Теперь это у нас самая модная профессия – политолог. Однако едва ли не самым важным для воспитания молодого поколения является историческое образование, образование исторической географией. То есть тем, что составляет основу патриотического и, если хотите, грамотного государственного мышления, которого не хватает даже деятелям высокого положения, особенно сейчас, когда некоторые ретивые соседи подвергают наши границы постоянному “историческому пересмотру”. Мы не умеем отвечать, не умеем превентивно, предварительно обезвреживать настойчивых и порой наглых заявителей своих прав.
Кажется, что книги все меньше нужны человечеству. Они грудами лежат на помойках, в гардеробах библиотек, на асфальте возле букинистических магазинов. Многие выносят книги из дома, чтобы не “дышать пылью” и не портить интерьер. В конце концов, вся необходимая информация есть в Интернете…
- Какова роль художественной литературы сегодня? Какую миссию она выполняет?
- Важный вопрос. Продолжает ли она быть литературой совести, сочувствия к простому, маленькому человеку? Как она располагает свой вектор между богатством и бедностью, совестью и бессовестностью, справедливостью и несправедливостью? Благости и обольщения в том, что в литературном мире все встают на путь правды и добродетели, конечно, нет. Но есть те книги, которые позволяют спасти честь русской литературы, ее светоносный ряд. Несколько лет назад появилась небольшая, как всегда у Распутина, повесть “Дочь Ивана, мать Ивана”. Но сколько же в ней было правды, горечи, предостережения, ошеломления от неправедности такого богатства, от бессовестности людей, воспитанных на рыночных ценностях. Писатель обращался к обществу, власти, людям: остановите вторгнувшийся на русскую землю торгашеский, прикрывающийся этнической спайкой беспредел, остановите подкуп и бессовестность, взятку-коррупцию. Иначе будет беда! Беда и произошла. “Мать Ивана” совершает самосуд: стреляет в этнического насильника своей дочери, хотя, откровенно говоря, там мог быть любой безнациональный наглец, развратник и торгаш. Мать идет в тюрьму. Болит ее душа, но не болит она у следователя и судьи. Не спохватывается общество и власть. Не так давно в миллиардном Китае, в котором разворачиваются процессы частнособственнического обогащения, повесть Распутина была признана лучшей книгой года.
Национальная литература должна быть. Сталин бы не выиграл войну с Гитлером, если б не вспомнил об уже “сброшенном с корабля современности” Пушкине и обо всей русской классической литературе, обо всей великой русской истории. В 1934-м он развернул нашу культуру от “революционного авангардизма” к национальной традиции, создал вместо РАППовских и прочих гнилушек Союз писателей СССР во главе с величайшим русским и мировым классиком Максимом Горьким. И сразу наша советская литература перестала быть нелепой, вымороченной, местечковой, сразу была она поставлена в один ряд с другими мировыми литературами. В стране началось издание всей русской классики. Жизнь народа наконец-то вернулась в свое природное, не иссушающее его духовные силы, русло. И когда началась война, народу уже было возвращено национальное самоуважение, народу было что защищать.
Все, кто старается изъять русскую литературу из обращения, вновь проиграют. Русская литература – это живая душа России.
Книги Пушкина заполонили страну в 1937 году – в год столетия его смерти. А представляете, что было бы, если бы в эти годы Россия получила в качестве чтения американские комиксы, литературу ужасов, насилия, порнографии? Тогда Олег Кошевой и Зоя Космодемьянская не выросли бы в нашей стране к началу мировой войны.
(Окончание следует)
* Central Asia Monitor, 7 июня 2013
Валерий Ганичев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
