...Он тих и немногословен, мой сегодняшний собеседник, с которым, наверное, неслучайно нас свела поэтическая судьба в этом, продуваемом резкими внезапными ветрами южном причерноморском городе; каждое его слово взвешенно, речь его внешне проста и безыскусна, но я-то понимаю, что эта внешняя простота обманчива, что она напоминает гладь тихой равнинной реки, таящей в себе неведомые стороннему взгляду сокрытые глубины.
Кого же мне напоминает он своей манерой речи, манерой общения, своей раздумчивой и немногословной естественностью? – да, пожалуй, его весомая тихость сродни молчаливо повествующем о самом важном безмолвии «великого молчальника» Валентина Распутина или могучему «косноязычию» Юрия Кузнецова, необыкновенно бережно относившихся к слову, подвергавших его многотрудной духовной обработке, прежде, чем оно, тщательно огранённое внутренней работой, многогранным бриллиантом засияет на бумаге.
...Ну, вот и хорошо, вот и прониклись неторопливым доверием друг к другу, теперь можно и поднять за знакомство по рюмке твоего южного солнечного напитка, – «сердцу будет веселей» в выжженной духом века пустыне сумрачной жизни, «где один к одному одинок», как некогда сказал прекрасный поэт «серебряного века», человек не от мира сего...
Ах, да, брат, прости, – у тебя ведь больное, надорванное бедами сердце; ну, хорошо, хорошо, – тебе чуть-чуть, а мне побольше, – сердцу будет веселей.. Господи Боже, милостив буди нам, грешным!..
* * *
Поэта Сергея Зубарева для широкой читающей публики открыл известный московский поэт и литературный критик, казак кубанский – по необъятности своей щедрой души и по рождению, Григорий Блехман.
В 2012 году на сайте Союза писателей России «Российский писатель» в статье «Написать бы о чём-нибудь светлом» Григорий Блехман, разбирая творчество поэта, представил поэта Сергея Зубарева всероссийскому читателю.
Внешняя канва жизни Сергея Зубарева, о которой считает уместным сообщить критик, такова: Родился в 1954 году в Челябинске;
Служил во флоте на десантном корабле;
С 1966 года живёт на Кубани;
Работает машинистом-оператором котельных установок (тут мне вспомнились блестящие русские поэты – Алексей Решетов, многие годы работавший электрослесарем на калийном комбинате в Березниках и Борис Чичибабин, работник трамвайно-троллейбусного депо в Харькове, – ничего не скажешь, «пестовала» власть иной раз свои поэтические таланты! – Н.К.)
В своём письме Блехману, Сергей, рассказывая о себе, – о том же, что он является автором двух поэтических сборников и членом Союза писателей России, по своей природной скромности, видимо, – умолчал. На сайте Союза писателей Кубани есть некоторые другие биографические данные Сергея Зубарева, так:
В 1975 году демобилизовался:
В 1977 году окончил автошколу. В том же году женился.
В 1978 году родился первый сын Александр;
В 1988 году в Анапе, в издательстве «Золотое руно», благодаря стараниям руководителя ЛХО «Парус» Александра Егорова вышла первая книга стихов Серея Зубарева «Грешное с праведным». Также на сайте писателей Кубани упоминается внешне, может, маловажный, но для понимания судьбы и творчества Зубарева определяющий мистический случай, зерно, из которого произрастут его многие поэтические всходы, – Сергею осенью 1984 года приснился сон: его шестилетний сын едет на велосипеде, а за ним на самокате спешит малыш; и он во сне слышит чей-то голос: «Это – твой сын, он родится 27 июля.
И действительно, 27 июля 1985 года у Сергея родился второй сын, Дмитрий. «...в книге Моисея сказал Бог: аще будет пророк в вас, во сне явлюся ему, и видение возглаголю ему (Числ.12.6), – и в книге Иоиля: и будет по сих, излию от Духа Моего на всяку плоть, и прорекут сыны ваши и дщери ваши, и старцы ваши сны узрят и юноши ваши видения увидят (Иоиль 2, 28)
(преподобный Никита Стифат, ученик преп. Симеона Нового Богослова)
То есть, уже тогда, в молодые годы, слуха поэта ловил голос иного мира, затем он разовьётся, станет то угрожающим, то утешительным, – запомним это.
* * *
Сергей Зубарев, на мой взгляд, является несомненным наследником и продолжателем русской поэтической традиции, хотя кого-то одного из его прямых поэтических учителей за исключением, может, Юрия Кузнецова (об этом ниже) я назвать затрудняюсь.
Поэт огромного тематического охвата и разнообразнейшего литературного словаря, эмоциональной полифоничности, а не одной только какой-то щемящей ноты, – он, всё же по своему мироощущению и мировидению, скорее, основываясь на своих внутренних сердечных пристрастиях, относит себя к поэтам, творцам и последователям «тихой лирики», ставшей в шестидесятые и более поздние годы прошлого века одним из неприступных бастионов русской культуры и, – не побоюсь этого слова, – духовности:
О Родине бы надо, о судьбе, Её постигшей, о её невзгодах... А я всё о себе да о себе, О боли и душевных непогодах.
Писать бы мне, что мир несправедлив, И об униженных и оскорблённых... А я о речке в обрамленье ив, О золоте берёз, о меди клёнов.
Из многих тем мне б надо выбрать те, Которые достойны строк поэта... А я опять пишу о красоте Божественных закатов и рассветов.
«Всё о себе да о себе», «о красоте божественных закатов и рассветов», – тут на память приходят не только Фет, Майков и Полонский, но и Бунин, и Николай Рубцов, и Владимир Соколов, и Анатолий Жигулин, и современные поэты Геннадий Иванов, Наталья Егорова, Владимир Нежданов, многие-многие, творящие в русской традиции, другие...
Всмотримся внимательнее в техническую и содержательную суть стиха Зубарева, и мы увидим, что он лишён всякой внешней украшательности, всякой искусственной и надуманной метафоричности, в нём – ясность, строгость и простота стихотворного размера; в нём – с содержательной точки зрения – размышления о кровной взаимосвязи всего сущего в мире, стремление духовным усилием вырваться за пределы земного бытия, – «стихии чуждой, запредельной стремясь хоть каплю зачерпнуть».
Стихам Зубарева свойственна психологическая глубина и художническая зоркость, тонкость чувства и строгая отточенность языка, фразы.
Очень верно и точно сказал в своём предисловии к сборнику «Душа, как выжженное поле» об одном из достоинств поэта другой краснодарский поэт Николай Зиновьев, – об умении «говорить просто о сложном, а не наоборот, чем грешат многие поэты».
Стихи Сергея Зубарева лишены ненужной описательности и длиннот, краткость поэтической формы делает его мысль чёткой и запоминающейся, – ибо как тут не вспомнить нашего известного русского литературного критика, историка и мыслителя Вадима Кожинова, как-то сказавшего, что сила воздействия стихотворного текста обратно пропорциональна его длине, и все самые сильные и художественно совершенные стихи имеют своей длиной не более шестнадцати-двадцати строк. Наблюдения над стихотворными текстами Сергея Зубарева подтверждают обоснованность и глубину мысли Кожинова.
Впитав в себя весь опыт, всё лучшее из русской поэтической традиции, Зубарев всё же остался самим собой, поэтом со своей темой, своей внутренней лирической тональностью, со своей твёрдой гражданской позицией.
Думаю, читателю интересно будет посмотреть на перекличку и на взаимодействие двух поэтических миров – Юрия Кузнецова и Сергея Зубарева – речь идет именно о схожести точек зрения на вещи, о взаимодействии и обогащении, а не о подражательности и вторичности:
Стихотворение «Славянское солнце» Зубарева – «Не гасни славянское солнце!» имеет своим эхом дошедшее «Новое солнце» Юрия Кузнецова:
...А клубок всё растёт и растёт, А когда небо в свиток совьётся, Превратится он в новое солнце, И оно никогда не зайдёт
Или «Русский маятник» Кузнецова (2001г):
Качнулся влево русский маятник, И нас налево занесло...
........................................ Качнулся вправо русский маятник. Направо Бог. Он нас простит.
Имеет как бы своим продолжением зубаревское (2016г):
Сомнения качнулся маятник От слова «да» до слова «нет». ................................................. И маета всё длилась, длилась Туда-сюда, туда-сюда.
И, наконец, разве дурак из зубаревской «Притчи» (2016г):
Дурак с улыбкою счастливой Глядит на то, как дом горит, И, кроме слов; «Ах, как красиво!» Он ничего не говорит, –
не вызывает в памяти кузнецовскогоФимку-хозяина (1985г):
Фимка – изрядный хозяин двора, Но не державы. А на закате пылает ора, Блики кровавы.
Глянь: полыхает! Но он не глядит, Не замечает. – Там ничего моего не горит, – Так отвечает.
Верно, Юрий Поликарпович! – в 1985– ом ещё не горело, но человек, – если только можно назвать его этим словом ! – на роль главного поджигателя уже был назначен.
Снова обратимся к лирической поэзии, так как – мы помним! – Сергей Зубарев в поэзии позиционирует себя как лирик.
Лирическая поэзия, если позволительно «разъять» её на составляющие, содержательно, в основном, делится на любовную, пейзажную, философскую, религиозную, гражданскую... Рассмотрим лучшие лирические образца Зубарева во всех этих «поджанрах».
Итак, любовная лирика:
Как небо весною безоблачно сине! И травы купаются в майской теплыни. От яблонь цветущих хмелеет округа... Мы любим друг друга! – Мы любим друг друга!
И полнятся души таинственным светом, И жизнь обжигает, как знойное лето. В упряжке летим вдоль обрыва с испугом... Мы любим друг друга! – Мы слышим друг друга.
Нас осень встречает дождём и туманом, И холод ночей нам не кажется странным. Озябшие птицы торопятся к югу... Мы любим друг друга – мы терпим друг друга.
Зима гонит стужу по первой пороше. «Прости, дорогая!» – «Прости, мой хороший!» Как сор догорает никчёмная ругань... Мы любим друг друга – прощаем друг друга.
Какая пронзительная христианская нота! Как же – любящим тем более! – не прощать друг друга, когда для всего мира сказано: "Ибо если вы будете людям прощать согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших." (Мтф 6, 14 –18) Символично и промыслительно то, что и жену Сергея зовут Любовью.
Гражданская лирика:
НЕБЕСНОЕ ВОИНСТВО
Святой Георгий собирает рать, И в небеса уходят ветераны. Они и там, коль дан приказ: «Стоять!», Отчизну защищать не перестанут.
Проходят батальоны и полки, И облака колышутся, как волны. Незримые те воины легки, А в их руках сверкают пики молний.
Готовые, лишь только грянет гром, В прах сокрушить любого супостата. И час придёт, мы отстоим свой дом – Бог с нами и небесные солдаты.
И ты, отец мой, тоже в том строю, В полку десантном, где солдаты седы, И слушаешь, как ангелы в раю Для вас играют светлый марш Победы.
Стихотворение посвящено памяти отца, Зубарева Куприяна Григорьевича, участника Великой Отечественной войны, воина воздушно-десантной бригады. Святитель Филарет (Дроздов), некогда наставлявший Пушкина, сказал как-то, что плохой гражданин земного отечества не может быть хорошим гражданином Отечества Небесного. Отталкиваясь от этой мысли святителя, могу сказать, что столь высокое и торжественное, столь мужественное и трагическое ( мы помним, во что превратили Великую Победу политические иуды) произведение, в котором временное соединяется с вечным, а земное с небесным – мог написать только настоящий гражданин земного отечества, будущий гражданин Отечества Небесного, сам в прошлом матрос на десантном корабле, ныне же – воин Слова.
Пейзажная лирика:
*** Гляжу я в зеркало пруда, Слежу за облаками: Как лебеди, плывут...Куда? Они не знают сами.
И в небе, и в воде плывут... Пусть их полёт высокий, Но где-то с нетерпеньем ждут Их лезвия осоки
И режут в кровь. Кто виноват? И кровь с небес сочится. И окунаются в закат Те раненые птицы.
Темнеет зеркало пруда, И лебедей тех жаль мне! Жемчужиной горит звезда Во глубине зеркальной...
Так в настоящей поэзии земное сопрягается с небесным, вещественное становится одухотворённым; над звездой, горящей во глубине зеркальной пруда и читателем, её наблюдающим, смыкается вечность...
Философская лирика:
ОСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ
Когда умру, не плачьте обо мне, Не расточайте мёд, не надо фальши. Прощальных слов достаточно вполне, Произнесите и живите дальше.
Как в омут, погружайтесь в суету, В работу уходите с головою. Уже я вам ни строчки не прочту, Не отвлеку и не побеспокою.
И всё ж простите, если по весне Иль осенью дождливыми ночами Кому-нибудь из вас приснюсь во сне Или к кому строкой приду на память!..
Поэт вроде бы сурово и бесслёзно прощается с миром, погружённым в суету, не желающим, чтобы его беспокоили стихотворной строчкой (ни к чему это миру совсем!), но всё же потом, уже из вечности , может, даже против своей воли, верит, что примирительно кому-то приснится во сне или строчкой (так живуча боль и надежда!) придёт на память... Краткое, художественно и философски сильное стихотворение в двенадцать строк, подтверждение мысли Вадима Кожинова!
Религиозная лирика:
ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
День воскресный клонится к закату. Сыплет свет на землю из горсти. Все мы друг пред другом виноваты. Выдыхаем: «Ты меня прости!»
«Бог простит, и я тебя прощаю», – Всякий раз нам слышится в ответ. До чего же он необычаен – В этот вечер предзакатный свет.
Это золотится и алеет В небеса давно ушедших боль. Что же мы друг друга не жалеем. Можем ранить фразою любой?
Пусть трудна и в терниях дорога, Но сердца должны мы донести. А пока друг другу перед Богом Мы прошепчем тихое: «Прости!»
«Если ты, человек, не прощаешь всякого согрешившего против тебя, то не утруждай себя постом и молитвой... Бог не примет тебя.» (преподобный Ефрем Сирин) «Поспешим же и постараемся примириться с обидевшими нас, справедливо или несправедливо они гневаются. Если же, оставшись врагами, придём на то страшное судилище, то непременно подвергнемся крайнему осуждению по определению Судии, и получим неизбежное наказание оба, и несправедливо гневающийся – за то, что несправедливо гневается, и справедливо гневающийся – за то, что злопамятствовал» (святитель Иоанн Златоуст) Когда-то давно, в 1989 году, на исходе советского времени, митрополит Питирим в своём предисловии к стихотворному сборнику «Воскрешение» о взаимосвязи поэзии и религии сказал так: «Как и всякое подлинное искусство, поэзия имеет своей целью проникновение в высшую духовную реальность, её созерцание и постижение. Отсюда близость поэзии к религии, – они соответствуют друг другу с незапамятных времён». О том же самом сказал и поэт Николай Гумилёв в своих «Письмах о русской поэзии»: «Поэзия и религия – две стороны одной и той же монеты. И та и другая требуют от человека духовной работы. Поэзия Сергея Зубарева пронизана христианским мироощущением, христианским миросозерцанием:
Моё любимое занятье? Созерцать! Вот так бы и лежал, глядел на воду – В живое зеркало! – есть звёздам где мерцать. Днём облака плывут...
От созерцания земного, дольнего поэт возносится к созерцанию горнего, понимая всю свою человеческую хрупкость и немощь перед могуществом, но и милосердием Божиим:
Я и жив лишь дыханием Бога – Что гадать мне на «нечет» иль «чёт»! Жизнь во мне, как в былинке убогой, Хочет – выдохнет, хочет – вдохнёт.
Поэт всё время настороже, ему смертельно опасно шутить и необдуманно обращаться со словом, тем боле, если он поэт – настоящий, сумевший в своём творчестве зачерпнуть каплю « стихии чуждой запредельной», увидеть мир из другого измерения. Н.В. Гоголь в одной из статей из «Выбранных мест из переписки с друзьями», обращаясь к Пушкину, говорит, что когда Пушкин прочитал следующие стихи из оды Державина к Храповицкому:
За слова меня пусть гложет. За дела сатирик чтит, –
сказал так: «Державин не совсем прав: слова поэта суть уже его дела». В свете этого известного пушкинского суждения – «слова поэта суть уже его дела» – рассмотрим стихотворение Зубарева «Молитва»:
Одуванчиков шёлковым пухом Задымились поляны вокруг... Укрепи меня, Господи, духом! Чтоб я не опускал своих рук. ......................................................... Брось пушинкою ввысь или в бездну – Всё приму, что бы Ты ни послал. Об одном лишь молю: чтоб я песни До последнего вздоха слагал», –
Так, молясь, написал я когда-то. И послал маету месяц май – Вот за красное слово расплата! Кто сказал: «Всё приму? – Принимай!
Схорони сына, выстрадай песню. Вот тогда и узнаешь ты сам: Каково быть пушинкой над бездной И какая цена есть слезам...
И, повторюсь, если поэт – настоящий, способный к необъяснимому общению с неведомым и запредельным, то и оно с ним поступит по своим, только ему известным законам:
Принимай! Схорони сына, выстрадай песню. Вот тогда и узнаешь ты сам...
И случилось в жизни поэта страшное – смерть сына, разломившая жизнь пополам; лживая официальная версия смерти, очерняющая его память, и дальнейшая уже не жизнь – существование – на грани душевного и психического выживания:
Самоубийство это или нет – Забросить все таблетки, хоть и болен, И, полагаясь на Господню волю, Лететь душой на незакатный свет?
Ибо тяжела, невыносима память былого счастья, отблеском своего былого существования только усиливающая горе:
Мы купали тебя в череде, Чабрецом набивали подушку... И в окно заглянувшей звезде Ты казался уснувшей игрушкой...
Рассуждая о смерти, святой Исаак Сирин в своём «1-м слове» говорит, что: «Всякому человеку, живущему нечисто, вожделенна жизнь временная. Страх смертный печалит мужа, осуждаемого своей совестью. А кто имеет в себе доброе свидетельство, тот столько же желает смерти как и жизни» –страх смертный как точное определение нашего нынешнего духовного состояния. Вожделенна ли жизнь временная нашему поэту, приблизившемуся к красной черте и готовому её переступить, но остановившемуся перед ней в нерешительности? Современный подвижник благочестия, ныне уже, к сожалению, покойный архимандрит Иоанн (Крестьянкин)в одной их своих проповедей сказал: «Все наши скорби – это призыв Бога отложить самоуспокоенность и задуматься, как мы живём, это проверка нашей верности Кресту Христову и Божьим заповедям». И ещё: «От креста нам не уйти. Но есть крест во спасение, который несут во имя Господа и по Его благословению, а есть самодельный, под которым человек часто падает, ибо нет ему помощи свыше, и этот крест не утешает человека надеждой на спасение». Что приближает нас к Богу? – скорби, теснота, болезни, труды, – так считают святые. Тяжко, с великим трудом, с временами глухо вспыхивающим ропотом, но смиряется поэт и покоряется под благую и суровую руку Промысла Божия, и в награду от Господа, в радость и утешение как благая весть ему посылается сон:
Вот голубь на ветке оливы Воркует. Гляжу не дыша. А он всё воркует, счастливый... Да это же сына душа! О свойстве же снов утешительных блаженный ДиодохФотикийский говорит так: «Сны, являющиеся по любви Божией, не изменяются из одного образа в другой, не наводят страха, не возбуждают смеха или внезапной печали но приступают к душе со всею тихостью и наполняют её радостью, почему душа и попробуждении тела со всем вожделением ищет этой оставленной во сне радости». Именно о таком сне и стихотворение Сергея Зубарева. И он, всматриваясь в сны, прикасаясь к неощутимой материи сна, пытается проникнуть в тайну их возникновения, разгадать сокрытый их смысл и загадку:
Загляну-ка ночью в сны я, Обмануться не боясь. Если есть миры иные, То должна быть с ними связь.
Я не жду звонков и писем, Мне достаточно вполне С тем, кто нынче в горних высях, Тихо встретиться во сне.
Снится: речка, летний вечер, Рядом сын, ему лет пять... Хорошо!.. Лишь смысл встречи Остаётся разгадать.
А вот и разгадка ¬– облако-письмо, полученное от сына:
Проплывает облако-конвертик С восходящим солнцем на краю. В нём письмо о жизни после смерти: «...До свиданья. Встретимся в раю».
Упокой, Господи, в Царствии Своём душу раба Твоего, убиенного Александра!.. * * * Перестрадав, переплавив свою нестерпимую сердечную боль в ясный свет и тишину христианского миропонимания, поэт своим непрестанным деланием пытается подняться до исполнения заповеди преп. Серафима Саровского: «спаси себя сам, и тысячи вокруг тебя спасутся»:
НАИВНЫЕ МЕЧТЫ
И я мечтал когда-то мир спасти, Пока не понял: это не по силам. Да что там мир, да что там мать-Россия!.. Не смог беду от близких отвести. ........................................................................... А если бы я спас хоть одного, Спасённый мною спас ещё кого-то... Число бы их росло. Десятый, сотый... И стал бы мир наш лучше от того.
Апостол Павел в своём послании к Титу (гл1, 15) пишет: «Для чистых всё чисто, а для оскверненных и неверных нет ничего чистого». Я это к тому, что поэтическая душа, мир поэзии Сергея Зубарева чист и светел и не терпит никакого урона даже при соприкосновении с вещами и событиями внешне больными не вполне привлекательными. Мир, грубый и жестокий , тяжело больной, преображается сострадательным отношением к нему поэта и теплом его слова.
Стихотворение «ВИНОГРАД» – его надо приводить полностью:
Виноград ещё не обрезан. Запущен двор, Рук хозяйских давно уже заждалась терраса. А хозяин метёт по страницам словесный сор, Всё надеется отыскать золотую фразу.
Как паук паутину, он рифмы плетёт, плетёт... Пока катит свои беспощадные воды Лета, Он поэзии бабочку так вдохновенно ждёт, Чтобы та соцветья стихов опылила светом.
А наутро выйдет, невыспавшийся, во двор И секатор возьмёт, опьянённый ночной удачей. Вслух читая стихи, с виноградом начнёт разговор. И обрезанный виноград, внимая ему, заплачет.
Поэзия с большой буквы! Знать, божественное наитие водило рукой поэта: для чистого всё чисто, мир поднебесный полнится Божией любовью. И не только лишь благодарно человек изольёт свою любовь на любое творение Божие, обратясь к нему со словом, но и Божье творение – виноград, словно имеющий живую душу, в ответ умилившись, заплачет, – редкое по глубине постижения любви, объемлющей мир Божий, стихотворение. «И море, и Гомер – всё движется любовью», – так же высоко понимал сущность любви – краеугольного камня мироздания – другой поэт, поэт серебряного века, не имеющий быта, человек не от мира сего... * * * В Анапе, ко мне, – где я, занесённый судьбой случая, две недели жил на улице Самбурова, – Сергей Зубарев заходил в гости дважды. В последний раз, уже перед самым моим отъездом, он принёс в подарок его собственными руками приготовленные напитки («вино, как и женщина, требует внимания и бережного ухода», – его слова), но в этот раз сильно болело сердце, и он уже ничего не пил. Говорили о жизни, о поэзии, – что зачастую для поэтов одно и то же, я вслух читал понравившиеся его стихи. Затем Сергей прочёл стихотворение, первая строфа которого пришла ему во сне. Время уже было позднее, и надо было прощаться. Я пошёл провожать его на остановку, на пересечение улиц Черноморской и Протапова. Была густая южная ночь, ещё встречались редкие прохожие, ни ветерка не доносилось со словно замершего моря. Мы на прощанье обнялись, пожелав друг другу удачи и выразив готовность увидеться снова. Я шёл к месту своего временного и случайного пристанища, которое вскоре предстояло покидать, а в мозгу почему-то упрямо звучали привязавшиеся, словно всплывшие из тёмных глубин 80-х, строчки поэта Ивана Елагина:
Мы вернёмся, если будем живы, Если к дому приведёт Господь.
«... К своему Дому, стало быть, вернёмся, к Отчему», – с какой-то острой и тревожной надеждой подумалось мне...
* * * Николай Коновской
МЕЖ СТРОКОЙ И ЖИЗНЬЮ Сергею Зубареву
О любви, иль о печальной тризне, О смятенье, – как душа горит, – Есть стихи, где меж строкой и жизнью Не просунуть волос – монолит!
О весне ли, иль о южном лете, Иль о русской тягостной ночи – Каждая строка там болью светит, Каждая строка кровоточит.
Сядем рядом, позабудем горе, И сейчас, как век тому назад, Пусть шумит, не умолкая, море, Пусть, искрясь, играет виноград.
Смерть, как жница, – смерть созревших ищет. Дух бессмертен, – жаль, что смертна плоть… Всё же береги себя, дружище: Бережёных бережёт Господь.
Николай Коновской
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
