Мой рассказ о талантливом и, к сожалению, ныне покойном самарском поэте Владилене Кожемякине, я о том, как он своим талантом спас от уничтожения самарские осиновые леса. Это было в самом лесном районе Самарской области – Шенталинском. У Владилена Ивановича Кожемякина скоро будет посмертный юбилей — 80 лет со дня рождения. Но дело даже не в его частной юбилейной дате, а в том, что сегодня много говорят на самых разных уровнях и в самых разных СМИ о спасении природы, но все слова словно летят на ветер. А Кожемякин силой своего слова смог оказать природе реальную помощь.
«Нет на свете ничего сильнее и бессильнее слова», — сказал писатель-классик Иван Тургенев. Бессилие слова. в частности, проявляется в том, что мы много говорим о спасении природы, но леса наши продолжают варварски вырубаться, процветают все виды браконьерства, исчезают редкие виды растений... При таком отношении человека к природе даже эхо скоро вымрет!
Однако, по счастью, есть не только печальные, но и обнадеживающие примеры, когда слово реально помогло природе; Например, когда написанное талантливым поэтом стихотворение спасло от уничтожения приговоренное на высшем министерском уровне осиновое «неперспективное» чернолесье:
Слова — они и мед» и черный деготь.
Когда ж ни с тем, ни с этим не знаком —
И то и это хочется потрогать
Младенчески бесстрашным языком.
Спасибо бабке! Не остерегала,
Любое слово языка не жгло.
Лишь за срамное только и ругала,
И то, когда не в дело слово шло,
Мой критик навострил напрасно ушки;
Мол, что за бабка, где слова брала?
Да из первоисточников, как Пушкин!
Сама первоисточником была.
Выла в девчонках первою певуньей —
Ее запевок вам не перепеть.
А в старости — веселой говоруньей,
И говорить ведь надобно уметь!
У бабки, помню, ноги летом стыли.
Еще б она не знать язык могла —
Когда прошла босая всю Россию —
До встречи с дедом лапти берегла.
Без слое ее чего б я нынче значил
Средь многих поэтических заик?
Волгам уж я доучиваться начал...
А, может выть, и портить свой язык.
Это стихотворение о силе и глубине слова принадлежит замечательному и ныне, увы, покойному самарскому поэту В.И Кожемякину. Тому самому, который силой своего таланта спас от истребления множайшие гектары лесных угодий в Шенталинском районе Самарской (тогда Куйбышевской) области.
В Шенталинском лесничестве издавна основным деревом являлась осина, некоторыми лесными «спецами» считавшаяся деревом сорным, второсортным: плохо горит, дымит, твердостью не отличается. Как. впрочем, и красотой. Хотя это ведь как посмотреть! Издавна в России именно осина шла на постройку домов, использовалась в качестве кровельного материала — в русском деревянном зодчестве дощечками из осины покрывали купола церквей. Молодая же осиновая поросль, не будем забывать, — хороший зимний корм для многих лесных обитателей, начиная от лосей и заканчивая зайцами.
Однако в советское время в отличие от благоговейно почитаемых тогдашним лесным начальством царственных дубов, считалось, что не блещет осина и дородством. И порешила московская министерская комиссия «облагородить» Шенталинскую землю: осину извести на корню, а освободившиеся площади засадить дубами, соснами да березами.
В Шенталинском леспромхозе пригорюнились, и было отчего. Многие годы из этой самой «никчемной» осины в местном леспромхозе изготавливали множество полезностей — карандаши, разделочные доски, игрушки, сувениры, целлюлозную массу... Да те же бельевые прищепки, без которых в хозяйстве не обойтись! Много шенталинского люда у осинового леса своим трудом кормилось. Опечаленный директор леспромхоза, как мог, оттягивал приведение рокового решения в жизнь, ссылаясь на отсутствие на директивном документе одной подписи очень важного чиновника, Неудивительно, с каким трепетом, надеждой и страхом ждали в Шентале пресловутого высокого чина. А явился нежданно-негаданно... поэт Владилен Кожемякин, решивший по писательским делам наведаться к другу — директору леспромхоза. Слово за слово, поведал директор поэту о том, что жаль до слез осиновые шенталинские леса. Кожемякин задумался...
***
...К осине на Руси отношение неоднозначное. В народе существует поверье, что осиновые листья дрожат от ужаса, вспоминая о распятии Христа. А еще, что Крест Господень был сделан из осины и якобы поэтому с тех пор ветви этого «окаянного» дерева охвачены страхом и беспрестанно дрожат (осину в народе еще называют «дрожащим тополем»).
С другой стороны, осине русский народ приписывает как лечебные, так и мистические качества. Считается, что вампира может остановить только осиновый кол... Много существует об осине присловий, поговорок и примет: «осина горит без керосина» «дрожит, как лист осиновый», «осина и без ветра шумит». Крупные почки на осине — верная примета доброго урожая ячменя. «Осина лист сронила — осени место уступила». Снисходительное народное выражение «бить баклуши» тоже имеет отношение к осине, поскольку именно осина шла на щепенную (резную и точеную) деревянную посуду, которую в народе называли баклушей.
Еще поговаривает русский народ, что наказана осина за то. что, дескать, во время распятия Христа все деревья склонили свои верхушки в знак скорби, и только гордячка-осина осталась прямой, за что обречена была на вечную дрожь. Трепет осиновых листьев в русских поверьях связывается и с другим эпизодом Нового Завета — самоубийством Иуды Искариота, который на осине повесился.
Однако, если задуматься, выяснится; осина не произрастает в Палестине, где имели место трагические события Христова распятия. И фактически трепет осиновых листьев — результат того, что осиновый лист от природы широк, но при этом имеет очень тонкий и гибкий черенок, неспособный удержать лист прямо. Потому осиновая листва столь чувствительна даже к самому слабому ветерку.
Вобщем, всю ночь горел свет в гостевой комнате поэта Кожемякина, а ранним утром уже читал он другу-директору лесхоза свое стихотворение «Осина», которое тот сразу запомнил наизусть — так созвучно оказалось оно его душе:
Не повезло тебе, осина,
С девичьим платьишком твоим.
Березе — шелк, тебе — холстина,
А жить бок о бок вам двоим.
У ней сережки золотые,
А у тебя из серебра.
Поэты, парни молодые,
Проводят с нею вечера.
А как весной распустит косы,
Нальется соком грудь ее,
Тут все кончаются вопросы
Про имя скромное твое.
Лишь проворчит иной спесиво,
Что из кострах в огне ночей
Твоя не греет древесина,
Горит береза пожарчей.
Горит, горит, горит береза!
И я горел в ее огне,
Пока от раннего мороза
Виски не стали в седине.
И оказалось — дом непрочен —
Ведь он березовый, мой дом!
Что он давно жучком источен
И весь пронизан сквозняком.
И стариковского прогноза
Я понял цену в тот же час,
Что не годна на дом береза,
А вот осина — в самый раз.
Всегда со мной, куда ни еду,
Я дома — дом, что берегу,
Она и ложка мне к обеду,
И кол кладбищенский врагу,
Мне дуг не гнуть из тонкокорой —
И не смогу, и век не тот...
Она — бумага, на которой
Моя поэзия живет.
Вступает в пору бабье лето.
Ах, посмотри-ка, посмотри,
Как, озаряя рощу светом,
Горит осина изнутри!
...И когда нагрянул-таки в Шенталу обладающий правом решающего голоса в определении судьбы шенталинского чернолесья столичный чиновник, директор Шенталинского лесхоза, водя его по делянкам, как последний аргумент взял да и прочел чиновнику вертевшееся на языке кожемякинское стихотворение об осине, И что вы думаете? Задумался чиновник! Бывало же такое! И по зрелом размышлении оставил Шенталинскому району Самарской области его прекрасные, шумящие доныне, осиновые леса.
Владилен Кожемякин был не только прекрасным русским поэтом. Он остался в памяти тех, кто его знал, настоящим русским мастером — что избу срубить, что корзину или стул сплести из лозы, что ложку из той же осины вырезать,.. Коренной вятич, по-зятски был хватким и азартным не только в своих стихах, но и в любом деле, за какое ни брался - будь то военная служба, журналистика или организация бюро пропаганды художественной литературы в Самарской области. Это бюро давало писателям общаться с читателями на творческих встречах в сельской глубинке. Уже тогда, в благополучные 70--80-е гг. XX в., словно предчувствовал Владилен Иванович грядущие смутные испытания, что выпадут на долю его Родины — малой и большой. Но в его пронзительных стихах, проникнутых предчувствием скорой беды, читается неколебимая уверенность поэта в том, что Россия и на этот раз выстоит е очередном смутном лихолетье:
Опять погибает Россия,
Огнем полыхают леса,
И птичьи ватаги косые
В чужие плывут небеса.
И там, где гремели по рощам
Во слаау любви соловьи,
Лишь вороны что-то пророчат,
И клювы их в русской крови. ...
И ворон взлетает над рощей,
И клюв ему красит закат,
И ветер на дубе полощет
Листву, словно пестрый халат.
Не топтаны, скошены травы,
Как хлебы, желтеют стога,
И поздняя зелень отавы
Готова уйти под снега.
И это мне, как избавленье
От мрачных предзимних тревог.
С надеждою и изумленьем
Гляжу я на тонкий росток.
Смотрите5 как смел и упорен.
Он тянет из солнышка луч.
Нас тоже косили под корень,
Да корень глубок и живуч.
И снова вставала Россия
Отавой по талым лугам...
Как русую голову сына,
Я глажу траву по вихрам.
Погиб Владилен Иванович в самом расцвете своего таланта, Осталась оборванной буквально на полуслове поэма, над которой он работал. Погиб более чем странно... Но мистика судьбы Кожемякина в том, что его гибель пришлась на очередную годовщину профессионального праздника Дня работников леса — русского леса, который в лице поэта потерял одного из самых вдохновенных своих заступников.
Диана Кан
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
