Была Михаила Николаевича Алексеева нескончаемая радость – внучка, которой он посвятил роман «Драчуны», Ксения. Эту беседу с Михаилом Николаевичем в канун 60-летия Победы и провела она сама.
– Дед, расскажи, как ты встретил День Победы?
– 9 Мая разведчики и связисты нашей 72-й гвардейской стрелковой дивизии и мы, военные журналисты, отмечали вместе. Это было в маленьком и чистеньком чехословацком городке Косова Гора, неподалеку от Праги. Капитан Грищенко, Герой Советского Союза капитан Лобанов и я, гвардии капитан, сидели за праздничным столом. Заметил, что мой приятель Петр Грищенко уж что-то очень пристально рассматривает шею Михаила Лобанова.
– Это когда тебя так, Миша? – наконец не выдержал Петр, показывая на глубокий шрам, чуть выглядывавший из-под воротника лобановского кителя. – Что-то я не слыхал, чтоб тебя ранило...
Смутился Лобанов.
– Давно. В июле 41-го. Под Жмеринкой.
Грищенко и я переглянулись
– Так какого же черта молчал тогда, в Ташкенте, когда мы в госпитале после ранений на ноги вставали?..
– Когда вы меня фронтовыми историями угощали? – улыбнулся Михаил.
– Ну да!
– А вы меня не спрашивали...
Вот в такой компании встречал я День Победы. У нас был большой праздник. На столе – чешская сливовица, тушенка с горячими лепешками...
– О чем думалось тогда? Ликовали?
– Торжествовали, конечно, но удивительное дело, здесь, у самой Праги, мы все почему-то вдруг вспомнили Сталинград. Помню, мне подумалось: «А что там, на Волге, будет через 20, скажем, лет? Останутся ли какие-нибудь следы сражения?»
– Одна из последних твоих больших вещей – «Мой Сталинград». Писатель Александр Проханов назвал этот роман-хронику продолжением шолоховского «Они сражались за Родину».
– Я был участником сражения под Сталинградом от первого до последнего дня. Командовал минометной ротой. Был секретарем комсомольского бюро полка. Что значило в то время быть комсоргом? Тогда оргработа была одна: ни шагу назад, только вперед! Речей комсорги не произносили, а поднимались в атаку первыми.
– Может быть, ты вспомнишь какие-то эпизоды Сталинградской битвы, в которых участвовал?
– Я расскажу о том, что видел своими глазами. В августе, отступая, мы попали в окружение. Я вырвался, пошел почти навстречу немецким танкам и спасся. И спас 40 моих минометчиков. Танки устремились за основной колонной, по балке, а я отклонился и вот так под углом и вывел. Один танк, правда, заметил нас и рванул вдогонку. Сержант Сараев, совсем молоденький, меня, по сути, спас. Немец из танка по пояс вылез с засученными рукавами: «Рус, сдавайся!» Сараев бежал со мной все время, а тут остановился. Я успел подумать только: «Коля, Коля, только в партию тебя приняли, а ты...» И тут страшный взрыв. От танка было метров 20 до нас, взрывной волной меня сшибло. А тогда ведь нам зачитали приказ Сталина No 227: ни шагу назад, стоять насмерть. Всем минометчикам выдали по две противотанковые гранаты. Оказывается, Сараев остановился не для того, чтобы сдаваться. Он бросил в люк этого танка сразу две гранаты. Смотрю – танк горит, немец из люка свесился руками до земли, Сараев лежит рядом весь растерзанный... Вот так и вышли из окружения.
– Сараев погиб?
– Самое-то удивительное – нет, не погиб! Проходит много времени, я выступаю по телевидению и рассказываю эту историю. Вскоре получаю письмо от этого самого Сараева! Оказывается, он был тяжело ранен, попал в плен, потом у какого-то бауэра, немецкого крестьянина, работал. Вернувшись домой, с трудом устроился банщиком в маленьком районном центре. После моего выступления обратили на него внимание, нашли документы в архиве, выдали ветеранскую книжку. Его, оказывается, даже представляли к Герою, «посмертно». Но не дали. Я думал к 60-летию Победы снова ходатайствовать, но дочь Сараева сообщила, что он умер.
– А что запомнилось из последних дней Сталинградской битвы?
– Когда немцев окружили, стали их сжимать, стужа была лютая. Мы с минометами переходим на новые позиции. Бойцы тащат – кто плиту, кто лафет – по сугробам. Видим, стоит немец в зеленой шинели, в вывернутой пилотке, чтобы уши прикрыть, и с винтовкой – целится. Мы стреляем из автоматов, а он стоит – мистика. Переглядываемся, еще очередь... Кто-то подошел – а это оказался мерзлый немец. Тут только что наши передовые части прошли, фрица убили, его, еще теплого поставили, винтовку пристроили, и он застыл...
Еще эпизод. Мы взяли Песчанку, большое село, пригород Сталинграда. Когда вошли в него, видим – дети катаются с горы. Смотрю – что же это за санки у них странные? Только что хозяйничали немцы. Присмотрелся – они на мерзлых трупах немцев катаются. Какая же ненависть должна быть!.. Я взял, конечно, крайний случай. Но ведь было и другое. В 1965 году с кинорежиссером Сергеем Герасимовым мы были приглашены в Западную Германию. Лучше всех нас принимали бывшие военнопленные немцы. Я удивился этому, а сами они объясняли очень просто: ваши люди голодали, а нам хлеб выдавали, нас кормили, нас спасли...
– Сейчас на Западе кое-кто пытается переписать итоги второй мировой войны. Что ты думаешь об этом?
– Ничего у них не получится – история уже написана. Однажды во Франции меня привезли в историческое место, недалеко от Кана, где в свое время высадился первый американский десант. Повезли на тот самый крутой берег, где эта малая высадка происходила. Возведен мемориал, подобный тому, что на Поклонной горе в Москве. Он вроде бы посвящен высадке, а назван мемориалом второй мировой войны. Интересно построен: заходишь и видишь две двери – справа и слева. У правой двери написан год – 1939, начало второй мировой войны. Идешь по пандусу вниз, слышишь, как грохочут пушки, взрываются бомбы. Показывают хронику – нашу, немецкую, английскую, французскую. Ты спускаешься, как в преисподнюю. Кажется, гигантский дом рушится на тебя. Достигаешь нижней точки. Гид показывает – посмотрите наверх. А там – крупными латинскими буквами: «СТАЛИНГРАД»! И от этой точки круг идет наверх, ты поднимаешься к левой двери, там написано: 1945. Французы проявили объективность: именно в Сталинграде случился перелом второй мировой войны.
– Но перелом произошел неслучайно, что-то же ему предшествовало...
– Предшествовал полынно-горький, принесший нам неисчислимые страдания и утраты год 41-й. Сколько боли и трагедий вместил он!.. Красная армия отходила на глазах непонимающих, удивленных и обливающихся горючими слезами людей. И все-таки в 41-м надлежит искать истоки нашей победы. Это было первое и самое тяжкое испытание, из которого мы, в конце концов, вышли не побежденными, а победителями. После декабря 41-го был развеян миф о несокрушимости гитлеровской военной машины. Гитлеровцы смогли дойти лишь до московских предместий, а мы, под знаком исторической справедливости, вошли в Берлин и водрузили над рейхстагом Знамя Победы.
Как-то в Чехословакии мне довелось провести несколько часов среди старых антифашистов, возглавлявших в годы немецкой оккупации антигитлеровское подполье. Люди эти признавались, что, как бы это ни казалось парадоксальным, они скорее обрадовались, нежели огорчились, услышав в июне 41-го о нападении Германии на Советский Союз. Обрадовались не по извечной человеческой слабости – что, мол, не нам одним нести сей тяжкий крест... Нет, просто люди эти поняли, что вот теперь-то Гитлер расшибет свою безумную голову, ибо с Советским Союзом шутки плохи.
– Что значит выиграть войну? Достаточно ли для этого победить на поле сражения?
– Страна выигрывает войну лишь тогда, когда она сможет залечить и духовные раны, восстановить разрушенные человеческие связи... Война жестоко ранила не только тех, кто непосредственно принимал в ней участие. Она целилась во многие новые поколения, пришедшие в мир и приходящие уже после 1945 года. Целилась, испытывая на прочность миропонимания, на стойкость, на мужество, на верность Отечеству, на духовность и нравственность наших людей. И я уверен, что, несмотря ни на что, мы выдержим все испытания и будем достойны той Великой Победы.
Тюрина Ксения
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
