“То плуг, то меч” — так назвал поэт-фронтовик Сергей Викулов книгу избранного, вышедшую накануне 60-летия Победы. Два первых для России слова, два великих символа.
Родина С. Викулова — Вологодчина, деревушка в двадцати километрах от древнейшего на севере России городка Белозерска. Педучилище, армия, военное училище — это молодость. С 5 декабря 1941 года он уже на фронте, участвует в разгроме немцев под Москвой, обороняет Сталинград, освобождает Восточную Европу. День Победы встретил в Австрии.
Но профессиональным военным — а такая линия жизни намечалась — не стал. Потому что его мобилизовала поэзия. Но не только поэзия. Начиная с 1967 года он один из руководителей журнала “Молодая гвардия”, а потом главный редактор “Нашего современника”, где за 20 лет работы авторами журнала стали Ю. Бондарев, В. Распутин, Ф. Абрамов, В. Шукшин, В. Пикуль, Е. Носов, В. Астафьев, В. Белов, В. Солоухин, О. Фокина, Н. Рубцов… А сколько молодых дарований приветил Викулов как редактор, сколько литературных талантов разглядел в “глубинке” и дал им “зеленую улицу” в литературе! И при всем при том оставался поэтом, крестьянином и солдатом, который, целуя знамя полка, благоговейно шепчет:
И нам казалось в миг тот самый —
ты помнишь это, старина? —
что мы целуем руку мамы,
которая на всех — одна.
И как ее благословенье
нам был наш стяг... И потому
мы становились на колени,
чтобы притронуться к нему.
И все-таки боевой офицер Викулов, вернувшись с войны, пишет чаще не о фронтовых буднях, не о боях, а о драматических судьбах деревенского люда, о женщине русской, оставшейся без мужика, выдюжившей в голоде и в холоде, вырастившей детишек, надорвавшей силы в непомерном труде. Вот она, послевоенная деревня, с которой столкнулся, придя с фронта, ее кровный сын и заступник, вот оно, женское послевоенное “веселье”, где даже гармонистом (научила всему нужда) — “толстушка Христя”.
А тоска велика, без меры.
Встанут в круг, подперев бока, —
сами дамы и кавалеры,
ни единого мужика.
Русские женщины! Вряд ли кто еще после Некрасова сумел с такой любовью и болью воспеть их — честных и чистых вдов и матерей, великих терпеливиц и тружениц.
Шестьдесят верст от пристани, утопая в грязи, в дырявой обутке тащат они мешки с зерном на своих плечах в колхоз.
— Горстку сжевать бы...
Ты слышишь, Елена?
Горсть?..
— Не дразни, сатана! —
Русские бабы
в грязи по колено
тащат в мешках семена.
И вот она уже на пенсии: “вся в поту, в пыли, простоволоса (кожа облупилась на носу), Анна в этот вечер с сенокоса поздно приплелась — в восьмом часу...”. И дочка, отсидевшая день в конторе, упрекает мать: “Горе мне с тобой... Эдак хрястать, эдак убиваться из-за чашки-кружки молока...”. На что мать резонно отвечает: это для тебя, доченька, держать корову — обуза, а для меня — радость. Ведь если бы не она, разве выжили бы мы в голодные послевоенные годы? Так что полежи на диване, а я пойду буренку подою...
Ах, как быстро забыли мы прошлое! Что нам до того, что от Бреста до Волги полстраны было сметено ураганом войны, вместо деревень торчали печные трубы, вместо городов — развалины. И все это надо было восстановить, и восстановили, возродили неимоверными усилиями, и это бабы, в большинстве деревенские, таскали на себе кирпичи и цемент, бревна и шпалы, жали, молотили, лопатили зерно на току.
Какие две самые главные даты запомнил солдат, пришедший с войны? Конечно же, День Победы. А еще — и вряд ли понять нашему поколению — день отмены карточек на хлеб. Врезалась эта картина в память солдату-фронтовику на всю жизнь. Вот стоит он с сынишкой, изголодавшимся за войну, у прилавка. Вон пряники, конфетки, игрушки приберегли к этому дню. Но... хлеба просит сынишка, не сводя голодных глаз с буханки.
Я растерялся:
— Экой ты упрямый!
А хочешь карандаш, красивый самый?..
Не хочешь? Зря. Завидовали все бы!
Я, батька твой, такого не имел...
Так что ж тебе купить-то, парень?
— Хлеба! —
сказал он в третий раз.
И заревел.
Ах, как знает село, глубинку в смысле обычаев и нравов Викулов, как естественно возникает в его стихах, например, застолье в День Победы, где бабы, сидя рядом с Иваном Васильевичем, кузнецом, вернувшимся с фронта (одиннадцать ранений!), подносят ему граненый: “Вот тебе от нас награда…”.
И он принимает её:
Не потому, что жаден я до водки,
а потому, что за душу взяло
такое вдруг!.. Эх, села да высотки,
солдатские ботинки да обмотки...
Ну, выпил — и немного отлегло.
Больше всего печалит поэта, что исчезают сегодня деревни с лица земли. Последний, самый “ядерный удар” нанесла по деревне “перестройка”. И теперь мы видим заросшие бурьяном поля, разоренные коровники, онемевшие улочки и посады, на которых раньше кипела — счастливая и слезная — жизнь, звенели гармони, распевались частушки и песни, одна другую сменяла страда.
Россия, пора к тебе возвращаться! — взывает поэт. Он, человек государственный, понимает, что без крестьянства страна обречена.
Снялись навеки с той земли
и, скрипнув, улетели стаями
колодезные журавли;
сады над речкой отцвели,
дымы над крышами растаяли…
Ушли в небытие тысячи и тысячи русских деревень.
Поэт прослеживает, как унижали и уничтожали деревню то один, то другой режим. Одно из самых страшных зол, которое доконало крестьян, — пьянство. Власть потворствовала ему. Сельские магазины ломились от ящиков с водкой, бутылки выдавали даже без денег, под расписку, до получки. А уж в получку...
Гуляют! Пьяным — море по колено.
А это значит — побоку наряд!
А вечером под дождь попало сено,
Коровушки не доены стоят,
Не загнаны, не поены телята,
Забыто и про это, и про то...
В книгу включены и ставшие уже хрестоматийными стихи “Парад Победы”, “Серп и Молот”, “Красная площадь” и другие. Вопреки хулителям Отечества, пытающимся переписать историю Родины, поэт, прошедший со своим народом сквозь все передряги, знает цену и славе, и позору. И сколько гордости, справедливости в его чеканных строчках о великом Параде, когда воины бросали к подножью Кремля фашистские знамена и “били, били в черные их складки надраенным кирзовым сапогом”.
Молчала Площадь. Только барабаны
Гремели. И еще — шаги, шаги...
Вот что такое “русские Иваны” —
Взгляните и запомните, враги!
Викулов понимает, что перемена строя, когда Серп и Молот — планетарные символы труда — свергнуты с пьедестала, это бедствие для народа.
...– На корабле с названьем “Капитал”
Он будет господин и капитан.
А мы с тобою... — Молот поугрюмел. —
Мы будем обитать с тобою в трюме,
поскольку мы, по-ихнему, рабы
по духу, по рождению, по крови...
— А если?.. — Серп сурово сдвинул брови.
— А-а!.. — звякнул Молот. —
Если б да кабы...
Вот и вся обстановочка, и ничего разъяснять не надо. Все просто. Читай и думай, как дальше жить, что делать.
И уж если по большому счету говорить о “легком” жанре, то я просто очарован циклом лирических стихов, созданных поэтом по мотивам вологодских частушек. Вот где воспарил лирик, вот где искрящийся народный юмор, характер, удаль, вот где душа поет в каждой строчке.
Иду, жую травиночку,
На ту на луговиночку,
Где мною на заметочку
Взята рубашка в клеточку.
И, заметим, почти все стихи этого цикла написаны от девичьего лица, от боевой, немножко лукавой и несказанно милой деревенской девчонки. Вот парень переносит ее на руках через речку.
Пуще обнимаю я мил-дружка.
Ну хотя бы кто-нибудь с бережка
Глянул, как на Ваниных на руках
Я плыву — головушка в облаках.
Да, она может быть “вертиголовой”, эта девчонка, но своего счастья просто так не отдаст и от горя “с камнем к речке не пойдет”.
Хочется перечитывать его стихотворение “Утром”, в котором с такой любовью, с таким лукавством автор рассказывает о вспыхнувшем чувстве Зинки к пареньку-шоферу. Вот нехотя, полусонная, сбегает она с ведерком с крылечка — и вспоминает вчерашнее:
“Дождик будет...” — уверил Зинку
парень и ... позвал на крыльцо.
Зинка прятала в косынку
раскрасневшееся лицо,
закрывала ему ладонью
губы: “Видишь, уже рассвет!..”
А про дождичек и не помнит:
Был он, дождичек, или нет...
Легко ли девчонке со старым, стерпится ли, слюбится ли? И ночка “в три годочка длиной” кажется молодухе. Ей бы в хороводе еще с одногодками, ей бы на танцы, где “тальяночка играет неженатая одна”. И вот, отчаянная, она, когда заснул старый муж, убежала к ровне, на гулянку. “Не ходите, девки, замуж”, — пела я, дробила я”. А когда вернулась, то очнувшейся “бороде”, заоравшей: “Где, скажи, ты пропадала, греховодница, всю ночь?” — бойко ответила:
Что ты мелешь? Я телушку —
одинешенька-одна —
загоняла во хлевушку,
заблудилась, сатана!
Аж в Заглинник ухлестала...
Вот... А он еще кричит!..
“Заблудилась?! — охнул старый. —
То-то чую — не мычит...”
Тут уж хошь не хошь, а с автором улыбнешься.
В русской поэзии второй половины ХХ века у Сергея Викулова есть законно обжитое всей жизнью свое место… Добавим: и современной отечественной литературы не может быть без поэзии Сергея Викулова.
Николай Рачков
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
