К 90-летию писателя Семёна Михайловича Табачникова, участника Великой Отечественной войны
Только что вернулся из Забайкальского края. В Чите, его областном центре, попал на праздник «День города». На его площадках, как и на площади имени В.И. Ленина выступали не только профессиональные артисты, но и участники художественной самодеятельности, танцевальные коллективы, гости города.
И когда над площадью понеслись звуки «Читинского вальса», и присутствующие подхватили слова этого дорогого для каждого забайкальца вальса у меня в душе что-то повернулось, поплыли воспоминания.
Над Читой, над Читой
Опускается звёздный вечер.
Город мой, город мой
Золотыми огнями расцвечен.
Мы с тобой вдвоём
О Чите поём–
Городе нашем, городе нашем,
Твоём и моём.
Чита, Чита, сопок таёжных
сплошная гряда
Чита, Чита, голубая моя Ингода...
В 60-х годах прошлого столетия этот вальс очень часто звучал по областному радио, его знал каждый забайкалец. Я тоже не только слышал, но и знал слова этого вальса. А так же ещё и «Читинской полечки»:
Есть и в Омске, есть и в Томске
Собственная полечка.
Ну, а нам до этих полек
Дела нет нисколечко.
Замелькала в чистом поле,
Красная косыночка–
Это Поля, наша Поля,
Полечка – читиночка...
Мы, забайкальцы, в то время не задумывались: кто автор песни, кто композитор. Как-то уложилось в нашем сознании, что слова и музыка народные.
В своём мнении я укрепился окончательно, когда на сцене Дома культуры имени В.П. Чкалова в городе Хилок услышал ведущего концерта, что слова и музыка народные, а исполняет вокально-танцевальный коллектив Дома культуры «Читинскую полечку».
Однако, автором «Читинского вальса» и «Читинской полечки» был Семён Михайлович Табачников. Музыку к текстам написал известный забайкальский композитор Дмитрий Генделев.
Судьба свела меня с Семёном Михайловичем Табачников давно, очень давно ещё в 1965 году в Чите.
Жил я в городе Хилок это недалеко от Читы. Работал на железнодорожной станции слесарем по ремонту вагонов, да ждал призыва в армию. Давал в газеты информации, писал статьи и зарисовки. Печатали в районной газете «За коммунистический труд» и областной «Комсомолец Забайкалья, «Забайкальский рабочий». Но кроме этого ещё со школьной скамьи писал рассказы, но в основном в стол.
Однажды набрался смелости и послал известному забайкальскому писателю Николаю Тихоновичу Ященко свою небольшую повесть.
Николай Тихонович доброжелательно разобрал её, рекомендовал мне литературу для чтения, советовал учиться. И вдруг, в конце августа, получаю от него приглашение приехать в Читу. При встрече Ященко сказал: – Не обижайся, но ты ещё творчески не дотягиваешь до участия в семинаре молодых писателей Восточной Сибири и Дальнего Востока. Поэтому вот тебе гостевой билет. Настаиваю, чтобы ты поучаствовал в работе секции прозы. Руководители–
опытные, известные прозаики. Будет тебе хорошая литературная школа, потом, ещё будешь благодарить меня...
Открылся форум молодых писателей 6 сентябре, в Большом зале окружного Дома офицеров. От имени организатора семинара – ЦК ВЛКСМ и Правления Союза писателей РСФСР – участников приветствовал председатель Правления Союза писателей Леонид Сергеевич Соболев.
Во время перерыва Николай Тихонович Ященко подвёл меня к двум, как я понял, писателям и представил: – Борис Александрович Костюковский, Семён Михайлович Табачников – наши забайкальцы, но сейчас живут и творят один в Москве, а другой в Куйбышеве. А это мой ученик, земляк – хилокчанин, обратите на него внимание, – и Николай Тихонович кивнул в мою сторону.
Борис Александрович живо откликнулся: «У кого в семинаре?
– Да нет его среди участников. Молод ещё. Пока гостевой билет. Пусть пообщается, потрётся, на семинарах побудет. Школа-то какая!
– Ты прав, Николай Тихонович, поучиться есть чему. А руководители каковы? Что не имя, на слуху у читателя – Семён Шуртаков, Виктор Астафьев, Франц Таурин, Антонина Коптяева, Владимир Чивилихин, Сергей Наровчатов, Михаил Львов, Исай Калашников: а затем обратился к своему товарищу:
– Семён Михайлович, ты уж возьми, пожалуйста, его под свою опеку и раз он вольный казак. Направляй у кого ему побывать, послушать.
Так я познакомился с Семёном Михайловичем Табачниковым – замечательным человеком и талантливым писателем.
В тот же день, вечером, Семён Михайлович подарил мне свою первую книгу – поэтический сборник «Моя география», изданный в Чите с дорогим для меня автографом: «Юноше, любящему литературу и мечтающему стать писателем с верой и надеждой. С. Табачников». Сентябрь 1965 года г. Чита.
А назавтра начались рабочие будни семинара. Проходил он в аудитории медицинского института и двенадцать творческих групп работало на нём. Пять групп – прозаики, пять поэты и две группы драматургов.
Мне посчастливилось принять участие в работе всех прозаических групп и даже поучаствовать в работе группы поэзии, где руководителем был Сергей Наровчатов.
На семинаре я искал молодого прозаика из Читы Евгения Куренного, хотелось познакомиться с ним. Его рассказ «Белан», опубликованный в читинской областной газете, буквально покорил меня.
– Кого ты ищешь? – спросил меня в коридоре Семён Михайлович.
– Евгения Куренного...
– А он только что прошёл в свою аудиторию. Занимается в группе прозаиков, где руководители два фронтовика – Семён Шуртаков и Виктор Астафьев. Перспективный автор. В областной газете работает.
Счастливая судьба оказалась у рассказа «Белан». Я уже писал, что рассказ был опубликован в областной газете. Затем рассказ вышел к Иркутске отдельной книгой, дальше в Москве в сборнике издательства «Молодая гвардия» – «Мы молодые», в сборнике лучших сибирских рассказов в Новосибирске.
А сам Евгений Евграфович в дальнейшем стал Председателем читинской писательской организации. Был убит у себя на даче, на реке Ингоде, двумя дезертирами – солдатами.
– Ещё не закончился перерыв, не успели докурить сигареты, как семинаристы потянулись в свои аудитории. Ко мне подошёл Борис Александрович Костюковский, взял меня за локоть вельветовой куртки и тихо сказал:
– Пошли к нам в группу. Сейчас рассказы интересного прозаика разбирать будем. Полезно для тебя. Председатель правления Союза писателей Леонид Сергеевич Соболев примет участие.
Так я оказался в аудитории, где творческими руководителями были Франц Николаевич Таурин и Борис Александрович Костюковский.
Около часа слушаем рассказ геолога, приехавшего на семинар в Читу прямо с берегов «Угрюм – реки» с Бодайбинского прииска – Геннадия Машкина. Рассказ называется «Под парусом». Затем началось обсуждение. Руководители и семинаристы работают больше трёх часов кряду без всяких перекуров. Точно подметил впоследствии Борис Костюковский: «У нас была исключительно дружеская обстановка. В эти несколько дней и ночей, когда приходилось работать весь день, а руководителям семинаров ещё и ночью – читая произведения семинаристов, мы все очень подружились».
Но больше всего времени я провёл в аудитории № 32. Там работала группа прозаиков под руководством Владимира Алексеевича Чивилихина. Из них в группе выделялся Валентин Распутин.
За дни работы семинара, как я заметил, Семён Михайлович Табачников осунулся, постарел. Спросил его напрямую: «Не заболел ли?»
– Да нет. Устал сильно. Не досыпаю. Я ведь на семинаре литконсультант, ночью приходится читать много рукописей. Всякие есть, но не думал, что столько талантливых ребят на семинаре! Вот взять Распутина иди драматурга Вампилова. Хочется их поддержать, написать добрый отзыв, дать дорогу в литературу. А это главное.
Через месяц после «Забайкальской осени» меня призвали в ряды Советской Армии. Служил там же в Забайкалье.
Отслужив в армии три года, переехал на постоянное место жительства в Поволжье, где и живу по сей день.
Когда обосновался в селе, на юге области, поехал в Куйбышев, в Дом литераторов, где располагается областная писательская организация. И первым, кого я увидел, был Семён Михайлович Табачников. Он с литконсультантом писательской организации, поэтом Евгением Чепурных играли в шахматы. Постоянно, когда был в городе, заглядывал на Самарскую улицу и встречался в Табачниковым, он всегда был за шахматной доской.
– Видимо большой любитель шахмат, – подумал я тогда.
И ошибся в своём заключении. Семён Михайлович оказался профессионалом в этом деле.
Мы часто встречались с Семёном Михайловичем Табачниковым и в Доме литераторов, и за праздничным столом в Союзе писателей, и у него дома на Ново-Садовой. Табачников был гостеприимным хозяином. Много говорили о житье-бытье, вспоминали общих знакомых, а, главное, о литературе.
Особенно тепло ко мне относилась его жена, любезная Генриетта Васильевна. Не успевал я снять пальто и привести себя в порядок, чашечка кофе была готова.
– Это для забайкальца, – с улыбкой говорила Генриетта Васильевна.
– Да, да, – подхватывал Семён Михайлович, – дважды для наз земляк – родной человек...
У меня сохранилось очень много книг Семёна Михайловича, писем, поздравительных открыток и телеграмм. Приведу выписки из некоторых писем:
«...Спасибо тебе за доброе письмо. И хотя оно написано твоим микроскопическим почерком, я его не только прочитал, но и прочувствовал – оно навеяло на меня добрые и давние воспоминания. Действительно, чудесный край – Забайкалье. Я на своём долгом веку побывал во многих местах и даже странах, но ничего не запоминалось так подробно, как Чита и читинцы. И дело не только в том, что я был тогда молод – ведь в такие же годы я служил на Кавказе, потом побывал в Прибалтике. Видимо, дело в другом – в отличие от других мест я в Забайкалье жил полноценной творческой жизнью. В Чите пошли мои первые пьесы, написаны песни и стихи, и не только «Читинский вальс». Говорят, поныне поют мою «Читинскую полечку», считая её народной. Словом, действительно, есть, что вспомнить.
В падь Ук-Сахи я попал из Хабаровска – там тогда находился штаб Забайкальско-Амурского военного округа (это потом уже от него отделился Заб ВО. Находилась падь в 16 километрах от станции Хадабулак, и стояла там зенитно-артиллерийская дивизия. Я был назначен туда старшим инструктором политотдела по культурно-массовой работе. Гражданского поселения там не было – даже буряты покинули это «благословенное» место – одни бараки да землянки. Впрочем, многие разъезды были сугубо военными и названия не имели – просто 74-й, 76-й, 79-й. Были лишь Оловянная, Хадабулак, Борзя, Даурия, Харанор, но и там в основном (кроме Борзи и Оловянной) местного населения не было – одни гарнизоны... Таковы воспоминания. Да и что я тебе об этих местах пишу, ты и сам их хорошо знаешь, поскольку служил в этих местах не мало – три года.
Что касается моего юбилея, то, помнится, я тебе о нём писал, но дальше случилось непредвиденное – я два месяца пролежал с очередным инфарктом, потом приказала долго жить Генриетта Васильевна и мой юбилей выпал как раз на сороковины. Так что ни о каком празднике не могло быть и речи. Это уж потом Лазарев, своей властью перенёс всё на 30 июля, и я даже не успел никого из «иногородних» пригласить. О тебе я помнил и очень жалел, что тебя не было. Чувствую себя невольно виноватым и прошу принять мои извинения.
Я на хозяйстве один – хорошо, помогает дочь. Она известный в Самаре педагог, организатор музыкально-эстетического воспитания. Своей работы по горло, а здесь ещё я, со своими хворями. Одним словом её нелегко. Со мной живёт внук, а в общем – одиночество.
Обнимаю тебя дружески и ещё раз благодарю за письмо – оно меня очень тронуло.
Твой Семён Табачников».
А вот из другого письма:
«...Я основательно осел на даче, в городе почти не бываю. Дача моя, увы, не продовольственная, хоть и большая (почти 12 соток). Но на ней 15 дубов, не считая соседских, которые сосут из земли все соки, не говоря уж о том, что закрывают солнце. Словом, хороша для отдыха и работы...
Эдуард! Работаешь ли? Пишешь? То, о чём говорили, что я тебе советовал? Выбери себе любимую овечку и поговори с ней, как с человеком, она отвечает, а ты описываешь.
Я так плохо и мало знаю о животных, хотя и очень их люблю... Даже в своей детской стихотворной книжке «Сказка о Коле, игрушках и школе», которая была издана Куйбышевским книжным издательством в 1990 году Семён Михайлович вписал такой автограф: «В ожидании от друга Анашкина книги или рассказов о животных, которых я мало знаю. Пиши! Семён Табачников».
В моей личной библиотеке есть почти все книги Табачникова, изданные в Москве, Куйбышеве и Чите с дарственными автографами. Есть и тоненькая светло-зелёная книжка, изданная в Самаре в 2005 году. Однако, о ней позже.
Большой популярностью в те годы пользовались его исторические книги, написанные совместно с прозаиком Борисом Костюковским «И нет счастливой судьбы» о крупных личностях начала ХХ века в России. Книгами Табачникова и Костюковского зачитывались от Прибалтики до Сахалина, от Архангельска до Баку. Московское издательство «Политиздат» выпустило их многочисленными тиражами. Семён Михайлович был один из тех кому в Куйбышеве удалось выйти со своими книгами за миллионный рубеж.
Издательство «Молодая гвардия» массовым тиражом издало его книгу «Право на взлёт» о жизни школы юных лётчиков-космонавтов г. Куйбышева.
Передо мной книга-документально-художественная повесть «Его звали Дедушкой» изданная Куйбышевским книжным издательством под рубрикой «Страница истории Самарского края» в 1989 году.
Семён Михайлович ярко и увлекательно рассказывает о нашем земляке, герое гражданской войны, командире и комиссаре Домашкинского полка знаменитой Чапаевской дивизии Фёдоре Прохоровиче Антонове. Он участвовал во многих сражениях Чапаевской дивизии, во взятии Уфы, был свидетелем последнего боя легендарного начдива. Жизнь Фёдора Прохоровича оборвалась на Польском фронте в 1920 году.
О Табачникове, его творчестве ещё при жизни было написано немало статей. Я знаком с ними, они у меня есть. Но, ближе всего мне статья профессора, доктора филологических наук Льва Финка «Трудные вопросы – трудные ответы» опубликованная двадцать лет назад в областной газете «Волжская коммуна», № 138 от 23 июля 1993 года.
Лев Адольфович пишет: «Его склонности и способности проявились в другом – в журналистике и в естественном продолжении – документально-художественной прозе. Эта жанровая форма – новаторское образование, отразившее многие особенности двадцатого столетия и, прежде всего, его насыщенность невероятными по своему драматизму ситуациями. Сплошь и рядом реальные события оказывались более фантастическими чем созданные фантазией художников.
… Журналисту С. Табачникову именно это направление литературы оказалось наиболее близким. Он начинает работать в сфере, предложенной ещё Максимом Горьким – истории фабрик и заводов. Он пишет о нефтяных промыслах, о самарских предприятиях. В этом ряду появляется повесть «Крылья» – хроника полувековой деятельности Куйбышевского авиационного завода. Но жанр диктует: в хронике всё больше документальности, чем художественности. Там ещё очень много фамилий, много больше, чем объёмных человеческих характеров. Работа над историей самарской нефтяной промышленности завершилась иным результатом – документальной повестью «Нефтяные короли».
Здесь нужно сделать одно примечание. И «Нефтяные короли», и все четыри повести в этой серии написаны в соавторстве с Борисом Костюковским, старым товарищем по Чите.
Ощущаю необходимость ещё одного предупреждения – уже не высшего, а по самой сути всех этих книг. Сегодня в моде переоценивать прошлое. Мне глубоко легкомысленный экстремизм многих, кто ничем не выстрадал право на правду, но с лихим молодечеством подменяет историзм бранью.
Своих героев Табачников и Костюковский выбрали не по коньюктурному принципу, не ради того, чтобы слагать оды в честь партийных вельмож. Виргиля Шанцера, русского Марата, Горький однажды назвал «несправедливо забытым». Писатели вернули нам человека, страстно и преданно служившего своей идеи, человека огромного обаяния и непоколебимой убеждённости. История своей неумолимой логикой доказала впоследствии, что идея была утопичной, ошибочной, и за это пришлось дорого заплатить. Но значит ли это, что не нужно учиться у того же Марата рыцарской преданности своим идеалам? Разве не обладают огромной силой внушения принципиальности хотя бы такой эпизод его жизни?
Ссыльного Виргилия Шанцера освобождают по амнистии. Он может покинуть затерянный в сибирских просторах Олекминск, уехать к семье, к товарищам – в большую жизнь.
Но разве мог предположить царский чиновник, сообщивший ссыльному эту радостную весть, что в ответ он услышит следующее: «Ссыльный Шанцер имеет заявление. До тех пор, пока амнистия не будет распространена на всех ссыльных, отбывающих здесь наказание, я не могу воспользоваться царской милостью».
Иногда писатель заблуждался вместе со своим поколением. Но он не кривил душой, не собирался выдавать левое за правое. В его книгах есть страницы очень нужные, говорящие правду о человеческих чувствах, о мужестве и душевной отваге, о нежности и мудрости сердца, о созидательной силе добра. Всё это было и забывать об этом нельзя.
Войну Семён Михайлович Табачников знал не по книгам. Прошёл фронтовой путь с самого начала войны до её окончания. И не при штабе служил, а начинал с рядового посыльного, закончил, нахлебавшись, фронтового пороха офицером.
Война началась для Табачникова в столице Украине – Киеве. Он только что закончил первый курс актёрского факультета театрального института имени И.К. Карпенко-Карого. Успел сыграть только одну роль – Мотылькова в стихотворной драме «Слава» Виктора Гусева.
В воскресенье, 22 июня, должен был состоятся футбольный матч «Динамо» Киев – «Динамо» Москва. Семён Табачников с друзьями готовился почти на стадион, а пришлось идти в военкомат – их всех, второкурсников, призвали в один день и в один час на защиту Родины. Табачникову ещё и не исполнилось 18 лет.
Вот что вспоминал о том времени, годы спустя, Семён Михайлович:
– Военкомат, первые военные дороги, без сапог, без шинели я написал об этом стихи:
А мы были, солдаты, мальчишками,
Укрывались мальчишки пальтишками.
Потому что-где это видано–
Нам, солдатам, шинели не выдали.
И сапог нам не дали–
Сапожками называли свои босоножки мы...
Попал Семён Михайлович служить в 25-й отдельный сапёрный батальон. Началась трудная армейская жизнь. Дошли до западных предгорий Северного Кавказа. Окопались у горы Индюк, северо-восточнее Туапсе.
Немцы пытались обогнуть горный массив и выйти с юга к нефти Баку.
– Тяжело нам пришлось, – вспоминал Табачников. – Фашисты упорно лезли. Наш сапёрный батальон, смертельно уставший, возводил доты и дзоты, выкладывал из камней окопы, минировали горные дороги и даже тропы еа перевал Гойхт, речке Пшиш. Назначили комсоргом батальона. Затем учёба на танкиста. После окончания курсов – комсорг танкового полка. Присвоили звание младшего лейтенанта. Год чисто фронтовых дней, то есть непосредственного соприкосновения с противником. Всё время на Южном фронте.
Война закончилась. Нужно было решать, что делать дальше?
Семён Михайлович рассказывал мне об этом так:
– На фронте, в перерывах между боями, я писал стихи, пьесы. Однажды послал их Александру Корнейчуку — известному драматургу, лауреату Сталинской премии.
Прошло какое-то время и меня вызывают к начальнику политотдела. Вам письмо от Александра Евдокимовича Корнейчука.
– Там были такие слова: «Продолжайте учиться». Командование приняло их буквально: меня послали в Ленинград на курсы военных культпросветчиков.
Была и военно-политическая академия имени В.И. Ленина. А потом лейтенанта с фронтовым опытом отправили служить в Забайкало-Амурский военный округ в город Хабаровск.
В купе поезда дальнего следования оказывается полковник – редактор окружной газеты. Узнав, что лейтенант успел повоевать и пишет стихи, попутчики по купе попросили почитать их. Семён Табачников, посмотрел на жену, которая ласково посмотрела на мужа и начал с «Баллады о солдатском сердце»:
Может быть, не все былые раны
Мы трудом и потом залечили.
Может быть, иные очень рано
О военных грозах позабыли?
Эх, пути нелёгкие солдата...
Тот, кто шёл военною дорогой,
Навсегда рассорился когда-то
С сердцем – этой нежной недотрогой.
Доктора! Когда рубцы и ранки
На солдатском сердце вы найдёте,
Вспомните зарубины на танке,
Звёзды на герое-самолёте.
Собравшимся в купе стихи понравились. Понравились они с полковнику. Он дал адрес газеты, просил писать прямо на его имя.
В Хабаровске, в штабе округа, получил назначение старшим инструктором политотдела по культурно-массовой работе зенитно-артиллерийской дивизии, которая находилась в Даурской степи, в Забайкалье.
Сразу же, по приезду в часть, включился к выполнению своих обязанностей. Мотался по всем точкам, где располагалась дивизия. Работы было много, но иногда Семён Табачников, садился за стол и писал. Писал стихи. Произошли изменения и высших армейских сферах. Забайкальско-Амурский военный округ был преобразован в Забайкальский и Дальневосточный военные округа. В Чите начала выходить газета Забайкальского округа «На боевом посту». В 1948 году в Семёна Михайловича Табачникова была опубликована первая подборка стихов.
А затем тишина. Но, не забыл молодого поэта полковник-редактор, который был назначен редактором газеты Забайкальского военного округа.
К слову, я так-же печатался в этой газете, когда служил в тех-же местах, где Табачников – в Борзе, Даурии, Билютуе, одним словом – в Даурской степи. Помню и такое название как Парь Ук-Сахи. Это в 16 километрах от станции Хадабулак, в сторону Борзы.
Редактор прислал короткое письмо: «Что же вы молчите? Ждём ваши стихи. Почему не пишите?»
Ответ от молодого поэта был ещё короче: «Какие могут быть стихи, когда живёшь в Парь-Ук-Сахи».
Незамедлительно пришло распоряжение о прибытии Семёна Михайловича в политотдел Штаба округа. Прибыл в Читу. Новое назначение – перевод в газету Забайкальского военного округа «На боевом посту» в отдел культуры. Приняли хорошо. Это и понятно, в штате редакции – фронтовики, понюхавшие пороха.
Началась интересная работа. Табачников начал расти по служебной лестнице, в звании, но главное творчески.
В 1956 году в альманахе «Забайкалье» была напечатана пьеса Семёна Михайловича «Товарищи офицеры». Затем эта пьеса была поставлена режиссёром М.М. Маламудом на сцене Читинского драматического театра.
В 1959 году режиссёр И.И. Прохонов ставит новый спектакль Табачникова «Камни у дороги». Впервые на российской сцене появились Блюхер и Постышев, крупные деятели истории страны.
В 1961 году в Улан-Удэ, русским драматическим театром была поставлена новая пьеса Семёна Михайловича «Ради жизни на земле».
По сценарию Табачникова на киностудии имени Довженко, в 1961 году был снят документальный фильм «Мы службу несём в Забайкалье». Вышли у Семёна Табачникова в Чите и сборники стихов «Моя география», «Дальняя сопка».
Проживая в Забайкалье Семён Михайлович общался с известным прозаиком, автором романов «Даурия» и «Отчий край», Лауреатом Сталинской премии Константином Седых, драматургом, так-же лауреатом Сталинской премии Павлом Маляревским. И не только общался, но и писал о нём.
В Куйбышев Табачников прибыл в звании майора, на должность начальника отдела культуры и быта газеты Приволжского военного округа «За Родину».
Через полгода при редакции газеты начало работать литературное объединение пишущих на военно-патриотическую тему. Геннадий Андреевич Гулин (Андрей Вятский) автор знаменитой повести «Лидка – чапаёнок», рассказывал мне об этом:
– У нас ещё не практиковалось такое в газетах города. Чтобы участники объединения, перед тем как выпустить книгу, печатали главы, отрывки, а то и целиком повесть или роман на страницах газеты.
Отслужив четверть века в советских вооружённых силах, подполковник Табачников ушёл в запас и сразу же активно включился в работу Куйбышевского отделения Союза писателей.
Наряду с литературным творчеством Семён Михайлович вёл огромную общественную работу. Он начал руководить литературным объединением при Доме культуры «Звезда» завода имени Масленникова. Вот как писала об этом одна из участник литобъединения: «Под руководством Семёна Михайловича образуются настоящие разводки в область словесной неразберихи, поэтической «целины». Начинающим поэтам нельзя вариться в собственном соку. И руководитель не даёт им замыкаться на себе. Порой занятия строятся как лекции, а порой как открытые семинары мастеров»...
Табачников три десятка лет был уполномоченным СССР по Куйбышевской области. Так, до сих пор старшее поколение писателей с благодарностью вспоминают Семёна Михайловича за то, что они были обеспечены надёжными тылами для творчества, а именно – жильём, бесплатными благоустроенными квартирами. Он так же был членом бюро областной писательской организации, членом коллегии областного управления культуры, возглавлял городской шахматный клуб. И все эти должности – общественные.
Табачников – патриарх Куйбышевской документалистики, автор двадцати книг, общий тираж которых превышал два миллиона, большинство из них вышли в московских издательствах. Он член трёх творческих Союзов – журналистов, писателей, театральных деятелей.
Я уже писал, что в моей личной библиотеке есть одна тоненькая книга Табачникова. Называется она «Духовное родство», издана в Самаре в 2005 году. Выходных данных у этой книги нет, но она очень интересна, хотя в ней всего шесть небольших рассказов.
Меня очень потрясли рассказы о трёхкратном чемпионе СССР по шахматам Леониде Штейне.
Рассказ «Лёня» Семён Михайлович начал так: «Моя любовь к шахматам с детства. И хотя имел первый разряд, но в серьёзных турнирах участвовал редко: проигрывать не хотелось, а совершенствоваться в этой мудрой игре времени не хватало. И всё же судейская республиканская категория у меня была, и все чемпионаты Забайкальского военного округа по этой линии были мои.
Однажды мой друг Иосиф Подорожанский (кстати, переехав так-же из Читы В Куйбышев, долгое время работал корреспондентом областной газеты «Волжская коммуна» Э.А), возвратившись с чемпионата Сибири и Дальнего Востока, который проходил в Барнауле, рассказал, что победителем соревнования стал солдатик из нашего округа по имени Леня. Он разделил первое и второе место с мастером.
Я же был поражён информацией о победителе состязания. Кто это? Что за Лёня? Подорожанский поведал, что молодой человек даже выступал в солдатской форме – другой одежды у него просто не было. Обзвонил все оргмоботделы, сухопутные войска и авиацию – понятия не имеют, из какой воинской части новоявленный чемпион. Хорошо, что фамилию узнал – Штейн. Леонид Штейн – это всё, что я знал, но при очередном запросе получил ответ: в списках не значится. Где же искать?» Семён Михайлович подробно описывает: где и как он нашёл Штейна. «Оказывается в горах строилась какая-то железная дорога (не БАМм?), один из участков прокладывался строительным батальоном. Поскольку железнодорожные войска нашему округу не подчинялись, об их личном составе мы не ведали. Там и нашёлся Леонид Штейн.
И поставил я перед собой очередную цель: вызволить талантливого солдатика из глуши и перевести в столицу округа – Читу.
С большим трудом мне удалось воплотить задуманное. Лёня в Чите, служит нештатным тренером при Окружном Доме офицеров. Я включал Лёню во всевозможные турниры: окружные, областные – он же без особого труда завоёвывал первые места, красиво жертвуя фигуры напрасно и налево. Я радовался не победам, а тому, что человек ожил, попав в родную стихию. Со временем фамилия Штейна стала известна и в столице, в связи с чемпионатами Вооружённых Сил. После очередного московского триумфа пришёл приказ откомандировать Лёню в распоряжение Центрального шахматного клуба, то есть в столицу.
Мы сменили адрес: из Читы я переехал с семьёй в Куйбышев, а Лёня, после службы в армии, стал киевлянином.
Леонид играл за команду студентов на первенстве мира (1-ая доска), в Международном турнире в Бухаресте, где занял первое место, в матче с Югославией, в турнире в Стокгольме. В 1962 году Лёня отстоял право участия в первенстве мира, ему было присвоено звание «Международного гроссмейстера».
Нельзя не упомянуть участие моего «подопечного» в мемориале Алёхина, посвящённом памяти великого русского шахматиста. Не удивительно, что это мероприятие привлекло в Москву настоящих светил, в том числе и Анатолия Карпова, с которым Штейн разделил 1-2 места, причём Карпову удалось догнать Штейна лишь в последнем туре.
Мы виделись с Леонидов Штейном в Киеве, я был знаком с его милой женой, любовался его нежным отношением к дочери Аллочке. Судьба улыбнулась человеку не только на шахматном фронте. Я мог только порадоваться переменам о счастью друга...
Леонид Штейн в составе сборной команды Советского Союза должен был утром лететь за границу. Лёг спать и... не проснулся. Ночью 39-летнего трёхкратного чемпиона СССР не стало. Остановилось сердце.
Скандально известный и отнюдь не щедрый на доброе слово американец Фишер прислал телеграмму такого содержания: «Меня потрясла преждевременная кончина Леонида Штейна – блестящего международного гроссмейстера и хорошего друга. Я выражаю сочувствие его семье и братству шахматистов. Искренне – Бобби Фишер».
Великий шахматист умер на взлёте. «Солдатик» из Читы, каким остался навсегда в моей памяти Лёня, оставил пост не по своему желанию, но неожиданно и непредсказуемо, как и играл. На элитном Байковском кладбище в Киеве стоит печальный памятник – фрагмент шахматной доски, на котором всего два слова: «Леонид Штейн». И горько, и выразительно. Этим сказано всё.
Семён Михайлович Табачников прожил свою жизнь достойно и плодотворно. Его помнят его ученики, его читатели, его помнят и в Союзе писателей. Он умел делать добро. Это добро не оплачивалось, оно шло от души, на общественных началах. Я помню Вас, Семён Михайлович!
Дважды земляк,
Эдуард Анашкин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
