Не люблю расхожих фраз: они, гордящиеся своей показной мудростью, часто лукавы и заносчивы. Меня коробит, когда слышу отговорку, ставшую слоганом-символом новейших времён: «Это ваши проблемы!» У фразы этой пустые глаза и потаённая ухмылка в уголках губ. Как минимум лукав и этот округло-отстраняющий словесный жест: «Ничего личного…» Так говорят, когда пытаются откреститься от возможных обвинений в субъективности, односторонности суждений, а то и откровенной предвзятости. Вроде как заранее себе соломку стелют. Наверное, очень боятся упасть. А я вот как ни возьмусь за перо, получается всегда одно и то же – личное. Вот и сейчас, решив рассказать о хорошем поэте, я не «объективку» его (где родился-крестился, сколько заслуг-медалей нажил) вспоминаю, а – строки:
«Обгрызаю с пряников глазурь –
Мать ругает, а отец жалеет…»
Строки вроде бы самые обычные, ни тебе метафор, ни эпитетов, разве что звукопись первой строки «цепляет» слух. И в тоже время – как точно схвачено, как «зримо» сказано! И сразу возникает «картинка», объёмная, выпуклая, не пытающаяся «привстать на цыпочки», но сама собой естественно и просто вырастающая до высоты поэтического образа. Это образ детства, оставшегося там, в годах миновавших. В тех годах, где я сам, счастливый, лечу по улице из магазина, прижав к груди скрученный из обёрточной бумаги кулёк с жамками – лежалыми сельповскими пряниками. Пряники, засохшие в камень, не укусишь, зато полопавшаяся обливка-глазурь обгрызается легко – как удержишься от такого соблазна?
Но значимый поэтический образ – это всегда «о времени и о себе», а значит, и о том самом личном, в котором проявляется, становится зримым автор. И сквозь процитированные выше стихотворные строки очень ясно проступает маленький человек, только-только начавший осознавать себя в этом мире, живой и балованный – счастливый. Ну и что с того, что поругает мама, не беда – отец-то всё равно пожалеет! Но это всё – лишь «до весны, до первого скворца», потому что совсем рядом уже – немеркнущая память о том, «как вынесут отца в чём-то красном в страшный плач народа».
Эти лаконичные строки, так просто сумевшие сказать о постижении человеком трагичности своего земного бытования, открыли для меня нового поэта – Светлану Ляшову. Случилось это давно, много с тех пор воды в Дону утекло. А Светлана Алексеевна Ляшова (ныне – Ляшова-Долинская), не клоня голову перед не слишком ласковой судьбой, за водой той вслед не тронулась, осталась:
«Есть города: и молоды и древни.
Кто выбирает Сочи, кто Москву.
А я опять спешу в свою деревню,
В стремящуюся к Дону Калитву».
Да, осталась с нами – и в донском селе Старая Калитва Россошанского района, где многие годы заведует библиотекой, и в поэзии – не только родного Кольцовского края. Легко ли это ей далось? Ответ – в стихах:
«Я линию судьбы сожму в ладони
И стисну пальцев дрожь до синевы…»
Вам кажется этот ответ не вполне ясным, слишком отвлечённым? Хотите подробностей житейских, без всяких там условностей? Что ж, вот вам подробности:
«Я не сойду с ума в замшелом захолустье:
За тяпку – и с утра зароюсь в огород…»
И ещё:
«Моя пожизненная радость:
Склоняться к малому ростку
И знать – всё подлинное рядом
Живёт и просится в строку».
«Фи-и! – скажет выросший в литературной оранжерее поклонник туманно-вычурных словес, – что же во всем этом поэтического – «зароюсь в огород»? Это же такая сермяжная проза!» А кто-то из тех, кому огород куда ближе всяких литературных оранжерей и нив, упрекнёт поэта совсем в другом – причём, по деревенскому обычаю, не слишком стесняясь в выражениях. И тем, и другим С. Ляшовой-Долинской есть что ответить:
«Стихи – это дурь,– на селе говорят…
Но я ведь и с тяпкой справляюсь, как с Лирой!»
Она справляется, это правда. И лире её подвластны не только искрящиеся «акварели» («И плещется тёплое солнце /в простуженном горле ведра!»), но и совсем иные краски, иные звуки:
«В сюрреалистические будни
И в коммунистические сны,
Где красно, плакатно и простудно,
Наши души туго вплетены»
Как нетрудно вывести из контекста, «коммунистические сны» не так уж близки автору, но и действительность новейших времён не слишком радует:
«Несчастные дети крестьян и рабочих,
Нам не во что верить и незачем сметь…
. . . . . .
Кухаркины дети! Они ведь в столицах
Незваные дети у званых столов»
(«Землякам»)
Этой странной лире, не чурающейся сестринского родства с огородной тяпкой, по силам и звуки земного реквиема ( «Нет в России села, где бы плач не цеплялся за тучи / При царях, при вождях, на припёке Второй мировой»), и мелодии горние:
«Кто-то снаружи сквозь небо смотрел и молчал:
И замирало земное, его узнавая…»
…У Светланы Ляшовой-Долинской много стихов о любви, даже одна из её книг так и называется: « И вновь побеждает любовь!». В стихах этих, помимо собственно «телесного» чувства – молодого, яркого, страстного, заговорного, завораживающе-влекущего – есть и отчаяние, и грусть («Крылатых ласкают нечасто»). Но меня больше трогает в её любовной лирике иное – тихое, милосердное, беззащитно-мудрое, извечно женственное:
«Погладил избы вечер.
Морщинка залегла…
Ты спросишь, я отвечу:
Я – нитка, ты – игла»
Пусть феминистки бросят в меня камень, но разве в строках этих не светится, не влечет к себе сердце тот единственный смысл-замысел, которого не оспоришь – не земной, не нам равный? Хотя, если вдуматься – ну на что тут обижаться? Ведь иголка без нитки – пустая железка, ею все эти наши досужие счёты-гоноры – кто главнее? – в жизнь живую не сошьешь…
А из этих строк, вроде бы очень личных, камерных, вырастают другие – глубокого дыхания, раздумчиво-мудрые, хрестоматийные:
«Как хорошо, когда полы помоешь
И станешь ждать любимого домой,
О самом главном Господа помолишь,
Наденешь платье с солнечной каймой.
Как хорошо, когда труды по силам,
Когда есть хлеб и слово прозапас.
Как хорошо, что мы живём в России,
Где труд и бедность не оставят нас».
…Вот, собственно, и всё. Литературные приличия требуют в концовке некоего резюмирующе-разжёвывающего «моралите», но у меня его нет. Да и не может быть: ведь я говорил о личном, и те слова, которые теснили дыхание неясной виной («Чего молчишь? Говори!»), уже сказаны. Разве что… Это, конечно, не слишком соответствует жанровым условностям, но я надеюсь, что вы, уважаемые читатели, меня простите.
СТЁЖКИ
Светлане Ляшовой-Долинской
Нет слов, а песенка не спета…
Здесь, от тепла и до тепла,
В низах, в глазах не Стикс, не Лета –
Сквозь лозы родина текла.
Текла – от стыни и до стыни…
И жались к вётлам и тернам
Левад родные палестины –
И стёжки, выпавшие нам.
И жили мы – не понарошку,
Чужие жестам и речам.
И огород простую стёжку
Чуть не судьбою величал.
И в нашей приземлённой доле –
Ничьей в ней не было вины,
Хоть и теперь ещё ладони
От повилики зелены.
И видно, и понятно зрячим –
Без сносок, без кручёных фраз –
И почему мы руки прячем,
И почему не прячем глаз…
Александр Нестругин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
