Встреча курских читателей с отцом Фёдором Конюховым
В книге священника и писателя о. Фёдора Конюхова «Мой путь к Истине» можно прочесть слова, уравнивающие монаха и путешественника:
«За свою жизнь я не видел и не встречал богатого человека счастливым.И убедился на опыте, что счастливых людей куда больше среди людей,жертвующих собою в монастырях и в путешествиях. У путешественника и монаха ничего нет, источник их счастья очевиден. Путешественник идет к своей цели, где каждый шаг исполнен смыслом, а монах усердно иревностно служит Богу. Золоту в хранилищах грош цена, оно обретаетцену, если им позолотят купола храмов».
О своих впечатлениях от встречи с автором этих слов и хочу здесь рассказать.
Фёдор Филиппович Конюхов не только самый знаменитый путешественник нашего времени. Курским литераторам он известен и как талантливый писатель, автор книг о путешествиях (на основе собственных путевых дневников), а так же произведений глубокого духовного содержания, как, например, «Мой путь к Истине», «Сила веры» или «Там, где видно Бога». Эти книги написаны им уже после принятия духовного сана.
Сейчас Фёдор Конюхов – священник Русской Православной Церкви, служит он в Москве, в построенном им самим храме, а так же в тех монастырях, где уединяется для молитвы.
Своих привычных экстремальных путешествий отец Фёдор не оставляет, летом нынешнего года он дрейфовал на льдине в Северном Ледовитом океане, где занимался научными исследованиями и писал картины.Незадолго до этой полярной экспедиции нам удалось встретиться с отцом Фёдором в его знаменитой тульской Деревне, которая расположена в заокских лесах в трёх километрах от Оки. Там неугомонный мореплаватель строит храмы и часовни, сажает сады, мастерит скворечники и радушно встречает всех, кто приезжает к нему в гости. Вот и мы поехали к отцу Фёдору не только как заинтересованные читатели, но и как православные паломники, имеющие религиозную цель.
Планировалось освящение закладного камня-креста будущей часовни в честь святителя Митрофана Воронежского, которую задумал построить иерей Божий Феодор в благодарность одному из святых своих помощников и покровителей. Из жития святого известно, что он особо покровительствовал мореплаванию, за что и уважал его российский государь Пётр I. Организовав в Воронеже корабельную верфь для строительства флота, император рассчитывал на поддержку святителя. И владыка в своих проповедях «поддерживал это начинание царя, как правящий архиерей, содействовал строительству кораблей, жертвовал крупные суммы на кораблестроение, считал возможным заимствовать с Запада технические знания».Построенные на верфи в Воронеже корабли затем приняли участие в походе на Азов в 1696 году. Возможно, дело не в том лишь, что Азов – родина священника-мореплавателя Фёдора Конюхова и что Воронежский владыка благословлял строительство флота российского. Может быть, и рачительный характер церковного иерарха привлекал устроителя заокской обители, носящей официальное название «Деревня Фёдора Конюхова».
«Как опытный хозяин, радеющий об имуществе церковном, – повествует о нём житие, – он стремился к тому, чтобы увеличить средства своей небогатой епархии и заботливо упорядочивал её внешний, церковно-хозяйственный обиход. Но главные заботы святителя сосредоточивались на пастырском попечении о спасении душ вверенного ему Господом словесного стада. Святой Митрофан явился истинным пастырем, со страхом Божиим он свершал своё служение: с любовию и милосердием вспахивал святитель ниву сердец человеческих, чтобы посеять на них спасительные семена слова Божиего».
Думается, это и есть главное: вспахивание нивы сердец человеческих.Вот так же и сам отец Фёдор, даже не подозревая, быть может, об этом, вспахивает ныне и засевает сердца современников чистым самобытным словом своей живой реликтовой речи, доставшейся в наследие от южнорусской языковой стихии, и книжным словом пастыря-морехода, славящего Бога и всех святых Его на любых широтах, параллелях и меридианах.
Нас было двадцать человек паломников, отправившихся к нему из Курска17 июня нынешнего года рано поутруи достигших тульской обителиуже часов к одиннадцати дня.
После освящения закладного камня, а также маленького улья-часовенки на месте будущей пасеки, отец Фёдор радушно собрал нас в своей келье и отвечал на наши вопросы.
***
В своей книге, которая называется «Там, где видно Бога» (2020), отец Фёдор пишет о России:
«Во многих странах я путешествовал, но лучше нашей страны не нашёл. И лучше веры нашей православной я не увидел».
Эти слова поставлены в книге эпиграфом как самая главная мысль писателя.
В названии – «Там, где видно Бога» – слышится некая провокационная мысль, противоречащая известному евангельскому: Бога никто не видел нигде. Как же отец Фёдор утверждает, что есть место, где «видно Бога»?
Кажется, тут полемика не с Евангелием, а с однозначностью толкования его. Буквально, физическим зрением – да, никто не видел. Но есть места, такие укромные уголки внутри человека, где он встречается с Богом. Если размышлять над этим названием, ещё не прочитав книги, именно такое понимание приходит на ум. И когда откроешь книгу и прочтёшь, оказывается, что ты был почти прав: автор говорит о том, что Бога он встретил в океане, на склонах Эвереста, в безлюдной пустыне, но ты понимаешь, что речь идёт о встрече в собственной душе.
«Бога нельзя обрести телесно, Его можно обрести мысленно. В этом плавании Всемогущий Бог присутствовал на палубе моей яхты! Я не видел Его в лицо, но Его дух благоговейно охватил мою душу».
«Только сейчас я понял, что искал уединения, и потому стремился уйти в Океан или тишину полярного холода, в высокие горы.И так я привык, чуть что, – и уже в одиночку огибаю земной шар на яхте или воздушном шаре, чтобы уйти в самого себя. Однако сейчас я нашёл самое тихое и безмятежное место, куда человек может удалиться, – это его душа».
Так что евангельская максима, выраженная апостолом Иоанном Богословом: «Бога никтожевиденигдеже» (по-церковнославянски), в личном духовном опыте верующего человека претерпевает существенную смысловую трансформацию. «Нигде» это во внешнем мире, в суете бытовой повседневности, в шуме толпы и блеске больших городов, в обольщениях земных обстоятельств и достижений. А внутри человека есть место, где «видно Бога», где Христос встречается с нами, входя в открытую дверь…
***
Дерзнула спросить у отца Фёдора, чувствует ли он себя исключительным человеком. Он тихо обронил в ответ:
– Я чувствую себя самым грешным человеком.
Отец Фёдор ответил самой смиренной и самой традиционной из всех смиренных формул христианина. Преподобный Силуан Афонский, как свидетельствует об этом его ученик отец Софроний (Сахаров), разделял два типа смирения. «Силуан говорит: есть смирение аскетическое – я хуже всех, а есть смирение от Бога, которое неописуемо. И он называет его Христово смирение».
Когда мы слушали о.Фёдораего в келье, он говорил о молитве в особо трудные моменты плавания. Когда гребёт сам, руки покрываются мозолями. Когда силы иссякли, и он не может больше работать руками, то начинает усерднее молиться и просить помощи. Лодка при этом продолжает плыть…
Он будто гребёт сам, но замечает, что мозоли на ладонях уже не беспокоят.
Со своим характерным суховатым смешком, как обычно смеются дети, пытающиеся рассказать что-то удивительное, взволновавшее их, так что даже как бы захлёбываются собственным голосом, приглушённым из-за таинственности происходящего, отец Фёдор говорил нам, улыбаясь и хитровато прищуривая свои безмятежно чистые, бездонные отроческие глаза:
– Когда сам гребу, руки в мозолях, когда ангелы помогают – мозолей нет! Мозолей нет – значит, ангелы помогают!
***
Название книги отца Фёдора Конюхова «Там, где видно Бога» перекликается с известным богословским трудом другого подвижника русского православия архимандрита Софрония (Сахарова), духовного ученика преподобного Силуана Афонского и автора его первого жизнеописания. Книга отца Софрония называется «Видеть Бога, как Он есть». Вот что пишет об авторе игумен Серафим (Покровский): «Опыт старца Софрония многогранен, уникален в своём роде… имеет огромное значение для современного православия… и извне, и изнутри опасно колеблемого. Богословское и литургическое видение старца есть выстраданный плод Духа, десятилетиями с плачем искания Лица Бога Живого…».
Если мы откроем книгу отца Фёдора Конюхова и прочтём хотя бы несколько страниц, то увидим, что она тоже об исканиях Бога Живого, только написана самым простым, совсем не богословским языком…
«У меня в роду были священники и среди них – пять святых. Это всегда призывает меня к особой ответственности перед Богом и людьми за избранный духовный путь. Я ещё 37 лет назад хотел быть священником. Хорошо, конечно, путешествовать, в горы подниматься, яхту вести вокруг света… Но я не хотел закончить свою жизнь в суете».
Вспомнила я архимандрита Софрония здесь не только потому, что названия книг созвучны у них с отцом Фёдором. В жизнеописании старца Софронияпрочитала о том, о чём сама могла бы точно такими словами сказать, пытаясь передать своё впечатление от встречи с отцом Фёдором. Это было письмо отцу Софронию от женщины, вдруг осознавшей, что такое смирение. Поскольку книга попала мне в руки буквально на второй день после встречи с отцом Фёдором, приведу здесь начало этого письма, как если бы я сама о себе рассказывала:
«Дорогой о.Софроний, большое спасибо Вам за письмо. Вы благодарите меня за гостеприимство, за приём, оказанный о.Симеону, но у меня чувство, что я должна благодарить. Я почти ничего не сделала, а получила многое. Потому я благодарю Бога, Вас и самого отца Симеона за наше путешествие. Оно было таким лёгким, наполненным и радостным, как не может быть при нашей обстановке, при нашей бедности, грязи, плохих дорогах и, наконец, при нашей физической усталости. Но всё покрывалось бесконечной добротой, простотой и благожелательностью о.Симеона, его любовью ко всем, живым интересом. Это очень важно, что целых 10 дней постоянно я жила в атмосфере, точнее в духе этой простоты и любви ко всем. Важно, потому что я кое-что узнала о смирении»(«Устремлённый в вечность. Старец Софроний (Сахаров), ученик преподобного Силуана Афонского». М., 2020).
Письмо это я ещё процитирую далее, а пока хочу сразу сказать, что могу, воспользовавшись чужим текстом, уверенно заменить «отца Симеона»на «отца Фёдора», и это будет именно то чувство, для определения которого я поначалу не находила у себя слов. Я непрестанно благодарила Бога за своё путешествие к отцу Фёдору, а вот обозначить своё потрясение от встречи с ним как-то сразу не получалось, не хватало внутреннего осознания того, с чем именно я имела дело. Просто обуревал детский восторг, что была рядом с таким человеком. Но – каким? Что так потрясло меня? Неужели только то, что знаменитый на весь мир человек может позволить себе быть таким доступным и открытым для общения? Ведь ехала я всё-таки не к «великому путешественнику», а в первую очередь к православному священнику, который – по совместительству, так сказать – ещё и самый известный в мире непоседа. Это причудливое сочетание православного духа и неукротимого романтизма удивляло и требовало понимания.
И вот это письмо, обращённое к старцу Софронию, вдруг открыло мне, как назвать то чувство, что я испытываю. Оказывается, это моё необъяснимое состояние происходит от соприкосновения с истинным смирением, которое редко встретишь в повседневной жизни. Автор письма называет это «бесконечной добротой, простотой и благожелательностью». Да, эти качества я заметила у отца Фёдора.
«О смирении я много читала прежде, – писала далее женщина в том письме, – а когда стала искать в жизни, то немного достигла. Первое, я очень хорошо поняла, что такое несмирение – это я. Увидела некоторых людей, которые иногда поступали вопреки гордости. Но теперь я поняла: узнать что-то о смирении можно только если сам пожил в духе смирения какое-то время. Как с запахами, пока сам не вдохнёшь, не узнаешь. Богу было угодно на целых 10 дней поместить меня совсем близко, в одну машину, в одно путешествие, за один стол с о. Симеоном, и ситуации были разные. И вот – драгоценный результат. Я смогла почувствовать, как это бывает, когда смирение. У нас принято много внимания уделять внешнему проявлению смирения: земные поклоны, целование рук, платок, невступание в разговор, некотораяприбитость. Но оказывается, можно быть смиренным человеком, оставаясь совершенно самим собой, сохраняя достоинство, говоря об очень умных вещах и даже рассердиться немного. Кажется, не в поведении и не в отношении дело, а в состоянии. Смирение – это какой-то иной, более высокий план бытия, и, наверное, только Бог это может дать человеку. Видимо, конечно же, всё это известно, и в этом нет ничего нового, но теперь это мой опыт, притом драгоценный».
Свой «драгоценный результат» я получила не за десять, как автор письма, а всего за один неполный день, всего за несколько часов, но эти часы были наполнены светом, лёгкой, невесомой радостью! Казалось бы, отчего? Ну, приехали на огромную лесную поляну в заокских дебрях, расчерченную дорожками по генплану строителей… Через бурелом продирались по щебнистой дороге… Думалось: этот экстремал Конюхов– опять первый! забрался в чащобу, чтобы начать с нуля экологически чистую цивилизацию! Не всякий желающий сможет запросто добраться сюда. Пластиковых бутылок и одноразовых стаканчиков по обочинам ещё не набросали…
Когда же мы приехали и начался молебен, тут и поняла, что такого необыкновенного таится в этих маленьких часовнях, гостевых избушках и нарядных птичьих домиках-скворечниках. Во всём этом не было привычного цивилизационного цинизма. Всё здесь было создано не ради комфорта и выгоды, а ради Истины и Красоты. Всё было чистым и бесхитростным, несмотря на причудливую фантазию архитектора и главного строителя. Здесь в который раз вспоминалось литургическое «прозвище» Господа Иисуса Христа, упоминаемое в девятой песни канона Пресвятой Богородице. «Нетления искушением рождшая, и всехитрецу Слову плоть взаимодавшая» – поёт о Ней церковный лик, именуя Спасителя всехитрецом.
***
Во время беседы с отцом Фёдором набралась дерзости и попросила уточнить, когда именно произошла его сознательная встреча с Богом. Он рассказывал о детстве, о родительском доме, о бережно хранимом в шкатулке для пуговиц маленьком нательном кресте, оставшемся от деда, которого все помнили и любили, но всё-таки с величайшим потрясением встретили в 1988 году сообщение о его церковной канонизации в чине новомучеников российских.
Пытаясь быстро сформулировать свой вопрос, неудачно сказала что-то о внешней обрядности, связывая это с его рассказом о дедовском кресте, «валявшемся», по его же слову, до времени вместе со швейными принадлежностями в маминой шкатулке. Может, и оскорбившись этой моей нелепой, торопливо и неуместно упомянутой «обрядностью» (другого слова не успела найти для обозначения общей культурной традиции, внешнего благочестия, не подкреплённого личным опытом богоискательства), отец Фёдор не захотел отвечать на мой вопрос, только кратко уточнил, что вера у него была всегда, воспринята от семьи, в которой она тоже была всегда. Одним словом, вера его впитана с молоком матери.
У меня в это время уже лежала в сумке его книга. Ответ на мой не слишком удачный вопрос уже был в ней, но я этого не знала.
***
Подарила писателю-путешественнику свои книги«Солнечный ветер»и «Две повести о любви». Первая о поэте Игоре Шкляревском. Вторая о писателяхМ. Еськове иМ. Попове, об их художественной прозе.Изюминка книги в том, что оба писателя – Михаилы, и в предисловии я рассказываю, какую роль играет в моей жизни Архистратиг Михаил, как он меня с этими двумя земными Михаилами связал.
Тогда, стоя с этой книгой перед полкой отца Фёдора, ещё не знала, что Михаил Попов лауреат Всероссийской премии имени Фёдора Конюхова в номинации «Память», писал очерк о путешественнике.
Решилась попросить у отца Фёдора его книгу, и он с готовностью надписал её мне. Уже дома раскрыла, начала неторопливо листать–и сразу обнаружила ответ на свой недавний необдуманный вопрос: «Религиозное чувство родилось в моей душе очень рано, но почувствовать Господа Бога я смог только в одиночных экспедициях».
Вот почему он так стремится к уединению. Для него уединение в одиночном путешествии и есть то место, где видно Бога. А журналисты донимают его вопросами, зачем он такой экстремал. Сам он в книге своей это объясняет:
«В своих путешествиях я не был первооткрывателем как Колумб, Васко да Гама и другие мореплаватели, которые открыли материки, острова, моря и океаны. Моё открытие – сугубо личное и самое важное для меня – то есть только для одного человека. Я открыл в себе, что есть Вселенский Творец – Господь Бог! Чтобы Его узреть, мне потребовалось много ночей не спать на дрейфующем льду, висеть на верёвках над пропастью в несколько тысяч метров в Гималаях, замерзать и терять сознание от беспощадного холода Антарктиды, переживать и выходить из жестоких штормов в океане. Я с детства этого хотел и искал пути к Нему, к Создателю» («Там, где видно Бога»).
Когда мы слышим о поиске пути к Богу, нередко представляем какие-то внешние активные действия, связанные с передвижением в земном пространстве. Жизнь отца Фёдора Конюхова, казалось бы, особенно ярко свидетельствует о правильности таких представлений. Но обратим внимание на слова самого отца Фёдора. Да, он пишет о том, что и в горах и в океане искал пути к Создателю. Но как он нашёл Бога? Где он Его нашёл?
«Я открыл в себе, что есть… Господь Бог».
Ведь он не в горах и не в океане, а в самом себе Его нашёл.
А зачем же эти дальние экстремальные путешествия?
А затем, чтобы открылась дверь, через которую входит Господь.
Русский поэт Серебряного века Николай Гумилёв, тоже неугомонный путешественник и тоже экстремал по меркам начала 1910-х годов (он прошёл по следам знаменитого исследователя-первопроходца пустынь Эфиопии Александра Ксаверьевича Булатовича, впоследствии иеромонаха Антония), в поисках этой заветной двери отправился в Африку, чувствуя, что в литературных салонах Петербурга она не открывается. Он искал именно дверь, «золотую дверь», и хотя понимал, что она не определяется пространственно-географически, а только духовно, всё равно был уверен, что найдёт и откроет в себе эту дверь именно в Африке. Может быть, потому, что там, в Эфиопии, пребывает священный Ковчег Завета. Ведь культура эпохи модерна в России, религиозная философия и художественная литература удивительным непостижимым образом соединяли, впитывая в себя, и религию Ветхого Завета и православное христианство. Потому евангельские слова Спасителя, из десятой главы благовествования святого апостола Иоанна Богослова, понимались почти буквально, и поэты и художники ехали в Африку, чтобы найти ту самую дверь: «Азъесмь дверь: Мною аще кто внидет, спасется, и внидет и изыдет, и пажить обрящет» (Ин. 10:9).
***
Задавая отцу Фёдору свой вопрос про обрядность, имела в виду разницу между верой духа человеческого и верой головной, «религиозной», выражающейся во внешнем «благочестии» или, хуже того, в суеверии. Помняо разнице между искренней сердечной верой и внешнимобрядоверием («если крещён, то и крест ношу»), попыталась вызвать у отца Фёдора интерес к такому разговору. А поскольку он уже много писал об этом, то и не стал подробно отвечать. Только обратил наше внимание на личность воина Евгения Родионова, не снявшего нательный крест по требованию чеченских боевиков. Говорил о святости юноши, не испугавшегося смерти за веру, за Христа. Этим и исчерпывался его ответ о разнице между обрядовым ношением креста и настоящей верой в его спасительную силу. Тут ведь очевиден выбор духовный, сознательный: девятнадцатилетний юноша осознает свой нательный крест оружием Христовым, защищающим от смерти его душу, – и выбирает жизнь души вместо жизни тела.
Отец Фёдор задумчиво и тихо произносит по этому поводу:
– Такую силу мог даровать ему только Сам Господь.
***
Федор Филиппович Конюхов родился 12 декабря 1951 года на берегу Азовского моря. Отец – Филипп Михайлович, потомок рыбаков-поморов из Архангельской губернии, мать –Мария Ефремовна, уроженка Бессарабии.
Когда прочитала это, вспомнила о писателе-поморе М.К. Попове, о книгах которого уже доводилось писать критические статьи. В своём очерке «Именем странника одухотворённая» с подзаголовком «Премия имени Фёдора Конюхова в четвёртый раз вручена в Тобольске» Михаил Попов вспоминает фильм «Повелитель ветра» и комментирует как раз тот эпизод, во время просмотра которого и сама испытала волнение...
«Фёдор Конюхов. Кому в стране, да теперь и в мире не знакомо это имя?! Особенно после его недавнего странствия на воздушном шаре вокруг Земли! Я смотрел фильм «Повелитель ветра» и благодаря камерам, установленным в гондоле, мог воочию лицезреть этот полёт. Ощущение катарсиса. Особенно когда уже на последнем этапе путь воздушному судёнышку перегородил беспредельный грозовой фронт. Ни вверх подняться – есть «потолок» и для человека, и для конструкции; ни к земле опуститься, иначе падёт скорость и до финишной черты не хватит газа в горелках; и по тем же причинам никак не обогнуть эту глухую, пронизанную молниями стену. Усталый голос пилигрима, измотанного перепадами давления, нехваткой кислорода, подчёркивает смертельную опасность. Камеры на земле фиксируют предельную тревогу команды. На глазах Ирины, жены Фёдора, слёзы. Неужели конец? Сердце сжимается от отчаяния. И вдруг впереди возникает просвет, а затем и узкий проход, куда втекает воздушный шар. Чудо! Не иначе, Михаил-архангел рассёк эту свинцовую гидру своим праведным мечом! При повторном просмотре на большом экране различаю иконы на стенах капсулы, а тихий голос воздухоплавателя, уже на земле, кротко поясняет, что чудо сотворил Николай Мирликийский, покровитель мореходов и странников, в русском народе прозванный Николой-Угодником и Николой-Чудотворцем».
Что касается премии, тут мне можно возразить Михаилу Попову, утверждающему, что это «редчайший случай, когда новой премии было присвоено имя здравствующего человека». В Курской области уже давно вручается литературная премия имени здравствующего писателя, который сам её и учредил – премия «Дорога к дому» Михаила Николаевича Еськова, присуждаемая молодым авторам за творческие находки и значимые достижения на профессиональном поприще. В 2016 году и сама удостоилась быть её лауреатом за книгу литературной критики «Умягчение сердец».
Премия Фёдора Конюхова Всероссийская, потому, конечно, здесь другая ситуация, более щекотливая, о чём и обмолвился далее автор очерка:
«Иная фигура даже и из среды патриотов могла вызвать противоречия. А личность Конюхова безупречна. Хотя сам Фёдор в силу своей православной убеждённости не сразу дал согласие, тем более что несколько лет назад он был рукоположен в священники».
Это написано в марте 2017 года, когда Михаил Попов стал лауреатом премии Фёдора Конюхова в номинации «Память» за книгу о своих сродниках, отдавших жизнь за Родину в годы Великой Отечественной войны.
***
Сам путешественник рассказывал о себе: «Я же из архангельских поморов. Там есть деревня Конюховка, откуда в хорошую погоду виден первый Заячий остров на Соловках. Есть губа Конюховых, озеро Конюхова, ручей Конюхова... Наш род лет двести там жил. Или больше. Свои места, исконные! … В моем роду – только священники, рыбаки да моряки. Пять канонизированных святых. Пять!»
Это он говорил в 2016 году. Сегодня в его роду уже шесть святых (т.е. по результатам архивных изысканий произошла ещё одна канонизация).
***
Когда мы спросили его, каким святым он молился в море, отец Фёдор ласково улыбнулся:
– А всем. Да, чаще святителю Николаю Мирликийскому… Но ведь не только он покровитель путешественников… Все святые помогают не только на земле… Святая Матрёна слышит нас и в море, и в горах, и в пустыни…
Я потом встречала эту же мысль у него в книгах, он нередко возвращается к разговору о помощи небесных покровителей во всех ситуациях, независимо от места и времени. А тут меня умилило, как он произносит имя святой Матроны Московской, будто бабушку свою добрую вспоминает – «святая Матрёна помогает всем». И правда, кажется невозможным в его устах это латинское слово «матрона», а вот русское Матрёна, Матрёнушка, которое нынешние православные могут счесть просторечным, в душевном говоре отца Фёдора звучало наиболее гармонично. Сам он, как я потом узнала из одного его интервью, этим говором не смущается и поступаться им не хочет даже ради литературной известности. Там зашла речь о возможности записать аудиокниги отца Фёдора в авторском исполнении, и вот тут он обронил, что у него, дескать, говор не для аудиокниг, пусть другие читают.
А суть его говора в смягчении глагольных форм: «Эверест принадлежить каждому», «едуть рабочие утром», «у нас живуть все…». Кто-то может удивиться такому произношению, но надо помнить, откуда родом отец Фёдор.
Чтобы впредь никому не смущаться самобытным говором легендарного путешественника, приведу здесь небольшую научную справку.
Диалектное различие в произношении твёрдого и мягкого «т» в окончаниях глаголов третьего лица является одним из основных в противопоставлении северного и южного наречия русского языка. В южнорусских говорах формы глаголов 3-го лица ед. и мн. ч. I и II спряжений имеют на конце [т'] (т-мягкий). Например: он идёть, пишеть и т. д.; они идуть, пишуть; он сидить, косить и т. д.; они сидять, косять и т. д.
Надо помнить, что мягкое «т» характерно даже для литературного украинского языка: у глаголов II спряжения оно присутствует как в ед., так и во мн. ч. (вiн ходить, сидить, вони ходять, сидять), у глаголов I спряжения – только во мн. ч. (вони лiзуть, несуть), в 3-м лице ед. ч. согласный [т'] в окончании отсутствует: вiнлiзе, несе.
Наличие [т] (твёрдого) в окончаниях глаголов характерно для северного наречия, большинства среднерусских говоров и литературного языка.
Современная литературная норма с твёрдым «т» установилась не сразу. В начале XIX в. допустимым считалось и употребление т-мягкого. К примеру, поэт-сатирик С. Н. Марин (1776 – 1813), детство которого прошло в Воронеже, а с 14 лет он жил в Петербурге и принадлежал к наиболее образованной части дворянства (литературные, театральные и дипломатические круги), мог позволить себе такую неожиданную для современного читателя рифму:
Нельзя иметь тебе сумненье,
Чтоб мог иную я любить.
Коль сердца каждое движенье
Тебе одной принадлежит.
Здесь очевидно, что автор ориентировался на диалектное произношение с мягким конечным «т»: любить / принадлежить.
К концу XIX и позднее, в XX веке, подобное произношение для образованного человека стало уже невозможным. Ведь образование предполагает владение литературной нормой, и если норма нарушается, то можно заподозрить в человеке неграмотность. Русские писатели нередко использовали диалектные особенности языка для речевого портрета своих героев. К примеру, произношение т-мягкого в окончаниях глаголов часто встречается у писателей из южных областей России, описывающих быт и говор родных мест.
Наш Евгений Иванович Носов так рисует портрет мальчишки, увидевшего работу взрослых в деревенской кузнице: «Прибежавший из деревни Митька запальчиво рассказывал: – Ой, что делается! Сам Денис Иванович куёть… Ватник снял, в одной исподней рубахе… Перемазался – ужасть… Денис Иванович куёть, а Квадрат качаить…». Это из рассказа «В чистом поле за просёлком». Квадратом в деревне величали деда, произношение имени которого было для сельчан неудобно: звали его Кондрат. Видимо, это носовое «ндр» было непривычно русскому крестьянину (хотя тут наоборот произошло славянское усложнение латинского имени Кодрат).
Непривычно было, наверно, и Фёдору Конюхову, выросшему в Запорожье, произносить твёрдое «т» в глаголах. Однако он добился такого уровня признания и уважения не только на родине, но и во всём мире, что теперь может позволить себе родной южнорусский говор вопреки требованиям общеобязательной культурной ситуации. Требовать от него соблюдения общепринятых орфоэпических норм в живой разговорной речи – попросту нелепо. Нецелесообразно. Книги он пишет классическим литературным языком, которому позавидуют многие авторы. А живая речь отца Фёдора Конюхова – это его визитная карточка, его «бренд»…
***
В книге «Мой путь к Истине» отец Фёдор рассказывает, как в океане его окружили айсберги. Это было очень опасно, и потому путешественник начал усердно молиться. И вот, в этой молитве его, возникают удивительные образы, причудливо соединяя в себе традиционные библейские мотивы с реалиями насущной действительности – огромными айсбергами в виде злых волков:
«…Для живого быть полумертвым немногим лучше, чем быть мертвым. Я только имею надежду на милость Твою, Господи. Убереги меня от страдания и айсбергов и доведи до берега земного к людям, как некогда во времена Моисея Ты повел евреев в тихий покой Земли обетованной. Приведи и меня, очисти от моих грехов. Моя душа совершенно измучена сомнениями. Я рядом с айсбергом подобен овце, обреченной на закалывание. Как говорится в притче? «И я, заблудший, бродил в безлюдных горах». Так же и я один в бескрайнем океане, а айсберги — злые волки».
Пожалуй, больше никому из мореплавателей не приходило в голову, что айсберг можно уподобить волку, охотящемуся на заблудшую овцу. Эта образность возможна только в устах человека, любящего и знающего Священное Писание, помнящего наизусть многие его страницы. И нам теперь дороги страницы книги отца Фёдора именно тем, что он вот так естественно, живя внутри молитвы, соединяет образы библейские с сегодняшним днём, и мы видим, как современно всё, что было сказано сотни и тысячи лет назад.
«Господи, не лиши меня вовсе надежды на спасение. Я с трудом преодолеваю трудности и страдания, плыву по водам нехоженым. Я удивляюсь, прихожу в отчаяние, недоуменный, ошеломленный. Если и дальше будет столько айсбергов, что со мной и моей яхтой произойдет? Стыжусь сказать, но мне кажется, что айсберги посланы преисподней».
Как неожиданно и поэтично сочетаются в его речи элементы разных фразеологических структур, привычных нам в другом звучании. Например, мы знаем выражение «ходить по тропам нехоженым». Вспоминается тут песня Высоцкого: по нехоженым тропам протопали лошади, лошади… Или другое: Среди нехоженых путей /Один — пусть мой. /Среди невзятых рубежей /Один — за мной…
А у отца Фёдора: «плыву по водам нехоженым». Кажется, это уникальный образ! – так никто ещё не говорил (потому что никто так далеко не плавал!). С одной стороны, привычны выражения: ходить под парусами, ходить в дальние рейсы; вообще моряки именно «ходят» по морю, а не «плавают». Но тут мы видим уникальное смысловое единство: воды нехоженые! «Плыву» – потому что не мощный парусник, не большой корабль, которые действительно «ходят», а хрупкая маленькая яхта, на которой можно только плыть, уповая на помощь ветра.
И образ айсберга здесь поэтичен и многопланов. Это и мощь двух стихий – стихии льда в стихии океанской воды… Это и неожиданность встречи, грозящая опрокинуть неподготовленного… Это холодное величие… Это одиночество в океане…
А Владимира Высоцкого я тоже здесь неслучайно вспомнила. Дело ведь не только в том, что у него есть стихи с образами «нехоженых троп» и «невзятых рубежей»…
Когда мы только подъезжали к месту «дислокации» деревни Фёдора Конюхова в заокских лесных дебрях, куда, кажется, и не ступала нога человека, пока не появился тут отец Фёдор, первое, что увидела я из окна нашего порядком «потрясённого» на щебнистых ухабах автобуса, это типичный дорожный указатель населённого пункта, на синем фоне которого блеснули под ярким утренним солнцем белые буквы: «Улица Владимира Высоцкого». При этом вокруг были только цветущие травы в пояс высотой и, чуть поодаль, темнеющая стена леса, плотно обступающая пока ещё малолюдную деревню со всех сторон. То есть улица уже заложена, и «просёлочная» дорога посыпана белым, каким-то даже нарядным щебнем, а вот дома «деревенские» ещё предстоит построить.
В одном из интервью отец Фёдор признавался, что очень любит поэзию Высоцкого и особенно его песни в авторском исполнении. Эти его признания услышала я уже после, когда приехала домой из его деревни и начала просматривать всё, что находила о нём в инете. А тогда, увидев эту табличку с именем барда советской эпохи, чуть-чуть смутилась, не поняв, почему тут имя не путешественника или святого, а поэта и актёра с довольно сложной противоречивой биографией (если судить с позиции предполагаемой православной концепции конюховской деревни). То есть это я так предполагала: если мы едем освящать камень будущей часовни в честь православного святителя, то, значит, и все реалии этого места, куда мы едем, будут сопряжены исключительно с православием.
Личность Владимира Высоцкого, при всём моём уважении к его киноролям, его лирическим песням, всё-таки никак не согласовывалась в моём сознании с православным мировоззрением. Но когда отец Фёдор говорил нам о своей увлечённости фигурой Николая Рериха, объясняя, что вовсе не интересуется его религиозной философией, поняла, что и Высоцкий поселился в его деревне не потому, что можно было найти в его творчестве православные мотивы. Это вовсе не нужно было. Достаточно было того, что он сыграл свою значительную роль в становлении личности путешественника и альпиниста Фёдора Конюхова. Благодарная память была причиной, а вовсе не религиозные убеждения. Точно так же и Николай Рерих сыграл свою роль в судьбе отца Фёдора именно как путешественник и художник, а вовсе не как философ и создатель мистического учения.
«Мне не интересна его религиозная философия, – говорит отец Фёдор о Рерихе, – я её даже не читал и не собираюсь этого делать. Но что вы имеете против Рериха-путешественника или Рериха-художника? Вы можете что-нибудь возразить? Нет? И я восхищён его талантом!».
Подумалось, что я тоже могла бы вот так ответить своим оппонентам, когда обвиняли меня в симпатии к поэту Игорю Шкляревскому, которого не удавалось привязать к патриотическому направлению в литературе. Когда менялась власть в стране, он оказался по другую сторону баррикад. И я, вообще слабо себе представляющая суть происходящего в те годы, потому что была юна и влюблена, и собиралась замуж, никак не могла взять в толк, почему на одном сайте меня публикуют запросто, когда я пишу об этом поэте, а на другом нет. При этом оба сайта одинаково «патриотические» и одинаково литературные, писательские. А дело в том, что один редактор видит поэта, а другой видит только гражданина. У одного на первом месте литература, у другого – политика, обществоведение. У меня был восторг от поэзии, а от меня требовали политической сознательности. И как отцу Фёдору не интересна философия Рериха, так и мне не было интересно всё то, что существовало в судьбе поэта помимо его необычайного лирического дара.
Кстати, и когда встретила в книге отца Фёдора эти страшные и опасные айсберги, почему-то вспомнила свою переписку с Борисом Агеевым. Он назвал поэта Шкляревского айсбергом. Но айсберг этот не столько страшен, сколько величествен в своём почти сверхъестественном поэтическом даре. Агеев лишь уточнил, что об этот айсберг можно «расплющиться», если не иметь духовной силы для безопасного приближения к нему. Совершенно очевидно, что у отца Фёдора достаточно оснований для того, чтобы «айсберги» Рерих и Высоцкий безопасно дрейфовали в пространстве его биосферного заповедника, являя мощь божественного дара и при этом никому не причиняя вреда. Не зря же он молился в океане, столкнувшись с настоящими ледяными айсбергами. Господь даровал ему такой уникальный опыт духовного преодоления природной необузданной стихии, что в стихии человеческой культуры он вправе выбирать своих героев, не считаясь со страхами соотечественников, боящихся морально не совладать с влиянием и обаянием этих неоднозначных и противоречивых феноменов.
Рядом с местом будущей часовни в честь святителя Митрофана Воронежского, где совершали мы молебен, стоит информационный щит, на синем фоне которого крупно написано: «Биосферный заповедник деревни Фёдора Конюхова охраняется жителями деревни». Среди «жителей» заповедной деревни много таких великих людей, святых и не очень, о которых можно было бы сказать словами моего земляка Бориса Агеева, написавшего мне в личном письме о Шкляревском: «Мне похожие люди попадались. Я их сравниваю с жерлом вулкана: из него льётся кипящая лава, летят раскалённые булыжники и вырываются горячие облака с дождями и молниями... Громы и кипящая лава из нутра – вот сердцевина таких феноменов».
Борис Петрович, будучи редактором моей книги о Шкляревском, высоко оценил уровень творческого взаимодействия автора и её собеседника, поощрительно отметив, что она «хорошо разобрала психологическую зависимость от такого типа людей». И чтобы не огорчилась сказанным, утешительно добавил: «Не вижу опасности в такой зависимости, скорее, нахожу свежий элемент, обогащающий собственный внутренний мир».
И я не вижу опасности в том, что среди «жителей» заокской деревни Фёдора Конюхова такие разные по вероисповеданию и духовной культуре люди, как Стив Фоссет и Юрий Сенкевич, Руаль Амундсен и Антоний Булатович, Харитон Лаптев и Николай Рерих, Роберт Скотт и Василий Чичагов, Владимир Высоцкий и Наоми Уэмура...
***
После встречи с отцом Фёдором заметила за собой, что стала искать, в чём могу быть на него похожей. Увидела в своём кругу много людей, чем-то похожих на него, чем-то связанных с ним… Все вдруг сошлись в нём как в точке притяжения. Верблюды привели с собой Зульфикарова. Поморские предки Конюховы зазвали в свой круг архангельских поморов Поповых. А любимый герой знаменитого мореплавателя, незабвенный Робинзон Крузо, пригласил к диалогу давнего морехода Агеева, числящего себя, по неприхотливости суровой натуры, скорее соплеменником «людоедистого» Пятницы, нежели соратником «почвенника» Робинзона: «Так случилось, что писать начал на необитаемом острове Карагинском, что в Беринговом море, почва же там вулканическая, по береговым косам песчано-наносная, на которой не приживается и кустарник – только мхи да хвощи. Какой же после этого почвенник? Скорее, одинокийлюдоедистый Пятница вне общества склонного к земледельчеству Робинзона».
Подумалось, что неоглядные просторы Берингова моря писатели Агеев и Конюхов бороздили почти вместе, почти в одно время, может,и пересекаясь в каких-нибудь акваториях и портах. Это, в общем-то, ничего не значит. Но если начинаешь искать связи, как-то «прессовать время», выражаясь словами отца Фёдора, то эти вроде бы незначительные вещи становятся крепкими кирпичиками в основании нового здания, некоего незримого собора, где звучат наши тихие голоса, сливаясь в одно величественное песнопение… Благодарный гимн человека своему Творцу…
***
Отец Фёдор Конюхов нередко отказывается называть себя литератором.
Может показаться, что язык его книг не художественный, а скорее документальный.
Но, во-первых, смотря о каких книгах вести речь. Книга «Там, где видно Бога» действительно начинается с автобиографии, включает в себя очерки и завершается путевыми дневниками автора. Но давайте откроем страницы другой книги.
«Мой путь к Истине» вроде бы тоже не назовёшь художественной литературой, потому что это дневники. По характеру повествования книга автобиографична, как и всё, что пишет отец Фёдор. Но разве не художественным языком она написана, разве не искусный художник создавал её внутреннюю атмосферу, её духовное напряжение?!
«Под проливным дождём я не прекращаю грести во всеобщем потопе и всполохах молний. Следующие одна за другой молнии на несколько мгновений заливают мертвенным светом весь океан. Я чувствую, что сердце моё вот-вот выскочит из груди от страха и непрерывной гребли вёслами.
Оказалось, что и в океане нет покоя. Теперь я знаю, что ошибся: я-то надеялся на возможность почивать на лаврах прошлых заслуг, воображал, будто можно сделать запас из побед и рекордов, но ветер невозможно запереть…
Я был наивным, когда набирал воду из того или иного океана в бутылки и ставил дома в изголовье моей кровати, надеясь услышать журчание воды из-под штевня яхты, но она молчала и не пахла океаном. Я не знаю, что такое душевный покой».
И это не художественный язык?! Это не поэзия в прозе?!
Разве не яркая образность, когда человек пытается запечатать океан в бутылку и запереть ветер? И разве ветер как метафора жажды странствий не художественный образ?
Да здесь каждое слово – образ!
««Ночь была бурной и такой темной, какую можно наблюдать только вокеане. Несмотря на кромешную тьму, белые гребни волн выступали измрака, как гигантские чудовища, нападающие на яхту, и при чудовищнойкачке каждое движение давалось с трудом. «Господи, — молил я. — Даймне силу любить! Помоги стать пастухом, чтобы смочь пасти белыхбарашков волн Твоего океана».
Или опять о том же: «Я — пастух ипрезренный наемник, пасущий стадо убегающих и догоняющихштормовых волн с их большими гребнями; пастырь я, присматривающий застадом вечернего бриза».
«Пастырь вечернего бриза» – это ли не художественный образ?
А вот как видит автор живую природу вокруг:
«Ветер и океан, слава Богу, утихают. На рассвете ветер упал и зашелпротив часовой стрелки. По небу плывут рваные тучи. Солнце, похоже,взошло, но его не видать. Темные силы не дают нашему светилу, нашему солнышку, светить на Божий мир (какая ласковая строка! – М.М.). Тучи — это от лукавого, они портят видБожий. Какая была тяжелая ночь!»
И ещё: «Я все больше и больше отрываюсь от людей. Мои мысли и взгляд медленно смещаются в дальний пустующий горизонт океана, где, одинокая, мается забытая всеми серая акула».
Этот образ серой акулы будто нечаянно возникает, но не символ ли это его собственного одиночества, удалённости от людей? Что значит «всеми забытая», если никто её не видел и не знал? Откуда людям знать, что она там «мается»? Вроде бы агрессивное и опасное животное здесь вызывает жалость и сочувствие…
Созерцание природы создаёт ощущение радости и гармонии:
«Я слышу музыку моих весел в уключинах. День был пасмурный и душный. Волны свинцового цвета. Так тихо было все кругом, в воздухе словно притаилось какое-то волшебство, какое-то обещание радости».
И тут же мысль переходит на внутреннее, духовное:
«В своем храме я внимательно всматриваюсь в отношения людей и понял — ум опасен. Люди молятся умом, а не сердцем, а ум не приближает к Богу, а только отдаляет от Него».
И ещё: «Я погрузился в безнадежную тоску среди дождливой ночи и скучаю.Радость моя только в том, когда я хорошо потрудился — так уж я устроен.Усталость от монотонной гребли и желание отдохнуть придают мнестолько прелести; но вот я отдохнул, мне хочется грести дальше, и я зевнул,берясь своими скрюченными пальцами-якорями за остывшие ручки весел,без которых я не мыслю своей жизни здесь. Любой труд сердца — все этолишь укрепляет меня в моем стремлении».
На самом деле автор совершенно не скучает в океане, в одиночестве. Слова его дневника выдают абсолютное удовлетворение происходящим, он погружён в жизнь духа и мысли.
Свои переживания и мысли мореплаватель, находясь в океане, сразу же записывает в дневник, который порой напоминает стенографическую запись без расшифровки:
«Есть три категории людей: одни обрели Бога и служат Ему, люди этиразумны и счастливы; другие не нашли и не ищут Его, эти — безумны инесчастны; третьи не обрели, но ищут Его, эти люди — разумные, но ещенесчастные.Солнце печет, как на Синае.Как же премудро все устроено Богом! Там, где есть сверчки, не бываеткомаров.Приучите себя днем трудиться, а ночью молиться, земные поклоныкладите, опираясь на кулаки, а не на ладони. Священники, когда идетечерез храм, никогда не просите пропустить вас, а стойте позади всех иждите, когда люди вас пропустят, но не расталкивайте и не беспокойтелюдей. Запомните: познает мир не тот, кто мыслит, но тот, кто любит.Всегда идите средним, «царским» путем: особенно не замаливаться ипоститься без меры. Надо православно жить, а не просто православноговорить или писать. Православно думать легко, но для того, чтобыправославно жить, необходим труд».
Здесь изумляют эти вдруг возникающие «комары», логически не вписывающиеся в контекст: посреди рассуждений о Боге и православии вдруг эта фраза: «Солнце печет, как на Синае. Как же премудро всё устроено Богом! Там, где есть сверчки, не бывает комаров».
Какие сверчки в открытом океане?!
Нужно быть очень внимательным к слову писателя, чтобы уловить эту тайную логику его мысли и чувства.
И писатель сам понимает, что его слово не для всех:
«Мои записи в дневнике путешественника не предназначены дляширокой публики, и потому я пишу обо всём, что в голову приходит, даже остранном и неприятном. «Записки в океане» — не исповедь, неприглушенный разговор с самим собой. Моё писание призвановоздействовать на читателя, обращено к нему и вне общения с ним так жене имело бы смысла, как мост, который, вместо того чтобы соединить дваберега, был бы доведен только до середины реки. Чтобы так писать, ядолжен был пройти длинный и трудный путь».
«Книги мои мало кто читает, они слишком длинны, и самое ценное в моих книгах я еще не выразил. Я сам не люблю свои книги».
Или вот ещё тревоги его:
«Всякое плавание мучительно. И опять я перед неразрешимым противоречием: если писать только о понятном, мой читатель не получит ничего лишнего, он не получит взамен тишину молитвы, мудрость и почивание в Господе Иисусе Христе. Кому-то покажется, что многое из сказанного мною общеизвестно. Я не откровения изрекаю и не проповедую. Противоречия обычно лишь различные качества одного и того же явления».
И на каждой странице – моления и псалмы…
«Господи, изнури постом мою душу. Я могу изнурять постом только тело. О Господь, Вышний Сын Бога великого, окружи меня воинством Твоим от всех налетающих ветров искусителя…»;
«Господи, я всё прошу и прошу Твоей милости, а сам ничего так и не совершил… А разве я могу свою суетность выдать за свершения и причислить себя к праведникам?»
«Я постоянно нарушаю клятвы, каюсь в своих грехах, а сам совершаю и совершаю их. Но, Господь, Ты видишь, что нет коварства на устах моих. “Ещё нет слова на языке моём, – Ты, Господи, уже знаешь его совершенно” (Пс. 138:4). “Испытай меня, Боже, и узнай сердце моё, испытай меня и узнай помышления мои; и зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный” (Пс. 138:23-24)».
Замечательны тут эти подчёркнутые отсылки к псаломским стихам, будто автор хочет напомнить, что священные песни царя и пророка Давида равно уместны и в молитве путешественника, боящегося оказаться «на опасном пути» буквально, находясь в странствии далеко от родных мест, и в молитве самого заядлого домоседа, уединившегося где-нибудь в однокомнатной квартире на седьмом этаже в центре города.
И вряд ли можно сомневаться, что неутомимый странник и священник Фёдор Конюхов на всех своих водных и воздушных путях обретал координаты пути вечного.
Если вы ждали только приключений путешественника, то эта книга не для вас. Тогда лучше почитать другую, например, «Мой путь к мысу Горн». Жизненные обстоятельства те же, в том же направлении плывёт автор, а духовное осмысление пути иное. Точнее, тут уже не осмысление пути, а его документальная географическая «презентация», со множеством репортажей и фотоснимков.
А я продолжаю читать «Мой путь к Истине», книгу, которую жаждала прочесть ещё несколько лет назад. Тогда другой путешественник, уфимский писатель КамильЗиганшин, прислал мне однажды фото, где они были вместе с отцом Фёдором Конюховым, и я тогда уже возмечтала узнать больше об этом удивительном человеке, назвав его мощным аккумулятором, от которого можно заряжаться. Но только лишь когда произошла личная встреча с отцом Фёдором, книги путешественника-священника-писателя наконец открылись мне...
Что же касается четвёртого стиха из псалма сто тридцать восьмого, процитированного автором в своей книге («Ещё нет слова на языке моём – Ты, Господи, уже знаешь его совершенно»), – тут мне хочется поделиться одним любопытным «совпадением». Беру в кавычки, потому что верю, что это не случайность. Получилось именно по слову псалма…
Когда о.Фёдор отвечал на наши вопросы, я всё-время пыталась вставить словечко и спросить о знаменитом русском путешественнике конца девятнадцатого – начала двадцатого века Александре Булатовиче. Собственно, уже перед поездкой знала, что буду его об этом спрашивать, если представится случай. Случай представился, но вклиниться в речь рассказчика не получалось – он всё время говорил, и перебить его было бы нехорошо. Потом вдруг подумала: а чего тебе надо? он же сам заговорил про Эфиопию… потерпи, заговорит и про Булатовича. То есть я поймала себя на том, что мне просто хочется дать ему понять, что рядом с ним люди, кое-что прочитавшие об этом… И вот когда я так поймала себя, устыдившись, отец Фёдор вдруг и произнёс имя Александра Булатовича. Выходит, Господь, видя мои помыслы («ещё нет слова на языке моём…»), порисоваться мне не дал, но ответы на вопросы свои я получила.
Справедливости ради надо сказать, что на те вопросы, которые всё-таки ухитрилась второпях сформулировать и обратиться с ними к отцу Фёдору, настоящие, действительно исчерпывающие ответы я получила не в момент нашей беседы, а уже дома, раскрыв его книгу. А там, в многолюдной келье, отец Фёдор уклонился от ответа, как бы не очень желая говорить на эту тему.Видимо надеялся, что сама потом найду ответы в его книге…
***
В келье отца Фёдора я всё искала глазами зеркало, чтобы привести себя в порядок после дороги. Зеркала у него не было.
И вот в книге «Мой путь к Истине» нахожу ответ на своё недоумение:
«Я ушёл от людей слишком далеко и устал. Я устал от себя, я хочу наконец слиться с Господом. Я не смотрю в зеркало, чтобы не видеть своё собственное отражение. Оно переполняет меня тоской».
Надо ли нам рассказывать отцу Фёдору, как прекрасно было бы то отражение, какое увидел бы он в тот день, когда мы обступили его тесным кольцом, прислушиваясь к каждому его слову?! Сколько же мужества внутри этого человека, если при таком внутреннем аскетизме чувств он остаётся неизменно ласков и приветлив, внимателен ко всем, кто оказывается рядом…
Мы все щебетали, как прожорливые скворчата, прося его сфотографироваться рядом с нами на память. Как же было трудно ему терпеть наши бесчисленные просьбы остановиться рядом и посмотреть в объектив мобильника, зная, как будет носиться потом каждый из нас с этой счастливой фотографией, показывая её всем родным и знакомым с глупейшей гордостью: «я рядом с Конюховым стоял!» Какой пустой суетностью могли показаться ему все наши восторги…
И когда прочитала я следующие строчки в абзаце про зеркало, не удержалась от слёз:
«Я упрямо молюсь и молюсь Господу, чтобы спросить его о смысле моих путешествий, чтобы понять, куда ведёт путь, который так настоятельно Он вменил мне. Мучает меня то, что я теперь одинок. Я слышу лишь собственный голос, он возвращается ко мне леденящим эхом пустого храма. Почему я не слышу голос Бога?»
Сомнения отца Фёдора в смысле своих дальних плаваний так огорчили меня, что захотелось крикнуть ему:
– Отец Фёдор! Батюшка! Да ведь каждый из нас одинок на своём пути к Богу! Как же Вы усомнились в смысле, когда без Ваших географических странствий, увенчавшихся Вашим священством, многим из нас могли бы остаться непосильны странствия духовные, поиски своего пути к Богу?! Вы недооцениваете степень влияния Вашего подвига –преодоления океанских волн и горных вершин – на нашу способность к духовному усилию в борьбе с собой. Преодолевая природные стихии, Вы показали нам, как должен человек в современных условиях преодолевать себя, свои страхи и физическую ограниченность. Да что я!.. Будто всего этого уже тысячу раз Вам не говорили другие…Мы же ехали к Вам… чтобы только поближе увидеть человека, способного преодолеть в природе почти всё, может быть, даже земное тяготение… Я мечтала, что через Ваш облик, через Вашу духовную личность (которая обязательно откроется мне, стоит оказаться рядом с Вами) Господь скажет мне что-то важное, очень нужное мне именно теперь, когда я, честно говоря, приуныла… Встреча с Вамистала для меня отрезвляющим чудом, знаком Божиим, говорящим: встань и иди вперёд, и делай всё, на что хватит сил, и даже больше – даже если кажется, что сил уже нет, всё равно вставай и делай! И будто Господь сказал мне: вот – Я показал тебе человека, которого ты хотела увидеть лицом к лицу, чтобы заглянуть в его глаза и услышать его живой голос; всмотрись в него и пойми, наконец, что он не сверхчеловек и не самый сильный телом. Разве ты не видишь теперь, что душой он – совершенный ребёнок! И потому он силён, что в его немощи и смирении действует Моя сила!
И вот сложилось всё так в этот день –17 июня 2021 года, –что у меня не осталось ни тени сомнения в том, что отца Фёдора показал мне Господь, чтобы многому научить. Ведь одно дело – знать, что есть такой человек, и совсем другое – пережить личную встречу, приоткрывшую его изнутри. Это почти как в опыте веры: и бесы веруют и трепещут, но идти вслед за Христом могут лишь те, кто ощутил Его прикосновение к своему сердцу. Если есть опыт личного соприкосновения с Христовой любовью, уже ничто не может омрачить в нашем сознании образ Христа. Так и с человеком: что бы ни писали о нём другие, что бы ни говорили недоброжелатели, ты сам видел и знаешь, каков он.
Закончить хочу молитвенными словами священника и писателя Фёдора Конюхова, в которых открывается смысл его путешествий:
«Здесь, в одиночном плавании, я сражаюсь с самим собою, как с врагомнеким, и исповедую сокровенные тайны, что волнуют мысли мои. Сколькоя совершил грехов за свою жизнь? И с чем я предстану перед моим Богом иГосподом Иисусом Христом? Ибо какою мерою буду мерить я прегрешениямоей души, такою мерою воздастся мне из Твоего неисчерпаемогомилосердия, Господи. У меня есть слабая надежда на спасение жизни,может, это плавание очистит от грехов. Внушают также надежду словаГоспода: «Все возможно верующему». … Боже, прими меня в лоно Твоей благодати и даруй мне милость, чтобы мое плавание никогда не послужило для самообольщения и тщеславия, но лишь для прославления Твоего имени и для спасения души».
Аминь.
Марина Маслова (Курск)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
