Владимир Федоров, не так давно выпустивший новую книгу стихотворений «Небесные тетради» – один из самых, пожалуй, разножанровых писателей современной России. Во-первых и в главных, он поэт. В главных потому, что по утверждению многих патриархов нашей литературы, поэзия лежит в основе почти всех видов литературного творчества. Но об этом позже, к этому мы еще вернемся… Федоров автор поэтических сборников "Автограф души", "Красный ангел", "Формула любви", «Небесный пилигрим», "Восьмигранная Ойкумена" и других. Во-вторых, Федоров прозаик, автор повестей «Скрипка», «Гражданин №1 навсегда исчезнувшего города»", а также романа «Сезон зверя" и т.д. В-третьих, и я считаю это очень важным в наше время активной дебилизации народа и отшибания у него исторической памяти, подмены памяти предков на безродный новодел, Владимир Фёдоров – просвеститель, автор многих научно-популярных эссе о традиционных верованиях северных народов, которые он с художественной зоркостью и меткостью поэта может донести до читателя.
Далее, Федоров драматург, причем, известный далеко за пределами Якутии, уроженцем которой, как человек и как писатель, является. Театрами Якутии и России поставлено немало его пьес для самого разного возраста. Постановка федоровской драмы "Одиссея инока якутского" удостоена звания лауреата на международном фестивале "Благая весть". Премьера его исторического спектакля «Апостол государев» состоялась во Московском Художественном театре Чехова в Москве в 2007 году. А в 2012 году в Москве, Санкт-Петербурге и Якутске прошла премьера его музыкальной исторической драмы «Созвездие Марии», которая, Бог даст, в скором времени станет художественным фильмом. Спектакль «Парижские дни. 1814» (по книге Федорова «Такова судьба гусарская) поставил московский Молодёжный театр. А год назад там же прошла премьера другого романтического поэтического спектакля "Африканское сафари". Думаю, несмотря на то, что Владимир Федоров является лауреатом многих престижных литературных премий, в том числе Большой литературной премии России, совершенно особую значимость в его творчестве имеет недавно присужденная ему Всероссийская премия им.Николая Гумилева – такого же поэта-романтика и искателя приключений, как и Владимир Федоров!..
Словом, герой моего эссе – писатель именитый, любимый читателями и по достоинству уважаемый коллегами по литературному цеху. Лауреат международных премии "Триумф" и "Литературный Олимп", действительный член Академии Духовности, член-корреспондент Академии Поэзии, действительный член Академии Российской Литературы, заслуженный работник культуры Якутии, лауреат Государственной премии Якутии. За уже упоминаемую выше книгу стихов «Такова судьба гусарская» награждён Грамотой Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и медалью Русской Православной церкви. Также в творческом активе Владимира Федорова медаль "Гражданская доблесть", и почетные медали Пушкина, Чехова, Лермонтова, Шукшина, Бунина.
Спросите, зачем я все это перечисляю? А затем, что далее буду говорить об этом успешном в тяжкой писательской профессии человеке, как о неизлечимом романтике, который не останавливается на достигнутом и напрочь лишен стремления почивать на лаврах уже состоявшегося раз и навсегда труженика пера. Даже порою странно читать в его стихах строчки, которые, казалось бы, не может написать человек с таким внушительным перечнем творческих побед:
Свистят, не тронув, стрелы Аполлона, // Не жжет огонь до третьих петухов. //Взъерошенные рифмы, как вороны, // Сидят угрюмо на столбах стихов. // Я над листом бессильно горблю спину. // Не разорвать сегодня звездных пут…// А где-то надо мною гордым клином // Стихи других в бессмертие плывут.
Или вот такое откровение, какое возможно только в устах настоящего поэта, нестяжателя по своей природе. Ведь нельзя одновременно стяжать небесное и земное:
А что ему надо, поэту? // Чтоб строчкой достать до звезды? // Немного бумаги к рассвету. // К закату – немного еды. // Немного удачливой доли. // Но больше – тернистых дорог. // Где вдоволь смятений и боли. // С избытком – утрат и тревог».
Утрат и тревог у поэтов всегда было с избытком. Но именно они лежали и лежат в золотом основании настоящей поэзии, всегда устремленной к небу, которое далеко не всегда радует ясным солнышком, а куда как чаще грозовое или ночное, освещаемое лишь редкими звездами.
«Я на небо теперь не в обиде, //Небу должное надо воздать. //Я сегодня впервые увидел: //Есть над каждым в России звезда. //Сколько их – и огромных, и малых – //Народилось под сонной луной, //То холодных и сумрачно-алых, //То слепящих святой белизной. //Эти звёзды – вершина людская, //Их желания, боль и любовь. //Эти звёзды с земли не пускает //Равнодушная тяжесть столбов. //Алый с белым – щемяще красиво, //Гаснет слово в далеких лугах… //И горит на погостах России //Млечный Пусть, утонувший в снегах.
Поэзия Владимира Федорова, со всей очевидностью являющаяся первоосновой всех прочих видов творчества, к которым время от времени склоняется его широкоформатная натура, отчетливо устремлена к небу. Да и сам его лирический герой, куда как чаще живет на небе, нежели на земле, к которой тем не менее привязан чувством любви и ответственности. Трагическое несоответствие земной правды правде небесной питает стихи и делает их крылатыми. А современная земная правда порой так пропиталась механикой, что даже взлетающие над земной суетой ангелы не вольны уйти от этой жестокой механики, пытающейся подменить механическим стуком технотронного метронома пульсацию живого человеческого сердца.
«Я лечу среди ночи над землею болезной, //Чтоб по первому зову свое сердце отдать. //Я лечу, словно ангел, только ангел железный: //Я без крыльев железных не умею летать. //Я лечу – битый ангел из российского ада, //Где смола над кострами плывет через край. //Я неправильный ангел, но кому-то же надо //Поднимать эти души в придуманный рай. //Я трублю – хриплый ангел, ведь кому-то же надо,// Чтобы голос надежды над неверием плыл. //Я спешу – глупый ангел, и по курсу награда: //Двести граммов пластида для оторванных крыл.
Так в свое время Есенин горевал по поводу того, что живых коней из плоти и крови вытесняют с полей кони железные, а наивный жеребенок, пытающийся обогнать паровоз, обречен на поражение. Я не случайно вспомнил Есенина, потому что это, наверное, один из самых созвучных Владимиру Федорову поэтов. Оба они – люди глубинки, оба природные, но при этом оба волею судеб ставшие горожанами, но так и не сумевшие порвать родовую «пуповину» связи с родной почвой:
«В парке осень – обычная осень. //Серый полдень на кронах завис. //Но сквозь тучи проклюнулась просинь //И потоками хлынула вниз. //Я сражен чародейством осенним, //И мне кажется: лишь захочу – //Вдруг шагнет из аллеи Есенин //И взъерошит свой солнечный чуб. //И мы вспомним о женщине в белом, //А потом о другой – в голубом. //Мы в осеннем лесу переспелом //Долистаем до корки альбом. //И щемящая радуга эта //До хрустальности высветлит взор – //Как подарок судьбы для поэта //И смертельный ему приговор».
«Что без страданий жизнь поэта? И что без бури океан?» – вздохнул как-то один из наших классиков, словно предрекая эту вечную трещину, что неизбежно пройдет через сердце человека, если он поэт. И всем остальным своим творчеством, своей жизнью поэт будет стараться срастить в себе, в своих строчках, земное с небесным. Словно эти строчки есть те незримые, но прочные нити, что только и способны, подобно молитвам, соединить несоединимое. Но поэзия тем и хороша, что существует помимо борения двух правд – небесной и земной. Существует, как искра, высеченная их столкновением. Это присутствие в нашей жизни двух этих реальностей – житейской-земной и поэтической-небесной, как нельзя более явственно ощущаешь в писательском поселке Переделкино, где мне выпадает счастье время от времени бывает. Вот каким оно предстает в стихотворении ПЕРЕДЕЛКИНО, которое на самом деле вовсе не о поселке, а именно об этих двух правдах человеческой нашей жизни:
«А названье говорящим было… //Вновь законы высшие поправ, //Переделать власть творцов решила, //Ласково под крылышко собрав. //Дав им рай, где вольно скачут белки, //Слепят росы и пьянит сирень, //Механизм глубокой переделки //Запустили в тот же самый день. //Им страна в счастливой дымке снилась, //Мнились им небесные права, //Но над ними колесо крутилось, //Приводя в движенье жернова. //И творцы, увы, не замечали //В гениальной детской простоте, //Как они под жернов попадали. //И рождались вновь – уже не те. //С той поры – вглядись или послушай – //В грустных птицах, тенях, голосах //Их неупокоенные души //Реют в переделкинских лесах. //Посмотри в ту темную аллею: //Видишь, как спасаясь от молвы, //Опустив глаза, идет Фадеев //И поднять не может головы. //Сколько с ним истерлось и сломалось //Громких судеб и имен больших… //Но частица малая осталась //Сонмом переделкинских святых. //Их высокий дух – и он витает //В тех же перелесках с тех же лет. //Слышишь, кто-то рукопись читает, //Такие увидевшую свет…//… И пронзают откровеньем ночи, //И мерцает чей-то лик в окне. //И с пера сбегают сами строчки, //Словно продиктованные мне.
Мы знаем, какую страшную цену заплатил Фадеев (и не только он!) за так и непреододенный в своей душе разрыв между небесным и земным. Но знаем также и то, что нынешнее литературное безвременье и государственное равнодушие к словотворцам не лучшим образом отразилось и на литературе, и на духовно-нравственной атмосфере общества. И наше государство, и наше общество сильно-сильно накренилось в сторону телесной житейской правды, совершенно забыв правду несуетную, правду духа и души:
«Перелетные души уплывают под звезды, //Оставляя планете бренность сброшенных тел. //Перелетные души, перелетные грезы, //А ведь я не однажды в вашей стае летел. //Невпопад я рождался в окаянном столетье, //Невпопад погибал я в самых глупых боях. //И слепило до боли эпох разноцветье, //Но никак не встречалась эпоха моя. //Оставлял я потомкам завещаньем на небыль //Арбалетные стрелы, эшафотную кровь, //А душа уплывала с надеждой на небо, //Забирая с собою лишь добро и любовь…».
Как говорится, современники да слышат, потомки да помнят слова поэта о добре и любви.
Эдуард Анашкин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
