Многие помнят песню «Волховская застольная» (нередко именовавшуюся как «Ленинградская застольная»), весьма знаменитую в годы войны, разошедшуюся по фронтам. В послесталинские годы ее отодвинули от эфира, она осталась именно что в ветеранских застольях. Мне, родившемуся через 14 лет после Великой Отечественной войны, довелось ее услышать в радиопередаче Виктора Татарского «Встреча с песней».
Мой отец, Александр Тихонович, мальчишкой переживший тяжкую харьковскую оккупацию (Харьков по относительному количеству убыли населения в те годы занимает второе место после блокадного Ленинграда) и впоследствии стопроцентно потерявший зрение в 33 года, был любителем и знатоком военных песен, записывал их с радиотрансляций на магнитофон, бесплатно ему предоставленный Всероссийским обществом слепых. Отец говаривал, что, текст, видимо, подвергся редактуре, поскольку отсутствует куплет со словами «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина! Выпьем, и снова нальем!»
Так случилось, что уже после кончины отца в 2005 г ., собирая для себя некоторые песенные массивы в цифровом формате, я обнаружил на сайте «Советская музыка» (sovmusic.ru), который рекомендую всем, несколько вариантов песни, и в результате кое-что стало проясняться. Правда, понадобились некоторые усилия, чтобы расплести клубок.
Выяснилось, что речь идет о, как минимум, двух песнях, точней, о трансформации песни. Это, на мой взгляд, прямо свидетельствует о ее народном характере, несмотря на то, что к сочинению текста на разных этапах были причастны несколько сочинителей.
О «Застольной Волховского фронта», сообщалось, что слова написал в начале 1943 г . Павел Шубин (1914—1951), корреспондент газеты Волховского фронта, на мелодию песни белорусского композитора И. Любана «Наш тост», сочиненную годом прежде, в 1942 г .
Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но, уж когда довелось, —
Вспомним, что было, и выпьем, как водится,
Как на Руси повелось.
Пусть вместе с нами земля Ленинградская
Вспомнит былые дела,
Вспомнит, как русская сила солдатская
Немцев за Тихвин гнала.
Выпьем за тех, кто неделями долгими
В мерзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, бился на Волхове,
Не отступал ни на шаг.
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробивался болотами,
Горло ломая врагу.
Будут в преданьях навеки прославлены,
Под пулеметной пургой,
Наши штыки на высотах Синявина,
Наши полки подо Мгой.
Встанем и чокнемся кружками стоя мы,
Братство друзей боевых,
Выпьем за мужество павших героями,
Выпьем за встречу живых!
Мужественный и поэтически вполне внятный текст, с сильным и неожиданным оборотом «горло ломая врагу». Образ сложней прямого его прочтения — боя рукопашного или вообще богатырского поединка; рассказывают и том, что в стратегическом смысле под Ленинградом образовалось в линии фронта узкое место, так называемое «горло», которое наши войска должны были ликвидировать, чтобы взять в котел вражескую войсковую группировку). И хотя в отредактированном варианте (почти всегда такая редактура ведет к упрощению, ухудшению текста) пели: «Горло сжимая врагу», в оригинале все-таки — «ломая». Еще одна ассоциация: «Бутылочным горлом», «Flaschenhals» в немецких оперативных документах назвалась та самая «Дорога жизни», что вела в блокадный Ленинград.
Песня стала гимном Волховского (с вариантом «немцев за Волхов гнала») и Ленинградского (с вариантом «немцев за Тихвин гнала») фронтов. Известно много ее изустных вариантов, однако канонический шубинский текст представляется, несомненно, самым удачным.
Однако любопытно взглянуть, что это за «слова М. Косенко», которые были у песни изначально. Ведь песню «Наш тост» сразу же включили в свой репертуар многие фронтовые ансамбли, продолжала она исполняться и в послевоенное время. В частности, Петр Киричек (1902—1968) оставил запись 1946 г . Не столь давно разыскана уникальная запись 1947 г . знаменитой Изабеллы Юрьевой (1899—2000):
Если на празднике с нами встречаются
Несколько старых друзей,
Все, что нам дорого, припоминается,
Песня звучит веселей.
Ну-ка, товарищи, грянем застольную!
Выше стаканы с вином!
Выпьем за Родину нашу привольную,
Выпьем и снова нальем!
Ценят и любят нежную ласку,
Ласку отцов-матерей!
Чашу поднимем, полную чашу,
Выпьем за наших детей!
Выпьем за русскую удаль кипучую,
За богатырский народ!
Выпьем за армию нашу могучую,
Выпьем за доблестный флот!
Встанем, товарищи, выпьем за гвардию,
Равной ей в мужестве нет.
Тост наш за Сталина! Тост наш за партию!
Тост наш за знамя побед!
Лишь в этой песне, а никак не в «Волховской застольной», мы обнаруживаем здравицу И. Сталину.
Иногда среди авторов текста песни «Наш тост» указан и Арсений Тарковский (порой без инициалов, в некоторых тиражах старых пластинок даже как Парковский и Тарновский), вроде бы делавший литературную обработку текста, написанного бывшим шахтером, Матвеем Евгеньевичем Косенко (1904—1964), рядовым стрелкового батальона, где служил замполитом композитор Исаак Исаакович Любан (1906—1975). Композитор тогда лежал в госпитале и написал мелодию, для которой ему было предложено 17 вариантов текста, однако выбрал он именно работу рядового Косенко.
Косенко и Тарковский указаны и на пластинке, где песня «Наш тост» исполнена в 1942 г . солисткой минской оперы Ларисой Александровской (1904—1980), Народной артисткой СССР, лауреатом Сталинской премии (1941) и однокашницей И. Любана, которая, к слову, до войны жила в композитором в одном доме. Сайт «Советская музыка» дает пояснение, что пластинка не пошла в тираж, и отмечает наличие дополнительного куплета, заканчивающего песню в этой версии:
Пусть пожеланием тост наш кончается —
Кончить с врагом навсегда!
С песней победы вновь возрождается
Наша родная страна!
Какое отношение имел к тексту поэт Тарковский (1907—1989), который 3 января 1942 г . Приказом Народного Комиссариата Обороны за № 0220 был «зачислен на должность писателя армейской газеты» и с января 1942 г . по декабрь 1943 г . работал военным корреспондентом газеты 16-й армии «Боевая тревога», на страницах которой публиковал стихи, воспевавшие подвиги советских воинов, частушки, басни, высмеивавшие гитлеровцев? (Известно, что солдаты, как тогда водилось, выреза́ли его стихи из газет и носили в нагрудном кармане вместе с документами и фотографиями близких, что можно назвать самой большой наградой для поэта.)
Дочь поэта Марина Арсеньевна Тарковская, сестра режиссера Андрея Тарковского, занимавшаяся историей этого текста (и именно после ее публикации текст песни и был размещен в Интернете), в частном письме по моей просьбе сообщила: «В конце 1942 г . при 11 дивизии маршалом Баграмяном был отдан приказ о создании Ансамбля песни и пляски, для которого и была написана песня «Гвардейская застольная». Папа переделал первоначальный текст Косенко, у Тарковского было, по-моему, 4 куплета (не было никакой «чашки»)».
Поясним: в исполнении Л. Александровской пелось не про чашу, как у И. Юрьевой, а «Так и подымем полную чашку, / Выпьем за наших детей!»
Наблюдение дочери поэта точное: литературное качество последних строф весьма сомнительно. Никак невозможно предположить, что к ним приложил руку Тарковский, выдающийся мастер русского стихосложения. Похоже, этот вариант переиначен доброхотами, а нам удалось изыскать несколько более внятный вариант последнего куплета:
Пусть пожеланием тост наш кончается: Кончить с врагом поскорей! Пой, друг, и пей до дна — лучше сражается Тот, кто поет веселей!
Рассказывают, что в Великом Новгороде 20 января, в день освобождения города от немецко-фашистских захватчиков, а также 9 мая теперь эта песня исполняется с таким куплетом:
Выпьем за тех, кто погиб под Синявино, Всех, кто не сдался живьем, Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, Выпьем и снова нальем!
Здесь уже, как видим, осуществлена попытка, литературно несовершенная, внедрения одного из изначальных посылов песни «Наш тост» (в «сталинской» части) в текст Шубина.
В. Солоненко в «Литературной газете» в начале мая 2002 г . рассказал о достаточно широкой известности песни «Наш тост», не только прозвучавшей в Москве в исполнении Л. Александровской: «В мае 1942 г . … песня была впервые опубликована в сборнике И. Любана “Пять песен”, изданном Домом Красной Армии Западного фронта. Отдельными изданиями она далее выходила ежегодно в 1943, 1944, 1945 гг. Изданная листовкой 100-тысячным тиражом в 1948 г ., песня уже имела кое-какие изменения в тексте: первая строка “Если на фронте” была заменена на “Если на празднике”, число куплетов с семи сокращено до четырех».
Несомненным признаком народности, на мой взгляд, является тот факт, что помнится людьми и компилятивный вариант, с перемешанными куплетами (зачинные — от исходного варианта, а дальше — по Павлу Шубину, завершая народным куплетом), так и с досочиненными иными.
Шубинская песня была в полной мере солдатской. Известен эпизод, как во время выступления перед бойцами на фронте Шубин стал читать свою «застольную», а один старшина упрекнул его — за то, де, что «товарищ военкор» вместо своих стихов «исполняет народные песни». Н. Сотников в статье «Автор гимна двух фронтов» («Нева», 2004, №12) отмечает, что Шубин сперва засмеялся, а потом посерьезнел и сердечно поблагодарил строгого слушателя.
Меж различных интернет-комментариев обратил на себя внимание и такой: «В замечательной «Волховской застольной» нет ни слова про партию и Сталина. Зато есть слова, которые невозможно забыть: «Наши штыки на высотах Синявина, наши полки подо Мгой». Так случилось, что наша часть была осенью 1967 г . на сплошном разминировании как раз в тех местах (Синявино, Грибное, Мойка, Теткин ручей, Мга, Апраксин, Назия), где ранило моего отца в войну. Тогда-то я и узнал об этой песне от него. Сколько мы тогда «комплектов» перетаскали, и не вспомнить. «Комплектом» считался череп и несколько костей к нему в придачу, и собирался такой комплект, если находилась бумажка в пластмассовом футлярчике с именем, фамилией и местом призыва погибшего. «Комплекты», после того, как их немного накапливалось, сдавали в военкомат. Царство Небесное всем погибшим там».
И у младшего фронтового шубинского собрата, как считают, даже ученика, замечательного поэта Александра Межирова, ушедшего на фронт в 1941 г ., с 1942 г . воевавшего заместителем командира стрелковой роты на Западном и Ленинградском фронтах и получившего под Синявино тяжелое ранение, памятны нам хрестоматийные стихи « Я сплю, положив голову на синявинские болота, / А ноги мои упираются в Ладогу и в Неву…» («Воспоминания о пехоте», 1954). Не позабудем, конечно, и другие строки, идущие оттуда же: « Мы под Колпином скопом стоим. Артиллерия бьет по своим…»
Осталось сказать, что автор «Волховской застольной», сочиненной, похоже, на мотив уже широко распространенной на тот момент песни, Павел Николаевич Шубин, родился в с. Чернава Елецкого уезда Орловской губернии (ныне — Измалковского района Липецкой области) в семье мастерового. В 1929 г . уехал в Ленинград, где работал там слесарем, а в 1934 г . поступил на филфак Ленинградского пединститута, который окончил в 1939 г .
В годы Великой Отечественной войны П. Шубин работал фронтовым корреспондентом на Волховском, Карельском направлениях, потом некоторое время на Дальнем Востоке.
Не нами сделано наблюдение: Шубин родился через сто лет после Лермонтова, в год начала Первой мировой войны, а умер в пушкинском возрасте, тридцатисемилетним, от острого сердечного приступа, на скамеечке в тихом московском переулке. Некоторые его стихи стали хрестоматийными, однако широкому читателю Шубин известен мало. А жаль. Достаточно поглядеть хотя бы на развитие в его творчестве волховско-синявинской темы, в частности, в энергичном стихотворении «Солдат» (1945), написанном «тёркинским» хореическим размером, с неотвязчивым рукопашным образом вражеского горла:
Все, кому не приходилось
биться насмерть в зыбунах,
где зима в огонь рядилась
на Синявинских холмах,
кровью-ягодой катилась
в почерневший снежный прах;
все, кому фашиста-вора
не пришлось за горло брать
у того ль Мясного Бора,
где пришлось нам умирать,
где болотные озера
мертвецы гатили в гать;
да, у Бора у Мясного,
где горела и броня,
средь кипенья снегового,
задыхаясь и стеня,
где, убитые, мы снова
воскресали из огня;
все, кому фашиста-фрица
не пришлось дугою гнуть,
про солдата-пехотинца
вспомяните как-нибудь.
Это он сумел пробиться,
проложить сквозь гибель путь.
Мы вспомнили «Волховскую застольную» — пожалуй, самый известный шубинский текст, фактически ставший солдатской народной песней, однако за нами остается должок: следует подробно поговорить также о других сочинениях поэта-фронтовика Павла Шубина.
Станислав Минаков
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
