Начинаешь задумываться о смысле жизни тогда, когда обнаруживаешь его – самого смысла – отсутствие. Вокруг тебя, вокруг дома, деревни, страны… Это значит, что обнажился твой главный нерв, тот самый, что связывает тебя, родимого, и с домом, и с улицей, и со страной. Не случись этого, не вспухни сердечной болью этот самый твой нерв ответственности за страну, ты счастливо и мирно доживешь век, не мучаясь вопросом: почему мы, люди, так друг друга ненавидим?
И еще одно маленькое замечание прежде, чем я назову писателя, которого поиск смысла жизни принудил превратиться в философа, а духовное оскудение мира, в котором он вместе с нами живет, не нарастило толстые мозоли на его душе, не устающей работать из простого чувства любви к человеку, улице, стране.
Он – писатель.
Сергей Котькало.
Те из нас, кому не пришлось – и слава Богу! – пощупать смерть, наверное, с осторожностью будут касаться его прозы. Уж больно много, даже нарочито, как кажется льется в ней человечья кровь, и жизнь кончается вдруг, как-то наспех. Так вот и я. Читала «Крик журавля», а слышала крик боли от жестокости человеческой.
К человеку.
Строку за строкой, рассказ за рассказом, за Ванькой Ваньку отпускала от себя в мир иной – потому что так было написано, а он возвращался ко мне снова и снова, и было в этом медленном восшествии от жестокости смерти одного человека по причине жестокости человека другого ко вселенской любви, тебя спасающей… потому что так было написано? Будто разломила теплую еще булку хлеба, и парной, и мятный, и ласковый дух потянул меня дальше, за поворот Ванькиной судьбы, за Дон, до самой до Палестины. И когда уже кончилась история, смешав события и времена, в Тель-Каукабе, «куда стекаются все хрустальные воды горных рек» и где гневом Божиим выпал, которого никогда здесь не было, снег – ничто ни кончилось. И я поняла, что попала в мастерскую философа, который снимает с времени пелены и нарочно смешивает их в твоем сознании, чтобы ты понял простую и тайную жажду жизни, уводящую писателя во все горизонты и все стороны света разом.
Нараспах.
Я так понимаю и так чувствую прозу этого автора. Может быть, он сам понимал и чувствовал все иначе. Но разве это слабость писателя, если в том, что вышло из-под его пера, я – и, может быть, не только я – увидела то, чего он сам там не увидел?
Да, у Котькало проза не легкая. Не легковесная. А такая, которую надо постараться поднять. Всмотреться. И только тогда сможешь впустить ее к себе, когда она, в ответ на твое внимание, стукнет в твое окошко. Отзовешься – откроешь. Откроешь – пойдешь рядом.
При всей языковой чудинке и сюжетной неустроенности, ты враз поймешь, что не блудишь в событиях. Что и для тебя то, о чем пишет автор, становилось главным вопросом жизни: как мы могли так ненавидеть, чтоб покориться «красной чуме»? И как же мы могли любить, чтоб удавить «чуму коричневую»? И победителями – лечь под гнилую колоду политбюро и всяческих «комов»? И дальше – до Афгана, до Чечни, до нынешнего непротивления вороватым «новым боярам»?
Вот тем он и хорош, автор «Крика журавля», что этот его крик мне понятен, мне самой однозвучен, тем и полезен, что дает мне – нет, не ответ на все мои «как» да «почему» - он дает мне большее: увидеть жизнь в одном единственно правильном ее употреблении.
В любви.
Одна-единственная, она возвращает нас, как и героев Сергея Коткало, из небытия. Из прошлого. Лечит раны. Смиряет боль. Она обещает и не лжет. Ее свет и радость упокоились в Вере, без которой мы остаемся мертвы, как если бы и не родились вовсе. Она дает нам завтра.
Холодная штука – время – расставляет все по местам. Я думаю, что и этой маленькой книге оно даст место в ряду чистых и правдивых искателей смысла жизни человеческой, какими были, всегда были богаты наши русские, самые сокровенные, воспитатели душ.
Елена Пустовойтова, член Союза писателей России
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
