Семьдесят пять лет назад в горестно знаменитом Соловецком лагере особого назначения скончался классик украинской литературы Евген (Евгений Павлович) Плужник.
Корни его воронежские. Родился в слободе Кантемировка Богучарского уезда Воронежской губернии 26 (14) декабря 1898 года. Выпускник здешней Бобровской гимназии.
В 1918 году семья переехала на Украину. В тяжкие годы гражданской войны на долю Плужников выпало горя через край. Евгений на жизнь добывал пропитание учительством в полтавских селах. Болел. Скитался, потеряв отца, родных, пока не приютила старшая сестра в Киеве, где он позже нашёл себя в литературной работе.
Ещё на гимназической скамье писал стихи на русском языке. Тут же окунулся в стихию украинской речи. К тому же, в двадцатые годы Советская власть поддерживала развитие народной культуры. «Украинизация», несомненно, тоже увлекла, захватила Плужника. Печататься на украинском языке он начал в 1923 году. Первые стихи подписывал литературным псевдонимом, напоминающим о родимой сторонке, – Кантемирянин.
Евген Плужник – автор стихотворных сборников «Дни» (1926), «Ранняя осень» (1927), «Равновесие» (1933, опубликован только в 1966), романа «Недуг» (1928), пьес «Профессор Сухораб» (1929), «На дворе в предместье» (1929), «Заговор в Киеве» (1933, полностью эта стихотворная трагикомедия напечатана в 1989) и киносценариев. Один из составителей украинского словаря «Фразеология деловой речи» (1926). Переводчик на украинский язык книг Н.В.Гоголя, М.Горького, Л.Н.Толстого, А.П.Чехова, М.А.Шолохова.
Главное в его творчестве, в наследии – стихи горькой правды и трагического драматизма. Как сама жизнь – его собственная и современников.
Евгений Плужник был незаконно осуждён в декабре 1934 года. В местах лишения свободы прожил он недолго. Назывались разно дни его кончины. Сейчас печальную дату можно означить точно. В архивах Республики Карелия мной найден «Акт от 1936 года января 31 дня». Его составители засвидетельствовали о том, что в Соловецком лазарете Кремль «сего числа в 12 часов 15 минут умер находившейся на излечении заключённый Плужник Евгений Павлович. Смерть последовала от туберкулёза лёгких».
Пушкинский возраст стал роковым для поэта. Долгим оказался путь его слова к читателю.
Стараниями воронежцев в российское отечественное культурное наследие «всерьёз и надолго» прописывается творчество земляка.
В возвращении Плужника нам помогает киевлянин Леонид Васильевич Череватенко – поэт, биограф и издатель. У нас в Воронеже первой ласточкой стала небольшая поэтическая книжечка «Ранняя осень», изданная в 1994году. А солидная по объёму книга «Родюча земля» вышла в «Библиотеке газеты «Коммуна» в 2002году. В ней впервые представлены в переложении с украинского на русский язык стихотворная лирика, поэмы «Галилей» и «Канев», роман «Недуга». Одна из пьес «На дворе в предместье» была напечатана в «коммуновском» дочернем журнале «Кольцовский сквер» №1(5) за 2004 год.
Переводы выполнили Виктор Беликов, Виктор Будаков, Юрий Кузнецов, Евгений Новичихин, Светлана Соложенкина, Михиал Тимошечкин и Петр Чалый.
Сборник «Родюча земля» успел увидеть, подержать в руках большой русский поэт Юрий Кузнецов, до горького ранозакончивший свой земной путь. Он охотно согласился, чтобы его переводы вошли в книгу. Юрий Поликарпович поддержал идею: печатать стихи на украинском вместе разными вариантами переложений одного и того же стихотворения, «это обогатит понимание поэзии Плужника». Кузнецов удивился, когда услышал, что Евген Плужник и высоко ценимый им поэт-современник Алексей Прасолов (1930-1972), оказывается, близкие земляки. Родимое прасоловское село Ивановка входило в Богучарский уезд, а позже в Кантемировский район. О стихах Плужника Кузнецов высказался кратко: «классическая лирика, сильна мыслью и поэтической образностью». На просьбу написать хотя бы краткий отзыв-оценку, ответил, что очень занят работой над поэмами о Христе. «Не смогу переключиться. Надо ведь перечитать стихи в подлиннике, подумать. А я сейчас просто физически не в силах это сделать».
Так сложилось, что по выходу из печати книгу Кузнецову не удалось вручить. Поездка в Москву откладывалась. Позже отправили пакетом. А вскоре почтальон принесла не ответ, а газеты с портретом поэта в траурной рамке...
* * *
Этот рассказ посвящён годам учебы в Бобровской гимназии, в которой Евгений не только «грыз науку», но и рождался как поэт – «над рифмою в потуге».
* * *
На Невском проспекте Боброва – видный старинный особняк. Кирпичная кладка скрыта штукатуркой, лепные узоры. К уличному «причалу» бывший магазин купца Мирошникова прикован морским якорем у входа. Здесь теперь обжился местный историко-краеведческий музей.
Открыл дверь, переступил порог и – услышал над головой перезвон колокольчика. Звонкий его голос услыхал не только я. Со второго этажа по лестнице в нижний зал спустилась хозяйка-хранительница. Узнав, что разыскиваю «хоть что-нибудь» об истории дореволюционной гимназии и её выпускнике 1918 года, она развела руками. «Сведений имеем мало, а о Плужнике никаких».
Зашел же сюда-таки не напрасно. Музейная выставка с фотографиями помогла увидеть уездный город начала XX века. Приехавший тогда на учёбу кантемировский хлопчик не был сельским провинциалом. За спиной имел коридоры и классы гимназий Бердянска и Богучара. Дальше он не стал испытывать терпение отца, который баловал младшенького сынишку, рос ведь без мамы, рано покинувшей белый свет. Баловал батя, скорее всего, до поры до времени, что, наверное, и почувствовал Женя-Женька.
Впрочем, Бобров не оказался глухоманью. Вряд ли мог его, блудного гимназиста, разочаровать. Город на крутоярье, где проходила граница степи и леса. В небо вознёсся куполами и колокольнями церквей – Успенской, Троицкой, Покровской, Никольской. Центр вымощен камнем, не утопает в грязи. В колокольный благовест уже вплетаются паровозные гудки с перестуком вагонных колес на рельсах чугунки.
Многолюдные ярмарки, на которых публику восхищал нечеловеческой силушкой Проня-богатырь. В руке держал за дужку вверх донышком двухпудовую гирю и медленно крестился ею.
Доставало развлечений для ума и души. Полюбившееся кино показывали в иллюзионе «Рекорд» госпожи Спиридоновой. Пятак стоил билет для гимназиста и тридцать копеек для всех прочих. Книгипокупай в лавке, бери в филиале Воронежской публичной библиотеки, в народной читальне. Вечерами в парке на танцевальной площадке играл духовой оркестр. В бильярдной любители гоняли шары. На спектакли и концерты зазывал Народный дом.
Политика вовсю мутила головы. В типографии Тагинцева печаталась уездная газета «Бобровская речь» со стихами о местной Думе:
Думцы, думцы,
что ж вы сидите?
Что ж вы, безумцы,
думать не хотите?
Нелегальная социал-демократическая литература подпольно расходилась, кто бы знал, из квартиры городского судьи, коллежского советника Сергея Шестернина.
Эсер и поэт Н.С. Разумный в 1917 году возглавит уездный исполком. Он же объявит недальнее село Хреновое, знаменитое конезаводом графа Орлова и породистыми орловскими рысаками, «независимой республикой».
В такую «бучу кипучую» окунулся Плужник. Ведь мужская гимназия жила не в закрытом мирке. Стояла она на виду – на Большой Московской. В меру изукрашенный кирпичной кладкой двухэтажный корпус выделяется и сейчас на переименованной улице 22 января. Попал я в него в предвечерье. Тут, в средней школе, по-прежнему сеют «разумное, доброе, вечное». Стайка мальчишек-девчонок покидала класс. Учительница оставалась ждать уборщицу, чтобы передать ей ключи.
Побеседовали о прошлом и настоящем прогимназии, гимназии и школы, через которую «весь Бобров прошёл». Среди выпускников известные революционеры и Герои Советского Союза, актёры, учёные, спортсмены. Когда я назвал в именитых поэта Украины, моя собеседница удивилась, «не знала об этом». Любезно она позволила мне заглянуть в классные комнаты-кабинеты, постоять у окна, откуда открывались неоглядные заречные дали, просто побыть в непривычной для школьного дома тишине.
Пошутили – вдруг «мне послышится голос Плужника».
Шутка оказалась пророческой. Спустя годы, лица его «товарищей минувших лет» увижу в архиве в Воронеже. Там же с бумажного листа зазвучат их рассказы «о времени и о себе».
* * *
Кому ни показывал фотокарточку гимназистов седьмого класса, собравшихся вместе 14 апреля 1917 года – светлым весенним днем,– высказывались схоже: «В этих лицах можно прочитать всё будущее страны».
Снимок сберёг и в ноябре 1964 года передал на хранение в архив Василий Петрович Никифоров. Проживал он в ту пору в Ульяновске. К сожалению, указал лишь двух своих соклассников – «в центре, в белой рубашке – Коля Алексеевский, а, облокотясь на бревно, стоит крайний слева – Костя Авдеев». Плужника узнала киевлянка Ольга Наумовна Титаренко, она в свои детские годы часто встречалась с Евгеном Павловичем – «сидит рядом с Алексеевским, в светлой шинели, слева». Плужнику установят мемориальную доску в сердце древнего Киева – в Крещатой долине на улице Прорезной между проспектом и Золотыми воротами.
Бобровским гимназистам, о ком речь, родившимся и росшим «у веков на грани», суждена была яркая, но до обидного короткая жизнь. Нелепый злой рок продолжает решать их посмертные судьбы. Если Плужника чуть не напрочь вычеркнули из украинской культуры, то Алексеевского когда-то вознесли в «алые всадник» Октябрьской революции, а нынче боевого участника Гражданской войны и, по сути, её жертву зачисляют в ряды «чекистских кровожадных мальчиков»…
* * *
В письмах, хранящихся в архиве, оживает невозвратимая пора.
Никифоров: – С Колей Алексеевским учился со второго класса гимназии, с I 911 года по 1918-й. В шестом классе учитель словесности зачитывал на уроках прекрасные сочинения Коли. Играли в драматическом кружке. А нашим струнным оркестром управлял Костя Авдеев. Оба из дворянских семей, у Кости отец – монархист. Мы же к царизму относились с презрением. Идеалом считали республику.
В 1917 году в гимназии избрали ученический совет – юнком, его председателем – Алексеевского.
У гимназистов начались конфликты с преподавателями. Как-то учителя математики собрались уволить за то, что он хотел раздвинуть подальше парты во время письменной контрольной. Дело дошло до срыва занятий. Такие споры директор разбирал на ученическом совете. Кстати, Николай защитил преподавателя.
Наталья Алексеевна Смирнова, проживавшая на склоне лет в подмосковном Серпухово, училась в женской гимназии и хорошо знала ребят в мужской. Она засвидетельствовала: «Николай Алексеевский вместе со своим одноклассником Евгением Плужниковым издавали рукописный журнал «Призыв» крайне реального направления. Помещали там статьи, освещающие современные события, общественную жизнь, вопросы учебной жизни гимназии и т. д. Плужников писал стихи. В настоящее время (октябрь 1964 года, 27 числа), насколько мне известно, Плужникова уже нет в живых – у него и тогда были слабые лёгкие».
Мама Николая Алексеевского Елизавета Александровна в свои 92 года рассказала, что муж её Евгений Иванович работал инспектором народных училищ и директором учительской семинарии. Дети в семье – старший Николай, Дмитрий, Юрий, Мария, Евгений. Сама Елизавета Александровна училась в гимназии вместе с Надеждой Константиновной Крупской. По приезду в Бобров работала библиотекарем Губернского земельного отдела. «В семье тоже имелась хорошая библиотека», ею пользовались и друзья Николая.
Никифоров: – По предложению директора гимназии в связи с тревожной обстановкой в стране сократили учебный год. Восьмой выпускной класс занятия закончил 15 февраля 1918 года. 15-го вручили аттестаты зрелости. Был выпускной вечер. Иногородние скоро разъехались…
* * *
Близкие товарищи Плужника сами выбирали себе жизненный путь. Родные Николая перебрались в Усмань. Их он навестит лишь единыжды в 1919 году по скорбному известию: умер отец. Семья Кости уедет на юг России. А вчерашние гимназисты пойдут в революционный комитет Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Для начала им поручат собрать по сёлам книги в уездную библиотеку. Вступают в партию большевиков. В декабре 1918-го Николай стал редактором «Известий Бобровского Совета РК депутатов».
Городок оказался на линии фронта Гражданской войны. Тут бились белые и красные, донские казаки и воронежские крестьяне. Сын поднялся на отца, брат встал на брата. Историки позже подсчитали, что Бобров восемь раз переходил из рук в руки.
Гимназисты возмужают в считанные дни, месяцы. На сохранившихся снимках – не безусые юнцы. Замечены их отвага, ум и умение работать с людьми. Авдеев назначается председателем Богучарского уездного ревкома. Алексеевского направляют в Воронеж, избирают членом губисполкома, которым какое-то время «рулил» Л.М. Каганович.
24 апреля 1920 года двадцатилетнему Алексеевскому, по другим сведениям – девятнадцатилетнему, доверяют ответственный пост Председателя Воронежской Губернской Чрезвычайной Комиссии. В этой должности по известным только ему причинам понял, что дело – не для него. Пишет в Губкомпарт одно за другим три заявления: «работа в ЧеКа не вполне соответствует моим наклонностям и способностям». Молод, опыта нет, мал партийный стаж. «Проработав полтора месяца в Губчека, я окончательно убедился в своём несоответствии на этой и вообще общественной работе в общегубернском масштабе». «После тифа с нервным потрясением... я убедительно прошу освободить меня от обязанностей председателя Губ. ЧК». «Прошу откомандировать в Бобров».
Только 12 октября 1920 года его просьбы учли. Пост сдал Лотаузову. А уже в начале ноября как заместителя председателя губисполкома в качестве Чрезвычайного Комиссара его командируют на юг губернии. Там в ответ на продразвёрстку, изъятие продовольствия у селян, вспыхнул крестьянский мятеж. И снова брат шёл на брата. Восставших и их атамана Ивана Колесникова почти – почти утишили. 12 декабря вдруг вызывают в Воронеж на пленумГубисполкома. Алексеевский вместе с губвоенкомом Фёдором Мордовцевым и старым другом Костей Авдеевым из уездного Богучара отправились на ближайшую железнодорожную станцию Кантемировку. Выехали налегке, без надёжной охраны.
Неподалеку от станции решили передохнуть в селе Скнаровка. А тут их окружили свалившиеся снегом на голову мятежники. Костя погиб. Сам Иван Колесников, по свидетельству очевидцев, зарубил Мордовцева, хотя тот попросил: «Пожалей моих детей. Троих сиротишь». Алексеевский последний патрон оставил для себя и застрелился.
О случившемся узнал чекист Киевского военного округа Михаил Иванович Любушкин, товарищ Алексеевского и Авдеева по Боброву (не соклассник ли по гимназии?). Подал рапорт и уже в апреле 1921 года находился в Воронежской губернии. При его участии в отряд колесниковцев «внедрили» девушку-разведчицу. Ею была недавняя бобровская гимназистка из села Шестаково, близкая знакомая Алексеевского, а, возможно, и Плужника, Катя Вереникина. Её стараниями секретные намерения-планы атамана стали известны чекистам. Мятежников разгромили.
* * *
…Школьный дом на взгорье, Это его местоположение располагает к поэзии – окрыляют душу неисходимые даже взором дали, в которых речка Битюг «блестит, как стекло», теряясь в некошеных травах.
Поэт Евген Плужник сквозь годы вспоминал гимназию, Бобров, Кантемировку – воронежские места родные.
Где вы теперь, давно ведь в силе,
Друзья далеких юных лет, -
Кто вдруг услышит мой привет,
Кто спит, забытый уж, в могиле!
Да, паутины седые
В чуб нам вплетает час,
Вот бы увидеть вас,
Други мои вы, родные!
Так хочется услышать вновь,
Когда безверье сердце ранит,
Наш жаркий спор, играла кровь,
О том, что жизнь нас не обманет!
* * *
Был на весеннем разливе и впервые обратил внимание на то, что дикие гуси клином идут не с юга на север, как принято считать, а с запада на восток. Летят на наш Дон с берегов Днепра. Не потому ли так тосковал Плужник, когда видел летящих на его родину птиц?
Над городом гуси вчера пролетали.
А я?..
Петр Чалый ( Россошь – Бобров)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
