Роберт Стуруа ставил Шекспира, и когда до премьеры оставалось чуть больше месяца, внезапно занемог. Город пестрел афишами предстоящей премьеры, в кассе продавались билеты, а он лежал в бреду и ждал чуда. Так случалось не раз, ему семьдесят пять, он знаменит, покрыт немеркнущей славой бойца, никогда не проигрывал – бился, даром ничего не давалось, и чем тяжелее, тем громче была премьера и оглушительней слава.
Что-то застопорилось в этот раз, не срасталось, не клеилось. Он сетовал на себя, злился на актеров, сломленный недугом, слег и затаился в предчувствие необычайных превращений.
Повеяло легким дуновением, словно бы темнота раздвинулась, и оттуда из темноты, словно из глубокой тени, пришла освежающая прохлада. Роберт приободрился, даже хотел привстать, но не смог, кто-то невидимо удерживал его.
– Это ты, Уильям? – позвал он, обрадовавшись.
– Я, Роберт, – ответил Уильям из темноты.
«Я не виновен», – вспомнил Роберт фразу из монолога героя, над которым бился целый месяц, и она тот час готова была из него выскочить.
– Ты не виновен… – успокоил Уильям, словно прочитал его мысли.
– Мне трудно.
– Я знаю…
– Уильям, я не могу на них кричать. Я не могу кричать на своих детей.
– Это трудно…
– Они, быть может, не понимают меня?
– Они тебя любят…
– Это тяжело…
– Это может быть невыносимо…
– «Вся моя жизнь цепь тяжких испытаний и потерь», – шутя, процитировал Роберт из пьесы, и рассмеялся.
– Тебе стоило бы над этим серьезно поразмыслить, – помолчав, ответил Уильям.
– Я над этим все время думаю, – серьезно ответил Роберт.
– Ты слишком торопишься…
– У меня мало времени…
– Достаточно, чтоб избежать недоразумений и потерь.
– Мне нужна помощь. Я нуждаюсь в твоей поддержке.
– Ты слишком увлечен...
– Ты прав.
– «Плывя на родину, я в город к вам заехал», – теперь Уильям процитировал из пьесы. – Я так не писал.
– Прости…
– Не укоряй себя…
Роберт почувствовал, как Уильям словно бы подал кому-то знак, и тот час из темноты стали его приподнимать и будто бы упаковывать.
– Куда меня? – без тени страха спросил Роберт.
– Монсальват, (1) – задумчиво произнес Уильям. – Уицраоры(2) проводят… Так решил Гагтунгр.(3)
– Надолго?
– Пока не будет закончен «великий чертеж» Аримойя.(4)
И, словно бы погрузившись в сон, Роберт увидел перед собой «белый многобашенный собор, с главной центральною башней, колоннадами и лестницами, окруженный рядом огромных струнных инструментов, похожих на золотые лиры».(5)
Видение длилось мгновение, Роберт очнулся, и почувствовал себя довольно сносно, приободренный необычайным приливом сил.
Было утро. Странно, не хотелось курить, и он подумал, что «быть может, совсем бросит». Он тихонько подвигал пальцами, пошевелил ногой – всё было на месте и прекрасно работало. Он решил остаться в постели еще некоторое время, наслаждаясь покоем и тишиной солнечного утра, пробивавшегося сквозь плотно задвинутые шторы. Ему вдруг припомнилось, как много лет назад, окончив школу с «золотой медалью», он пошел сдавать документы в институт, хотел стать физиком. Институт располагался неподалеку от театрального института. По дороге повстречался сосед. Услышав, что тот поступает на «физико-математический», сказал, что идет в «театральный». Он сказал так, не желая подчиниться странному чувству, которое будто бы умоляло не делать, как хочется, и в то же время возвышало и кричало так, что звенело в ушах «поступить иначе». С тех пор он всегда поступал «вопреки», всегда действовал наперекор и ни в чем, никогда, никому не уступал. «Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху, – как говорит Апостол Павел, – ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех». (6)
Роберт вернулся в театр, в очередной раз переписал пьесу, а прежних исполнителей выгнал. «Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховнаго, находящегося в членах моих». (7)
Репетиции продолжились. Роберт окончательно выздоровел, и больше не вспоминал о ночной встрече с Уильямом.
На премьере, как и положено, было оживленно, цветы, аплодисменты, кто-то даже выкрикнул «браво», за натянутыми притворными улыбками невозможно было распознать провал это или успех. Роберт ждал своего выхода, ждал, когда актеры начнут аплодировать, зал встанет и, под гром оваций, он выйдет на сцену. Вдруг из памяти неожиданно выскользнул недавний сон и в разогретом воздухе кулис, Роберт почувствовал накатившую внезапно, странную, необъяснимую затаенную грусть. В тот же миг пахнуло знакомым холодком, и рядом, едва касаясь рукава его рубахи, нависла чья-то тень.
– Ты, Уильям? – спросил Роберт.
– Я, Роберт.
Уильям ждал, ему не терпелось поскорей скрыться от шума и суеты, улететь хотя бы и на луче света сквозь зияющее черное отверстие зрительного зала. С тоской смотрел он на сцену, где залитая светом от раскаленных софитов рампа растворялась в черной синеве портала.
Примечание:
Термины из текста Д.Андреева «Роза мира»
(1) мансальват – высший слой метакультур (разноматериальный, многослойный мир, включающий слои Возмездия и Просветления) небесной страны европейского Северо-запада, Американского севера, а также Австралии и некоторых частей Африки – самый географически обширный;
(2) уицраоры – могущественные, разумные и крайне хищные существа, обитающие в высших слоях метакультур. С точки зрения человека, это демоны великодержавной государственности, играют огромную противоречивую, двойственную, роль;
(3) гагтунгр – имя планетарного демона, обладает тремя лицами: первая ипостась – великий мучитель, вторая – великая блудница, третий – великий осуществитель демонического плана, называемый Принципом формы;
(4) аримойя – ныне создаваемый слой общечеловеческой метакультуры, связанный с возникновением и господством грядущей (по Д. Андрееву) интеррелигии Розы Мира.
(5) Роза Мира. Д. Андреев.
(6) Апостол Павел, Рим.7-14,15,16.
(7) Апостол Павел, Рим.7-22,23.
Виктор Балена
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
