Говорить о Валентине Распутине мне одновременно легко и сложно. Легко потому, что творчество этого писателя стало частью моей потаенной духовной жизни еще с юности. Но именно поэтому же и сложно, как сложно всегда говорить о самом потаенном. Легко потому, что у меня много книг Распутина, много материалов о нем. Но сложно именно по этой же причине – по какой сложно отделить главное от второстепенного. И кто, если говорить о писателе такого уровня, как Распутин, может знать – что главное, а что второстепенное. А потому я пишу этот субъективный материал о том, как Распутин вошел в мою жизнь, как помогал мне своими произведениями отвечать на мучительные вопросы, которые не может не задавать себе любой русский человек в такое непростое для России время. Хотя, казалось бы, встретил я впервые будущего классика нашего еще тогда, когда время в стране было относительно благополучным, советским. Когда он был молод и только начинал свой путь в большую литературу. Я жил в те времена в городе Хилок, что недалеко от Читы. Жил, не тужил, по молодости лет относясь к литературе с тем вдохновением юности, когда кажется, что литература может ответить нам на все вопросы и решить все проблемы…
Жил-работал на железнодорожной станции слесарем по ремонту вагонов да ждал призыва в армию. На досуге писал рассказы, печатал журналистские материалы в областных газетах «Комсомолец Забайкалья», «Забайкальский рабочий».
И вот в конце августа 1965 года вдруг получил от известного забайкальского писателя Николая Тихоновича Ященко приглашение приехать в Читу. При встрече Николай Тихонович был откровенен: «В Чите будет проходить писательский форум для молодых писателей. Не обижайся, но ты еще творчески не дотягиваешь до участия в этом семинаре. Но поучаствовать в нем тебе будет нелишне. Потому вот тебе гостевой билет. Настаиваю, чтобы ты побывал на секции прозы. Руководителями семинара будут опытные известные прозаики. Будет тебе хорошая литературная школа, потом еще поблагодаришь меня… Выше нос, Анашкин!». Хотя начало работы литературного семинара, назначенного на понедельник 6 сентября 1965 года, было еще впереди, Чита уже жила предощущением этого события. 5 сентября вышел красочный номер областной газеты «Забайкальский рабочий», девизом номера была фраза «Наши хлеб-соль, ваши – стихи и проза». Номер газеты с публикациями стихов и очерков был полностью посвящен предстоящему литературному празднику. Форум молодых писателей Восточной Сибири и Дальнего Востока открылся в большом зале окружного Дома офицеров. Пока писатели общались, читатели тоже времени не теряли – незабываемым событием для Читы стал праздник книги.
Задолго до встреч писателей с читателями начался книжный базар. На стоящих тут же персональных именных столиках можно было приобрести авторские книги. Сами авторы сидели тут же и, буквально не разгибая спины, давали автографы читателям. Некоторые книги штамповались памятными экслибрисами, тут же заводились знакомства писателей с читателями. Помнится, я подошел к столику председателя правления Читинской писательской организации (ею тогда руководил детский поэт Георгий Граубин), купил его книгу «Говорящие каракули», куда автор вписал мне теплый автограф. Обратив внимание, что под мышкой я держу не так уж много книг, Георгий Рудольфович посоветовал мне присоединиться к группе молодых парней: «Может, они тебе свои книги подарят…». Молодые ребята, стоявшие тесным кружком, вели запальчивый спор. На мое приветствие почти не отреагировали, горячо обсуждая какой-то рассказ. Я пригляделся к ребятам, прислушался к спору и понял, что речь идет о рассказе одного из них – кареглазого парня, с неуместной, на мой тогдашний погляд, на его молодом симпатичном лице бородой. Это был Геннадий Машкин. Рядом, бурно жестикулируя в пылу спора, стояли Дмитрий Сергеев, Вячеслав Шугаев, Александр Вампилов и молчаливо-сдержанный, как мне показалось, глядящий как-то исподлобья пытливыми черными глазами Валентин Распутин. К нему я почему-то, сам не знаю почему, и обратился с просьбой подарить книгу. Распутин как-то по-детски застенчиво улыбнулся: «Пока не могу. Вот выйдет книга, тогда и подарю с радостью». Так состоялось мое знакомство в будущим классиком отечественной литературы.
…Через месяц после «Забайкальской осени» меня призвали в армию. Служил я там же, в Забайкалье, в Чите, Борзе, Билятуе. Мне чертовски повезло со службой – во всех частях были обширные библиотеки, в том числе современной литературы. Я имел возможность много читать и следить за выходящими книгами. Первой книгой Валентина Распутина, которую я прочел, была книга очерков «Костровые новых городов», изданная в Красноярске в 1966 году. Вслед за ней я прочитал и книгу очерков и рассказов «Край возле самого неба», изданную в том же году в Иркутске. А затем повесть «Деньги для Марии» в журнале «Сибирские огни». Несмотря на значащиеся в названии повести деньги, она была вовсе не о деньгах, она была о совести! Это сейчас все наши разговоры, писательские в том числе, грустными реалиями рыночной экономики частенько сводятся к деньгам. Тогда о деньгах мы как-то не думали, были другие поводы раздумий и споров… Я отслужил в армии, поработал секретарем комсомольской организации в вагонном депо у себя на родине, в городе Хилок, писал, публиковался. А потом волею судьбы переехал, как выясняется, навсегда из родной Сибири в Поволжье.
Но и из Поволжья продолжал пристально следить за творчеством писателей-сибиряков, некогда виденных мной в Чите – Валентина Распутина, Вячеслава Шугаева, Александра Вампилова, Геннадия Машкина. Как читатель-читинец и как земляк-сибиряк радовался их творческим победам. Время от времени, признаюсь, порывался я написать обещавшему мне подарить свою книгу Валентину Распутину в Иркутск, да напомнить о данном им мне в Чите обещании. Порывался, да не решался. Когда Валентин Григорьевич стал жить в Москве, я, бывая иногда в первопрестольной, снова хотел позвонить ему, напомнить о книге… И вот в марте 2001 года приехал я в Дом творчества Переделкино вдохнуть московского столичного воздуха, пообщаться, поработать…Позвонил, набрался храбрости, Валентину Григорьевичу. Он внимательно меня выслушал и назначил встречу на завтра в два часа дня у станции метро Кропоткинская. Я человек не робкого десятка (сибиряк-забайкалец как никак!), тем не менее один на эту встречу с классиком пойти так и не решился. Мне согласилась составить компанию талантливый детский московский прозаик Светлана Васильевна Вьюгина.
Приехали мы заранее, боясь опоздать. Полюбовались храмом Христа Спасителя. Ровно в 14 часов (воистину: точность – вежливость королей!) подошел Валентин Григорьевич. Пока он шел навстречу, я увидел, как постарел тот черноглазый, смотревший исподлобья в Чите, парень. Постареть-то постарел, но глаза – глаза! – остались прежними, тот же пытливый взгляд как бы исподлобья… Поздоровались, поговорили, и Валентин Григорьевич протянул мне свой сборник повестей «Вниз и вверх по течению», выпущенный издательством «Советская Россия». Я открыл титульный лист, где убористым красивым почерком было написано: «Эдуарду Анашкину книжку, обещанную в 1965 году, вышедшую в 1972-ом, подписываю лишь теперь, в 2001-ом, по-прежнему искренне. Март 2001 год, Распутин». А у меня была с собой заранее припасенная другая книга Валентина Григорьевича «Прощание с Матерой», вышедшая в Иркутске в 1983 году. Я попросил Распутина подписать и эту книгу… Затем мы встречались с Валентином Григорьевичем и в Правлении Союза писателей России, и в Доме творчества Переделкино. У меня собралось немало книг и журналов с его автографами. Но особенно дорого мне подарочное издание-двухтомник «Собрание сочинений», выпущенное калининградским издательством «Янтарный сказ». Этот великолепно изданный двухтомник Валентин Григорьевич прислал мне из Иркутска с автографом, от которого у меня невольно защемило сердце: «Эдуарду Константиновичу Анашкину, писателю и человеку, талантливому самым ценным талантам – добрым сердцем. Искренне, В.Распутин».
Но вернусь в ту «Забайкальскую осень-1965», чтобы немного рассказать про творческие будни семинара. Проходил он в аудиториях медицинского института, было двенадцать творческих групп – мастер-классов, как сказали бы сегодня. Пять групп – прозаики, пять – поэты и две группы драматургов. Мне посчастливилось принять участие в работе всех групп по прозе, а если бы можно было раздвоится-растроится, я бы непременно заглянул и на поэтические, и на драматургические семинары. Руководителями групп прозы были Антонина Коптяева, Виктор Астафьев, Семён Шуртаков, Франц Таурин, Владимир Чивилихин, Юрий Рытхэу, Борис Костюковский, Исай Калашников… В работе различных групп принимал участие тогдашний председатель Правления Союза писателей РСФСР Леонид Сергеевич Соболев. Мне было интересно на всех семинарах. Но как-то по-особенному тянуло на первый этаж в аудиторию 32. Там работала группа прозаиков под руководством Владимира Чивилихина. В группе были П.Неделин (Абакан), Д.Сергеев (Иркутск), мои земляки-читинцы Д.Стахарский и В. Битюков, Ю.Дерфель и Г.Кузнецов из Якутска, В.Распутин (Красноярск). Также в числе приглашенных был читинец И.Палкин. Из всех ребят выделялись двое – геолог Дмитрий Сергеев и Валентин Распутин. Владимир Алексеевич Чивилихин оценивал своих подопечных по трем категориям. В первую он относил тех, чей уровень литературной подготовки был невысок и кого пригласили участвовать в семинаре как бы авансом. Однако и на них маститые писатели, руководители семинара, времени не жалели. Добрые советы, попавшие в чуткие уши, даром не пропадают! Вторую категорию составляли семинаристы, пишущие мастеровито, даже профессионально, но как говорили тогда, при этом не всегда умеющие заставить читателя сопереживать, а уж если и еще более келейное тогдашнее определение писательское привести – эти авторы не умели «запустить ежа» под черепную коробку читателя. Третью категорию составляли таланты, открытые на семинаре. К ним принадлежал прежде всего Распутин.
Вот сейчас, когда в литературном пространстве катастрофически утеряна всякая и всяческая творческая иерархия, становится понятно, что навыки подобной иерархии таланта и творчества прививались будущим нашим известным писателям еще в самом начале творческого пути. Вот бы вспомнить сегодня об этом опыте, показавшем свою плодотворность для развития литературы!.. Глядишь, и Распутин бы новый явился!.. Помню, как моментально в книжном киоске около читинского Дома офицеров 9 сентября был расхвачен свежий номер газеты «Комсомольская правда» с рассказом Валентина Распутина «Ветер ищет тебя», который, как выяснилось, накануне передал в печать из далекой Читы в редакцию московской газеты по телефону (Интернета-то тогда в помине не было!) руководитель семинара прозы Владимир Чивилихин. На следующий день, в пятницу 10 сентября, около киоска опять толпилась очередь – это поступил в продажу еженедельник «Литературная Россия», № 37, с рассказом Распутина «Я забыл спросить у Лешки». На сей раз с оперативной публикацией этого рассказа помог сам председатель Союза писателей РСФСР Леонид Соболев. Это были первые публикации Валентина Распутина в Москве!.. Он был еще очень молодой, весь в поиске самого себя. Маститые писатели отмечали, что в лице Распутина мы имеем дело с редким дарованием, что этот молодой писатель привлекает углубленной психологичностью, смелостью, с которой берется за сложные вещи. Отмечалось и богатство распутинского языка… Когда около восьмидесяти запланированных рукописей прошло обсуждение, и семинарская работа закончилась, участники и руководители форума собрались в обкоме КПСС на заключительное заседание. Выступавшие руководители творческих семинаров, подводя итог проделанной работе, говорили о том, что в нашу литературу пришло надежное перспективное пополнение. Одиннадцать авторов были приняты в Союз писателей СССР. Как точно предсказал в своем выступлении Владимир Чивилихин: «Мне почему-то кажется, что великий художник, которого мы с нетерпением ждем, придет из Сибири. В Сибири есть все – язык нетронутый, есть правда особая, бодрящая, которая зовет не к созерцанию, а к действию. В Сибири сосредоточены политические, экономические, моральные и другие проблемы. В Сибири характеры крепкие, крупные, которые отражают психологический склад сибиряка. Наконец, Сибирь живет на земле, дорогой для всех народов. И в Сибири сложнее, чем где бы то ни было. Мы уверены, что именно Сибирь даст художника, которым будет гордиться человечество…». Эти слова Владимира Алексеевича Чивилихина оказались поистине пророческими – именно таким художником слова, долгожданным и чаемым, стал тогдашний участник Читинского писательского форума, впоследствии ставший Героем Социалистического труда, лауреатом государственных и многих других премий, писатель-сибиряк Валентин Распутин.
Меня могут упрекнуть, что я так подробно рассказываю о том читинском семинаре. Но тот, кто упрекнет, сделает это зря! Надо принимать во внимание то, что значит для молодого писателя подобный семинар и признание маститых словотворцев. Это таинство обретения своей творческой самобытности, по сути, таинство рождения писателя. В памяти невольно всплывает стихотворение иркутского поэта Марка Сергеева, посвященное яркой странице отечественной истории литературы, какой стал читинский семинар. Это стихотворение Марк Сергеев посвятил городу Чите:
Косматое небо и ветер несносны.
На целой земле – мокрота.
Но есть все равно «Забайкальская осень»
И солнечный город Чита.
Там ясное небо и ясные лица.
И к ним мы спешим неспроста.
У песни и книги отныне столица –
Читательский город Чита.
Невнятное счастье в дорогах мы ищем,
Взрывая, берем высоту.
Но чтоб на себя оглянуться, дружище,
Нам надо собраться в Читу.
Невзгоды встряхнуть и душой обновиться
И сверить с мечтою мечту,
Обняться с друзьями и снова влюбиться
В читательский город Читу.
Горняцкий поселок, степная станица,
Тайга в золотой красоте
И строгая тишь на аргунской станице,
И праздники книги в Чите.
И девушка та, что непрошено снится,
И дальних дорог маета,
И грустный отъезд, и мечта возвратиться –
Вот это и значит Чита!
В подтверждение своего мнения приведу слова самого Валентина Григорьевича, сказанные о Читинском форуме: «Я был участником Читинского семинара, благодаря ему я стал писателем, потому что неизвестно, как сложилась бы моя судьба, не получи я одобрения первым своим рассказам в Чите в 1965 году. Поэтому для меня читинский семинар – одно из самых памятных и этапных событий в жизни».
В конце мая 1969 года я с семьей собрался в гости на малую родину жены в Поволжье. Поезд «Владивосток-Харьков». Четверо суток в пути. На станции Петровск-Забайкальск остановка поезда пятнадцать минут. Пока менялись поездные бригады, и поезд заправлялся водой, я вышел из вагона полюбоваться украшавшими город барельефами декабристов, которые в прежние времена отбывали здесь каторгу. В книжном киоске купил свежие газеты и тонкий (по сравнению с весомым нынешним!) журнал «Наш современник», пятый номер. Тогда я не мог и представить, что когда-то буду иметь возможность печататься в таком уважаемом и любимом мной журнале… Поезд тронулся, я забрался на верхнюю полку, полный предвкушения встречи с талантливыми писателями, открыл «Наш современник». И вдруг как током ударило – такие знакомые имена: «В.Распутин, В.Шугаев. «Нечаянные хлопоты. История, слышанная в Усть-Илиме». Повесть.
Сразу, как вьяве, вспомнился читинский семинар, и эти, оживленно спорящие друг с другом парни. Углубился в чтение. Повесть была об участии молодежи в строительстве Усть-Илимской ГЭС. А вот как вспоминает о публикации этой вещи в своей книге «На русском направлении» тогдашний главный редактор «Нашего современника» Сергей Викулов: «К вам двое молодых людей из Иркутска», – доложила секретарша, войдя в мой кабинет. Вошли, представились: Шугаев. Распутин. «Так вот ты какой, Распутин! – подумал я, приглядываясь ко второму, – Сколько же тебе лет?». О его повести «Деньги для Марии», опубликованной журналом «Сибирские огни», в Москве уже говорили, даже писали. Удалось прочесть ее и мне, и поэтому я чаще бросал взгляд все-таки на него, чем на Шугаева. «Мы вам принесли повесть»– сказал Шугаев, доставая из портфеля рукопись. Взял, глянул на титул – «Валентин Распутин. Вячеслав Шугаев. Нечаянные хлопоты. Повесть». «Это как? В соавторстве?» – спросил я. Меня не радовало соседство двух имен на рукописи: «бригадный метод» в литературном творчестве я не признавал, хотя знал, что было и такое… «Любопытно… – добавил без особого энтузиазма, – Ну что же, буду читать…». Через два дня соавторы снова сидели передо мной. «По теме – сказал я, – повесть нас устраивает. «Наш современник», как никакой другой журнал, должен запечатлевать современность, название обязывает. И с этой стороны все в порядке. Боялся я другого – разностильности. Ведь человек – это стиль. Два человека – два стиля… Не знаю, кого из вас заслуга, но резких перепадов в письме, в интонации я не почувствовал. И характеры тоже довольно определенные. Будем печатать!» Молодые сибиряки, конечно, обрадовались: как-никак, первая публикация в столичном журнале! Через год мы печатали уже первую повесть Валентина Распутина «Последний срок», блестяще подтвердившую необыкновенную одаренность автора… Имея в виду большую литературу, критики в один голос отмечали: в нашем полку прибыло!...»
А вот что пишет Валентин Распутин о журнале «Наш современник»: «Почти все, за исключением первой повести и последних нескольких рассказов, опубликовано у меня в «Нашем современнике». Около тридцати лет я автор этого журнала и около двадцати пяти – член редколлегии. Сказать, что «Наш современник» близкий мне журнал – слишком мало. Это родной мне журнал, всю жизнь сопутствующий моей писательской судьбе и даже в немалой степени ее делавший. Личность личностью, но для молодого писателя, каким я впервые пришел в «Наш современник», кое что значит и «с кем поведешься». Я «повелся» в журнале с Абрамовым, Беловым, Астафьевым, Евгением Носовым, Лихоносовым, Солоухиным, Троепольским, Юрием Селезневым, и это, наложившись на личностный «наклон» пера, на всю жизнь определило мою писательскую дорогу… Начиная всякий раз новую работу, я уже представлял, как она будет напечатана в «Нашем современнике» и как он возьмет на себя заботу связать меня с читателем и издательством. Это больше, чем просто литературный процесс с участием автора и журнала, нет, это что-то вроде духовной сращенности. В каждом номере уже много лет, независимо от того, есть в нем мои строки или нет, я невольно чувствую свое присутствие, а с другой стороны – присутствие журнала в себе. Где бы и что не писали, не говорили о «Нашем современнике», это касается меня…».
Когда работал над этим материалом, я невольно еще раз убедился в верности своей юношеской привычке вести дневник. Для меня дневник не только позволяет выплеснуть душу, но и является некой летописью литературного процесса, каким он мне видится. Открываю свой дневник, нахожу такую запись: «30 марта. Пятница, 2007 год. В «Литературной газете» Татьяна Доронина в своем отклике на 70-летний юбилей Распутина пишет: «Вот и нынешний 2007 год, названный Годом русского языка и совпавший с юбилеем Валентина Григорьевича Распутина, для меня и всех коллег – тоже своеобразная коронация могущества его писательского таланта. Таланта, который несмотря ни на что, до сих пор держит уклон литературы в «колее» благородного творчества, нравственного самоограничения, христианского предания». Как хорошо сказано! Под вечер принесли почту – газеты и третий номер журнала «Наш современник», столь любимого Распутиным (да разве только им! Всем, кому дорога русская литература, не могут не любить и не знать этот журнал и его выдающихся авторов, этот журнал, у истоков создания которого в свое время стоял сам Пушкин). Принесенный номер «Нашего современника» открывался сообщением: «В знак любви и почтения к выдающемуся нашему современнику редакция журнала решила посвятить этот номер Валентину Григорьевичу Распутину. Материалы о его творчестве, а также произведения его земляков читайте под рубрикой «Иркутские страницы». В этом журнале о Распутине говорили и размышляли Виктор Лихоносов, Савва Ямщиков, Игорь Шафаревич, Владимир Бондаренко, Валентин Курбатов, Владимир Крупин. На душу особенно мне легли слова последнего из мной перечисленных писателей – слова, под которыми могли бы подписаться миллионы благодарных читателей: «С нами Распутин, и мы не одиноки. Нам повезло, у нас есть Распутин. Он русский классик, значит, лидер мировой литературы…».
Когда в ноябрьском номере «Нашего современника» за 2003 год была опубликована повесть Валентина Григорьевича «Дочь Ивана, мать Ивана»», очень точно высказался Савва Ямщиков: «Читая о дочери и матери Иванов, я отчетливо понял, откуда глубокие борозды и тени на лице их создателя. Пропустить через себя такие коллизии не каждому под силу. Уверен, что критики немало слов напишут о новой распутинской повести. Наиболее шустрые враз прорезались. С легкостью необыкновенной вездесущий Дм.Быков, не поняв и малой доли многоосмысленности классического сочинения, успел уличить писателя в «русофильстве» и свысока поучить «товарища по цеху» уму-разуму!». Прав оказался Ямщиков!
Сначала тишина, а затем началось. Не только в столице, но и в провинции. Судили об этой крупной вещи Распутина все, кому не лень. Местные писаки, ничтоже сумняшеся, сравнивали Валентина Григорьевича с местными гениями – в каждом регионе они, как известно, свои. Попутно вспомнили предыдущие повести Распутина, особенно «Живи и помни». Даже земляки писателя не остались в стороне, тоже захотелось лягнуть писателя-земляка, видимо, за то, что «посмел» стать классиком при жизни. Так, некий Александр Середкин из города Черемхово в статье «Предательство возвели в ранг доблести» («Литературная Россия», №13 от 31.03.2006) пишет о фильме по роману Солженицына, но попутно не преминул лягнуть зачем-то Распутина, проводя непроводимую в принципе аналогию художественных достоинств между прозой Солженицына и Распутина. И Самара, увы, в стороне не осталась в попытке низвержения русского классика с законно занимаемого им олимпа отечественной словесности. Одна из самарских газетенок (потому что уважаемые газеты вряд ли позволят себе такое неуважение к признанному во всем мире классику), рассказывая об экранизации режиссером Прошкиным повести Валентина Распутина «Живи и помни», назвала распутинскую повесть «не популярной». Позабавило в этом материале интервью режиссера фильма Александра Прошкина. Точность этого интервью, якобы данного Прошкиным пресловутой газетке (опять же – разве уважаемый и уважающий себя человек станет светиться в бульварной прессе?), оставляю на совести газетки. Цитата из Прошкина: «У Распутина вообще много литературщины, которую в фильме нельзя ставить. Повесть ведь очень принадлежит своему времени, невозможно сегодня читать её…»… Так и хочется задать встречный вопрос – а разве предательство, являющееся основным предметом художественного исследования распутинской повести, не вечно на нашей земле? Господин Прошкин, да оглянитесь же вокруг – тотальное предательство стало едва ли не нормой современной России. Нынешний президент России едва ли не за голову берется, когда говорит о тотальной коррупции в России. А коррупция – это тоже предательство государственных и национальных интересов! Далее популярный режиссер, экранизировавший «непопулярную» распутинскую повесть, якобы говорит «популярной» самарской журналистке: «Вообще я стараюсь с авторами не общаться, и предпочитаю экранизировать произведения уже мертвых писателей». Конечно, куда как легче иным режиссерам иметь дело с покойными гениями. Покойные классики смолчат и не смогут отстоять свое детище. Вот пример: насколько полнокровен фильм «Тихий Дон» Сергея Герасимова, подбирать актеров для которого помогал сам Шолохов, настолько же выхолощен «Тихий Дон» в итальянском формате Бондарчука… Я вообще уверен: чтобы экранизировать классику на должном уровне, надо быть режиссером, который по таланту сопоставим с экранизируемым писателем, как художник. Гениального писателя должен экранизировать гениальный режиссер, иначе будет ситуация, когда сапожник пытается судить произведение искусства «выше сапога», полагая «сапожные» критерии критериями художественности. В одном с журналисткой я согласен: Валентин Распутин категорически не популярный писатель, само сопоставление Распутина и популярности кажется смешным. Оставим популярность голосистым певичкам, сочинительницам дамских романов да журналисткам бульварных провинциальных газеток. Популярность преходяща. Проходит и уходит идеология, мировоззрение, президенты. А «непопулярная» классика переживет всех. И повесть Распутина о таком непреходящем явлении, как предательство, останется в веках, потому что помогает нам постичь суть этого явления. Примерно в таком духе я написал статью и отправил ее редактору газеты, опубликовавшей интервью с режиссером Прошкиным. В ответ – тишина. Однако больше имя этой горе-журналистки на страницах самарской газеты не встречалось. А статья, которую я назвал «Популярно о непопулярном» вышла на сайте «Русское воскресение»…
Каждая встреча с Распутиным для меня – событие, о котором долго помнится, размышляется… Всякий раз встреча с Распутиным как бы дает новый простор раздумьям, выводя их на новый уровень и давая новый ракурс обзора. И вот от метро «Парк культуры» иду по Комсомольскому проспекту в Правление Союза писателей России. Вчера созвонился с Валентином Григорьевичем и мы договорились о встрече – сегодня, в 14 часов в Правлении СПР. Перво-наперво, как уж повелось у меня, захожу в Храм Святителя Николая Чудотворца в Хамовниках, что недалеко от здания Правления СПР. Храм этот особенно дорог мне, в нем я принял первое причастие! Намоленный храм, старинный, начал свое служение Господу еще в 1625 году. В этом храме есть икона Божией Матери «Споручница грешных», которая неустанно помогает нам на тенистом земном пути. Как всегда, Распутин точен: ровно в назначенное время мы встречаемся в здании Правления СПР. Подавая мне руку, он спросил, была ли презентация моей новой книги. «Нет, Валентин Григорьевич, – честно ответил я, – не состоялась. Видимо, не надо этому никому». «Да как же так? – недоуменно спросил Распутин, – Книга-то хорошая. А тираж какой? Пятьсот экземпляров? Мало! Очень мало для такой доброй книги». Я ответил, что хорошо хоть на такой тираж книга в наше-то время, к доброте не особо доброе, смогла выйти. И рассказал Валентину Григорьевичу смешной только на первый взгляд случай из жизни поэтессы Дианы Кан, моей поволжской землячки, творчество которой я очень люблю. Лишь единожды Диана, как она сама призналась, скрепя сердце, решила обратиться к одному самарскому предпринимателю с просьбой помочь издать ей сборник стихотворений. Цена вопроса была невелика – 10 тысяч рублей. «Сколько, сколько?» – презрительно-недоуменно переспросил потенциальный спонсор-олигарх и добавил: «Да я за выходные вдвое больше пропиваю!». Вердикт олигарха был тем не менее таков: «Лучше я эти деньги пропью…». С тех пор, как признается Диана Кан, при самом слове «спонсор» ее начинает подташнивать. Валентин Григорьевич, когда я ему эту историю поведал, улыбнулся: «Молодец Диана! Да и поэт сильный!»...
…В конце 2002 года у меня в Самаре вышла книга рассказов и повестей о детдомовском детстве «Запрягу судьбу я в санки». Эта небольшая по объему книга – самая дорогая мне, потому что предисловие к ней написал Валентин Распутин. И назвал он это предисловие «На добро добром», словно бы напоминая нам, современникам своим, читателям и писателям, о самом главном в русском укладе жизни. Дважды в одном предложении сказал о добре. И с тех пор уверен я, да и раньше был уверен, при всей моей любви к Достоевскому – что не красота, а доброта спасет мир. Потому что доброта – это и есть истинная красота. Я предложил Валентину Григорьевичу пройти в кабинет приемной комиссии СПР к Светлане Васильевне Вьюгиной. Вьюгина – человек, одним из главных качеств которой является именно доброта. Эта доброта не только светится в красивых ее глазах, но, словно свет, разлита по всему, что написано Вьюгиной. Валентин Григорьевич согласился пройти в кабинет к Вьюгиной. Хозяйка кабинета заварила чаю, собрала стол все, что было у нее, не ожидавшей, видимо, прихода гостей, но очень обрадованной нашему приходу. Но уединения не получилось.
Заглянула в кабинет прозаик Галина Кузнецова-Чапчахова, подарила мне свою книгу повестей «Ничья» с теплым автографом. А тут подоспел и Александр Бологов, тогдашний председатель Псковской писательской организации. Увидев Бологова, Распутин дружески с ним обнялся. Да уж, тесен писательский мир! Но как порой поддерживает нас такая вот «теснота», помогающая ощутить плечо духовно близких людей. Стали разговаривать, и тут не смог я отказать себе в удовольствии похвастаться редкой книгой. Достал из портфеля, как трофей, распутинскую книгу «Что в слове?», выпущенную еще в 80-ых годах в Иркутске. Приятно удивленный тем, что у меня такая книга есть (не факт еще, что и у самого Валентина Григорьевича за давностью выпуска она имеется!), Распутин подписал мне ее. Так что распутинских книг, подписанных автором, в «полку», а точнее – на полках, моей домашней библиотеки прибыло. Я почему-то решился задать Распутину технический, казалось бы, вопрос – как он пишет свои книги, сразу на машинке или от руки? Как я и думал – все написанное Валентином Григорьевичем написано от руки. Впрочем, вся наша русская классика написана, начиная с Ломоносова, написана от руки. Распутин признался: «У меня мелкий почерк и это моя головная боль. Но пишу я только от руки отточенным карандашом. А вот когда отдаешь написанное на машинку, то машинистке очень неудобно: мелко написано. Но все равно я пишу от руки!». Не хочу, чтобы читатели подумали, что я какой-то ретроград, который против технического прогресса, компьютеризации и прочее. Но всегда вспоминаю Ивана Бунина, настоятельно советовавшего Валентину Катаеву писать от руки. «Само творчество, самый процесс сочинения, по-моему, заключается в неком взаимодействии, в той таинственной связи, которая возникает между головой, рукой, пером и бумагой», – говорил Бунин. А я бы сюда добавил еще и сердце, потому что именно сердцем, добрым сердцем, написано лучшее, что есть в нашей литературе.
Светлана Вьюгина, хозяйка кабинета, угостила нас яблоком. Яблоко было одно, а нас несколько. Поэтому, разрезая его на всех, я вспомнил невольно русскую пословицу о том, что незваные гости гложут и кости. Если бы Вьюгина знала заранее о нашем визите!.. Уж я знаю эту хлебосольную женщину. Но и то правда, что за иными сытыми столами гастрономическая сытость вовсе не утоляет духовного голода. А у нас было именно пиршество общения, когда и одно яблоко на всех, и все довольны. Яблоко вкусно пахло, видимо, его запах заставил заглянуть в кабинет Юрия Лопусова, секретаря Союза писателей России. Поздоровавшись, окинул взглядом наш скромный стол и улыбнулся: «А у меня есть бутылка хорошего коньяка…». Распутин слегка улыбнулся (мне показалось, что его улыбка была несколько философской) и, видимо, вдохновленные распутинской улыбкой окружающие оживились. Откуда ни возьмись – явилась на стол вкуснейшая настойка зверобоя. И Бологов начал нам рассказывать о том, что она не только приятна на вкус, но и весьма пользительна для здоровья. Валентин Григорьевич повернулся ко мне и с легкой досадой произнес: «Вот и поговорили…».
Но все в кабинете были так вдохновлены присутствием классика, что не заметили этой его легкой досады… Юрий Лопусов предложил выпить за Союз писателей России. Выпили стоя. Распутин пригубил коньяк, взял дольку яблока. Потом Лопусов, взявший инициативу в свои руки, предложил выпить за Валентина Григорьевича… Распутин и за себя тоже лишь пригубил коньяк. А когда стали пить чай, он поднялся и извинился – дела, мол. Я вышел следом. Валентин Григорьевич подал мне руку на прощание: «Всего вам доброго! Больше пишите, пишите…». Тут я решил, что другого времени не будет, решил попросить что-то для самарского журнала. Валентин Григорьевич открыл свой неизменный бордовый портфель, подал мне несколько машинописных листов: «Вот, что у меня есть». Это был «Мой манифест». К этой распутинской вещи во времена, когда добро и зло так перемешались, когда зло так часто выдает себя за добро, а бессовестность тщится заменить совесть, у меня совершенно особое отношение. В «Моем Манифесте» Распутин напоминает нам о том, что бескорыстное и доброе сердце самое важное. Но без твердой и доброй воли доброе сердце беззащитно перед жизнью. И вернуть любовь читателя к себе мы, писатели, сможем тогда, когда в наших книгах появится волевая, но при этом добрая личность. Герой, который умеет постоять за Россию, способный собрать ополчение в защиту Родины. Впрочем, зачем пересказывать классика. Кто еще не знаком с распутинским «Манифестом», пусть откроет самарский журнал «Русское эхо» – № 15 за 2003 год. Впрочем, не только этот журнал…
Долго сомневался, надо ли в статье, посвященное юбилею писателя-классика, вспоминать о трагических моментах его тернистого жизненного пути. Но по зрелом размышлении понял, что как не выкинуть слов из песни, так и трагедии писателя неотделимы от его творчества. И, к сожалению, жизнь всякого талантливого писателя, а русского в особенности, увы, изобилует трагедиями. Словно Господь Бог проверяет на прочность и на стойкость. Но все это, конечно, рассуждения, так сказать, в попытке как-то объяснить необъяснимую жизнь и хоть так утешиться в ситуации, когда утешение невозможно в принципе… Я никогда не был знаком с дочерью Валентина Распутина Марией, известие о страшной гибели которой – гибели не просто девушки в расцвете лет, талантливого музыканта, но и любимой дочери любимого нашего писателя – потрясла меня. Да разве меня одного! Мария была истинной дочерью своего отца – неправда это, что талант по наследству не передается, любой генетик объяснит это лучше меня. С отличием Мария закончила теоретическое отделение Иркутского музыкального училища. Потом Московская консерватория и аспирантура сразу по двум специальностям – теория музыки и орган. Мария прошла годовую стажировку по органу в Германии, в Любеке, защитила диссертацию. Преподавала в Московской консерватории, руководила редакционно-издательским отделом, пела в народном хоре Сретенского монастыря. Не надо быть оракулом, чтобы предугадать талантливой Марии блестящее творческое будущее…
…грянуло 9 июля 2006 года, когда наши так называемые средства массовой информации взорвались сообщениями о том, что в аэропорту Иркутска потерпел аварию самолет А-310. Катастрофами нас, граждан России, ныне не удивишь, но это сообщение заставило похолодеть: мимоходом сообщалось, что среди пассажиров была дочь известного писателя Валентина Распутина. Вот был момент, когда я подумал, как хорошо было бы, если бы наши средства массовой информации были в реальности средствами дезинформации, и все озвученное ими оказалось бы неправдой… Но неправда в другом – я написал, что не был знаком с Марией Распутиной. Это – неправда! Как мог я быть не знаком с той, о которой читал в рассказе Распутина «Что передать вороне?». Один из лучших наших современных критиков Владимир Бондаренко так сказал об этом рассказе: «Я вспоминаю изумительный гениальный рассказ Валентина Распутина 1981 года «Что передать вороне?». Об их взаимоотношениях с дочкой. Это рассказ о самых нежных, откровенных и чрезвычайно хрупких человеческих связях между любимыми людьми. О безграничном доверии пятилетней дочурки к отцу, доверии, которое ни за что нельзя нарушать. Иначе нечего будет передать вороне…». Вот небольшой отрывок из рассказа: «Я забежал на исходе дня в детский сад за дочерью. Дочь мне очень обрадовалась. Она спускалась по лестнице и, увидев меня, вся встрепенулась, обмерла, вцепившись ручонкой в поручень, но то была моя дочь: она не рванулась ко мне, не заторопилась, а, быстро овладев собой, с нарочитой сдержанностью и неторопливостью подошла и нехотя дала себя обнять. В ней выказывался характер, но я-то видел сквозь этот врожденный, но не затвердевший еще характер, каких усилий стоит ей сдерживаться и не кинуться мне на шею»…
Ох уж этот сдержанный сибирский наш характер! Не показывать своих чувств, хранить их, как таинство. Услышав тогда сообщения о трагедии в Иркутске, я, подобно маленькой Марии, едва сдержался. Хотелось сорваться с места, позвонить Распутину. А вдруг думаю, наши средства массовой дезинформации врут, как часто у них бывает. Но трагедия, когда самолет выехал за пределы взлетной полосы и взорвался, унеся при этом жизни 124 человек, вряд ли могла быть ошибкой. И к прискорбию великому, на сей раз наши средства массовой дезинформации не врали… Пять дней я мучился – позвонить, не позвонить. Дать телеграмму соболезнования? Или не надо, потому что лишнее соболезнование в такой трагедии – лишнее напоминание о ней, которую и забыть хочется, и забыть невозможно. А потом принесли газету «Труд», а в газете фото Валентина Григорьевича, его супруги Светланы Ивановны и сына Сергея после посещения морга. В этой же газете сообщалось, что Машу Светлана Ивановна опознала лишь по цепочке, подаренной когда-то Марии отцом, и оплавленному крестику. Это было, видимо, последней каплей – я решил, что все-таки надо дать телеграмму-соболезнование. Если надежды, что Мария Распутина чудом осталась жива, уже нет, то хотя бы поддержать как-то ее родных… Много позже Валентин Григорьевич сказал, что получил мою телеграмму и поблагодарил меня за поддержку и сопереживание… А ведь 19 июля 2006 года в органном зале Иркутской филармонии должен был состояться концерт Марии Распутиной, на который она, собственно, и летела в Иркутск. Афиши уже были расклеены по городу: «Органный концерт – играет Мария Распутина». Вместо концерта Марии Распутиной состоялся концерт ее светлой памяти, потому что на 19 июля пришлись сороковины ее трагической гибели. Вот как написал об этом иркутский поэт Владимир Скиф – человек, который знал Марию многие годы лично.
Сырой Иркутск. Костел старинный.
Сороковины. Дождь идет.
Органный зал. Он ждет Марию.
Он каждый день Марию ждет.
И как-то странно, очень странно,
Что нет ее. Тень из угла
Метнулась, как душа органа,
И задышала, ожила.
А в небе рано, слишком рано,
Звезда Мариина взошла.
Болит, скорбит душа органа
О той, что рядом с ним была.
О. как она к нему стремилась!
Живой орган ее встречал.
Хмелел, сдавался ей на милость,
И обновлялся, и звучал.
Он помнил каждое мгновенье -
Тех репетиций плавный ход,
Концертов бурное теченье
И рук Марииных полет.
И вот полет – к органу или
К иным господним берегам…
Чтоб мы Марию не забыли,
Звучит, как реквием, орган.
Позже Валентин Григорьевич подарил Иркутскому музею орган покойной дочери, который изготовил для нее петербургский мастер Павел Филин.
… В начале декабря 2007 года получил я приглашение на творческий вечер моих друзей, замечательных поэтов, моих земляков-самарцев Дианы Кан и Евгения Семичева. Вечер должен был состояться 11 декабря в Большом зале Центрального Дома литераторов. «Ого! – подумалось, – Семичев и Кан первыми из самарских писателей пробились на эту высокую сцену, через которую в разное время прошли лучшие писатели России». Сборы мои были недолгими: собраться – подпоясаться. А еще не забыть положить в дорожный портфель книгу Валентина Распутина, только что присланную мне друзьями из Иркутска. Ах как славно было бы получить распутинский автограф и на этой книге! Это была книга «Сибирь, Сибирь». По-сибирски весомая и добротно изданная в издательстве Геннадия Сапронова. Что может быть лучше, уютно устроившись в поезде, читать хорошую книгу, словно разговаривать по душам с умным собеседником! Это было уже третье издание книги, с включенными в нее новыми главами – «Транссиб» и «Кругобайкалка» – уникальном явлении-сооружении рук человеческих. Железная дорога с тоннелями в горах, мостами. И все это на фоне неотразимого Байкала-батюшки! В последней главе, отвечая на вопрос «Что же такое Сибирь сегодня?», Валентин Распутин уже с почти нескрываемой горечью говорит: «Если еще 30-40 лет назад Сибирь стояла крепостью, в которой можно укрыться, кладовой, которую при нужде можно отомкнуть, силой, которую можно призвать, твердью, способной выдержать любой удар, славой, которой предстоит прогреметь, то теперь, не успев прийти в себя от последствий безумного «покорительства» в эпоху больших строек, она стала жертвой хитрых и одновременно грубых махинаций проходимцев, самим себе устроившим распродажу общей собственности». Просто ножом по сердцу полоснуло от таких слов – простых, как правда, и насущных, как хлеб! Ну а завершает писатель свои размышления о Сибири в этой книге так: «Хозяина бы ей, заступника, умного строителя, доброго врачевателя!»… Подумалось – а ведь несмотря на все ужасы современного состояния Сибири ни один из нас не устал верить в то, что именно Сибирью возродится Россия. Ведь верим несмотря ни на что и – вопреки всему!
Приехав в Москву и поселившись в Переделкино, пришел я, как водится, в Правление Союза писателей России в Хамовниках. В кабинете у первого секретаря Правления Геннадия Иванова, как всегда, было людно. Знакомые и незнакомые писатели. Среди них Валентин Григорьевич. А я, как назло, оставил в Переделкино, не прихватил с собой в Москву книгу, что привез с собой из дома за тридевять земель, дабы заполучить автограф Распутина на ней. Валентин Григорьевич словно угадал мое удручение. Словно бы извиняясь, похлопал по своему портфелю: «К сожалению, нет ничего с собой сегодня, чтобы подарить вам!». Но не на то я сибиряк, чтобы унывать. Так и сказал Валентину Григорьевичу: «А все равно я без подарка от Вас не уйду! Что-нибудь придумаю». Отправился в кабинет приемной комиссии, где неоднократно видел большую фотографию Распутина за стеклом книжного шкафа. Объяснил ситуацию радушной хозяйке кабинета Светлане Васильевне Вьюгиной, которая достала фотографию и протянула мне. Распутина я встретил уже в приемной Союза писателей, около знаменитого круглого стола. Увидев меня с фотографией, он улыбнулся и подписал фото: «Эдуарду Анашкину дружески всегда. В.Распутин. 10.12.2007 года». Ныне это фото занимает почетное месте на стене моего кабинета. Всякий раз, садясь за рабочий стол, и глядя на эту фотографию, я вспоминаю слова Распутина из его статьи «Тридцать лет спустя» (журнал «Сибирь», № 1, 2004г.).
а) жить не по лжи
б) содержать себя в нравственной чистоте и правде
в) не поддаваться унынию и робости перед сгущающимся злом
г) на виду у транжирства, бесстыдства и окаянства обходиться малым в материальных и физических потребностях, а духовные обращать к спасительному лону матери нашей России.
А еще у меня постоянно перед глазами на стене висит календарь – подарок побывавших в Иркутске, на родине нашего классика, на празднике «Сияние Сибири-2010» поэтов Дианы Кан и Евгения Семичева. На этом календаре – сияющий охристой сибирской сосной красавец-храм, построенный в Усть-Уде, на малой родине Валентина Григорьевича. Вот как написал об этом писательском десанте-поездке Евгений Семичев:
Ему нелегко в Казахстане живется,
В заносчивом городе Алма-аты.
И все же Валерка Михайлов смеется –
В глазах его дикий простор чистоты.
Покуда автобус трясется, как трактор
И я поминаю судьбу матерком,
Смеется Валерка над каторожным трактом,
Он в жизни с дорогой и жестче знаком.
В глазах у Распутина зоркая горечь,
Что зрит сквозь народной судьбины пласты…
Прости нас, дурных, Валентин наш Григорьич!
Пути твоей отчины шибко круты.
Шумим, как в набеге, лихие татары,
Глубинной печали твоей не в укор,
Я, грубый толмач и поэт из Самары,
Валерка – редактор журнала «Простор».
Набег в Усть-Уду нелегко нам дается,
Где тихо грустит молчаливая Русь.
Валерка от робости громко смеется,
А я от восторга слегка матерюсь.
Зоркая горечь и глубинная печаль нашего классика-юбиляра помогают нам лучше увидеть и Сибирь, и Россию – взглянуть на них его глазами. Попытаться понять наши же ошибки, благодаря которым наша страна претерпевает такие превратности. И конечно, поверить несмотря ни на какие трудности в возрождение Сибири, как залог возрождения России.
Эдуард Анашкин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
