В начале февраля известному самарскому поэту Борису Сиротину исполняется 85 лет
Знакомы мы с Борисом Зиновьевичем Сиротиным, страшно даже подумать, с прошлого века. Знакомство наше давнее идет из другой советской эпохи. Далеко не все из нынешних самарцев, особенно молодые люди, знают, что сегодня пребывающее в запустении, здание самарского Дома печати, что возле междугороднего автовокзала, когда-то бурлило и кипело жизнью. Там рождались новые идеи, новые газеты, новые литературные имена, завязывались новые знакомства… Там среди множества прочих литературных и журналистских организаций помещалась редакция газеты «Волжская коммуна» — самой популярной газеты тогдашнего Куйбышева. Вот там, в кабинете заведующего отделом культуры этой газеты, заслуженного работника культуры России Евгения Николаевича Жоголева, и состоялось наше знакомство с Борисом Сиротиным. В этом отделе, помнится, еще располагались двое сотрудников – прозаик Андрей Гулин, автор повести «Лидка Чапаенок», и куйбышевский детский поэт Юрий Денисов.
Борис Сиротин при знакомстве подарил мне свою книгу стихотворений. С тех пор моя домашняя библиотека замечательна тем, что в ней имеются абсолютно все книги Бориса Зиновьевича! Как-то само собой наше знакомство впоследствии переросло в дружбу. Приезжая в Куйбышев, я гостевал у Бориса Сиротина, в те времена он жил еще на улице Ленина. А он порой навещал меня в селе Майское. За эти долгие годы я познакомился со всеми дочерьми Сиротина, а их у него трое. Был знаком с его замечательной, но к сожалению, ныне покойной женой Ольгой.
«Оля, видишь, как рано темнеет, //Как туман повисает вокруг? //Даже бодрое сердце немеет, //Издает еле слышимый стук. //У меня ощущенье такое, //Что всю жизнь этой тьмою влеком, //Хоть избалован Волгой-рекою //И доверчивым теплым песком. //Я люблю летний полдень палящий, //Но вот даже у Волги спроси, —//Скажет, сумерки непроходящи, //Постоянны они на Руси. //Возмужали мы в сумерках этих, //Возмужали и дети давно, //Но росли они, их не заметив, //Это зрение редким дано. //Слава Богу, что так, а не этак, //Слепота тоже дар непростой… //Оля, слышишь шуршание веток? —//Тьма пришла на великий постой».
Жители Самарской области наверняка благодарны Борису Сиротину не только за его многолетний плодотворный литературный труд, но и за те литературно-музыкальные вечера, что устраивала православная творческая группа «Благовест» по всей Самарской области. Борис Зиновьевич был «коренником» этой православной творческой группы — читал свои стихи, а его дочь, блистательная вокалистка Людмила Жоголева, солистка Самарской филармонии, исполняла песни и романсы на стихи отца, положенные на музыку самарским композитором Шевердиным.
«В старом ветхом клубе сахарного завода //Дочь моя пела о святом Серафиме, //И ложилась на скучные лица сияющая забота, //И губы шептали полузабытое Имя. //И еще слово "батюшка" вслед за дочерью повторяли //Серые губы — и зал озарялся сияньем, //И сиял аккомпаниатор Слава за разбитым роялем, //И сияла дочь моя в белом своем одеяньи. //Батюшка Серафим так долго молился на камне, //Что образовались две впадины от его коленей… //А я думал о том, что скоро мы канем //В бурлящей воронке подрастающих поколений. //И не то что на камне, даже на мягком воске //Не оставим следов (иль не солоны слезы наши?), //Может, останутся от имен какие-то отголоски, //Но слезы прольются мимо вселенской чаши… //Завод был старым и простаивал, люди эти, //Что собрались в зале, остались без прочной опеки. //Батюшка Серафим, батюшка Серафим, на том свете //Молись перед Богом за нас — зане человеки! //Ведь дочь моя, дочь Твоя, русская дщерь Людмила //Поет о тебе с надеждой и покаяньем, //И ветхому залу слово "батюшка" мило, //И он ведь не зря как бы весь озарен сияньем».
Это стихотворение о дочери такое личное и такое не личное, ведь в этом обращении поэта к дочери голос не просто любящего заботливого отца, но голос поэта и гражданина, живущего в эпоху слома устоев страны. В эпоху, когда старое уже порушено, а новое еще не наступило. А выжить в то время крушения советских устоев без веры было просто невозможно!
«Моя старшая дочка за Пушкина молится. //Удивился, а дочка ответила мне: //Ей сказала старушка одна, богомолица, //Что давно уже Пушкина видит во сне, //Он стоит-де, накрыт белоснежной накидкою, //И Решения Высшего ждет о себе, //И какой ему бедному кажется пыткою //Так вот ждать и не знать о дальнейшей судьбе. //То ли рай, то ли ад… Ведь почти два столетия //Он в Преддверии ждет, замолчавший поэт… //Но у Бога в руках вес земные соцветия, //Для него между ними различия нет. //Да и время иное там, в безднах Всевышнего… //Слушал я и не верил. //Но чувствовал дрожь, //Что смывала с души все наносное, лишнее, //И как будто в Дверях сам Решения ждешь… //Ну а в храме вдруг горние выси открылися: //Вижу — мраморной лестнице нету конца, //И поёт, и парит моя дочка на клиросе, //Подпеваю — и вместе мы молим Отца, //Молим Сына Иисуса, предвечного Логоса, //Пощадить нашу русскую гордость и честь… //В храме слушал я дочь и умом чуть не трогался //Пред иконами, с голой душою, как есть».
Не рискну назвать Бориса Сиротина гражданским поэтом. Но тем не менее в течение не одного десятилетия он прочно входит в обойму авторов лучшего и самого боевого литературного журнала России — «Наш современник». Видимо, и редакция журнала понимает, что в таких личных, вроде бы, строчках стихотворений Сиротина пульсирует судьба и боль страны… И именно она, судьба, подарила Борису Зиновьевичу творческое содружество со знаменитым литературным критиком и историком Вадимом Валериановичем Кожиновым, который для русских писателей был и остался после своей смерти идеологом возрождения национального мышления. Феномен Сиротина в том, что он вроде бы никогда не был пламенным «трибуном», но всегда находился в русском поле литературы, живя непростой, но в общем-то почти обычной для русского поэта, жизнью – метаний, исканий, хождений за истиной, перемежаемых поиском самого себя, истинного, задуманного Свыше…
«Я истину искал на дне стакана //И окунался в сигаретный дым, //Но «завязал» я с этим слишком рано, //Как мыслилось «радетелям» моим. //А надо было догорать до пепла, //Как у поэтов было искони, //Но дух мой возвышался, память крепла, //Я ускользал из цепкой западни. //Я пребывал в спокойствии и силе //И обострялось зрение мое, //Наверное, я нужен был России, //Тогда я спасся Именем ее. //Но я России нужен ли сегодня? //Такое чувство, будто налегке, //Надеясь лишь на доброту Господню, //Стою на исполинском сквозняке…
Исповедальность стихов Бориса Сиротина всегда была одной из самых ярких граней его творчества. Исповедальность и то русское смирение пред судьбой, которое никогда тем не менее не мешало русскому человеку обжить огромные пространства. Не потому ли боль у нас часто является естественным проявлением того, что человек жив, и что небо помнит о нем.
«Ни голоса, ни отголоска, //Неслышно спадает с ветвей //Лист дуба — церковного воска, //И клена — отборных кровей. //Дожди отошли, Подмосковье //В бессильной осенней красе, //Когда пошатнулось здоровье, //Но силы иссякли не все. //И я в этом тихом паденьи //Листа очень тихо иду, //И осень мне — как откровенье, //И с нею я в полном ладу. //Писать про своё нездоровье //Не стоит — к чему здесь надрыв, //Но к русской природе любовью //Я болен — и, стало быть, жив».
Я знаю Бориса Сиротина, как одного из самых православных писателей земли самарской. В лучших стихотворениях его духовной лирики все приметы покаянности и отсутствия гордыни, чего часто очень не хватает в стихах других авторов. Ведь подозрителен тот автор, что кричит о своей вере. О вере, как и о любви, надо говорить шепотом:
Снизошел благодатный огонь// —Значит, наша история длится. //Протяни, коль не страшно, ладонь // —Лишь пронзится, не испепелится. //Я увижу все жилки твои, //Как у листьев осеннего клена, //И сказать захочу о любви //Торжествующе и опаленно. //Но, наверно, опять промолчу, //Ибо этот огонь так далече. //Лишь откроюсь Господню лучу —//Он ведь тоже пронзает и лечит. //Божий луч пробежит по крови, //От греха очищая и смрада //.Я хотел бы кричать о любви. //Только крика об этом — не надо».
Сразу вспоминается Шекспир: «Я не хочу хвалить любовь мою // Я никому ее не продаю…». Православная лирика Бориса Сиротина уникальна своей мелодичной открытостью миру. О Святых Отцах поэт пишет как о самых близких и родных людях, словно творит молитву за них своими певучими строками.
«Иконы Рублева написаны дымом — //Печным и лучинным, привычным, родимым. //И так этот дым ему выел глаза, //Что он заглянул за привычное, за… //Он с кистью стоял над зияющей бездной — //И дым снизошел к нему тонкий, небесный, //Два дыма смешал он и кистью нанес — //И вот на левкасе явился Христос. //Не царственный муж, самый обыкновенный //Явился из тонкого дыма Вселенной, //Но только для этого необходим //Был горький и сладкий Отечества дым».
Поэзия Бориса Сиротина – утешение для души усталого русского человека. Несуетна и ненавязчива, она хранит небесный покой и простор. Она вся проникнута надеждой, что все в этой жизни происходит не зря, а во имя единения души человеческой с миром и Богом. И эта надежда настолько переходит в уверенность, что впору назвать эти стихи молитвенными и напутственными, данными в утешение читателям на опасных перекрестках эпохи.
Эдуард Анашкин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
