Русскому поэту, публицисту, критику Валерию Черкесовуисполняется 70 лет! Секретариат правления Союза писателей России и редакция "Русского воскресения" от всей души поздравляют Валерия Николаевича с юбилеем!Желаем крепкого здоровья, творческой радости, вдохновения и новых замыслов!
В 60-х годах один амурский стихотворец (тогда я жил в Благовещенске) поступал в Литературный институт им. М. Горького. Вернувшись с вступительных экзаменов, он рассказал, как в один из дней во время ливня во двор общежития института выбежал студент, поэт Борис Примеров, и давай скакать босиком по лужам. Рассказанное накрепко засело в моей памяти, и когда я позже приобрёл сборник этого поэта «Некошеный дождь» (изд-во «Молодая гвардия», 1967 г.), то был поражён, насколько образ поэта, нарисованный моим воображением, и его стихи совпадали.
Каждому своё земное небо
С розовой избушкой соловья,
Кроме золотой краюхи хлеба
И ручного верного ручья,
Чтобы слушать, как желтеют травы,
В каждую травиночку войдя
Бесконечной зыбкой и усталой
Маленькою каплею дождя.
Запомнились и другие строки:
До самого рассвета,
Как яблоки, круглы,
На чёрных-чёрных ветках
Качались воробьи.
***
Вышел месяц под деревья ?
Из-за старенькой реки,
Поздоровался с деревней
И не подал мне руки.
***
Я в рубашке родился,
Без рубашки умру
На стареющем, душном
Безымянном ветру.
Последнее стихотворение, конечно же, было продиктовано юношеским максимализмом, но мне оно понравилось: я ведь и сам был юным, и жизнь воспринималась без полутонов – или гореть, или потухнуть, но ни в коем случае не тлеть!
С тех пор «Некошеный дождь» стал одним из любимых сборников. Кстати, Борис Примеров в предисловии к своему «Избранному» (изд-во «Художественная литература», 1989 г.) назвал его «главной и любимой книгой». Стоит отметить, что редактировал его поэт Владимир Соколов, ныне признанный одним из классиков русской поэзии XX века.
Я читал стихи Бориса в журналах, покупал его книги, а переехав на Белгородчину, познакомился с его умным предисловием к сборнику стихов белгородца Геннадия Островского «За весенними птицами» (изд-во «Современник», 1981 г.), втайне завидуя моему земляку доброй завистью: такие слова такого поэта, как Примеров, действительно дорогого стоят.
***
В начале октября 1991 года я оказался в Доме творчества писателей в Малеевке. Одна из тогдашних литературных центров находилась довольно далеко от Москвы, в Рузском районе.
Сначала я ехал на электричке с пересадкой, потом на автобусе, изрядно устал, поэтому к административному зданию Дома творчества подошёл далеко не бодрым шагом. У входа стоял невысокий человек с всклокоченной шевелюрой, густой неприбранной чёрной бородой, его глаза смотрели внимательно, по-доброму и как-то ласково, что ли.
– Откуда? – спросил он.
– Из Белгорода.
– А как звать?
Я ответил. И каково же было моё удивление, когда он прочитал: «А что под небом? – Поле, – А что за полем? – Поле. – А там, за полем? – Поле. Одно – на всей земле» – это строки моего стихотворения, которое было опубликовано в московском альманахе «Поэзия».
Подождав, пока я отойду от изумления, человек сказал: «Я Борис Примеров». И протянул руку.
Так мы познакомились. Позже я часто слышал от Бориса строки самых разных поэтов, известных и не очень, столичных и провинциальных – он был настоящим ходячим цитатником, прекрасно знал русскую литературу, историю, философию, искусство. Я привозил приобретённые в Москве книги Бердяева, Гумилева, Ходасевича, Гиппиус, которые раньше не издавались, удивлялся и восхищался своими открытиями, а он, оказывается, с творчеством этих авторов был давно знаком.
Мы встречались почти каждый день, обедали за одним столом, вместе с нами сидел критик Юрий Болдырев, «сделавший» себе имя на публикациях стихов тогда уже покойного Бориса Слуцкого. Перед завтраком, обедом и ужином мы часто прогуливались втроём, говорили о литературе и жизни. Союз писателей тогда уже раскололся, я и Примеров были в одном, Болдырев – в другом, но это не мешало нам слушать и слышать друг друга, до ожесточённых споров и обидных слов не доходило.
Однажды я поведал Борису о том, что мне когда-то рассказал о нём мой дальневосточный приятель, о его пляске под дождём, на что Примеров, улыбнувшись, сказал: «Да, было такое».
Вообще Борис был мягким человеком. К собеседнику он, как правило, обращался «милый мой», подчёркивая свою миролюбивость, никогда ни на что, ни на кого не жаловал хотя было понятно – живётся ему нелегко, в том числе и материально. «У нас в семье три Союза писателей: я в одном, жена (поэтесса Надежда Кондакова – В. Ч.) – в другом, сын (студент Литинститута Фёдор – В. Ч.) – в третьем», – говорил Борис. Видимо, из-за семейных обстоятельств он и обитал по несколько сроков подряд в Малеевке, писал стихи, а также статьи по истории, культуре, искусству, которые печатались в журналах «Молодая гвардия» и «Россияне».
Однажды в Малеевку приехала приёмная коллегия Союза писателей России проводить выездное заседание. Помню были Виктор Кочетков, Юрий Кузнецов, Станислав Золотцев. Со всеми Борис общался запросто, и к нему было самое дружеское отношение, чувствовалось, его признают, уважают, ценят.
Я тогда впервые близко познакомился с Юрием Кузнецовым, которого боготворил. Как мне показалось, Примеров несколько ревностно относился к Кузнецову. Как бы в ответ на мое восхищение по поводу кузнецовских стихов он принёс книгу «Древо жизни» А. Афанасьева, сказав: «Вот откуда Юра образы черпает», а ещё журнал 30-х или 40-х годов со стихами какого-то поэта (имя, к сожалению, я не запомнил), удивительно созвучными кузнецовским, процитировал строку Евгения Баратынского «И как нашёл я друга в поколенье...», пояснив: «А Юра её перефразировал: «Я в поколенье друга не нашёл...» Борис давал понять: «гении» и «самородки» не возникают на пустом мосте, каждый значительный поэт вбирает в себя опыт предшественников, знание литературы, культуру народа.
Несколько позже в очерке «Очарованный институт» Юрия Кузнецова я прочитал: «В институте не обошлось без кумиров. Сначала им был поэт из Ростова-на-Дону, потом его затмил Николай Рубцов. Ростовского поэта я знал лично, мы с ним учились на одном курсе, но в разных семинарах. Он много знал, но как-то бессистемно, его мысли расползались как раки, в разные стороны. Жаль, что всё лучшее он написал до института...» Так вот с каких пор началось соперничество Примерова и Кузнецова! Кто из них победил, судить не берусь, лично мне интересно, близко, дорого творчество обоих поэтов.
Мне нравились наши вечерние беседы, когда Борис рассказывал о встречах с поэтами, стихи которых я читал и любил – с Ярославом Смеляковым, Сергеем Марковым, Александром Прокофьевым, Владимиром Соколовым и другими; с Александром Вампиловым, Анатолием Передреевым, Николаем Рубцовым он дружил. С последним долгое время жил в одной комнате в общежитии и даже (если судить по воспоминаниям Виктора Астафьева) был единственным поэтом, приехавшим в Вологду из Москвы проводить друга в последний путь.
«Я говорил Коле, – рассказывал Примеров, – как это: «В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмёт ведро, молча принесёт воды...». Что же мать ночью за водой ходит? Или «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...» – На чём ты будешь скакать? На палочке верхом?».
Сейчас, когда эти рубцовские стихи признаны шедеврами, можно говорить о чрезмерной придирчивости Примерова к творчеству товарища. А может быть, о его необыкновенной чуткости к слову?
И ещё один эпизод.
Будучи в Малеевке, я получил новенький билет члена Союза писателей СССР – заветная мечта каждого пишущего. Показал его Примерову.
– А у меня билета нет, – сказал он.
-?!
– Да мы его однажды с Колей Рубцовым …, а новый никак не получу.
Правду говорил Борис или выдумал – этого у него уже не спросить.
В облике и поведении Примерова было что-то как от пророка, так и от юродивого. Он говорил ясно о жизненных истинах и высоких материях, в то же время в обычном разговоре мог сбиться на невнятное бормотание с нелепым размахиванием руками и покачиванием головой; ездил без билета в общественном транспорте, в том числе и на электричке, хотя я не уверен, что он пользовался какими-то льготами. Причём, если я при приближении контролёров суетливо доставал билет, то он отворачивался от них, и ни один никогда не спросил с него плату за проезд.
Ходил Примеров в трофейном немецком кожане, который, как он говорил, чуть ли ещё не в студенчестве купил на «толчке», и сожалел, что когда-то по молодости и дурости укоротил одёжку. Говорил: «Да мне этот кожан до смерти не износить!»
В один из дней мы поехали в Москву вдвоём. Зашли в альманах «Поэзия» к Николаю Старшинову; в журнале «Россияне» он познакомил меня с Владимиром Фирсовым, в «Литературной учёбе» – с Николаем Шипиловым, в «Молодой гвардии» – с Евгением Юшиным, тогда молодым поэтом, позднее главным редактором этого журнала. С двумя последними изданиями несколько позже я стал сотрудничать. А потом в книжной лавке писателей я приобрёл «Избранное» Бориса. Тут же на титульном листе книги он написал: «Таланту из провинции, без которой нет России, – Черкесову – на память. Твой читатель – Борис Примеров. 1991 г.».
До этого талантом меня никто из признанных мастеров не называл.
Когда я уезжал, Борис меня провожал. Уже выпал снег, и он помогал мне тащить сумки, нагруженные книгами. Одними из последних его слов были: «Запомни: надвигается страшное время. Демократии поэзия не будет нужна и мы, поэты, тоже».
***
Из Белгорода я послал Борису вышедший сборник стихотворений поэтов белгородской студии «Слово». Вскоре пришёл ответ, написанный скачущими буквами на тетрадном листе в линейку:
«Милый мой поэт, здравствуй!
Вот уже два месяца, как ты уехал, а я всё в любимой Малеевке, по-моему, навечно.
Видел Николая Старшинова – сказал: альманах закрывается. Печальное для тебя известие. Ну что поделать, такова жизнь, какую мы хотели. Вот она и пришла.
В «Литучёбе» никак не поймаю Шипилова. Говорят, болеет... Как найду его, спрошу о твоих стихах – помогу чем угодно.
Прочитал ваше «Слово». Понравилось. Особенно подборки В. Распопова и Т. Рыжовой – естественное дыхание, врождённое поэтическое настроение. Надо немедленно принимать в Союз писателей.
Твои стихи почти все знаю, но снова прочитал с охотой.
Не надо писать о моём сборнике, напиши о поэме «Лебединое иго» на имя главного редактора «Лит. России». Мне кажется, у тебя выйдет.
Погода в Малеевке чудесная. Степенный снег русской природы.
Вот и всё.
Твой Борис».
Я написал рецензию на «Лебединое иго» («Молодая гвардия», № 11 за 1991 г.), послал её в «Литературную Россию». Материал, как мне сказали, был подготовлен к печати, даже стоял в полосе, но почему-то был снят.
У меня сохранился экземпляр рецензии. Приведу фрагменты:
«В который раз беру журнал с новой поэмой Бориса Примерова, читаю и перечитываю её, – повторяю вновь и вновь многие полюбившиеся, проникающие в глубины души строки, которые сами собой запоминаются. И наверняка останутся надолго в памяти, если не навсегда.
Я русский по духу и крови.
В первоначальной затее
Я, словно Кольцов, окольцован
Берёзовой млечной аллеей,
Что белого света белее,
В котором родиться успели.
Философское, историческое, эпическое, лирическое – каждое из этих определений в полной мере подходит к характеристике произведения. Но, пожалуй, точнее всего будет сказать, что поэтом владела, говоря словами Сергея Есенина, «любовь к родному краю», и он нашёл проникновенные слова, чтобы сказать об этом. А ещё – боль за настоящее и будущее России, вера в её величественное предназначение.
Заканчивается поэма такими строками:
Становлюсь на колени
Пред гордой красивой страною,
Целуя в уста голубое
Звенящее иго такое.
А вот ещё четыре строки. Какие они точные, как пронзают – до сердца:
Шумит, как шумит непогода,
Страна потрясённая – вон как!
Хлебнувшая горечь свободы
Отчаянно, памятно, звонко.
«Лебединое иго» подготовлено всем творчеством Примерова. Поэт, горячо любящий Россию, Родину, уже в поэме «Ау!», написанной более десяти лет назад, предвидел и предощущал многие напасти, навалившиеся сегодня на нашу страну. Тогда он написал трагически пророческие предостерегающие строки:
Не допусти, Россия,
Безумью вопреки,
Тупой топор насилья
Над головой строки.
Жаль, что народы и правители мало прислушиваются к пророчеству своих поэтов».
***
В октябре 1992 года почти месяц я пробыл в Доме творчества писателей в Переделкино. Очень хотелось встретиться с Борисом, но где его найти? Однажды днём зашёл в Центральный дом литераторов, спустился в подвальчик, и вот он – за крайним столиком. Один.
Поздоровались. Обнялись. Я взял по чашечке кофе, что-то ещё. От спиртного он отказался и вообще был явно в подавленном настроении. Из разговора выяснилось, что Примеров недавно то ли из больницы вышел, то ли почему-то в милиции побывал. Говорил о надвигающемся рваческом страшном времени, и несмотря на то, что я идеалист по натуре и искренне верю в торжество добра над злом, пророчества Бориса воспринимались как близкая ужасная явь, что впоследствии, уже через год, в октябре 1993 года, при расстреле Дома Советов и произошло. Как я узнал позже, Примеров был в числе защитников парламента.
К нашему столику подходили московские поэты, здоровались, кто-то ненадолго присаживался. Помню Игоря Ляпина, который взял Борису кофе, бутерброды, положил около него пачку сигарет, видимо, знал, что тому, может быть, как никому другому, приходится материально трудно: он нигде не служил, жил только на гонорары, но они становились всё скуднее, да и публикации случались не часто.
Через какое-то время я собрался уйти из ЦДЛ. Борис же сказал: «Я ещё побуду». Чувствовалось, что ему не хочется уходить, а может быть, и некуда. Так и остался он в моей памяти – сидящим одиноко за столиком с ликом неприкаянного юродивого и взором русского пророка.
Известие о смерти Бориса больно ударило. Он покинул этот жестокий и несправедливый мир добровольно 5 мая 1995 года на даче в Переделкино, там же на кладбище и похоронен. Оставил предсмертную записку, в которой были такие слова: «Три дороги на Руси: я выбираю смерть. Меня позвала Юлия Владимировна Друнина... Неохота жить с подонками: Лужковым и Ельциным. Опомнись, народ, и свергни клику... такого не было и не будет на белом свете».
Незадолго перед уходом была написана поэма «Молитва», в которой он говорил, кричал, что настали времена, когда «русское имя покрылось позором», просил:
Каемся мы в эти горькие дни.
Боже, державу былую верни.
Молим, избавь нас от искушения
И укажи нам путь избавленья.
Были и прощальные стихи с проникновенными строками:
Прощай, великая держава,
Одна шестая часть земли,
Которую на переправах
Мы сообща не сберегли.
Ещё немного слов, и парус белый
Умчит ладью мою от берегов.
То будет час, паду я онемелый...
Ещё, ещё, ещё немного слов.
Была ли услышана его поэтическая молитва там, на небесах, нам не узнать. Но его поэзия осталась на земле и в наших сердцах.
Критик Владимир Бондаренко в очерке «Жизнь с открытым сердцем» в книге «Последние поэты империи» (изд-во «Молодая гвардия», 2005 г.) написал: «Я уверен, значение Бориса Примерова в русской поэзии после его смерти будет расти». Но...
Прошло уже более пятнадцати лет, как поэт покинул земной мир, а новых изданий его произведений я что-то не встречал. Может быть, они мне просто не попались? Зато перечитывая его «Избранное», нахожу все больше строк, которые отзываются во мне печальной благодарной памятью:
Я умер вовремя, до света,
И ожил во время – к утру.
А мимо проходило лето
В бредовом затяжном жару.
Иссохшие уста – и только,
Глаза тоски – невмоготу...
И степи, серые как волки,
Крадутся к мёртвому пруду,
Где на краю, в краю безвестном,
В репьях, во рву,
На самом дне,
Всего на расстояньи песни
Лежу от жизни в стороне.
2013 г.
* Из книги Валерия Черкесова «Данники русского слова», изд-во «Константа», Белгород, 2016.
Валерий Черкесов (Белгород)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
