Спектакль «Чайка. Эскиз» академического театра драмы имени Волкова из Ярославля, показанный на фестивале «Золотая маска» в Омске (май 2017). Режиссер и художественный руководитель театра Евгений Марчелли.
Много странного во всех спектаклях Евгения Марчелли, вот и в «Чайке» он добавляет к чеховскому названию слово «Эскиз», что неспроста, и нам следует выяснить, к чему оно.
Неожиданности начинаются уже с первых минут, в прологе. Юная Нина Заречная (актриса Юлия Хлынина) въезжает на сцену… на огромном настоящем жеребце светло-серой масти. Рискует Марчелли: одолжив на ипподроме коня, опасно привести его на сцену, где он оказался первый раз в жизни, да еще и в качестве артиста. Под светом десятков прожекторов, звериным воем за сценой и барабанным боем ничего не стоит напугать его так, что он шарахнется в сторону зрительного зала, принеся много бед. Потом, правда, мне пояснили, что на коне сидела дублер Нины Заречной из числа наездниц ипподрома. На ней был плащ с балахоном, закрывающим лицо, так что подмены не было заметно. Завершив три круга по сцене, лошадь увели, и вот уже через зал врывается Нина Заречная с рюкзаком на спине, снимает одежду, оставаясь лишь в плавках и бюстгальтере (бикини), и надевает платье для своего знаменитого монолога: «Люди, львы, орлы и куропатки…». Согласно магической литературы, «совлечение одежды есть раскрепощение от анонимно-безличного, овнешненного бытия. Оно типологически напоминает митраистскую литургию и особенно мистерии Изиды в Древнем Египте». Нина обезображена отсутствием переднего зуба (надеюсь, он просто зачернен), а в дальнейшем на ее лице и шее появятся кровавые пятна, которые комментарий не требуют.
Но давайте разберемся с конем, зачем он здесь? Нет сомнения, это конь из книги «Откровения Иоанна Богослова», называемой также «Апокалипсис». В нем находим: «И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним…» (глава 6, стих 8). Итак, в спектакле появился образ смерти в лице Нины Заречной, предназначенный, как мы знаем, для несчастного Константина Треплева (Даниил Баранов).
Имеет ли подобная фантазия Марчелли какое-либо обоснование? Оказывается, имеет, достаточно вернуться к упомянутому фрагменту из пьесы Чехова: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазами, – словом, все жизни, свершив печальный круг, угасли. Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно». О чем это? Да ведь это и есть результат апокалипсиса! Верно подметил Марчелли, но как он разыгрывает эту карту дальше?
На сцене вместо озера огромный аквариум, в который трижды ныряет Нина в прозрачной сорочке. Ба, да это же купель, в которой совершается крещение! Но нет священника, кто же крестит? Крестит дьявол, упоминаемый у Чехова в этом же монологе: «Вот приближается мой могучий противник, дьявол. Я вижу его страшные багровые глаза…». Нина произносит монолог с криками, нарочито кривляясь, паясничая, так как она в лапах невидимого дьявола. В пользу антикрещения свидетельствуют адские звуки барабанов, расположенных здесь же на сцене, это в захудалой-то помещичьей усадьбе, и звериный вой за сценой, периодически воспроизводимый.
Появляется Ирина Николаевна Аркадина (заслуженная артистка РФ Анастасия Светлова), она в строгом черном костюме с блестящими серебристыми крестами ниже пояса – признак сатанизма. Я не пересказываю здесь содержание диалогов и монологов, в чем нет никакой необходимости, т.к. пьеса хрестоматийна, а в спектакле она читается полностью. Я анализирую только работу режиссера.
Ирина Николаевна по ходу спектакля будет менять наряды, но вот в черном костюме с крестами она начинает обучать Нину совершать какие-то гадкие телодвижения, никак не эротические, отталкивающие, дергающиеся, конвульсивные, как будто ее кто-то корежит. Это не то танец, не то радения в сатанинской секте.
Мне жаль Анастасию Светлову. Я помню ее, когда она в 1994 г. мельком появилась на омской сцене впервые полностью обнаженной (спектакль «Натуральное хозяйство в Шамбале»), и говорили, что для этого режиссеру Владимиру Петрову пришлось её упрашивать. Со временем она вошла во вкус и вот, став актрисой театра из Ярославля, в спектакле «Екатерина Ивановна» (2012 г.) она, как распятая, демонстрирует свою еще сохранившуюся обнаженную неподвижную фигуру минут десять. Но дело даже не этом, не в её бесстыдстве, стройная и красивая она была предметом любования язычников. Прошло 23 г. с того времени, телесное очарование её, вероятно, исчезло, и на этот раз «обнаженки» не было. Дело в том, что сойдясь с Евгением Марчелли, в целом ряде спектаклей («Без названия», «Чайка. Эскиз») она стала участвовать в его ритуальных колдовских действиях, её персонажи стали идолами блуда, разврата и порока.
Вот и в «Чайке» она форменная дьяволица. К этому добавлю еще один штрих. Ее сын Константин Треплев ранит свое ухо, мать, делая ему перевязку, снимает длинный бинт, а затем бинтует ему уже всю голову, и глаза, и рот. Что это значит? – Она, будучи орудием дьявола, из живого собственного сына делает мумию.
Режиссер тем самым придает в общем-то рядовому событию самоубийства мистический смысл, мол, герой пьесы Чехова, а, значит, и сам Чехов вечны, но не живы и не мертвы – мумии. Браво, колдун Марчелли! Основой культа сатанистов является приношение жертвы. Такой жертвой в спектакле является Константин Треплев, покончивший жизнь самоубийством, но в трактовке Марчелли убийцами явились две ведьмы: мать и любимая девушка.
Известно, род занятий со временем накладывает отпечаток на человека. Постоянное изображение на сцене блудниц и дьяволиц лишает Анастасию Светлову былой привлекательности, лицо её и весь облик стали выражать отрицательную энергию, нечто холодное, негативное и смотреть на неё порой просто неприятно. Хорошо, если после спектакля она еще может возвращаться в то состояние, когда её любили и обожали многочисленные зрители.
Нина Заречная тем временем стремительно набирается опыта сатанизма. Вот она с разбега запрыгивает на писателя Тригорина (Николай Зуборенко), с которым ее только познакомили, охватывая его ногами. Это явный признак бесовщины. Вспомним, у Гоголя ведьма вскакивает на Хому («Вий»), а черт пытается оседлать кузнеца Вакулу («Ночь перед рождеством»).
Константин Треплев приносит в черном пакете, в которых следователи собирают в наше время вещдоки, убитую чайку и бросает на землю. Все говорят об убитой чайке, но пакет время от времени начинает трепыхаться. Кто в нем сидит, какая сила, остается неизвестно, возможно, бес, это чистое колдовство Марчелли. Однажды Нина открывает пакет, запускает туда свою руку, и вот она уже высоко вверху.
Ее обдувают сильными струями воздуха, накидка ее развивается, как крылья, рот её жирно обведен черным, на лице следы крови, в волосах перья. Сомнений нет: вместо чеховской чайки зритель видит летящую ведьму или, если хотите, полет валькирии из оперы Рихарда Вагнера.
За колдовскими причудами режиссера Марчелли, скажу прямо, мне интересно следить и разгадывать его мистические шарады. Артисты же не производят должного впечатления, я не увидел в них обаяния (харизмы), крайне необходимого для артистов, они вообще мало напоминают артистов. Возможно, они набраны им по принципу членства в его сатанинской секте. Театр из Ярославля показался мне провинциальным даже по сравнению с Омским академическим театром драмы. Театр отчасти проигрывал в том, что ему пришлось выступать на фестивале сразу после высокопрофессионального столичного театра Маяковского с такими известными и любимыми народом артистами, как Евгения Симонова, но это не главное.
Инфернальные фантазии Марчелли интересны, но воплощение их артистами посредственно. Грандиозный, казалось бы, трюк с лошадью не оригинален. Я видел точно такую же лошадь в БДТ имени Товстоногова (СПб) в спектакле «Человек», премьера которого состоялась на год раньше (2015 г.), чем «Чайка. Эскиз» (2016 г.). Из этого следует, что, по всей видимости, Марчелли заимствовал коня у режиссера Томи Янежича.
В спектакле много не только длиннот, но и просто молчаливых сцен, с известным комментарием: ангел пролетел. Думаю, если ангел пролетал, то это был аггелъ – падший ангел, вестник смерти. Много криков – явный признак плохой игры. Артисты без конца, надоедливо пробегают через зрительный зал, задевая зрителей и мешая следить за действием, но режиссеру это нужно для того, чтобы вовлечь в свои бесовские действия всех зрителей.
Нина, обращаясь к зрителям, просит у них закурить! Откликается лишь артист омской драмы Владислав Пузырников, специально посаженный в первый ряд. Он говорит, что у него только зажигалка. Она находит свою сигарету, тот протягивает ей зажигалку, но она парирует: в театре не курят. Такое заигрывание персонажа с залом давно уже стало избитым приёмом, да еще и сам факт курения романтической у Чехова Нины лишний раз говорит о назойливом стремлении режиссера показать вульгарность данного персонажа. Потом она еще не раз побегает к нему, называет его Владиком и что-то шепчет ему.
Мне было интересно ждать, что еще выкинет Марчелли, но вот мой сосед, врач-невролог высшей категории, с которым я познакомился в театре и который удивил меня обширными познаниями не только театральной жизни Омска, но и столицы, ушел с супругой в антракте.
Марчелли творит для своих, творит смело, уверенно, что никто не разгадает его мистических ребусов. Зритель же воспринимает спектакль только на бытовом уровне, как шоу, как развлечение с причудами. Я был единственным в полном зале, кто не вставал и не приветствовал аплодисментами создателей этого шабаша.
Осталось только сказать, почему Марчелли добавил к пьесе Чехова слово «эскиз». Эскиз – это предварительный набросок и, следовательно, пьеса Чехова оказалась для него только наброском, основанием, на котором он сумел возвести свое сатанинское сценическое произведение, ничего не меняя в тексте пьесы. В этом своем признании режиссер Евгений Марчелли оказался честен.
Лев Степаненко
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
