Спектакль «Медея» по пьесе Жана Ануя театра имени Вахтангова на VI Международном театральном фестивале в Омске 27 июня 2018 г. Режиссер Михаил Цитриняк.
Медея – персонаж древнегреческих мифов, сложившихся еще за тысячу лет до нашей эры. Со временем они получили литературную обработку у драматурга Еврипида (480-406 г. до н.э.). Дошедший до нас текст Еврипида сегодня сложен для восприятия, поэтому французский драматург Жан Ануй (1910-1987) предложил свою современную трактовку, сохранив все основные перипетии мифа.
Чем же прославилась Медея? Она дочь царя Колхиды Эета, который имел священное Золотое руно. За этим сокровищем на корабле «Арго» приплывает сын другого царя Эсона – Язон (Ясон), и она влюбляется в него на всю жизнь. И немудрено, не было равного Язону в ловкости, силе и храбрости, а красотой он был равен небожителям. Ради любви к Язону она предает отца, помогает Язону выкрасть Золотое руно, убивает собственного брата и разбрасывает куски его тела по морю, чтобы отец, собирая останки сына, не догнал «Арго», на котором она бежала вместе со своим возлюбленным.
Всё шло удачно, Медея совершила череду других убийств, чтобы проложить Язону дорогу к трону. Вместе они прожили десять лет, и она родила ему двух сыновей, но здесь, по мнению Медеи, свершилась катастрофа: Язон влюбился в дочь коринфского царя Креона – Главку. Казалось бы, произошло рядовое событие: полюбил – разлюбил, такое совершается почти в жизни каждого человека. Не тут-то было.
Отсюда начинается спектакль. Медея (артистка Юлия Рутберг) с кормилицей (Ирина Калистратова) пришла ко дворцу царя Креона (Андрей Зарецкий) и узнает, что там праздник по случаю женитьбы ее мужа Язона (Григорий Антипенко) на царской дочери Главке. С этой же первой минуты и до последней ею овладевает одна, но пламенная страсть – ненависть. Она, приставши на одно колено и наклонившись вперед, вся устремлена в бой, напоминая скульптуру Ивана Шадра «Булыжник – оружие пролетариата».
В одной из сцен, поглаживая живот, она заявляет, что рождает своего «третьего ребенка» – Ненависть. Она готова убивать безостановочно всех, кто станет на пути между ней и Язоном, но, увы, ушедшую любовь Язона к этой дьяволице вернуть невозможно. Она задумывает страшный план.
Приходит Креон, и, зная ее страшный нрав, бесцеремонно предлагает ей немедленно покинуть его царство и не пугать своим присутствием местных жителей. Ее вяжут корабельными веревками, замыкая на горле, стража сворачивает в огромный узел ее ковер во всю сцену со всеми пожиткам и подвешивает на крюк. Она раскачивает его, как тяготеющий над ней груз ее преступлений – неплохое режиссерское решение. Медея, притворяясь, умоляет Креона позволить остаться ей еще на одну ночь. Он опытный и самоуверенный правитель, но тут совершает роковую ошибку, позволяя ей остаться. Она посылает дочери Креона – невесте Язона заколдованные подарки, и та, примеривая их, погибает мучительной смертью, а вместе с ней и Креон. Он появляется на сцене в одном только эпизоде, но артист Андрей Зарецкий создает вполне определенный образ современного высокопоставленного менеджера. Он, как и другие персонажи, включая Язона, в небрежном легком светлом костюме, не претендующем на приметы какого-либо времени.
Совершена чудовищная месть, но ей этого мало. Убедившись, что Язон не думает возвращаться к ней, эта одержимая жаждой крови фурия приходит к решению убить своих собственных детей, отцом которых является Язон, и лишить его возможности иметь наследников. Пресечь род его – чистейшей воды сатанизм. От неистовства героини леденеет душа. Жажда мести оказалась сильней любви к детям. «Я прислушиваюсь к своей ненависти. О сладость!» – восклицает Медея.
Изощренно и страшно решает режиссер сцену убийства детей. По сценарию она одного за другим, первого на глазах второго режет ножом.
На сцене же она держит в руках по белой тряпице, окунает их в чаши с красной жидкостью, повязывает вокруг шеи, и кровь стекает на ее белую сорочку – зрелище не для слабонервных. Здесь уместно сказать, что в течение всего сценического времени она в комбинезоне, похоже, слесаря авторемонтных мастерских, что вполне соответствует ее черным делам. И лишь на последних минутах остается в ночной сорочке выше колен, и это, по-мужски замечу, ошибка актрисы. В ее возрасте такую демонстрацию ног уже не следует делать, иначе это выглядит пародией.
Несмотря на некоторые удачные сценические решения режиссера, основная эстетическая направленность спектакля осталась на уровне театра едва ли не 18-19 веков и взята сегодня из произведений живописи классицизма, где главное красивость: красиво упасть, красиво умереть, всегда в центре, всегда на виду, где даже гибнущих при извержении вулкана показывают изящными. Вот она как бы рвется к мщению, двое стражников держат ее слева и справа, она что-то декламирует, повиснув на их руках в одной и той же позе. То она падает навзничь, а сзади ее картинно подхватывают и опять же красиво укладывают страдающую на кучу ее скарба.
Медея – странное существо. Она любит Язона, но изменяет ему с наксосским пастухом, а затем содействует убить того: «Иди, он тут, можешь его схватить». Страдания и хаос для неё – вся жизнь. Она дикий зверь, больше похожий на смерч, вселившийся в женское тело. А как же Язон? Он устал от жизни с ней, он знает ее лучше других: «Ты львица, а не жена. Ты демон, которым боги поразили меня!» Он желает обрести душевное спокойствие в браке с дочерью царя Креона, его утомила разрушительная любовь Медеи. Он стал желать любви созидательной, полной закона и порядка, т.е. фигурой вполне положительной и в наше время. Он устал от ее всепоглощающей любви, которая разрушила его судьбу. С горечью он восклицает: «У меня был корабль, у меня были верные друзья, у меня был Арго!» Он потерял настоящую жизнь, свою храбрость и отвагу, погрузившись в мир преступлений. Страстно и уверенно ведет свою игру артист Григорий Антипенко.
Медея представлена страдающей, но ведь перед этим она нераскаянно убила брата, предала отца, убила ряд других людей, и, кажется, её нынешние страдания никак не могут вызвать у нормального зрителя адекватное сострадание. Она ополоумевший зверь, каких в новые времена уничтожали по суду или садили в железную клетку и показывали людям, как это было с Емельяном Пугачевым или Стенькой Разиным. Как же вели себя зрители на этом спектакле? Следовали долгие и страстные аплодисменты! Чем больше дьяволица изрыгала проклятий на сцене, тем больше рукоплескал зал.
В этом можно убедиться, заглянув в отзывы зрителей и рецензии критиков: «Настоящее чудо. Я в восторге. Рутберг собрала в Медее вулкан чувств, которые сжигали ее изнутри и испепеляли всё вокруг», «Смерть – не поражение Медеи, а её нравственная победа», «Медея горда, сильна волей и остается верна себе до самой смерти». В этих словах звучит неподдельное восхищение дьяволицей. Сам Язон говорит: «Медея! Какое красивое имя, но ни одна мать не назовет свою дочь твоим именем. Ты останешься единственной Медеей отныне и до века».
В чем дело? В какие времена мы живём? Пьеса написана во времена языческие, две с половиной тысячи лет назад. Тогда существовало другое миропонимание. Восхищались крайними (божественными) проявлениями любых человеческих страстей, неважно нравственных, по нашим представления, или безнравственных: любовь, ненависть, коварство, предательство… Существовало даже множество богов – носителей отрицательных человеческих качеств: Фобос – бог страха, Деймос (ужаса), Геката (колдовства), Таната (смерти), Немесиду (отмщения), Апату (обмана), Эриду (раздор), Гипнос (насильственной смерти) и т.д. Таким образом, чем больше человек внушал, например, ужас людям, тем больше он был приближен к соответствующему богу и был достоин признания и уважения.
Однако мы живем уже тысячу лет в системе совершенно других нравственных, эстетических и религиозных ценностей. Через четыреста лет после написания Еврипидом своей трагедии пришел Христос, и наступила Новая эра в истории человечества. Вместо прославления диких страстей – ненависти, жестокости, жажды мести и жажды крови своих соперников Христос призвал: «Любите друг друга, любите врагов ваших». Нравится это кому-то сегодня или не нравится, все мы, верующие и неверующие, живем в системе нравственных христианских координат, и восторженное принятие сатанинского персонажа Медеи омичами просто пугает православных. Любое искусство всегда отвечает запросам своего времени и обращено к современникам, пусть даже сюжет взят из глубины веков, лишь бы оно очеловечивало людей, а не вызывало восхищение величием мести. Это даже не «око за око» из древней истории, а что-то из глубин преисподней.
Спектакль поставлен в Москве, и там это не удивляет, столица уже давно не русский православный город, но в Омске мусульман или иудеев в процентном отношении незначительное количество. Приходишь к выводу, что русское население театрального города Омска превратилось в язычников, варваров и атеистов. Вероятно, театр внес в это свой посильный вклад. Восторженное принятие спектакля свидетельствует о возвращении зрителей во времена языческих богов. Поставлен он по содержанию так, как было это при Еврипиде, а сейчас он не вписывается в систему наших понятий и ценностей и не приемлем для православных.
Второй свой спектакль привозит в Омск актриса Юлия Рутберг, а то, что спектакль «Медея» поставлен на нее, нет сомнения. Остальные персонажи – стражники, жрицы, кормилица лишь обслуживают главную героиню. Так было и два года назад со спектаклем «Крик лангусты», с тем же режиссером. В нем героиня Сара Бернар повторяет Медею: практиковала с любителями секс в гробу, многочисленные партнеры в театре были ее любовниками, посещала анатомические лекции в морге и публичные казни, публично дралась… Создается впечатление, что Юлия Рутберг специализируется в своем амплуа на дьяволицах и вампирах. Режиссера Михаила Цитриняк и актрису Юлию Рутберг следовало бы познакомить с Евангельским учением и, может быть, сводить в православный храм, чтобы батюшки изгнали из них бесов и открыли бы им путь в жизнь вечную.
Некоторые зрители всегда объясняют свои аплодисменты так: «Я хлопала не содержанию, а игре артистов». Объясняю это скудоумием оппонента, полным не поминанием назначения театра как вида искусств. Аналогичное ремесло можно увидеть и у мошенников на вокзале, но то не принято называть театром. При враждебном содержании спектакля, чем лучше игра, тем хуже, потому что больше возможностей внедрить в сознание зрителей ложные идеи, чувства и образы. Пусть, конечно, Юлия Рутберг привозит нам своих героинь еще, мы хоть будем знать, откуда приходит беда – из столицы, а в ней из знаменитого театра.
Священник Лев Степаненко
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
