Октябрьскую революцию Есенин встретил с «неописуемым восторгом». Грандиозные события тех дней поэт переживал апокалиптически, как наступление нового этапа всемирной истории, осуществление библейских идеалов человечества. Первая мировая война, вызванная имперским эгоизмом ведущих буржуазных государств породила кровавую смуту и беспрецедентную национальную рознь. Ответной инстинктивной реакцией мирового сообщества стал рост антивоенных настроений, осознание порочности старого мироустройства, укрепление веры в грядущее единство народов.

Война привела к банкротству Второго Интернационала и западной социал-демократии, одобрившей захватнические цели своих национальных правительств. Подлинный интернационализм обнаружился вначале, как «слабый мерцающий огонек» отдельных немногочисленных групп. Быстрый ход мировых событий превратил их в могущественные организации рабочего класса. Кровавой империалистической буржуазии был противопоставлен интернациональный пролетариат, отстаивающий идею солидарности трудящихся и дружбы народов. «В борьбе против империализма сознательный пролетариат России чувствует себя неотделимой частью рабочего интернационала, – писал Троцкий в преддверии войны. – Дело мира и братства народов есть его кровное дело».

Художественный инстинкт поэта пульсирует в одном ритме с эпохой. В разгар войны Есенин пишет: «И туркмена и голландца повенчал наш ураган…». В дни революции рождаются вдохновенные строки о «мировом кипении», «вселенском братстве людей», духовном сродстве страдающего человечества. Обнаруживается устойчивая связь между национальным пониманием «мирового вихря» и марксистской доктриной мировой революции. Образный строй стихов и поэм не соперничает с идеей революционного интернационализма, а оживляет ее, наполняет светлым духовным содержанием.

Идея Интернационала близка и понятна многим представителям культурной элиты «серебряного века». «Ненавидеть интернационализм – не знать и не чуять силы национальной», – так сформулировал свое социальное и эстетическое кредо Александр Блок.

Западный марксизм, овладевший сознанием русской революционной социал-демократии, трансформировался в перспективное учение и политику, совмещающую передовую научную мысль с восточно-славянской революционной традицией. Марксизм со временем перерос в ленинизм, а Ленин, по есенинскому определению, предстал как «русский хулиган», «мятежник», сумевший «неведомою силой» потрясть весь земной шар. Источник этой силы не заемный, а наш, почвенный, народный. «Он много мыслил по-марксистски, совсем по-ленински творил». «По-ленински», значит, в соответствии в интересами людей труда. «Он – вы» – сказал поэт крестьянам.

О национальной переориентации марксизма писали русские мыслители, понявшие революцию как разлив народной стихии. ««…Марксова борода» вдруг причудливо сочеталась не только с бакунинским сердцем, но и с мужичьим зипуном, – констатировал очевидное идеолог национал-большевизма Н.С.Устрялов. – За восемь месяцев смуты страна в корне разрушила государство и представляла собой сплошное анархическое море бурлящих народных инстинктов, стремлений, переживаний. Но эта анархия была глубоко национальна, несмотря на свою смертельную опасность для державы российской, и в ужасном кровавом хаосе зарождались основы нового народного самосознания и новой государственной жизни».

Напор этой стихии был могучим и дерзновенным. Казалось, ни одной политической силе не устоять в этом, по словам поэта, «урагане» прорвавшихся человеческих чувств и великих надежд. Нужно было пройти невероятно сложную школу жизни, овладеть общественным опытом многих поколений, усвоить все достижения западной и отечественной социальной мысли, чтобы выполнить свою историческую миссию. Большевистской партии такая сверхзадача оказалась по плечу.

Пролетарский авангард впитал опыт классовой борьбы во Франции, усвоил передовое слово английской политэкономии и немецкой классической философии. Он овладел методом, который дала Европа. Он овладел системой марксизма благодаря собственным достижениям общественной мысли и урокам борьбы с самодержавием. «Без Радищева не было бы Пестеля, – писал Троцкий. – Без Пестеля не явился бы Желябов. Без Желябова не было бы Александра Ульянова. А без Александра не было бы Владимира. Этим сказано всё».

Вся суровая история дореволюционной России была национальным боевым университетом. «В ленинизме живут декабристы, просветители-шестидесятники, народники и народовольцы». С полным правом о подобном генезисе личной революционной мысли мог бы заявить и автор этих слов.

Идеал всемирной борьбы присущ близким Есенину левым эсерам, законным наследникам народнической программы. Официальное наименование их организации: «Партия левых социалистов-революционеров (интернационалистов)». Духовной основой эсеровского интернационализма была идея русского мессианизма, уходящая своими корнями в глубокое средневековье. Прародителем этой идеи стал инок Филофей, осознавший первостепенное место православия и Московского царства в мировом сообществе после падения Византийской империи. В своем послании Царю Московскому он писал: «Третьего нового Рима – державного твоего царствования – святая соборная апостольская церковь – во всей поднебесной паче солнца светится. И да ведает твоя держава, благочестивый царь, что все царства православной христианской веры сошлись в твое царство: один ты во всей поднебесной христианский царь. Блюди же, внемли, благочестивый царь, что все христианские царства сошлись в твое одно, что два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть; твое христианское царство уже иным не достанется». Торжественная формула «Москва – Третий Рим» имела свой эмоционально яркий аналог, выраженный в афористичном призыве – «Свет с Востока».

Идея мессианизма религиозного происхождения. Она закрепляет за нашим народом исключительное право на мировое преображение, установление «Царства Божьего» на земле. Москва приобретает новый религиозный статус, становится центром и защитницей православных народов. Религиозное призвание народа сливается с мощью единственного, подлинно христианского русского государства, силой и величием царской власти. Идея «Москва – Третий Рим» консолидирует нацию, утверждает право на звание «народ-богоносец», способствует обоснованию новой религиозно-политической миссии русского самодержавия. В то же время эта концепция выражала потребность общества в совместном движении России и Европы в русле христианской истории.

В начале XVII века провиденциальная теологическая идея сыграла роковую роль в религиозном расколе общества. Государство и церковь ратовали за включение России в мировой цивилизаторский процесс. Значительная часть народа выступила против политических и церковных нововведений, сохранила верность старым идеалам. В обществе происходит раскол, определивший духовный облик народа и государства на столетия вперед. Причиной раскола стало сомнение, что наш «Третий Рим» есть подлинно православное царство. Раскольники почуяли измену святости церкви и государства и восстали против продажной имперской власти. Концепция «Москва – Третий Рим» теряет свое приоритетное значение и исчезает из повседневного политического обихода. «Третий Рим» не состоялся. В сознании раскольников истинное православное царство ушло под воду, преобразовалось в недоступный для изменников легендарный Китеж-град.

Очередной раскол связан с реформами Петра Первого. Императорская Россия «прорубила окно в Европу», а верная патриархальной старине старообрядческая Русь застыла в ожидании Антихриста, как воплощения мирового зла. В мессианское сознание народа вселяется «империалистический соблазн», вызванный чувством военного превосходства. Идея особого призвания русского народа сохранилась лишь в верованиях гонимых и преследуемых старообрядцев. «Русский мессианизм, – писал Бердяев, – опирается прежде всего на русское странничество и искание, на русскую мятежность и неутолимость духа, на Россию пророческую, на русских – града своего не имеющих, града грядущего взыскующих».

Со времени своего возникновения идея мессианизма переживает различные метаморфозы, обусловленные оригинальной мыслью национальных пророков и трагическим ходом мировой истории. Бурные эпохи войн и революций воспламеняют мессианские чувства власти и народа. Государство стремится использовать мессианизм во внешнеполитических целях. Народ черпает и умножает силы в осознании своей божественной миссии. Представители радикальных движений возбуждают дух нового, революционного мессианизма. Само содержание мессианизма непрерывно меняется за счет поглощения свежих протестных чувств и настроений. Изменившиеся исторические условия дают ход новым видам мессианизма.

Источником жизнеспособности, постоянным детонатором всех проявлений русского мессианизма является глобальная коллизия «Запад-Восток», равно выраженная в родственных понятиях: «Россия-Европа», «национальное и интернациональное» в государственной мысли и человеческих судьбах.

Возрождение мессианизма в позапрошлом веке обязано учению «славянофилов», их спорам с «западниками». Славянофилы осудили реформы Петра Первого и вознесли быт и нравы Московского Царства. С них начался «перелом русской мысли». Они отстаивали особый тип русской культуры, порожденной нормами православия. Славянофилы не ограничились теологическим пониманием идеи мессианизма, а дали ей философское и историческое обоснование. Россия мыслилась страной, способной стать центром славянской культуры и объединить все народы в борьбе с геополитическими притязаниями враждебных государств. «История, – писал А.С.Хомяков, – призывает Россию встать впереди всемирного просвещения, она дает ей на это право за всесторонность и полноту ее начал».

Впоследствии идея богоизбранности народа у славянофилов потеснилась «позитивно-национальным» самосознанием, которое переросло в национальное самодовольство и панславизм.

«Западники» приняли реформу Петра и будущее России связывали с судьбой революционной Европы, приобщением к мировой культуре и западной цивилизации. И западники и славянофилы любили Россию и верили в ее великое предназначение. Ведущим представителям обоих течений свойственны идеализация крестьянского быта, защита отсталых форм хозяйственной жизни, мечтательность и утопизм.

Особое место в развитии идеи русского мессианизма принадлежит «западнику» А.Герцену, родоначальнику народнического социализма и эсеровского максимализма. Взгляды славянофилов он охарактеризовал, как проявления «детского поклонения детскому периоду» русской истории. «Мы видели в их учении новый елей, помазывающий царя, новую цепь, налагаемую на мысль, новое подчинение совести раболепной византийской церкви». «Московский период, – утверждал Герцен, – никогда не был лучше петербургского… кнут, батоги, плети являются гораздо прежде шпицрутенов и фухтелей».

Истину славянофилов он увидел не в православии и народности, а в «стихиях русской жизни», обнаруженных ими под фундаментом «искусственной цивилизации». Крушение веры в европейскую революцию, как образцовый социальный проект преобразования полуфеодальной России, открыл путь к взаимопониманию со славянофилами. «Время, история, опыт сблизили нас», – таков итог многолетних распрей.

После революционных событий 1848-1849 годов во Франции Герцен разочаровался в буржуазной Европе и искал спасение России в сельской общине. По его убеждению, экономическая и культурная отсталость страны являются преимуществом в грядущей борьбе за идеалы свободы и социальной справедливости. Залогом победы послужит «оплодотворение» уникального славянского быта революционной мыслью западного социализма. Источником национального мессианизма становится русская община. «Артель и сельская община, раздел прибытка и раздел полей, мирская сходка и соединение сел в волости, управляющиеся сами собой, – пророчествует Герцен, – все это краеугольные камни, на которых созиждется храмина нашего будущего свободно-общинного быта». «Задача новой эпохи, в которую мы входим, состоит в том, чтоб на основании науки сознательно развить элемент нашего общинного самоуправления до новой свободы лица, минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло, путаясь по неизвестным путям, развитие Запада».

Герцена высоко ценили и большевики, и левые эсеры. Большевики видели в Герцене величайшего мыслителя, революционного демократа, вплотную подошедшего к материалистическому пониманию истории, а левые эсеры – основателя народничества, своего духовного предшественника, первого «скифа» русской революции.

В конце жизни Герцен, по словам В.И.Ленина, «обратил свои взоры» к «Интернационалу, к тому Интернационалу, которым руководил Маркс, – к тому Интернационалу, который начал «собирать полки» пролетариата…». В этих словах запечатлен исходный момент потенциальной трансформации национального мессианизма. Патриарх народнического социализма устремляет свой взгляд на пролетария, будущего союзника и официального «мессию» большевистской революции 1917 года.

Маркс и Энгельс свысока смотрели на идеолога русского народничества. Герцена осуждали за проявления панславизма, призыв к захвату Константинополя, видя в нем опасного представителя реакционной России. Европейская демократия враждебно относилась к русским, как к «нации рабов», способной с оружием в руках проучить Европу. «Западник» Герцен был плохо понят «марксидами», раскритикован, высмеян, опорочен. Только после его смерти классики марксизма более взвешенно подошли к теории общинного социализма.

Русские марксисты, прошедшие школу народнических исканий, иначе оценили Герцена. Они отдали должное национальному своеобразию убеждений русского революционного демократа. Взгляды Герцена были признаны закономерным этапом в развитии общественной мысли России. «Русский демократизм, – писал Троцкий, – был народничеством, т.е. мессианистическим мужикофильством, да и не мог во второй половине прошлого (XIX) столетия ничем иным быть». В статье «Герцен и Запад», приуроченной к столетию революционера, он объясняет неизбежность проявлений мессианизма во взглядах славянофилов и западников.

«Славянофильство, как идея исторического мессианизма, – утверждал молодой революционер, – как пророчество особого призвания народа русского, еще надолго должно было – в том или ином виде – овладеть мыслью образованного русского авангарда: это нравственная компенсация за бедность и мерзость окружающего, за невозможность вмешаться в историю сегодня же, это единственный путь примирения со своими общественными судьбами; наконец, это временные идейные ходули, на которых интеллигенция выбиралась из стоячего болота отечественного быта и шла… в Европу».

Мессианизм Герцена и славянофилов из одного родника – крестьянской общинной России. Центральной фигурой «будущей бури» он объявил идеализированного мужика, «идола в тулупе», коллективиста-общинника. После поражения французской революции Герцен, по словам Троцкого, становится «провозвестником русского мессианизма. Он объявляет крестьянскую общину залогом социальной справедливости в будущем и обещает Европе спасение – с Востока. Не только образованные русские – «самые свободные люди», но и народ русский оказывается самым свободным в выборе своих путей. В социальном вопросе, т.е. в основном вопросе всей эпохи, мы «потому дальше Европы и свободнее ее, что так отстали от нее».

Взгляды Герцена близки бывшему народнику. Подлинные идеалы коренной России, по мнению революционной интеллигенции, должны реализоваться на путях прогресса и цивилизации. Препятствием на пути преображения страны были монархический деспотизм, крепостничество, вековая отсталость и низкий уровень культуры. «Народничество, от Герцена ведущее свою родословную, не было отвращением от Запада. Наоборот: можно сказать, что народничество наше было не чем иным, как нетерпеливым западничеством. Страшил длинный путь от бескультурности и бедности нашей до тех целей, которые наметила мысль европейская. «Народу русскому, – так думал Герцен, – не нужно начинать снова этот тяжкий труд… Мы за народ отбыли эту тягостную работу, мы поплатились за нее виселицами, каторжною работою, ссылкой, разорением».

Все коллизии с Западом порождены нашей «благородной и нетерпеливой ревностью» к Европе. Поколение русских социал-демократов, пришедшее на смену народникам, должно идти дальше Герцена. «Некоторые не по разуму усердные зовут «назад – к Герцену!». Мы этого не повторим за ними. Вперед – от Герцена! А это значит: воспитание народа – «в Европу».

Новый взлет русского мессианизма вызван глобальным кризисом, ужасом и страданиями Первой мировой войны, наступлением эпохи революций и беспощадной классовой борьбы. Старый режим разложился и потерял достойных защитников. Священная русская империя пала. Ослабло влияние религиозной веры, скреплявшей монополию царской власти. Н.Бердяев констатировал: «Из официальной фразеологии «православие, самодержавие, народность» исчезло реальное содержание», фразеология эта стала неискренней и лживой».

Война вселила великие сомнения в души народов. В блиндажах и окопах зрел глухой протест против кровавой бойни и бессмысленных жертв. Когда грянула революция, бойцов словно прорвало. Все стремились выговориться, сказать то, о чем молчали целые столетия. На митингах кипели горячие страсти. В душах рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели, созрела мечта о мировом переустройстве, великом преображении. Все вдруг заговорили о всеобщем мире и братстве народов, всеобщей справедливости.

Герой «Рассказа проезжего человека», принадлежащего перу А.Толстого, с изумлением повествует о том, какие мысли и чувства воспламенили идею мировой революции, рожденную не логикой научного учения, а усилиями русского национального духа. Когда австрийцы начали поливать шрапнелью солдатский митинг и убили председателя, то бойцы не разбежались, а вынесли соответствующую резолюцию и послали ее в газету.

«Что это – глупо, – задается вопросом рассказчик. И продолжает: – Да. Смешно? Конечно. Но когда тысячи мужиков, забрав пленных, под шрапнелью болтают еловыми языками о мировой справедливости, – я не скажу, мы погибли, Россия кончилась. Здесь что-то выше моего понимания. Быть может, я слышу, как «истина глаголет устами младенцев». Быть может, истина устраивает гнуснейшую гримасу: что, мол, съели! Повернули колесо! Перемудрили историю!»

На новой демократической и безбожной основе возрождается идея «Москва – Третий Рим». В статье И.В.Иванова-Разумника «Третий Рим», опубликованной 14 сентября 1917 года, дано толкование нового содержания старой патриархальной идеи. «Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не быть», – напоминает эсеровский публицист. Старая идея выродилась и нашла свой конец 28 февраля 1917 года в Петербурге. Новый Рим возрожден в идее третьего Интернационала, в его «громадной духовной силе». «От великой европейской, мировой революции не уйти ни одному из правительств, втянувших в бойню свой народ… только на почве этой мировой революции будет завершен постройкой «третий Рим», третий и последний Интернационал».

Автор статьи пророчествует, как наследник и продолжатель дела «неудавшегося» христианства. Он взывает к силе духа русского человека и предупреждает о наступлении «двенадцатого часа истории». В расколотом обществе необходимо сделать выбор: за или против победы мировой революции. «Смертельная схватка мировой революции с мировой реакцией быть может недалека, и уже теперь каждый должен осознать себя бойцом одного из двух станов, одного их двух миров. Непримиримое внутреннее разделение – единый и неизбежный путь к грядущему объединению человечества в новом мире, в «третьем Риме».

В одном стане с Ивановым-Разумником находились поэты и писатели, способные выразить «веяние мирового вихря». В группе лиц, прекрасно «видящих и слышащих» стихию международного восстания, звучит имя Сергея Есенина. «От «народных» глубин, от «культурных» вершин – поэты и художники радостно и скорбно, но чутко говорят нам о свершающемся в мире, – пишет литератор. – Не боятся они грозы и бури, а принимают ее всем сердцем и всею душою: «вестью овеяны – души прострём в светом содеянный радостный гром» (Андрей Белый). Так говорит один, и отзывается ему другой: «грозно гремит твой гром, чудится плеск крыл, – новый Содом сжигает Егудиил» (Сергей Есенин). От вершин, от глубин – чутко чуют они то мировое, что идет теперь в грозе и буре революции: разрушение Содома старого мира, гибель Атланта и рождение, осуществление новой России, новой Европы, нового мира».

Иванов-Разумник играл заметную роль в общественной и литературной жизни страны. Будучи формально беспартийным, сотрудничал с ЦК партии левых социалистов-революционеров. Активно работал в левоэсеровских изданиях. Всячески подчеркивал свою близость к народническим идеям. Являлся одним из авторов, последователей и пропагандистов концепции «скифства», нашедшей живой отклик не только у поэтов и писателей, но и в кругу левоэсеровских партийных лидеров.

«Скифством» называлась новая религия революции, пришедшая на смену взорванному изнутри «варварскому» христианству. Яркая художественно-романтическая теория демонстрировала почвенный базис революции, проявление социального и духовного максимализма, «призыв русской революции к революции мировой». Суть призыва состояла в намерении помочь Западу победить в себе «мещанина», олицетворявшего современную буржуазную цивилизацию. «Скифство» декларировало национальную миссию России в эпоху мировой революции.

Творцом скифской концепции был А.Герцен. Соприкоснувшись с Европой, он выразил чувства русского человека среди цивилизованных «дикарей высшей культуры», настроение варвара-максималиста, предвидевшего агонию буржуазной Европы. «Я, как настоящий скиф, – сказано в книге «Былое и думы», – с радостью вижу, как разваливается старый мир, и думаю, что наше призвание возвещать ему его близкую кончину».

О своей духовной преемственности с Герценом заявил Иванов-Разумник, сплотивший вокруг себя когорту единомышленников, выдающихся художников слова революционной России. «Человек, писатель, мыслитель, революционер, социалист, вечный «скиф» – Герцен, надолго еще останется современным для молодых поколений будущего, для «скифов» грядущих времен и народов».

Произведения поэтов и писателей, разделявших «скифские» убеждения, вошли в альманах «Скифы». В этом альманахе опубликовано несколько стихотворений Сергея Есенина.

Молодой рязанский поэт относился к Иванову-Разумнику с доверием и глубокой человеческой симпатией. В письме к поэту Александру Ширяевцу он особо отметил силу духовного влияния этого литератора. «Но есть, брат, …один человек, перед которым я не лгал, не выдумывал себя и не подкладывал, как другим. Это Разумник Иванов. Натура его глубокая и твердая, мыслью он прожжен, и вот у него-то я сам Сергей Есенин, и отдыхаю, и вижу себя, и зажигаюсь об себя».

«Скифская» идеология впитала политические, социальные и духовные чаяния левых эсеров, поэзию символистов и творчество национальных почвенных поэтов.Левоэсеровские наследники народничества выступали за радикализацию мировой революции, совмещение политического и социального переворота с духовной революцией. «Великий замысел российской революции, преображение лика земли, великая задача ее: преображение двух искушений, искушение хлебами и искушение властью – этот замысел и эта задача навсегда запечатлены вдохновенными словами восприемников и мучеников октябрьской веры. Подвигом своей смерти Александр Блок и Сергей Есенин на все времена подтвердили, что вера их была свята». Таково мнение бывшего лидера левых эсеров Марии Спиридоновой.

Поэтические манифесты символистов принадлежат перу А.Белого и А.Блока, провозгласивших ведущее место России в мировом революционном процессе. Россия – «мессия», «огневое ядро» земли, предтеча вселенского переворота, – писал Андрей Белый.

И ты, огневая стихия,

Безумствуй, сжигая меня,

Россия, Россия, Россия,

Мессия грядущего дня!

В конце февраля 1918 года было опубликовано стихотворение Александра Блока «Скифы», благодаря которому идеология «скифства» получила широкую всероссийскую известность. Блоковский скиф антипод европейского мещанина. Его миссия есть миссия России – взорвать старый мир и открыть путь к подлинному освобождению человека, заразить Европу своим духовным и социальным максимализмом. Порочность старого мира состоит в том, что оно омещанило христианство и «само христианство «не удалось»». От имени Востока, от имени русских скифов поэт обращается неведомым братьям Запада:

В последний раз – опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,

В последний раз на светлый братский пир

Сзывает варварская лира!

«Скифскую» философию Иванова-Разумника разделяли новокрестьянские поэты Есенин, Клюев, Орешин. Есенин основательно ознакомился с историческими источниками и легендами, освещающими «это буйное, и статное, и воинственное племя». «Скифство», по первоначальному мнению поэта, «наше народническое движение», противопоставленное «западникам», «писателям-интеллигентам». «Мы ведь скифы, -пишет Есенин Ширяевцу, – принявшие глазами Андрея Рублева Византию и писания Козьмы Индикоплова с поверием наших бабок, что земля на трех китах стоит, а они все романцы, брат, все западники, им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина».

По своим взглядам вся «скифская» группа отражала глубинные истоки русского духа, по разному проявившимися во взглядах большевиков и их временных союзников. Особенностям «скифских» идей дали свою оценку известные современники Сергея Есенина.

««Скифы» проникнуты духом русского большевизма, – писал поэт Максимилиан Волошин, – но отнюдь не партийного, социал-демократического большевизма, а того гораздо более глубокого чисто русского состояния духа, в котором перемешаны и славянофильство, и восхваление своего варварства в противовес гнилому Западу, и чисто русская антигосударственность, роднящая любого сановника старого режима с любым современным демагогом».

«В России скифская идеология есть своего рода языческий национализм, переходящий в нехристианский и антихристианский мессианизм, – утверждал философ Николай Бердяев в работе «Философия неравенства». – Скифы должны искупить свои грехи подчинением культуре и ее суровой школе».

««Скифство» – последняя романтическая формация русской самобытности, – заметил литературный критик Вяч. Полонский, – романтика деклассированной интеллигенции, эстетизм революции, поэзия силы, пусть жестокой, звериной, первобытной».

Писатель Илья Эренбург объявил «скифов» «революционными славянофилами». «Славянофильство» и «варварство», «русская антигосударственность» и «языческий национализм», идеализация «звериной, первобытной силы» и другие проявления «самобытности» свидетельствовали об экспрессивном состоянии русской культуры на стыке эпох.

Поэтизация отсталости являлась отличительной чертой национальной поэзии и фольклорного творчества. В то время, когда на Западе изобретают машину для облегчения труда, на русской земле поют и стонут: «Эй, дубинушка, ухнем…».

Осознание собственной отсталости будоражило чувство человеческого достоинства и укрепляло веру в чудодейственный скачок в сказочный мир свободы и изобилия. Отсталость питала идею национальной исключительности. Мессианизм не партийная декларация, а «блеск молнии с неба», острое подсознательное чувство русского человека в экстремальный период отечественной истории, чувство веры в исключительные возможности по обновлению мира на основе братской солидарности, социального равенства, жертвенного служения восставшему человечеству.

«Скифские» взгляды сблизили почвенников и «романцев». Необыкновенный душевный подъем, захватывающая перспектива мирового преображения породнили поэтов, сделали их «братьями по мечте». Есенин сказал Блоку: «Вы – западник. Щит между людьми. Революция должна снять эти щиты. Я не чувствую щита между нами».

Литературные критики также отметили закономерную связь двух крайних литературных направлений на почве русского мессианства. «Творчество Андрея Белого, песни Клюева и Есенина «соединены одной верой, одной мечтой, старой и вечно юной – мечтой о мировом признании России, – пишет П.Сурмин в марте 1918 года, – верой в то, что она может просвещать вселенную. Это русское мессианство у них причудливо преображает реальные черты русской революции: она – «дебелая», «грузная», порой мощная и великодушная, порой варварски жестокая, превращается в прекрасную даму и ее преданными рыцарями становятся поэты «Скифов».

Русский мессианизм образовал мощное поле притяжения с идеалами мировой пролетарской революции. Говоря языком древних преданий, варвар Скиф, библейский Спас и безбожный Пролетарий, по молчаливому согласию, заключили уникальный союз для совместной борьбы с мировым злом.

В марксистском учении авторитет «материальной» теории многократно усилен мессианской верой в пролетариат. Та часть марксизма, которая прогнозировала будущее, носила характер «разгоряченной социальной мечтательности». Будущая судьба человечества поставлена в зависимость от молодого рабочего класса, призванного покончить со всеми проявлениями мирового зла. Человеческое общество поражено первородным грехом эксплуатации человека человеком. Острота противоречий достигла предельного состояния на капиталистической стадии развития. Пролетарий унижен, обездолен, лишен средств производства, находится в рабской зависимости от капиталиста. Общественный характер производства и частная форма присвоения капитала ведут к расколу общества и неминуемой гражданской войне. Классовая борьба между буржуазией и пролетариатом вышла за пределы национальных границ и охватила весь земной шар. Пролетарий, лишенный пороков буржуазной алчности, указывает путь к освобождению человечества. На него, как обладателя абсолютной истины, возложена всемирно-историческая миссия борьбы с капитализмом, обеспечения торжества социальной справедливости и братства народов. На красном знамени борцов за коммунизм призыв подлинных интернационалистов: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Русифицированный марксизм слился с народным мессианизмом, как в безбожной, так и православной формах его проявления. Вместо Третьего Рима осуществлен Третий Интернационал, который основан на ортодоксальной вере и пронизан идеями Третьего Рима. «На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а Русская национальная идея, – утверждал Бердяев. – Это есть трансформация русского мессианизма… Произошло то, чего Маркс и западные марксисты не могли предвидеть, произошло как бы отождествление двух мессианизмов, мессианизма русского народа и мессианизма пролетариата. Русский рабоче-крестьянский народ есть пролетариат, и весь мировой пролетариат, от французов до китайцев, делается русским народом, единственным в мире народом. И это мессианское сознание, рабочее и пролетарское, сопровождается почти славянофильским отношением к Западу. Запад почти отождествляется с буржуазией и капитализмом».

Мировую пролетарскую революцию Есенин принял политически и духовно. Гражданская позиция поэта выражена в сценарии «Зовущие зори», написанном в соавторстве с пролетарскими писателями. В сценарии использована общепринятая агитационно-пропагандистская большевистская символика, отражающая международные устремления революции. Из газеты «Правда» заимствована лозунговая констатация: «Мировая революция разгорелась в мировой пожар». Начало четвертой части, «На фронт мировой революции», написано Есениным в соавторстве с поэтом Клычковым. Текст сценария завершается исполнением гимна: «Пение толпой и войсками «Интернационала, торжественное и воодушевленное». Не смотря на недостатки коллективного произведения, Есенин не отрекся от сценария, переписал своей рукой большую часть текста, надеясь на публикацию и постановку фильма.

Духовный смысл всемирной революции Есенин выразил одним словом: «Преображение». «Все мы были очень разными, – вспоминала Надежда Павлович, одна из соавторов сценария, – но все мы были молодыми, искренними и романтически принимали революцию – не жили, а летели, отдаваясь ее вихрю. Споря о частностях, все мы сходились на том, что начинается новая мировая эра, которая несет преображение (это было любимое слово Есенина) всему миру – и государственности, и общественной жизни, и семье, и искусству, и литературе».

Поэт стоял у истоков создания «Ассоциации вольнодумцев в Москве», целью которой провозглашалось «объединение свободных мыслителей и художников, творящих в духе мировой революции».

Национальный аспект мировой революции Есенин формулировал, как «международную схватку за свою независимость». «Союзники» России по мировой войне, Англия и Франция, методом «экспорта буржуазной революции» способствовали свержению царизма, развалу воюющей армии и приходу к власти российских либералов. Временное правительство поставило страну на край национальной катастрофы. Вооруженная интервенция, последовавшая после победы октябрьской революции, преследовала корыстные экономические и геополитические цели, состоящие в намерении завладеть русским рынком и подчинить страну интересам Запада. Изучивший подноготную интервенции, британский историк писал, что «лежащая в прострации Россия могла быть низведена – или поднята – до статуса британской колонии». Под радикальным лозунгом Троцкого – «Перманентная революция против перманентной бойни!» – вершилась мобилизация народных сил против притязаний мирового капитала.

Октябрьская революция, свершившаяся под символикой Интернационала, глубоко национальна. Сознание русского народа одухотворило идею мировой революции религиозными представлениями о Вселенском идеале и Царстве вечной справедливости. Н.Бердяев писал о двойственном характере революции, русском и международном. «Самый интернационализм русской революции, – утверждал он, – чисто русский, национальный. Я склонен думать, что даже активное участие евреев в русском коммунизме очень характерно для России и для русского народа. Русский мессианизм родствен еврейскому мессианизму».

Русский дух, воплощенный в Третьем Интернационале, овладел сознанием и воображением далеких от коммунизма столичных интеллигентов. Меньшевистский литератор Н.Валентинов, известный по опубликованным в перестроечные годы книгам о «незнакомом» Ленине, нэпе и внутрипартийной борьбе, отправил Троцкому трактат, датированный 6-м января 1920 года, в котором обобщил взгляды небольшевистской интеллигенции на духовные основы русской революции.

«Я Вам говорил о формуле, провозглашенной в прошлом году иронически в московских консервативных кругах: Мы ждали Третьего Рима, а получили Третий Интернационал. В этой формуле есть очень глубокий смысл и отнюдь не только отрицательный. Можно противопоставить Третий Рим Третьему Интернационалу, как я сейчас делаю, но можно указать и на известную родственность этих идеалов. Ведь не случайно же, что в большевизме соединились русская национальная и европейская социалистическая стихии. Первая имела свой вселенский идеал, искала его издавна в Церкви и этим объясняется в значительной мере былая религиозность русского народа и связь религии его с созданной им государственностью. Русский народ искал Новый Иерусалим, сказочное Царство Истины, где господствует вечная справедливость. И предвестниками Ваших идейных коммунистов были быть может паломники наших средних веков, схимники и святители, над которыми в Вашей печати и в Ваших кругах принято теперь так грубо издеваться. Русская интеллигенция, вследствие реформы Петра отошла от народа и его религиозности и, сохраняя национальные черты, пошла искать Царство Правды в науке и социализме. Там она проявила ту же твердость и подвижничество, что схимники в своих скитах. И в конце концов она вернула нам идеал Третьего Рима в виде Идеала Третьего Интернационала. Ленин оказался духовным преемником старца Филофея».

Это предложение Троцкий подчеркнул, а на полях отметил: «Великолепно!»

Масштаб художественного воображения Сергея Есенина значительно шире локальных литературных деклараций. Философия народного духа не замыкается на образе восточного «варвара», а охватывает культурное наследие всего человечества, проистекает из всемирного христианского наследия, библейских заповедей, мировых легенд и преданий. Есенин, а вместе с ним и Клюев, «расслышали «певучий зов» нового благовестия – и воспели рожденную в Вифлеемских яслях русскую революцию:

Радуйтесь!

Земля предстала

Новой купели!

Два подлинных поэта… сталкивают две России, два мира, две революции». Им обоим одинаково дороги и «Святая Русь», и «Рублевская Русь», и новое Солнце России, – сказано в статье Иванова-Разумника «Две России». – «И не проклинают они, а благословляют, не приходят в отчаяние, а верят в будущее, не Ангела Зла видят в мировой революции, а мессию грядущего дня, не ужас бессмыслицы видят вокруг, а трагедию Голгофы».

К старому возврата нет: «она загорелась, звезда Востока!»

Революционная мысль Троцкого учитывает традиционное мышление русских крестьян. Все великие революции минувших эпох использовали идейно-образное облачение предков в своих политических целях. Классики марксизма проанализировали причины и последствия заимствования духовного оружия лидерами прошлых революций и их партиями. Освященные древними преданиями массовые движения воскрешали мифических героев и мертвых пророков для возвеличения новой борьбы, успешного решения текущих проблем. Маркс писал, что Лютер переодевался апостолом Павлом, а французская революция 1789-1814 годов драпировалась поочередно в костюм Римской республики и Римской империи. Борьба требовала светлого идеала, воодушевления, своих героев и мучеников. История христианства была незаменимым источником демонстрации величия человеческого духа и сакрализации революционной борьбы. Когда самые трагические эпизоды борьбы уходили в прошлое, ситуация менялась. «Так, одним столетием раньше, на другой ступени развития, Кромвель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета. Когда же действительная цель была достигнута, когда буржуазное преобразование английского общества совершилось, Локк вытеснил пророка Аввакума».

В ораторских откровениях советского руководителя постоянно звучат образы и мотивы, близкие сердцу простолюдина. В статье «Мысли о ходе пролетарской революции», опубликованной в «Известиях» за 29 апреля и 1 мая 1919 года, он проводит прозрачную параллель между церковным пророчеством и стратегией большевизма. «Когда-то церковь говорила: «Свет с Востока». В нашу эпоху с востока началась революция. Из России она перешла в Венгрию, из Венгрии в Баварию и, нет сомнения, пойдет дальше на запад Европы».

Вселенский идеал мировой революции, сформулированный Троцким, христианского происхождения. Атеист-революционер сводит счеты с «официальным православием», как «духовной прислугой» самодержавия, казенной верой, дискредитированной историей, но взывает к слову Христа, называет его учение родственным коммунизму. Он объявляет себя и большевиков прямыми наследниками идей христианства, призванных не на словах, а на деле осуществить великие идеалы, не щадя своей крови и самой жизни ради полной и окончательной победы над угнетателями. «Мы не должны ни на один час упускать из виду наш великий идеал – лучший из всех, к каким стремилось человечество, – взывает он к самым глубоким и трепетным чувствам бойцов революции. – Чтобы сравнить, возьмите старые религиозные учения, учение Христа: все лучшее, все благороднейшее, что заключается в этих учениях, все это воплощено в нашем учении социализма. И мы хотим, чтобы все это было не смутными верованиями, а настоящим делом, чтобы люди жили не как дикие звери, борясь за кусок хлеба, а как дружные братья, которые совместно обрабатывают землю и превращают ее в один цветущий сад для всего человечества. И чтобы осуществился такой идеал, такая великая цель, нам нужно твердо, мужественно, решительно бороться до конца, а если нужно, то и погибнуть, истечь кровью до последней капли во имя братства народов».

Движущей силой революции и цементирующей силой Красной Армии Троцкий объявляет рабочий класс и не использующее наемный труд крестьянство. Такой подход также соответствует христианским традициям. «В основу ставим рабочую массу, как наиболее сознательную, затем – крестьянство, начиная с бедноты, – говорит организатор РККА. – Именно их делаем надежной опорой новых идей, так как всегда носителями были угнетенные массы прогресса. Ведь рыбаки, пастухи, бедняки были носителями идеи христианства, победившей идеи языческого мира. С этих же элементов начинаем и мы…».

В русском коммунизме центральное место занимает идея коллективизма и солидарности людей и народов, преодоление чувства вражды и разобщенности. Отношения братского сотрудничества стоят выше эгоизма частных собственников, расчетливой зависти и нездоровой конкуренции. В будущем социалистическом обществе не будет отверженных, обреченных и гонимых. С течением времени материальный и духовный уровень народа станет неизмеримо выше. «Все это случится благодаря коллективизму, который станет, если хотите, новой религией – конечно, без мистицизма. С моей точки зрения, – заявляет Троцкий, – в нашу эпоху возникнет новая религиозная связь людей, в духе солидарности, – и этой то идеей нужно пропитать армию, народ, школу, фабрику и деревню».

Вера первых христиан проецируется на социалистические идеалы рабочего класса. Ведущие силы массовых протестных движений древней эпохи и нового времени мечтали о достойной человеческой жизни. Христиане грезили о грядущем счастье на небесах, а рабочие мечтали устроить свою жизнь на земле. В свое время Фридрих Энгельс проводил аналогию между христианством и рабочим движением, равно преследуемыми своими властями. «В истории первоначального христианства, – пишет он, – имеются достойные внимания точки соприкосновения с современным рабочим движением. Как и последнее, христианство возникло как движение угнетенных: оно выступало сначала как религия рабов и вольноотпущенников, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов. И христианство, и рабочий социализм проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в посмертной потусторонней жизни на небе, социализм же – в этом мире, в переустройстве общества».

Триста лет понадобилось христианству, чтобы стать признанной государственной религией римской империи. Движение же современного социализма, по мнению Энгельса, обречено на гарантированную победу.

Марксистский максимализм многих представителей первого поколения руководителей революции облагорожен идеалами раннего христианства. Говоря о взаимозависимости судеб русской и европейской революции, член Политбюро ЦК РКП(б) Г.Е.Зиновьев особое внимание уделил значению христианской веры, как прогрессивного фактора мировой борьбы. В своем выступлении на съезде независимой германской социал-демократической партии, проходившем в Галле в октябре 1920 года, он заявил: свет для всего человечества придет с Востока; «так называемая наивная, религиозная вера пролетарских масс» является «на самом деле важнейшим фактором мировой истории».

Сама жизнь вынуждала переводить абстрактные идеи марксизма на язык привычного православного красноречия. Штатным пропагандистам, искренне стремящимся овладеть сознанием малограмотных людей, приходилось на ходу перестраиваться и находить нужное слово и образ. Один из бывших армейских политработников вспоминал, как обстоятельства вынуждали считаться с настроением простых тружеников. «Я также понимал, что нельзя отнимать у народа веры, – писал Г.Григоров, свидетель и активный участник многих событий тех лет. – Я просто решил рассказать популярно историю религии, Христа назвал первым коммунистом и даже привел его слова: Отдайте все, Что у вас есть, И идите за мной. В избе наступила после этих слов полная тишина, я почувствовал, что люди поднялись над своими повседневными делами и хотя бы на мгновение ушли в духовный мир. Это не по-марксистски, но зато по-человечески».

Духовная составляющая революционного мышления Троцкого политически и психологически состоятельна. Программные цели революции становятся более доступными и прочнее овладевают сознанием в увязке со священными библейскими образами и понятиями. Одно из самых фундаментальных положений марксизма, связанное с исторической ролью рабочего класса, мирового «пролетария», проникнуто христианским духом и возведено на самую вершину мессианского откровения. «Рабочие! – восклицает революционер. – Помните слова Лассаля: «Всеми помыслами вашими должна владеть великая всемирно-историческая честь вашего предназначения. Не приличествуют вам более пороки угнетенных, ни праздные рассуждения немыслящих, ни даже невинное легкомыслие ничтожных. Ибо вы – та скала, на которой должна воздвигнуться церковь настоящего».

Яркая мозаика идей и образов, отражающая художественные прозрения и революционную страсть поэта на начальном, романтически возвышенном этапе революции, сложилась в динамичную, ошеломляющую систему национального мессианизма. Существует точка зрения о наличии у Есенина «своей концепции русского мессианства, созвучной есенинской вере в особую духовную и историческую миссию России, в провиденциальный смысл древней и новой русской истории».

К сказанному добавим: Есенин – персональное воплощение русского мессианизма. Он явил миру новую революционную веру, воплощенную в идеях и образах необиблейских «маленьких поэм». Есенинская революция «на земле и на небесах» озарила народ светом идеального крестьянского социализма. В политическое содержание мировой революции Есенин вдохнул русскую мечту о всемирном братстве людей, указал на генетическую связь национальной борьбы с революционным движением Запада, осознал свою роль, как «ловца вселенной». Он соединил в одном лице «живого Бога», крестьянского пророка и творца нового мироздания.

Поэт отвел родному отечеству первостепенную роль в мировой борьбе. Россия – родина Третьего Завета, явление Святого Духа, новая «скифия», страна вечной справедливости, мира и правды. Её миссия состоит в том, чтобы сразить Антихриста и дать надежду всему миру на грядущую счастливую жизнь. «Наше северное чудо» противостоит западным нравам и порядкам, прежде всего, «английскому юду» и Америке, «отколотой части земли».

Идея мирового всеединства под водительством России является сквозной темой есенинского мессианизма:

Ратью смуглой, ратью дружной

Мы идем сплотить весь мир…

Есенин самозабвенно вдохновлен идеей об особом пути России и ее планетарном призвании. Мессианизм крестьянских поэтов одного рода с есенинским. Столь же вселенский, гуманный, общечеловеческий. До самых невероятных мистических высот вознесен народ нашей страны в революционных стихах Николая Клюева:

Мы – кормчие мира, мы – боги и дети

В пурпурный Октябрь повернули рули…

«Всемирность русской революции – вот что пророчески предвидят русские поэты, и в этом их последняя, глубокая радость… И русский народ идет ко всему миру с открытой душой и благой вестью о всемирной свободе…» – писал Иванов-Разумник.

Поэт не преувеличивал роль России в освободительной борьбе народов, ее огромный авторитет среди простых тружеников Западной Европы. Представитель французской военной миссии Жак Садуль, вникнув в суть происходивших на его глазах революционных событий, дал справедливую оценку нашим соотечественникам. Он призвал рабочих своей страны оказать помощь русскому пролетариату в развитии промышленного производства и гарантировал «замечательный прием», щедрое моральное и материальное воздаяние. «Товарищи очень быстро завяжут дружеские отношения с этим гостеприимным и душевным народом, – писал Садуль, – еще грубоватым и наивным, но столь достойным того, чтобы его любили, превосходящим наши слишком окультуренные, слишком недоверчивые, слишком эгоистичные, слишком скептические западные народы своей непосредственностью, щедростью, простой и глубокой добротой, тем истинным идеализмом, который позволил ему так внезапно, в считанные месяцы встать в авангарде цивилизованного мира».

Сергей Есенин особо отметил свой «крестьянский уклон» в революции. У национального поэта ведущей силой мирового преображения, носителем высшей правды на земле является русское крестьянство:

В мужицких яслях

Родилось пламя

К миру всего мира.

Новый Назарет

Пред вами.

Для Троцкого и всех марксистов освободительная миссия народов возложена, в первую очередь, на пролетариат. Русский пролетариат это «стержень русской нации», могильщик капитализма, самая перспективная сила мирового обновления.

У каждого из пророков своя часть истины. Есенин «к пониманию значения революции приближается через деревню, через проникновение в дух русского народа, – заметил воронежский критик В.Матвеев. – Революция, национальная Россия сливаются в один феномен».

Крестьянин не противопоставляется рабочему. Веру и надежду свои поэт возлагает на человека коллективного: «Наша вера в – силе, наша правда в – нас».

Высшей организационно-политической формой национального единения в разгар борьбы стала Рабоче-Крестьянская Красная Армия. РККА – армия нового типа. В основе этой армии всеобъединяющая, «высокая святая идея: честно служить с оружием в руках интересам угнетенных трудящихся масс. Помните твердо, – призывал Троцкий, – то, что было надеждой угнетенных народов, задушевной мечтой трудящихся, их религиозной фантазией, их песней, – надежда на спасение, на освобождение, которого никогда не переставали ждать трудовые, угнетенные люди всех стран, это теперь начинает осуществляться. Мы к этому царству свободы начинаем приближаться».

Литературные критики того времени справедливо писали, что Есенин и другие поэты народной толщи, сочетали «Матушку Русь» с Интернационалом. «Красный конь» железной советской Республики историей призван повернуть ось мирового развития.

Мы радугу тебе – дугой,

Полярный круг на сбрую,

О выведи наш шар земной

На колею иную.

В поэтических произведениях первых лет революции преобладают былинно-сказочные мотивы, переплетающиеся с церковно-христианскими образами и символикой. Движущая сила мировой революции запечатлена в образах «красного коня» и лаве исконно-русской «рати». Соединение двух динамичных образов вызывает в воображении армаду красных воинов, бойцов Красной Армии, в революционном порыве освободивших Европу от развязавшей мировую войну буржуазии и остановившихся у берегов всемирного океана.

Нам ли страшны полководцы

Белого стада горилл?

Взвихренной конницей рвется

К новому берегу мир.

Есенин проникся мечтательным пафосом советских «ратников». Экзальтация революционных чувств носила всеобщий характер. Типичность романтических образов, созданных поэтом, подтверждается характерными портретами героев известных прозаических произведений. Кавалерийский командир из рассказа А.Толстого «Гадюка» убеждает купеческую дочь в неизбежности победы мировой революции: «Эка штука, Россия… По всему миру собираемся на конях пройти… Кони с цепи сорвались, разве только у океана остановимся… Хочешь не хочешь – гуляй с нами…».

Емкое понятие мировой революции обнажает, прежде всего, бескорыстие русского народа и готовность Руси к самопожертвованию:

Ради вселенского

Братства людей

Радуюсь песней я

Смерти твоей.

Эпопею интернациональных битв и сражений, наиболее впечатляюще запечатленную в «Инонии», Есенин распространил не только на Европу, а на весь земной шар, от северного до южного полюса. Поэт выступает в роли демиурга мировой истории, сказочного освободителя порабощенных народов:

До Египта раскорячу ноги,

Раскую с вас подковы мук…

В оба полюса снежнорогие

Вопьюся клещами рук.

Коленом придавлю экватор

И, под бури и вихри плач,

Пополам нашу землю матерь

Разломлю, как земной калач.

Конечная фаза мировой борьбы завершается орбитальными изменениями, переходом земного шара на новую «колею» и повсеместным воцарением всемирных идеалов человечества.

Рядовым примером массовых ожиданий мировой революции является письмо Троцкому, отправленное одним из курсантов.

«Дорогой вождь! С положением дел в Европе, мы только ждем приказа двинуться на помоч, рабочим Запада, вопервых, кровь жаждет мести над буржуазией за ея гнусные издевательства над рабочими и крестьянами…

Я как уроженец из Польши и знаю какое положение было раньше и как помещики издевались над рабочими и крестьянами, но сейчас, о ужас.

Дорогой вождь! Мы все свои взоры устремили лиш только на вас одних и ждем вашего приказа.

Дорогой вождь! Я сейчас учусь в военной школе и учусь не покладая рук, чтоб быть в любой момент готовым на ваш боевой призыв в ружье. Ибо известно что творится в Германии в Руре, мы готовы и ждем. Я как курсант Школы имени нашего Мирового Вождя Владимира Ильича Ленина даю честное свое курсантское слово и уверен в том что лиш только под вашим руководством мы победим мировую буржуазию, а тогда займется заря над всем миром.

Многая Лета Нашим дорогим Вождям тов. Троцкому и В.И.Ленину.

г. Ташкент.

Курсант Ташкентской объединенной им. В.И.Ленина командной школы

1 роты Иван П.Фурман».

Мечты крестьянских поэтов и идеалы пролетарского революционера преследуют общую, веками выстраданную, единообразную цель – «рай на земле». Социально-этический идеал мировой борьбы выражен Есениным в образной формуле: «Всё от древа». Во «вселенском вертограде», воображаемом крестьянском общественном устройстве, «люди будут хороводно отдыхать под тенистыми ветвями одного преогромнейшего древа, имя которому социализм, или рай, ибо рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашни, где «избы новые, кипарисовым тесом крытые», где дряхлое время, бродя по углам, созывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сыченою брагой».

В «рай на земле» верил Лев Троцкий, самая мифологизированная личность русского коммунизма. В чрезвычайных условиях гражданской войны, на фронтах и в тылу, он завораживал людей магией русского слова, пророчествовал, внушал уверенность в победу, неминуемое торжество «царства свободы», справедливости, братства народов. Оратор и слушатели дышали одним воздухом, жили одной мечтой, общей верой в грядущую счастливую жизнь.

«Мы всю землю превратим в мировую Республику Труда, – говорил Троцкий на рабочем собрании 14 апреля 1918 года. – Все земные богатства, все земли и моря, – все это одна общая собственность человечества, как бы части его ни назывались: англичанами, русскими, французами, немцами и т.д. – мы создаем единое братское государство на земле, которую нам дала природа. Эту землю мы запашем и обработаем на артельных началах, превратим ее в один цветущий сад, где будут жить наши дети и внуки и правнуки именно как в раю. Когда-то верили в легенды про рай; это были темные и смутные мечты, тоска угнетенного человека по лучшей жизни. Хотелось жить более праведно, более чисто, и человек говорил: должен же быть такой рай хоть на том свете, в неведомой и таинственной области. А мы говорим, что такой рай мы трудовыми руками создадим здесь, на этом свете, для всех, для детей и внуков наших во веки веков».

На пике революции Россия переживала необычайный душевный подъем. Многие верили во второе пришествие Христа, явление Мессии, неминуемое крушение старого мира. Свой «последний час» переживала интеллигенция, прозревшая революцию, как апокалипсис христианской истории. О наступлении «двенадцатого часа» истории вещал не только Иванов-Разумник, но и сам Троцкий. В ночь перед восстанием он также испытал чувство рокового «двенадцатого часа революции». Научный диапазон марксистской теории оказался недостаточным для осознания величия нахлынувших событий. Нравственная составляющая марксизма очень часто перекрывалась христианскими переживаниями национального катаклизма.

В дни Октября облик вождя совершенно не вяжется с образом коммунистического начетчика. Перед нами блестящий оракул, пророк, творящий в самой гуще народной стихии. «Мы вошли в эту борьбу с великими идеалами, с великим энтузиазмом, – пишет он спустя три года после октябрьского восстания, – и многим казалось, что обетованная земля коммунистического братства, расцвет не только материальной, но и духовной жизни, гораздо ближе, чем это оказалось на деле…

Готовясь к борьбе, рабочий класс был охвачен неописуемым энтузиазмом. Я помню собрание в цирке Модерн. Я думаю, что мировая история не знала подобного этому настроению масс. Сколько раз, когда приходилось бывать на таких собраниях, я чувствовал себя песчинкой в этом океане подъема, сколько раз спрашивал себя: а не захлебнемся мы в этом революционном океане?».

В духе христианского хилиазма пишет Троцкий о свершившейся русской революции. «…Такие периоды, как Октябрь 17-го года, – утверждал он, – переживаются народом в тысячелетие раз…».

В состоянии экстатической революционности и небывалого возбуждения находился Сергей Есенин. «Из него ключом била мужицкая стихия, разбойная удаль, делавшая его похожим на древнего ушкуйника, молодца из ватаги Степана Разина, – вспоминал В.В.Полонский. – Надо было слышать его в те годы: с обезумевшим взглядом, с разметавшимся золотом волос, широко размахивая руками, в беспамятстве восторга декларировал свою замечательную «Инонию», богоборческую, дерзкую, полную титанических образов, – яростный бунт против старого неба и старого бога. Он искал точку, за которую можно ухватиться:

Я сегодня рукой упругою

Готов повернуть весь мир.

Это было в те годы самым сильным его ощущением».

На первой волне революции у Есенина «прорастала подспудная потребность распоясать в себе, поднять, укрепить в стихах… все корявое, соленое, мужичье, что было в его дотоле невозмущенной крови». Необыкновенный творческий взлет переживает поэт в первоначальный период революции. То было время, «когда социализм был еще мечтой и поэзией, не стал еще прозой жизни и властью».

Чувства поэта и боевого наркома порой совпадают, сливаясь в один общий превосходный художественный образ, символизирующий безбрежные масштабы народной стихии и апофеоз революционной борьбы. Особо впечатляют образы, подкупающие блеском небесных светил и стихией мирового океана.

Скоро, скоро вал последний

Миллионом брызнет лун.

Сердце – свечка за обедней

Пасхе массы и коммун.

Те же образы и сравнения в публикациях и ораторских импровизациях Предреввоенсовета. В статье «Девятый вал», опубликованной в июне переломного 1919 года, сказано: «То, что мы сейчас переживаем, – это девятый вал контрреволюции. Она теснит нас на Западном и Южном фронтах. Она угрожает опасностью Петрограду. Но в то же время мы твердо знаем: ныне контрреволюция собрала свои последние силы, двинула в бой последние резервы. Это ее последний, девятый вал».

Троцкий знал силу яркого образа и точной, вдохновенной фразы. Один из образов дерзкого заявления – «Если буржуазия скажет, что солнце светит только для нее – мы потушим солнце», – подхвачен и творчески преображен поэтом в поэме «Небесный барабанщик».

Если это солнце

В заговоре с ними, –

Мы его всей ратью

На штыках подымем.

В продолжении поэмы Есенин превосходит именитого современника «талантом сосредоточенного гнева», подтверждая свою продекларированную имманентную «левизну».

Если это месяц

Друг их черной силы, –

Мы его с лазури

Камнями в затылок.

Ожиданием революционного апокалипсиса жили многомиллионные массы восставшего народа. В пришествие эры чудесного преображения верили большевики, многие из которых восприняли марксизм, как новую религию, идущую на смену дискредитированному православию. Незабываемое время всеобщего массового подъема оставило глубокий след в сознании Троцкого, который ссылался на национальные истоки революционного энтузиазма.

В годы гражданской войны большевики, подобно народным скитальцам, чувствовали себя «как воины на походе», – писал он в изгнании. – «Русские раскольники говорили некогда, зачем нам твердые дома, ждем пришествия Христова. Эти настроения были и в большевистской партии. Личная жизнь была отодвинута на задний план, и люди мало думали о комфорте в ожидании новых великих событий».

Раскольничий феномен национального сознания сыграл животворную роль в борьбе за идеалы мировой революции. Многомиллионная масса сектантов и старообрядцев, отвергшая царизм и официальное православие, осела в самых отдаленных и неприхотливых местах России, Украины, Кавказа и Сибири. Значительная часть «народных революционеров» пустила свои корни во многих странах мира, надеясь создать «всеобщую мировую коммуну». Христианские бунтари распространяли «разумно-религиозные, коммунистические настроения». Они проповедовали коллективизм, объединялись в общины, артели, коммуны, создавали различные совместные хозяйственные предприятия. «Выгодно» отличались высокими моральными качествами – честностью, трезвостью, трудолюбием. «Курение табаку, с которым безуспешно борется Наркомздрав Семашко, – сказано в одном из сектантских документов, – и позорная матерная брань, с которой не более успешно борется Военком Троцкий, также не имеют места среди сектантов.

Вообще «новый быт», о котором мечтает т.Троцкий, среди сектантов давно уже осуществляется».

Руководители многих сектантских групп воодушевлялись идеями «христианского коммунизма». «В основу этого своего стремления они кладут обыкновенно слова, взятые из «Деяния апостолов»: «никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее».

Видные деятели русской культуры еще до революции обратили внимание на нечто общее, характерное для большевиков и сектантов, в том числе и на всемирную устремленность их идеологии. В мае 1915 года Михаил Пришвин отметил в своем дневнике: «Нужно собрать черты большевизма, как революционного сектанства… Идея коммунизма ощущается сектанством, как всемирная, всеобъемлющая».

Известные представители сектанства, отстаивая интересы заграничных раскольнических групп, пытался установить тесные отношения с руководством Коммунистического Интернационала. Одно из обращений, подготовленное сектантом Иваном Трегубовым, было направлено в адрес Троцкого и делегатов V Конгресса Коминтерна.

«Имея в виду, что сектанты находятся не только в России, но и во всех странах мира, – пишет он, – и что многие из них, подобно древним христианам, жившим коммуной, также стараются жить коммунами и потому являются почвой, готовой к восприятию того коммунизма, которому и вы, товарищи-коммунисты, служите, я считаю своим долгом для успеха коммунизма предложить и вашему вниманию то, что я предложил XIII-му съезду РКП, это именно: 1) статью «Сотрудничество сектантов в советско-коммунистическом строительстве», 2) список сектантских колхозов и 3) описание некоторых из этих колхозов, надеясь, что и Вы, как XIII-й съезд РКП, также обратит внимание на сектантов, особенно на сектантов-коммунистов, и привлечете последних к сотрудничеству с Вами в деле коммунистического строительства в мировом масштабе и тем еще более ускорите торжество коммунизма во всех странах мира.

Вместе с тем я прошу Вас передать сектантам, живущим в Ваших странах, усерднейшую просьбу от нас, русских сектантов-коммунистов, чтобы и они, подобно нам и древним христианам, жившим коммуной, строили свою жизнь коммунистически и тем помогали бы и Вам в Вашем коммунистическом строительстве.

Я также прошу Вас сообщить мне список сектантских колхозов, находящихся в Ваших странах, для пополнения составленного мною списка сектантских колхозов, о чем прошу и всех сектантов, живущих в России, так и за границей.

Адрес мой: Москва, Петровка, Успенский переулок 14.

Ив. Трегубов.

Представитель русских сектантов-коммунистов и делегат от

них на пяти всероссийских съездах советов 1919-1924 годов».

В биографии Сергея Есенина немало творческих страниц и эпизодов личной жизни, связанных со старообрядческой народной традицией. Поэт сознательно поддерживал бытовавшую легенду о своей крамольной религиозной родословной. Литературный критик И.Н.Розанов сделал примечательную запись есенинского признания об источниках интереса к этой мистической категории народных бунтовщиков: «В нашем краю много сектантов и старообрядцев. Дед мой, замечательный человек, был старообрядческим начетчиком».

Есенин хорошо знаком с повседневным жизненным укладом старообрядцев, читал литературу по истории раскола, вникал в особенности духовного пути России. В старообрядчестве видел «культурную модель национального бытия», выражавшую вековые народные идеалы.

Герои его дореволюционных произведений проникнуты оппозиционным духом по отношению крепостническому государству и вероучению «казенной церкви». Раскольническая убежденность, что «самодержавие – от Антихриста», отражена в картинах новгородской вольницы, воспроизведенных в поэме «Марфа Посадница». В образе «разбойника-раскольника» Пугачева проявились черты народного Мессии. В самых различных видах поднимается тема духовных исканий, «ухода» и «странничества».

Раскольническая родословная широко проявилась в произведениях революционного времени. Новая эпоха, также как и весь раскольничий XVII век, рождает апокалиптический оптимизм и эсхатологические настроения, усиленные революционным мессианизмом. Великая миссия России состоит в жертвенном подвиге, совершенном ради спасения всего человечества и рождения нового мира:

Гибель твоя миру купель

Предвечная.

Народные ереси помогли создать образ «града Инонии», как торжества мужицкого «царства Божия» на земле.

С сектантством также связан один показательный революционный сюжет, имеющий, вероятно, прямое отношение к стихотворению Сергея Есенина «Товарищ», в котором отец знакомит маленького сына Мартина с интернациональной по сути своей «Марсельезой».

И настанет година свободы,

Сгинет зло, сгинет ложь навсегда,

И сольются в одно все народы

В вольном царстве святого труда.

В материалах И.Трегубова о сотрудничестве сектантов в советско-коммунистическом строительстве приводится малоизвестный факт «большой услуги», оказанной ими революционерам. «Услуга» эта была выражена в виде массового неповиновения царским сатрапам и сопровождалась исполнением «Марсельезы». «Известно, – пишет он, – что революция 1905 года не удалась потому, что царские войска, особенно Семеновский полк, жестоко расправились с ней. Но когда началась революция 1917 года и начальство Семеновского полка велело ему расправиться и с этой революцией, расстреляв из ружей, пушек и пулеметов, расставленных близь его казармы, подошедших к нему революционных рабочих, то Семеновский полк вдруг отказался это сделать, а мирно вышел из своих казарм с музыкой и пением марсельезы навстречу этим рабочим и побратался с ними, не сделав ни одного в них залпа. И это он сделал, между прочим, и потому, что сектанты, находившиеся в этом полку, бросились пред солдатами этого полка на колени и, рискуя своей жизнью, стали умолять их не стрелять в рабочих, а побрататься с ними, и солдаты, хорошо знавшие и уважавшие этих сектантов, поклялись им это сделать и сделали».

Крестьянские поэты обнаружили в большевиках качества, родственные инициаторам раскола. Николай Клюев увидел в вожде революции и создателе Коминтерна раскольничий тип личности, познавший тайну народной души и заслуживающий глубокого уважения.

Есть в Ленине керженский дух,

Игуменский окрик в декретах,

Как будто истоки разрух

Он ищет в «Поморских ответах».

Автором «Поморских ответов» был старообрядец Андрей Денисов. Поморские старообрядцы мечтали создать «мужицкое царство», в котором не будет царей и церковных храмов, а заодно «ни ссор, ни зависти, ни воровства, ни разбоя».

В стихах крестьянских поэтов и мастеров слова «серебряного века» революция звучала, как вселенская катастрофа, осознанная и запечатленная в образах «мирового пожара», всполохов «зарева», беспощадно-очистительного «огня» и «пламени». Многие «зажигательные» образы заимствованы из сектантского хилиазма хлыстов: «Вся земля и все дела ее сгорят. И явится Новое небо и Новая земля. И не будет ничего проклятого. Спасенные народы будут ходить на свете».

Крестьянское сознание великороссов, согласно пророчествам Сергея Есенина, разожгло «пламя к миру всего мира». Перед взором Александра Блока стоял «сжигающий Христос», распространяющий пламя всемирного восстания. Праведники и грешники, по-своему, хорошо запомнили грозное предупреждение поэта:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем.

Мировой пожар в крови –

Господи благослови!

Уникальное место в художественном толковании интернационализма и мировой революции занимают произведения Николая Клюева, поэта «аввакумовского рода», изысканного наследника хлыстовской веры. Клюевский интернационализм почвенный, народно-мессианский, солнечно-просветленный, проистекающий из самых глубин древнего крестьянского мира. Он же предельно максималистский, волшебно-мистический, дарующий нашей нации право первородства нового, божественного и «пламенного» мироздания.

Мы, рать солнценосцев, на пупе земном

Возводим стобашенный пламенный дом,

Китай и Европа, и Север, и Юг

Сойдутся в чертог хороводом подруг,

Чтоб бездну с зенитом в одно сочетать:

Им Бог – восприемник, Россия же – мать.

Клюев мастерски слил «пасхальный звон храмов с красным звоном революции», «мужицкое» братство «Четвертого Рима» с всеобщим братством всемирной коммуны.

«Для варки песен – всех стран Матрёны

Соединяйтесь!» – несется клич.

Котел бессмертен, в поморьях щаных

Зареет Яхонт – Четвертый Рим;

Еще немного, и в новых странах

Мы желудь сердца Земле вручим.

Природные качества русского человека, взращенного на «китежских» идеалах и традициях «космической» деревни, способны объединить весь мир. Отсталость и «старье» не помеха. Наша сущность «огненная», всемирная, планетарная, овладевшая тайнами разноликих племен и народов. «Многоочия» русская «капля росы» отражает интернациональный мир планеты. В одном только «липовом бабьем корыте плещет лагуной Бах».

Все племена в едином слиты:

Алжир, оранжевый Бомбей.

В кисете дедовском зашиты

До золотых, воскресных дней.

Взгляд Клюева устремлен на Восток. Запад, с его передовой технологией, отягощен традициями буржуазности. Восток, как и патриархальная Русь, ведут естественный образ жизни. Союз «многоскорбной» России и «сермяжного» Востока обязан противостоять натиску одряхлевшей, вечно мещанской, урбанистической западной цивилизации. «Сгинь Запад – змея и блудница. Мой суженый – отрок Восток».

Произведения Клюева подобны народной симфонии, в которой звучит торжественная музыка национального мессианизма, слившаяся с мелодиями «скифства», «Четвертого Рима» и большевистского интернационализма.

Принимая живое участие в массовых собраниях, проводимых в родной Вытегре, поэт демонстрировал разные лики интернационализма, близкие душевному состоянию слушателей. С воодушевлением выступал перед бойцами, отправляющимся на фронт. В великолепном «Гимне великой Красной Армии», лишенном всякой мистической патетики, поэт воздал должное интернациональной миссии наших вооруженных сил.

Мы – красные солдаты,

Всемирных бурь гонцы,

Приносим радость в хаты

И трепет во дворцы.

Прозаическая версия клюевского интернационализма также однозначно направлена на «восстановление кровной связи и гармонии со всеми мирами». В статье «Красный набат», опубликованной в местной газете в 1919 году, автор рассуждает об интернационализме от лица молодого красноармейца, призванного защищать Петроград.

«Молодой воин, куда идешь ты?

Я иду сражаться за то, чтобы опрокинуть лживые законы, отделяющие племена и народы и мешающие им обнять друг друга, как детям одного отца, предназначенным жить в единении и любви.

Я иду сражаться за то, чтобы все имели единое небо над собой и единую землю под своими ногами.

Да будет благословенно твое оружие, семь раз благословенно, молодой воин!

Слышите ли, братья, красный набат?»

Один из свидетелей публичных выступлений поэта недоумевал, как сам Клюев, «эстет, мистик и «славянофил»», сблизившись с красноармейцами, своим «дьячковским фальцетом» подпевал «Интернационал».

Лишь мы, работники всемирной

Великой армии труда,

Владеть Землей имеем право!

Но паразиты – никогда!..

Это есть наш последний

И решительный бой,

С Интернационалом

Воспрянет род людской!

Проповедники скифства выражали духовные идеалы русского крестьянства. В центре их внимания судьба России, ее место в мировом историческом процессе. Интернациональная миссия русского рабочего класса занимает важное место в литературном творчестве, но не определяющее. Пролетарий есть продукт городской цивилизации, обрекающей на вырождение коренную Россию. Глубинная, настоящая правда жизни сосредоточена в деревне, земле, крестьянской избе, вековых традициях мужицкой жизни. С сарказмом пишет Есенин о подозрительном отношении крестьян к государственному интернационализму:

Честолюбивый росс

Отчизны своей не продаст.

Интернациональный дух

Прет на его рожон.

Мужик, если гневен не вслух,

То завтра придет с ножом.

По мнению поэтов, высшим проявлением подлинного братства народов является народный интернационализм, который духовно выше и значительнее официального интернационализма. Погруженный в старообрядческие ереси Клюев ворчливо заметил: «Декретам еще далеко от подлинной всемирности революции» с ее недосягаемой «вершиной духа».

Клюевский мессианизм, как проявление народной мечты, освящает борьбу против античеловечного Запада, продолжателя традиций римской империи. В глубинных своих истоках мессианизм духовно сближал крестьянских поэтов с тонко чувствующими писателями дворянского происхождения. В рассказе А.Толстого «Рукопись, найденная под кроватью» показаны истоки трансформации национального мессианизма в перспективный советский проект. Один из двух русских эмигрантов, ранее принадлежавших к состоятельному сословию, обсудив все «прелести» Парижа, выражает уверенность в закономерном и успешном продвижении бывшей «Московской военно-мужицкой державы» на древнюю Европу.

«Миша, о чем ты говоришь? Какой к черту Град Китеж? Это Интернационал-то? – задается вопросом сомневающийся собеседник. –

Молчи… – отвечает другой. – В тебе никогда не было восторга. Ты микроскопическая дрянь. Тебе в бочке надо жить, в тухлой воде. Ах, не понимаешь… В России знаешь, что? В России в масках скачут… А под масками лица – в слезах, в слезах, и восторг! Берите, все берите, рвите грудь! Мир всему миру! В крещенский мороз идут женихи в бой, одна красная лента через грудь, – голые. По снегам кровь хлещет сорока ведерными бочками. Чума, мор, голод! В Сибири вехи стоят из мороженных мужиков. Горят леса, города, стога в степи. Гуляют кони. Сабельки помахивают. А колокола под землей – бумм, бумм, бумм! Преобразись неправедная земля! Австрия летит к черту. В Италии выбили русскую медаль, продают в портах. Берлин трещит. В Париже Гастон Утиный Нос ходит – руки в штанах – наточил ножик. В Лондоне джентльмены в цилиндрах, в моноклях, лорды и герцоги – грузят багаж на вокзалах…Слушай, Саша, слушай, – это воет человек, рвет с себя звериную маску…

Сел бы на коня, – крикнуть бы, завизжать!.. Четыре столетия во мне этот крик. Да – не могу. В жизни не мог закричать, – только писк мышиный…»

Во взглядах национальных лириков искренние проявления народного духа сочетались с грезами консервативного славянофильства, воспевающим отсталость, как вечную благодать и источник национального мессианизма. Изумительный полет фантазии почвенных поэтов ограничивался личным опытом познания лучших сторон идеализированной патриархальной деревни, превращавшим, порой, обыденную бытовую деталь в атрибут мировой символики. Подобно есенинскому утверждению, что «Конек на кровле – знак всемирности пути».

Идеал «бревенчатой избы» и «космической деревни» противоречил практическим целям большевизма, порождал недоверие к поэтам и взаимную подозрительность. Естественное художественное чувство стало фактором идеологических и нравственных разногласий, сложившихся в концепцию противостояния старорусского «духовного» мира и западнической «материальной» цивилизации. Экономическая модель пролетарского государства, предложенная большевиками, будоражила умы и чувства почвенников угрозой нашествия бездуховного буржуазного западничества.

Значительная часть русской интеллигенции критиковала марксизм за узкое и схематическое понимание истории, игнорирующей духовный мир каждого человека. Бездушной «бухгалтерии» марксизма Есенин предпочел символику «коровы», как одного из собирательных образов живого крестьянского мира. На «ахиллесову пяту» марксистской теории пролетарской революции наступали интеллигенты, обеспокоенные дефицитом духовности в содержании государственной идеологии. «Я нахожу глубокое внутреннее противоречие в материалистической основе Вашего миропонимания, – писал Валентинов Троцкому. – Вы приглашаете людей ставить себе исключительные цели личного материального благополучия, ибо всякие другие исключаются Вашим материализмом. Вместе с тем и в полном с этим противоречии Вы зовете их ради идеала жертвовать собой, отдать ради него свою жизнь. Вам могут ответить то, что ответил солдат Керенскому в знаменитом диалоге. Керенский побуждал солдата идти в наступление, обещая ему землю и волю. «На что мне земля и воля, если я буду убит?» – ответил солдат и рассуждал глубоко логично. Жертву нельзя обосновать материалистически, исходя из личного интереса. А других побуждений у Вас быть не может. Правда Вас спасает то, что коммунисты поступают против логики и идут в огонь в религиозном энтузиазме, оправдывающем мои, а не Ваши теории».

Поэтам и интеллигентам импонировал теократический идеал, который объединял телесного и духовного человека. По их мнению, Вселенский идеал наиболее полно выражен в идеале Третьего Рима, поскольку он «шире и глубже Третьего Интернационала и в конце концов его проглотит. Третий Рим идет снизу от народа и Интернационал есть только разновидность идеи о Всемирной организации, т.е. часть идеи Третьего Рима».

Прямые и косвенные упреки, адресованные Троцкому и другим большевикам, находят свое объяснение в душевной структуре гуманитарной и художественной интеллигенции, ее «особой мистической чувствительности», предчувствием катастрофы, конца старого мироздания, поиском Града Грядущего, радикальной устремленностью в бесконечность. «Буря наших дней, – пророчествовал Есенин, – должна устремить и нас от сдвига наземного к сдвигу космоса. Мы считаем преступлением устремляться глазами только в одно пространство чрева».

«Когда произошла революция 1917 года, – заметил Марк Слоним, – Есенин всецело поддается тому настроению революционного мессианизма, который владеет поэтами этого периода…».

В порыве за мистическим мессианским идеалом Сергей Есенин и его единомышленники не углублялись в «материальные» проблемы советского государства. Не смотря на высокие темпы роста, дореволюционная Россия сильно отставала от своих конкурентов. Жак Садуль писал, чтобы догнать Запад, нашей стране понадобилось бы пятьдесят лет. Колоссальный ущерб нанесла мировая война, больший, чем все войны предыдущего столетия вместе взятые. Миллионы погибших и раненых. Сотни тысяч инвалидов. Подорвана экономика. Сверхкабальные долги. Развалено многонациональное государство. Бывшие «партнеры» по военной коалиции успели поделить Россию на зоны своего влияния и вооруженной экспансии. В результате интервенции и гражданской войны воцарилась всеобщая нужда, свирепствовали голод, холод, эпидемии. Миллионы беспризорников и бездомных. Мятежи и восстания. Расстроенная транспортная система страны. И вековой кровавый «земельный вопрос».

Большевики, в отличие от запредельно мечтательной интеллигенции, впервые в истории от слов перешли к делу, соединив мысль и практическое действие. Бывший монархист и депутат Государственной Думы В.Шульгин, осмыслив причины революции и личную прожитую жизнь, пришел к следующему выводу: это «приговор всем нам, всему правящему и не правящему классу, всей интеллигенции, которая жила беспечно, не обращая внимания на то, как безнадежно в смысле материальной культуры Россия отстала от соседей. То, что мы умели только петь, танцевать, писать стихи в нашей стране, теперь окупилось миллионами русских жизней. Мы не хотели и не могли быть «эдисонами», мы презирали материальную культуру. Гораздо веселее было создавать мировую литературу, трансцендентальный балет и анархические теории. Но за это пришла расплата…».

После знакомства с достижениями западной «материальной» культуры, Есенин «разлюбил» нищую «деревянную» Русь и проявил искренний интерес к «каменной» и «стальной» советской России.

Поэтов и большевиков сближали идеалы мировой революции и, что не менее важно, глубокий интерес к национальной составляющей всемирной борьбы. Бывшие царские офицеры, призванные в Красную Армию, видели в большевиках собирателей Русской земли, продолжателей дела Ивана Калиты. Если бы не большевики, то России грозил развал, колонизация, потеря свободы и национальной независимости. Рабоче-крестьянская власть, покончив с интервентами, остановила распад страны и создала, построенное на принципах интернационализма, новое государственное образование – Союз ССР. «Мы очень много говорим об интернационализме, – рассуждал боевой комдив из «бывших», – …и, конечно, наша революция имеет международное значение. Но, посмотрите, как одета наша армия и под каким знаменем она сражается… ведь эти шлемы, в которых мы одеваем наших красноармейцев, и эти широкие красные петлицы на шинели – это же одежда великокняжеской рати, а красное знамя – это то самое знамя, под которым русский народ сверг татарское иго. Так что большевики совсем не забывают, что они являются политической партией русского народа».

В своем переплетении и взаимном проникновении идеалы русского мессианизма и всемирной пролетарской революции создали духовную смесь «огромной взрывчатой силы», сплотившую народ и укрепившую волю к победе, породившую необычайно острое чувство ожидания близкой победы в Германии, в Европе, а затем в Америке и во всем мире. Это чувство, родственное христианской апокалиптике, затмевало все политические и экономические расчеты, внушало безудержную уверенность в победе, помогало переносить невиданные страдания. Весь ход гражданской войны пронизан верой в неизбежность мировой революции. Каждая крупная победа большевиков над белогвардейцами рассматривалась, как национальный вклад во всемирный фронт борьбы.

Немецкий писатель Томас Манн в дневниковой записи от 2 мая 1920 года отметил силу «взрывоопасной смеси еврейского интеллектуал-радикализма со славянским православным фанатизмом».

Революционный тандем Ленин-Троцкий, сражаясь за всемирные идеалы, проявил необыкновенный идеализм, свойственный религиозным пророкам. Н.Бердяев писал, что большевики не знают последней правды о себе. Безбожный большевизм как явление духа, уверял он, есть цельное мировоззрение, доведенное до религиозного напряжения и религиозной исключительности. Ему свойственна фанатичная одержимость, апокалиптическая устремленность, вера в «революционное чудо», соблазн «прыжка» из «царства необходимости» в «царство свободы».

Чувства поэтов и простых людей, верующих во второе пришествие Христа, близки несокрушимой убежденности вождей, возбужденных видением пламени новых очагов всемирного восстания. «Международная революция приблизилась за неделю на такое расстояние, что с ней надо считаться как с событием дней ближайших», – таков ленинский прогноз на 1-е октября 1918 года.

Проходит еще полгода, но вера в свою мечту не только не угасает, а усиливается, становится еще крепче и неколебимей. «Каждый день приносит известие, что то там, то здесь поднято красное знамя освободителя, – говорит он московским курсантам 15 апреля 1919 года. – На ваших глазах образовалась советская республика Венгрия, Советская Бавария, Третий, Коммунистический Интернационал, и вы в скором времени увидите, как образуется Всемирная Федеративная Республика Советов. Да здравствует Федеративная Республика Советов».

Великая идея братства народов овладевает сознанием простых людей, воодушевляет, дает жизни новый смысл.

И мы пошли под визг метели,

Куда глаза его глядели:

Пошли туда, где видел он

Освобожденье всех племен.

Вера в мировую революция стянула в один тугой узел все направления внутренней и внешней политики советского государства. Окончательный исход борьбы увязан с победой революций в промышленно развитых странах, прежде всего, в Германии. Отсталая Россия возложила на себя миссию революционной инициативы, показала пример беззаветной борьбы за идеалы свободы и братства народов и уповает на встречные усилия рабочего класса Европы. Промышленный пролетариат передовых стран Запада доведет эту борьбу до победного конца и окажет необходимую помощь советской России в восстановлении народного хозяйства и создании современной передовой индустрии.

Виды Троцкого на мировую революцию, как и у Ленина, столь же оптимистичны. В «Слове рабочим и крестьянам о наших друзьях и врагах…», опубликованном 14 апреля 1918 года, он возлагает большие надежды на западного пролетария. «…Мы были бы жалкими маловерами и слепцами, если бы хоть на один день потеряли веру в то, что рабочий класс других стран придет к нам на помощь, поднимется по нашему примеру и доведет наше дело до конца».

Явления пролетарского и народного мессианизма, «как жертвенного горения духа», уживались рядом или сливались в общее нравственное чувство, свойственное русским людям в самые критические периоды борьбы. Частный пример слияния народного духа с пролетарским идеалом запечатлен в картине торжественного митинга, посвященного памяти героев революции в первую годовщину Октября. На открытие мемориальной доски, установленной на кремлевской стене, собрались многочисленные представители руководящих органов советской власти. На митинге присутствовали В.И.Ленин, видные партийные и государственные деятели, а также авторы «Кантаты» М.Герасимов, С.Есенин, и С.Клычков. Внешне это событие выглядело, как торжественное официальное мероприятие. Звучала музыка «Интернационала». «Кантату» исполнял сводный хор молодых рабочих-студийцев из Пролеткульта. Ленин выступил с речью, в которой отметил великую миссию русского и международного рабочего класса. «Товарищи! – говорит Ленин. – Почтим же память октябрьских борцов тем, что перед их памятником дадим себе клятву идти по их следам, подражать их бесстрашию, героизму. Пусть их лозунг станет лозунгом нашим, лозунгом восставших рабочих всех стран. Этот лозунг – «победа или смерть».

И с этим лозунгом борцы международной социалистической революции пролетариата

будут непобедимы».

Есенинские слова «Кантаты» проникнуты чувством национального мессианизма. В них не упоминается ни русский, ни иностранный рабочий. Ведущей силой мировой борьбы является русский народ, покоривший духовный космос, народ несокрушимой веры и огромного мужества, единственно способный на подвиг и самопожертвование во благо всего человечества.

Новые в мире зачатья,

Зарево красных зарниц…

Спите, любимые братья,

В свете нетленных гробниц.

Солнце златою печатью

Стражей стоит у ворот…

Спите, любимые братья,

Мимо вас движется ратью

К зорям вселенский народ.

Сожительство официального и народного мессианизмов у поэта естественно и не проблематично. Художественное чувство и гражданская позиция движутся рядом, в одном вихре, преследуют общую цель – достижение справедливого мирового устройства в соответствии с русскими национальными идеалами. Новый социальный опыт, приобретенный в результате заграничных поездок, усилил внимание к интернационализму и общечеловеческим идеалам.

В мае 1922 года Сергей Есенин и Айседора Дункан отправляются за границу. То был год крепнувших связей нашей страны с представителями революционного Запада. В том же году в России состоялся очередной Конгресс Коминтерна, проходивший в обстановке подлинного братства народов. Делегат от Германии вспоминала об обстановке, царившей в ту пору в Москве и Петрограде. Заграничных друзей встречало огромное количество народа, – писала Маргарете Бубер-Нейман. – «На всех языках пели «Интернационал». Атмосфера всемирного братства царила повсюду, пели «Возьмитесь за руки миллионы». Представитель Петроградского Совета в конце своей речи высказал надежду приветствовать через пять лет в Петрограде делегатов Советских Республик Европы. Зарубежные делегаты рассыпались в похвалах стране, принимающей гостей: «Советская Россия останется форпостом мировой революции» или «Советская Россия является путеводной звездой мирового пролетариата».

Айседора Дункан уехала из России с чувством глубокой благодарности к русским людям. В одном из первых своих интервью она сказала, что «в нищей России творится новая народная душа, созвучная высшим мечтаниям всего мира – им близкая, понятная и нужная».

С первых дней своего пребывания за границей Есенин проявил себя как выдающийся общенациональный поэт, незаурядная противоречивая личность и вызывающе экспансивный политический скандалист. Череда публичных скандалов, сопровождавших поэта, стала следствием острых конфликтов с белоэмигрантами и проявлениями западного «мещанства». Есенин с бесподобным достоинством советского гражданина демонстрирует свой патриотизм и интернациональные чувства.

В общественных местах, заполненных белоэмигрантами, национальный лирик возбуждал толпу пением «Интернационала», официального гимна большевистской партии.

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов…

В берлинском Доме искусств «он кричал об Интернационале, о России, о том, что он русский поэт…» – вспоминал Г.Иванов. – «За Есениным «его братья по духу», «променявшие Бога на «Диамат», Россию на интернационал».

В пении Интернационала чувствовался вызов бывшим соотечественникам, торжество победителя, возможность лично уязвить и унизить «контру» за былые грехи и попранное человеческое достоинство.

Запад разочаровал поэта своей бездуховностью и возвысил в собственном сознании передовую роль России, ее великое мессианское призвание. Чувства русского «скифа» воспламеняются с новой силой. Состояние крайнего максимализма заполняет душу и требует экстренного выхода. «Жизнь не здесь, а у нас», – пишет он И.И.Шнейдеру. – «Мы не воняем так трупно, как воняют они внутри. Никакой революции здесь быть не может. Все зашло в тупик. Спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы.

Нужен поход в Европу».

Большевистское руководство настороженно относилось к духовным исканиям «скифов», как к проявлениям мнимо революционных левоэсеровских настроений. В первом номере бюллетеня отдела иностранной литературы Главлита за 1922 год, адресованном Ленину, Троцкому, Сталину, Каменеву и другим ответственным лицам, дана соответствующая оценка Берлинского издательства «Скифы». «Издательство сильно отдает народничеством, национализмом, мистикой, – сказано в бюллетене, – и, по политическим симпатия своим, определенно тяготеет к левым эс-эрам. Помимо программной народнической литературы выпускает обычные псевдо-революционные книжки Иванова-Разумника и беллетристику Белого, Блока, Есенина, Ремизова и Клюева, робко тяготеющую к революционности. Программой своей ставит защиту «интересов творческой личности», но частенько, выходя из пределов намеченного, пытается критиковать «партийную диктатуру» и отношение РКП к социалистическим партиям в Советской России».

Во время загранпоездок градус революционности у Есенина заметно увеличился. Происходит перелом сознания. По приезду на родину поэт начинает публиковать произведения, затрагивающие нервные узлы Руси советской. Вся тематика стихов и поэм революционной направленности развертывается на широком поле духовного идеала, связанного с идеей грядущей мировой революции. Опубликован цикл стихотворений и поэм, написанных современным языком. Осталась невостребованной вся старая религиозно-славянская терминология, волшебный мир очаровательных старорусских образов. По другому зазвучал есенинский идеал мировой борьбы. В образный мир актуальной поэзии впервые вводится такое политическое понятие, как «штаты СССР».

Содержание этого необычного и не прокомментированного понятия отражает образ и место России в будущей объединенной Европе. В речи Троцкого, произнесенной 21 июня 1924 года на V-м Всероссийском съезде работников лечебно-санитарного дела, очерчены контуры этого нового грандиозного государственного образования, которое будет создано в интересах каждой европейской нации. «Когда мы говорим об объединенной Европе, – заглядывая в завтрашний день, говорит Троцкий, – мы имеем ввиду Европейскую Федеративную Советскую Республику, неразрывно связанную с нашим нынешним Союзом, и через его посредство протягивающую руку на Восток народам Азии. Мы говорим: если придешь к власти, если создашь советские соединенные штаты, включая и нас, ты объединишь сразу два могущественных континента, получишь в свои руки великолепную технику, необъятные пространства и естественные богатства, величайший энтузиазм революционного класса, пришедшего к власти».

Свою будущую творческую и личную судьбу поэт связывает с этим новым идеальным государством, возникновение которого станет возможным в результате победы европейской революции.

Хочу я быть певцом

И гражданином,

Чтоб каждому,

Как гордость и пример,

Быть настоящим,

А не сводным сыном

В великих штатах СССР.

Немало восторженных строк Есенин посвятил празднованию Первого Мая, дню международной солидарности трудящихся. В этот день руководство страны демонстрировало единение революционных сил и готовность к борьбе с мировой реакцией.

Я видел праздник, праздник мая –

И поражен,

Готов бы сгибнуть, обнимая

Всех дев и жен.

Среди актуальных политических лозунгов звучали призывы, подчеркивающие ведущую роль России в мировой борьбе. В первомайском воззвании Исполкома Коминтерна, опубликованном в газете «Правда» за 21 апреля 1921 года, сказано: «Первого Мая хотим мы показать нашу готовность к борьбе с мировой буржуазией…

Смыкайте ряды все угнетенные, замученные, все эксплуатируемые и истребляемые!

Долой открытых и тайных слуг буржуазии!

Да здравствует Коммунистический Интернационал, красная армия всемирной революции!

Долой капиталистическое государство, долой буржуазию!

Да здравствует Советская Россия, твердыня мировой революции!

Да здравствует мировая революция и международный союз пролетарских советских республик!»

Под подобными лозунгами проходило празднование Первомая по всей стране, в том числе и на массовых гуляниях в Баку, на которых присутствовал Сергей Есенин.

И как тут в сердце гимн не высечь,

Не впасть как в дрожь!

Гуляли, пели сорок тысяч

И пили тож.

У поэта национальная и мировая борьба неразрывно слиты. Философия мировой революции, как выражение общечеловеческих и великорусских идеалов, запечатлена в стихотворении «Капитан земли», посвященном исторической судьбе и памяти В.И.Ленина. В образе вождя воплощен национальный лидер, «рулевой своей страны», пророк, мессия русской революции и личность планетарного масштаба, руководитель мирового освободительного движения.

Еще никто

Не управлял планетой

И никому не пелась песнь моя.

Лишь только он

С рукой воздетой

Сказал, что мир –

Единая семья.

Образ великого современника, созданный поэтом перекликается с мнением Троцкого, опубликованном в 1920 году в статье «Национальное в Ленине». «Интернационализм Ленина, – писал Наркомвоен, – не нуждается в рекомендации. Но в тоже время сам Ленин глубоко национален. Он корнями уходит в новую русскую историю, собирает ее в себе, дает ей высшее выражение и именно таким путем достигает вершин интернационального действия и мирового влияния».

Есенин восхищен вождем советской России, пытается понять источники его силы. Интернациональная сущность Ленина, по мнению поэта, взращена не учением марксизма, которого он не упоминает в своем стихотворении, а чем-то другим, неуловимо родном, национальном.

Троцкий также указывает на сверхмарксистские, почвенные источники силы Ленина. По его глубокому убеждению, овладение научной системой марксизма, диалектическим методом крайне необходимо революционеру. Но одной теории не достаточно. Для победы в революции нужна еще «подспудная творческая сила, которую мы называем интуицией», «интуицией действия», подсознательным чувством действительности, которое «сливается с тем, что по-русски зовется сметкой».

Воспевая заслуги Руси в «освобожденьи всех племен», Есенин мечтает о мирном сожительстве народов, развитии и взаимопроникновении всех национальных культур. С открытым сердцем и теплым братским чувством он обращается к грузинскому поэту: «Ты научи мой русский стих кизиловым струиться соком».

Среди недальновидных людей существовало опасение, что Интернационал предусматривает «упразднение народов, утверждение бескачественной трудовой человеческой массы, в которой утопает все индивидуальное и конкретное». Питательной почвой для искусственного противопоставления международных и национальных задач революции были корыстные интересы отсталых и консервативных слоев населения.

Троцкий подверг критике подобные взгляды. Подлинный интернационализм не только не противоречит национальным интересам, а является столбовым путем возрождения и расцвета всех наций и народностей, населяющих Россию. «Националисты», – говорил он на траурном заседании в Сухуми 23 марта 1925 года, посвященном памяти Мясникова, Могилевского и Атарбекова – «обращали большое «внимание» на национальный вопрос. Но это внимание, продиктованное мелкобуржуазной корыстью и узостью, приводит только к сваре и кровавым конфликтам. Интернационализм состоит не в том, чтобы высокомерно игнорировать национальные задачи. Нет, подлинный интернационализм требует особого внимания к национальным потребностям масс, требует поднятия национальных чувств массы до классовых и общекультурных задач, чтобы открыть массе доступ к мировой общечеловеческой культуре».

Бывший воинствующий националист Василий Шульгин, осмыслив всемирно значимый «опыт Ленина», пришел к выводу о внутренней правде Интернационала и деструктивной роли национализма, силе «более разрушительной, чем созидательной». «Я не могу сбросить с себя цепей, наложенных на меня рождением, – исповедовался перед потомками Шульгин. – Я еще ощущаю Россию, как свою Родину. Но я осознаю эти цепи. Я желал бы освободиться от них и быть гражданином вселенной. Другими словами я понял и исповедую внутреннюю правду интернационала, того самого интернационала, который так страстно ненавидел в 1917 году. Разве это не насмешка судьбы?»

В стихотворениях поэта того времени вера в мировую революцию не ослабевает. Более того, душа Есенина жаждет последнего боя, беззаветной борьбы за вековые идеалы русского народа.

За знамя вольности

И светлого труда

Готов идти хоть до Ламанша.

Мечты русского поэта и политические прогнозы пролетарского революционера витают в общем духовном пространстве. Подсознательный мессианизм Есенина и сознательная идейная убежденность Троцкого в победе мировой революции, как явлениях одного ряда, выражены в очень близких по мироощущению образах и сравнениях.

В «Письме к матери» поэт полон веры и неподдельного энтузиазма в благоприятном исходе мировой борьбы.

Но время будет,

Милая, родная!

Она придет, желанная пора!

Недаром мы

Присели у орудий:

Тот сел у пушки,

Этот – у пера.

Есенинское «мы» благославляет союз двух соратников, призванных реализовать свое мессианское призвание и действующих с четким разделением труда: «тот» – «у пушки», «этот – у пера».

В статье, посвященной памяти поэта, Троцкий пишет о том же, о «человеке грядущей эпохи, которого одни готовят боями, Есенин – песнями». Образы «бой» и «пушка» существуют в одной исторической реальности, идентичны, сродственны, неразделимы, точно также, как «перо» и «песня».

Для многих представителей «поколения Октября» личности поэта и пролетарского революционера символичны и равнозначно велики. Деятельность обоих эпохально значима, достойна уважения и самого пристального внимания. Писатель Лев Копелев вспоминал, как он в юные годы стремился подражать Есенину и Троцкому. Грандиозные «военно-политические замыслы» тех лет стимулировали интерес к поэзии, художественному познанию мира, а влечение к словесности вносило свою долю фантазии в личный образ мировой революции. «Моим поэтическим идеалом долго оставался Есенин, – писал он. – Так же, как несметное множество моих современников и ровесников, я писал слащаво печальные стишки, в которых именовал его Сережей, на разные лады поминал «ржаные», «льняные» кудри и «стихов голубой перезвон» и, конечно, попрекал его за то, что он ослабил себя, укрылся в личных страстях, ушел из боев…».

В Троцком импонировали качества, воплощающие боевую целеустремленность несгибаемого вождя и мировой размах борьбы. «В самых дерзких мечтах, – вспоминал Копелев, – я по прежнему видел себя наркомвоенмором Английской советской республики, приходил на помощь немецким товарищам, сражался также и в африканских джунглях и саваннах. Театры моих действий перемещались обычно в зависимости от очередной книги или газетного сообщения. Пришлось провести несколько трудных, но победоносных походов в Китае, в Индии, в Канаде… А оттуда уже было рукой подать до США, – тогда мы еще писали САСШ, – где я успешно формировал красную ковбойскую конармию, а рабочих парней, таких как Джимми Хиггинс, собирал в красногвардейские полки имени Джека Лондона и Джона Рида».

Духовная приверженность идеалам мировой революции не затмила критического взгляда Есенина на конкретную политическую ситуацию осени 1923 года. Здравый смысл поэта проявился в оценке положения, сложившейся в версальской Германии. В отличие от руководящего состава РКП(б), в большинстве своем оптимистично оценивавших революционную ситуацию в этой стране, Есенин не питал иллюзий относительно восстания и потенциальных возможностей германского рабочего класса. «Здесь действительно медленный грустный закат», надежды на революцию в этой стране не реалистичны, – таков вывод поэта, посетившего Германию.

Троцкий, страстно верящий в благоприятные перспективы германской революции, уповал на успех революционного восстания. «Германия, основная база европейской революции, может быть захвачена одни ударом, – убеждал он сомневающихся. – Из провинциальной Москвы, из полуазиатской России мы выйдем на широкую дорогу европейской революции. Она приведет нас к революции мировой. Вспомните о миллионах мелкой буржуазии, жаждущих момента реванша. В них мы получим резервную армию и перебросим нашу кавалерию на Рейн, чтобы двигаться дальше в порядке революционной пролетарской волны. Мы повторим французскую революцию, но в обратном географическом направлении: не с Запада на Восток, а с Востока на запад будут двигаться революционные армии. Наступил решающий момент. Почти физически можно услышать шаги истории. Она шагает быстро вперед, к революции, к нашей окончательной победе».

В сложной и запутанной ситуации осени 1923 года Троцкий предложил рискованный вариант развития событий. Двухсоттысячная группировка советских конников через Виленский коридор врывается в Германию и создает благоприятные условия для захвата власти коммунистами. Этому замыслу не суждено сбыться. Нависла угроза ответных действий Антанты и опасность возникновения новой затяжной войны. Подспудной причиной колебаний правящей «тройки» стала боязнь стремительного роста международного авторитета и укрепление положения «красного Бонапарта» в случае победоносного «похода в Европу».

Сам Троцкий и его соперники переоценили степень готовности революционный сил в Германии оказать сопротивление рейхсверу и взять власть в свои руки. М.Бубер-Нейман, жена одного из лидеров КПГ, в своей книге о Коминтерне писала об отсутствии у германских коммунистов массовой поддержки среди рабочих. Когда Генрих Брандлер, с которым Троцкий обсуждал вопросы подготовки восстания, потребовал от социал-демократов объявить всеобщую забастовку, «его слова ушли в песок».

Главным пунктом самозащиты Троцкого стало обвинение соперников в недостатке революционной решительности. Фактор революционной энергетики и личных качеств руководителей партии превалировал над учетом действительных причин рабочего движения, коренящихся в традициях, психологии и материальных условиях жизни многомиллионной массы трудового народа.

Интуиция не подвела Есенина. Чутье поэта оказалось реалистичней прогноза профессионального революционера.

Произведения Есенина, затрагивающие веру народа в успешный финал мировой революции, опубликованы в политически накаленный отрезок времени. Поражение революции в Германии сняло с повестки дня идею всемирного восстания, как самую актуальную проблему большевизма. Влияние этой с энтузиазмом принятой и религиозно усвоенной марксистской доктрины заметно ослабевает. С октября месяца 1923 года руководящее ядро партии в лице Сталина, Зиновьева и Каменева вступает в открытую борьбу против Троцкого, как опасного политического конкурента. Внутрипартийная обстановка еще больше обостряется после кончины В.И.Ленина. На протяжении 1924 года правящей группировкой предпринимаются меры по дискредитации теории перманентной революции, как антиленинской концепции революционной борьбы. Новый правящий слой заинтересован не в мировой революции, а в создании благоприятных условий для собственного существования и решения насущных хозяйственных задач. «Из борьбы против перманентной революции, – написал впоследствии Троцкий, – выросла теория социализма в отдельной стране».

Со временем теория «перманентной революции» была раскритикована, осуждена и изъята из идеологического арсенала партии и Коминтерна. «Во всякой политической борьбе большого масштаба, – писал Троцкий, – можно, в конце концов, открыть вопрос о бифштексе. Перспективе «перманентной революции» бюрократия противопоставила перспективу личного благополучия и комфорта». Сталинское руководство страны связало свою судьбу с «национальной» теорией социализма в одной, отдельно взятой стране. Официальные историки переписали историю революции и гражданской войны в духе требований и интересов нового правящего слоя. За тенденциозной и предвзятой критикой скрывались далеко идущие намерения Сталина по физическому устранению политических противников, созданию режима личной диктатуры и насаждению идеологии сталинизма, воплощенной в «Кратком курсе истории ВКП(б)».

«Сталинцы не понимали, что мировая революция сама не придет, ее нужно организовывать, – писал один из современников и последователей Троцкого и Есенина. – Даже в колониальных и зависимых странах – Индии, Китае и других назревали восстания угнетенных народов. С мировой революцией медлить было нельзя. Ее нужно делать теперь, пока живы старые испытанные поколения коммунистов, участников революции и гражданской войны…

Поклонники национального социализма «устали» от революции, они хотят отдохнуть. Но так могут поступать только ренегаты, а не пролетарские революционеры, забывшие слова Ленина о том, что наша эпоха есть «эпоха войн и революций».

Недооценка мирового революционного движения принесла великие бедствия международному рабочему движению и слишком дорого обошлась нашей стране. «Достаточно напомнить, – писал Троцкий в 1936 году, обобщив опыт «национальной» внешней политики Сталина, – что разгром китайской революции 1925-1927 гг., развязавший руки японскому милитаризму на Востоке, и разгром германского пролетариата, приведший к торжеству Гитлера и бешеному росту германского милитаризма, являются в одинаковой мере плодами политики Коминтерна».

После смерти Есенина и высылки Троцкого в стране произошел крутой политический и духовный перелом. К власти пришло поколение новых лидеров, а вместе с ними целая плеяда поэтов других убеждений и взглядов. Память о прошлом осталась в сознании противников сталинской диктатуры, которые остались верными идеалам мировой революции и есенинского «преображения».

О трагической судьбе своих современников правдиво и проникновенно сказано в воспоминаниях бывшего оппозиционера, поэта и писателя Варлама Шаламова. Пройдя все круги ада сталинских лагерей, он остался верен идеалам первого поколения революционной молодежи, стертой в лагерную пыль и почти поголовно истребленной в годы большого террора. «Я был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление жизни, – писал Шаламов. – Такие вопросы, как семья, жизнь, решались просто на ходу, ибо было много и еще более важных задач. Конечно, государство никто не умел строить. Не только государство подвергалось штурму, яростному, беззаветному штурму, а все, буквально все человеческие решения были испытаны великой пробой.

Октябрьская революция, конечно, была мировой революцией.

Каждому открывались такие дали, такие просторы, доступные обыкновенному человеку. Казалось, тронь историю, и рычаг повертывается на твоих глазах, управляется твоею рукою. – (Точно также, как и у Есенина: «…рукою упругою готов повернуть весь мир»!) – Естественно, что во главе этой великой перестройки шла молодежь. Именно молодежь впервые призвана была судить и делать историю. Личный опыт нам заменяли книги – всемирный опыт человечества. И мы обладали не меньшим знанием, чем любой десяток освободительных движений. Мы глядели еще дальше, за самую гору, за самый горизонт реальностей. Вчерашний миф делался действительностью…

Все это (потом) было сломано, конечно, оттеснено в сторону, растоптано. Но в жизни не было момента, когда она так реально была приближена к международным идеалам».

За самый запредельный горизонт реальностей смотрел и Сергей Есенин. До конца своей жизни он сохранил веру в собственное предназначение и внутреннюю связь с великими идеалами русской и международной революции.

Я выйду сам,

Когда наступит срок,

Когда пальнуть

Придется по планете…

«Я выйду сам…» – это оптимистическая декларация, клятвенное обещание современникам и потомкам, открытое проявление всемирной устремленности национального поэта, независимо от содержания господствующей идеологии и результатов внутрипартийной борьбы. Это слова веры в великую миссию русского народа и готовность внести личный вклад в дело борьбы за освобождение человечества.

Вера осталась, а идеалы рушились. Западные «мещане» завели свою революцию «в тупик». Восставшая советская Россия устала от жертвенного горения прожитых лет, окунулась в трудовые будни и повседневные бытовые заботы. Ожидаемая мировая революция отодвигалась в неопределенно отдаленное будущее. Эйфория классового революционного мессианизма улетучилась, великая идея стала подсобным фактором внешней политики советского государства. Процесс всемирного духовного «преображения» затормозился и застыл.

Горечь разочарований, пережитых Есениным и другими поэтами, поколебала фундаментальные духовные ценности и стала одной из причин их творческого угасания и личного судьбоносного кризиса.

Не смотря на откат мировой революции, у Сергея Есенина нет сомнений в будущем братском сожительстве всех племен и народов. Россия вместе со всеми и впереди всех. Россия не исчезнет. Россия вечна. Она не растворится в воображаемом космополитическом единстве, а останется великим, монолитным, прекрасным континентом, достойным безграничной любви и творческого вдохновения.

Но и тогда,

Когда во всей планете

Пройдет вражда племен,

Исчезнет ложь и грусть, –

Я буду воспевать

Всем существом в поэте

Шестую часть земли

С названьем кратким «Русь».

Преодолеть «вражду племен», по видимому, придется грядущим, по-есенински просветленным поколениям, которые «растопят» эту «хладную планету» и явят миру новую свободную, справедливую, невыразимо прекрасную весну человечества.

Валерий Артеменко

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"