Недавно я перечитал книгу нашего выдающегося писателя Василия Белова «Все впереди», в которую вошли его написанный еще при советской власти и получивший большой резонанс в критике одноименный роман и пьеса «Семейные праздники», сюжетно связанная с незабвенными событиями осени 1993 года в Москве.
Произведения эти, посвященные проблемам семьи как центральной ячейки человеческого общежития, показались мне более чем актуальными для дней сегодняшних, и я решил поделиться по этому поведу некоторыми своими соображениями, предприняв одновременно и попытку разобраться, почему бе-ловский роман, исследующий один из самых животрепещущих вопросов бытия (имею в виду драматизм семейных отношений), при первом появлении в свет был встречен нашей прогрессист-ской критикой с раздраженным неприятием.
Но сначала — небольшое отступление общего характера.
Старшее поколение читателей России хорошо помнит, какое сильное впечатление произвело на них появление более тридцати шести лет назад на страницах журнала «Север» (№1, 1966) повести Василия Белова «Привычное дело». Без преувеличения можно сказать, что это был праздник для русского читателя, а имя автора повести с тех пор сделалось одним из самых уважаемых и авторитетных в отечественной словесности — перечитайте, к примеру, статьи таких общепризнанных литературных критиков, как В. Кожинов («Голос автора и голоса персонажей», 1968 год), И. Золотусский («Тепло добра», 1967 год), цикл статей Ф. Кузнецова «Судьбы деревни в прозе и критике», статьи А. Овчаренко, М. Лобанова, увидевшую свет в начале 80-х годов монографию Ю. Селезнева «Василий Белов».
Так продолжалось двадцать лет, пока В. Белов не решился «подразнить» нас романом «Все впереди» («Наш современник», 1986, № 7, 8). О, тогда всемирно известный писатель, создавший к тому времени, помимо «Привычного дела», еще ряд украсивших русскую литературу шедевров («Бухтины вологодские», «Плотницкие рассказы», «Лад», «Кануны»), был подвергнут жесточайшему остракизму — тут прежде всего приходят на память зубодробительная реплика О.Кучкиной, опубликованная на страницах «Правды» 2 ноября 1986 года, непримиримо-воинственные «проработки» беловского романа в статьях В. Лакшина («Известия», 3-4 декабря 1986 года) и П. Ульяшова («Литературная Россия», 5 декабря 1986 года).
За что же эти помянутые, да и некоторые другие зоилы устроили семнадцать лет назад Василию Белову нешуточную выволочку? Оказывается, всех их тогда возмутило то, что В.Белов взялся якобы не за свое дело, обратившись в романе «Все впереди» к жизни города, столичной интеллигенции, которых будто бы не знает, не любит и т. д., а потому, по мнению этих раздраженных оценщиков, писатель потерпел поражение как художник. Обвинения были высказаны абсолютно бездоказательно, но зато с какой агрессивной самоуверенностью! Напомню читателям некоторые из претензий недоброжелателей беловского романа.
Голословно обвиняя В.Белова в «бесконечных сбоях художественной и обычной логики», О.Кучкина писала: «Трудно узнать тут Белова, признанного мастера литературы, прекрасно разрабатывающего «деревенскую тему». Ей как бы вторил В.Лакшин: «Но замечательный знаток Тимонихи (родная деревня Белова — Н.К.), благородный заступник русского Севера, превосходный писатель Василий Белов уже в замысле вступил, как мне кажется, на ложную тропу... За границами нового романа осталось то, что писатель любит: природа, деревня, сельские жители».
«Так что же случилось с Василием Беловым, почему не удался (курсив мой. — Н.К.) его роман? — самоуверенно задавался вопросом П.Ульяшов и патетически продолжал: «Может быть, ответ содержится в его прежних книгах? Я открыл «Привычное дело», «Кануны», «Лад» — и сразу на меня пахнуло сочной речью (следа от которой нет и в помине во «Все впереди»), ароматом лугов и трав, причудливыми перебранками мужиков и баб. И все это подано с любовью, даже с любованием, с чувством родства и сердечным волнением. Так вот в чем причина! Вот где двигатель искусства. В любви!»
Вчитываясь сегодня в сердитые и одновременно велеречивые словоизлияния хулителей беловского романа, я тоже задаюсь вопросом: почему эта троица цитированных выше критиков так слаженно пропела о якобы художественных сбоях романа «Все впереди» и даже, как «изящно» выразилась О. Кучкина, о преобладании в романе «заданных схем вместо образов», о нравственной неразборчивости героев романа, об их «агрессивности, смешанной с бессилием и страхом»? Опровергать многие из откровенно вздорных утверждений помянутых критиков нет нужды — они опровергнуты уже самой жизнью и жизнью произведения в отечественной литературе. Что же касается претензий тех же недоброжелателей романа по части его «малохудожественное», то и тут все было шито белыми нитками, и никаких «заданных схем вместо образов» в природе беловского романа нет, а есть полнокровные индивидуализированные характеры, выписанные мастерской рукой — это можно сказать и о Медведеве, и о Брише, и об Иванове, и о Зуеве, и об их спутницах по жизни, обрисованных, возможно, и без особой авторской симпатии, но весьма выразительно. И читается роман, как и прежде, с неслабеющим интересом от первой до последней строки...
Нынче, по прошествии более полутора десятков лет со времени появления романа и в свете тех лавинообразных событий, которые обрушились на нас и разрушили наше Отечество, превратив в конечном итоге Россию в аморфное, третьестепенное государство (о величии же его мы говорим по инерции), становится особенно явственной провидческая мудрость Белова-художника по диагностированию как нашего общества в целом, так и его самой неизлечимо больной прослойки, именуемой интеллигенцией, в частности. И сколь жалкими с позиций нынешнего дня выглядят те пятнадцатилетней давности обвинители-хулители беловского романа и самого писателя, будто бы не желавшего «смотреть на общественный прогресс в перспективе» (П. Ульяшов). Тем более, что обвинения-то эти абсолютно не подкреплялись вразумительными доказательствами, оставались на уровне иносказательных намеков, вроде рассуждений покойного В. Лакшина о «русской истовости» В. Белова или о «тайнах губительного зла, родственного масонству», которым будто был причастен один из героев романа Михаил Бриш, играющий в добропорядочного семьянина, а по сути он — откровенный циник и бездушный прагматик...
Впрочем, фигура Бриша — знаковая. Кому-то он и впрямь может показаться респектабельно-добропорядочным — ведь он, можно сказать, «осчастливил» свою юношескую возлюбленную, женившись на ней после того, как упекли в тюрьму ее первого мужа Медведева, кстати, начальника и давнишнего приятеля Бриша. И не просто женился, но всеми силами и средствами (не гнушаясь и откровенно безнравственных) добивается отцовских прав над детьми этого самого Медведева. Есть, правда, одна черточка в характере Бриша, делающая его излишне вспыльчивым и раздражительным: он переполнен гордостью за свою национальную богоизбранность, а потому всякого несогласного с ним в этом вопросе незамедлительно зачисляет... в антисемиты («Мы дали миру столько великих людей, что вам и не снилось! Мы обогатили мировую культуру. Нашими мифами до сих пор питается христианство, а вы? Вы — скифы, как сказал Блок. Вам вообще суждено исчезнуть!» — бросает он в гневе русскому приятелю Иванову). И в этой откровенно русофобской истерии Бриша покойный В.Лакшин узрел всего лишь намек на какие-то «тайны масонского зла»?!
Нынче-то все эти «тайны» давно сбросили с себя покровы и обрели статус государственной политики власть предержащих. А русофобскую «речь» беловского Бриша почти слово в слово повторяли за последние годы как многие из нынешней правящей «элиты» — навроде А. Коха, А. Чубайса, так и временно «слинявшие» за границу магнаты типа В. Гусинского и Б. Березовского. Слинявшие, но ни на минуту не прекращающие свою деятельность по «моделированию» жизни, про которое с глубочайшей горечью и... пророчески размышляет нарколог Иванов в романе «Все впереди»:
«Почему доброе начинание оборачивается впоследствии таким откровенным злом? Надо бы выяснить на досуге, случайны ли подобные начинания. Или они генерируются кем-то? А после подбрасываются нам «для внутреннего употребления». Всюду модели. Моделируют музыку, природу. Течение рек. Самого человека. Медведев сказал как-то, что теперь человечеству вполне по силам смоделировать апокалипсис. Репетиция конца света?.. Уже известно, что будет через пять, десять, пятнадцать лет... Там, за океаном, уже знают, сколько русских останется к двухтысячному году... Они знают, какой у нас будет смертность, сколько детей будут рожать наши женщины. Вычисляют даже процент дебильности. Они моделируют войны. Экономику и политику. Поведение женщин и молодежи. Ведь идеологические наркотики нисколько не лучше физиологических...»
Можно ли было в этом взволнованном монологе (я, правда, считаю, что идеологические наркотики много хуже всяческих порошков и травок) узреть «пафос отрицания прогресса вообще», как это ухитрился сделать П. Ульяшов? Крайне интересно было бы знать: гордится или стыдится сей некогда «суровый критик» своими столь размашистыми заявлениями, сделанными по горячим следам появления беловского романа в печати?.. Нынче, сказывают, при правлении «демократов» он преуспел на издательском поприще. Что же, может быть, он и впрямь нашел свое призвание как книгоиздатель, и, как говорится, Бог ему в помощь. Но если сохранилась у него хоть малая толика искренности, то он, полагаю, должен осознать, сколь необоснованной и несправедливой была его критика беловского романа на страницах «Литературной России» в декабре 1986 года.
Что же касается О. Кучкиной, то тут, мне кажется, всякие увещевания напрасны: она принадлежит к той породе воинствующих зоилов, для которых брань — единственный способ суще ствования в журналистике. И все же я порекомендовал бы ей прочитать пьесу Василия Белова «Семейные праздники», включенную писателем, думается, совсем не случайно в ту же книгу, что и роман «Все впереди» — уж пьеса-то, проникнутая страстным чувством воодушевления уберечь нашу семью от разрушения, может, заставит журналистку признаться хотя бы самой себе, что ее претензии к Белову о незнании жизни москвичей — предвзяты и беспочвенны...
События в пьесе происходят в одной московской семье в страшно-трагические дни конца сентября — начала октября 1993 года. Все действующие лица пьесы — коренные москвичи, и опять же... интеллигенты, живущие в большой квартире вроде бы единой семьей, но вставшие по разные стороны баррикад в условиях полного разброда и развала ельцинской России. Старшая чета семьи, правда, предпочитает нейтралитет (хотя из уст лично честного «демократа», ученого-атомщика Владимира Григорьевича нередко «выпрыгивают» и резко критические замечания в адрес правящего режима), а дети их оказались ввергнутыми в самую пучину происходящей в Москве ужасной катавасии: Александр, исполняя воинский долг, защищает Ельцина и его присных, дочь Люба вместе со своим мужем встали в ряды непримиримых противников власть предержащих, к ним тянется и младший брат Любы Валерьян.
Но при всем столь явном мировоззренческом противостоянии персонажи пьесы изо всех сил цепляются за семейные скрепы как коренные основы мира и спокойствия, и в этом исключительная притягательность пьесы, несмотря на ее политический окрас (отмечу опять же великолепное умение Белова-драматурга лепить подлинно осязаемые характеры с яркой индивидуализацией их).
Надо вообще отметить, что яростным пафосом сбережения семьи как основы основ нормального развития жизни пропитаны все сочинения выдающегося мастера, ибо разрушение этой хрупкой ячейки по имени «семья» чревато перманентной беспросветностью или бесконечным тупиком, если воспользоваться выражением современного молодого писателя и философа Дмитрия Галковского.
Но есть надежда преодолеть эту беспросветность, выйти из этого бесконечного тупика, если, отбросив всяческую шелуху по «моделированию» жизни, мы сбережем естественные и доверительные отношения в семье, сохраним чувства милосердия и сострадания к ближнему — вот, собственно, магистральная идея обоих беловских произведений, о которых шла речь.
2002 г.
Николай Кузин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
