Алтай — Беловодье мое

Предтечи и наследники

Вряд ли кто знает достоверно, когда предгорная степь и горные отроги Алтая впервые услышали русскую речь. Широко бытует мнение, что явление русской культуры в междуречье Иртыша и Оби и на притоках этих рек связано с приходом в наши края демидовских рудоискателей. Однако же, появившись в горах Колыванского хребта, уральские рудоприищики к удивлению своему обнаружили по Чарышу и Алею потаенные поселения, о которых даже в столице Сибири — в Тобольске — чиновный люд и слыхом не слыхивал. Значит, выход русского человека на алтайский простор — явление додемидовское, и относится оно, вероятнее всего, к порубежью XVII-XVIII веков.

Что же касается русского слова, русской песни, то вспомним поговорку: поется там, где воля и доля. Воля, полученная на Ал­тае демидовскими промышленниками, приобрела очертания своеобразные. Русский человек принес в Южную Сибирь евро­пейскую промышленную культуру, на свой лад вспахал и засеял плодородные черноземы. Это было иное, не кочевническое, ос­мысление земной щедрости. Вместе с просторами, обретенны­ми русской волей, первопроходцы приняли и ввели в свой рече­вой обиход названья рек и гор: и слово «Алтай» имеет тюркское происхождение, и реку Обь — Обью назвали еще предшествен­ники тюрков, самодийцы. Но русский человек на новых местах вел себя не как завоеватель, а как мудрый садовник. Представь­те себе мощное разветвленное древо Оби. Вчитайтесь в наиме­нование ветвей с русскими названьями. Это русский садовник привил к древнему стволу свои имена: Березовка, Касмала, Ло­сиха, Поперечная, Локтевка, Белая. И на этих ветвях видны свои плоды — заводские и рудничные поселки: Колывань, Локоть, Змеиногорск, Черепановский, Зыряновск, Усть-Каменогорск.

Плодотворный XVIII век освоил на Алтае огромную террито­рию — в 400 тысяч десятин. В Алтайский горный округ входили сегодняшние: Алтайский край и Республика Алтай, Восточно-Казахстанская область, Кемеровская и Новосибирская области, часть Семипалатинской. Горняки и земледельцы принесли на эту землю свой скарб и инструмент, научились здесь создавать новые небывалые машины и заводские устройства. Но было в запасе у русского человека на Алтае и то, что не привезешь ни в телеге, ни в лодке и в котомочку дорожную не уложишь. Это национальная память. Выходец из старорусских земель принес на Алтай наше национальное предание.

Среди множества легенд, славянских мифологических сю­жетов и сказок наиболее живучей и популярной на алтайской земле оказалась легенда о Беловодье — будоражащая воображе­ние и дающая полет мечте — есть где-то земля, в которой люди живут вольно, честно и справедливо.

А теперь самое время вернуться к поговорке, в которой упо­минается не только «воля», но и «доля». Доля у алтайского гор­няка оказалась незавидной. Труд рудокопа и плавильщика на заводе никогда не был легким. А земледельцу приходилось жить «на две заботы сразу»: и хлеб выращивать, и урок заводской от­рабатывать — возить уголь, руду да еще и почтово-ямщицкую повинность нести. Так что мечта о воле, как о свободной жиз­ни, тут не могла не явиться, а запасливая память подсказыва­ла — есть же где-то страна Беловодье! Вот как о нем говорит один из героев одноименной повести Александра Новоселова, умирающий старик Панкрат, наставляя сына: «Беловодье, оно ото всех стран отличительно... Найдешь небось... Вдоволь там воды, вдоволь черной земли и леса, и зверя, и птицы, и злаков всяких и овощу... Трудись только во славу божью, как праро­дитель наш Адам трудился. Не смотри, что хорошо сама земля родит. Потом поливает ее... Угодья разные там высмотри, да не забудь и душу — не должно быть там и власти, от людей постав­ленной. Тем и свято оно, Беловодье. Ни пашпорта тебе там, ни печати антихристовой — ничего... Правой вере простор... Живи как хочешь...»

Легенда беловодская для официальной власти стала извест­ной достаточно поздно. И, парадокс, первыми, кто ее записал, оказались чиновники в полицейских мундирах. В Центральной России то и дело стали возникать «дела о беглых», ищущих до­рогу в Беловодье. И у многих крестьян из центральных губерний обнаруживался так называемый «Путешественник». Это был своеобразный путеуказатель — как верно пройти из Москвы до вожделенного Беловодья. В полицейских протоколах такой до­кумент впервые отразился в 1807 году. Но легенда передавалась из уст в уста уже почти полвека, причем она имела широкое хо­ждение и в Центральной России, и на ее Севере — в Олонецкой губернии. Искатели Беловодья, отправляясь на поиск неведо­мой страны, следуя указаниям «Путешественника», непременно попадали на Алтай. Достигая Барнаула или Бийска, они выходи­ли в долину Бухтармы, далее следовали в «странноприимную» Уймонскую долину. Это была точка азиатского транзита, где путники перед выходом в Китай, Афганистан и Индию останав­ливались на отдых, не воспринимая, однако же, все прелести Уй- монской долины как обетованное Беловодье. Об этом и в песне уймонской поется:

Уж вы, горы, горонъки алтайские,

Приютите вы нас, добрых молодцев,

Добрых молодцев, разбойничков.

Мы пришли к вам, гороньки, не век вековать,

Не век вековать, одну ночку ночевать.

Насколько притягательна была мысль о существовании за­ветного Беловодья, говорит такой факт. Уверившись, что в юж­но-алтайских долинах его нет, уральские казаки уже в конце XIX века снарядили свою экспедицию на... Цейлон. Обогнув Азию морским путем, они вернулись ни с чем через Владивосток.

Здесь и нужно сказать о том, что привлекательность, и даже прелесть, этой легенды — велик соблазн поиска! — кроется не в географической точности места, а в силе поэтического образа. Беловодье — символ вольной земли, Беловодье — мечта. Само слово «белый» душа русского человека воспринимала не как обозначение цвета, но как признак чистоты, незамутненности жизни. «Белый» — здесь истолковывается как «Свободный, никем не занятый». Вольный! А русская воля — это не только стремление к освоению пространства, это — характер, вросший в пространство, пустивший корни в почву и породивший свои ветки. Тут есть перекличка с тем, что русские люди принесли на Алтай и утвердили по Верхнеобью и по Иртышу свои имена и названия. Вспомним, сколько на Алтае речек Белых, сел с та­ким же именем. Да и Белуха, наконец, надо всем высится...

Не зря речено древними: «Хочешь понять народ — слушай его песни». В характере русском, закаленном сибирскими осо­бенностями, заключены все крайности человеческой натуры: от героической жесткости в поведении былинных персонажей до голубиной нежности в девических песнях. Песня ведь — не обязательно веселье. В песне и грусть, и мечтанье, в ней мысль украшена чувством, всенародно запоминающимся, и даже в не­затейливых словах сокрыта своя простая мудрость:

Полно, полно вам, ребята,

Чужо пиво пить.

Не пора ли вам, ребята,

Свое наварить.

Не все переселенцы, пришедшие на Алтай по своей воле или вынужденно, были одержимы поиском Беловодья, но и те и дру­гие имели в душе рядом с православной молитвой и русскую песню, и русскую сказку. Язык позволял расцвечивать представ­ление о мире, сотворять свой художественный мир, измеряя его широтой своей души. В тесную душу не вместить память мно­говековую — от первых русских князей и их супостатов до по­корителя Сибири Ермака Тимофеевича и великого воина Алек­сандра Суворова. И не только исторические события отражены в зеркале народной памяти. Свое — ближнее и родное, казалось бы, обыденное — облекалось в веселящую, а порой и печальную мудрость сказки. Здесь нелишне будет напомнить, что немец­кое слово «фольклор» на русский язык переводится как «народ­ная мудрость». Думается, что, выстраивая вслед за былинными и историческими героями рать героев сказочных, можно при­бегнуть к такому сравнению. Как хребты высокие горные кон­чаются и обрываются не вдруг, а переходят в горки и отроги, а далее и под равнину ныряют, так и русский героический эпос, будто становой хребет национальной памяти, перекрывается слоем бытового, тяготеющего к обыденности предания. Сама природа сказки почти всегда имеет в своей основе реальность некоего начала. Ведь никто не возражает против реальности всем известного зачина: «Жили-были...» и т.д. А уж там, в худо­жественной дали, обрастает сказочный сюжет плотью самого фантастического свойства. И здесь сказитель волен заставить зайца жить на дереве и лягушку с мурашами беседовать.

Есть еще одна особенность фольклорного наследия, собран­ного и собираемого на Алтае. Все оно формировалось и жило в православном сознании. Казалось бы, оно давно выветрилось и переродилось, но поразительное дело — фольклористы из За­байкалья (помнят еще в Сибири, что Алтай — золотая кладовая русского предания!) во второй половине XX века едут в Змеиногорск и Уймон и записывают духовные стихи!

Однако же нельзя не замечать, что сквозь покров богобояз­ненности и христопокорности просвечивает в былинах, песнях и заговорах языческая, языковая основа народного творчества, где наряду с добрым молодцем и красной девицей есть главные герои: Мать-сыра земля, Красно солнышко и Ясен месяц, Бел-горюч камень и Окиян-Море... И все это сберег язык — главное наше национальное предание. Это он сохранил нам дух двоеверия, в ко­тором рождались и былина, и свадебный причет, и стих духовный, и полуфантастический сказ, и золотое зерно поговорки.

Всем известно, что каждый свое хвалит. Но книга фольклор­ного наследия русского Алтая — это не похвальба, а гордость, и вот почему.

Нигде в Сибири в прошлом не были записаны русские ге­роические былины. Это сделал на Алтае в середине XIX века замечательный фольклорист Степан Иванович Гуляев. Не будь С.И. Гуляева, уловившего народную песню, в нашей истории, со­чиненной немцем Фишером, Ермак так бы и остался не народ­ным героем, а разбойником.

В Сибири было множество рудников и приисков, но толь­ко на Алтае еще до Великой Отечественной войны старания­ми Александра Мисюрева записаны горнозаводские предания, в которых наряду с отголосками мечты о Беловодье отразилась живая и порой жестокая действительность.

Поразительно, но русская легенда о Беловодье, звучавшая на Алтае на протяжении XIX столетия, вдруг появилась в Аме­рике. Последователи учения Рериха опубликовали свой вариант легенды, назвав ее «Сокровенное сказание о Беловодье» (газета «Новая Заря». Калифорния, Сан-Франциско, 24 апреля 1949 г.).

Но не только этим знанием богат Алтай. Народные песни, сказ­ки и заговоры, обобщенные филологом Людмилой Ивановной Журовой, записаны во время фольклорных практик студентами АГУ и Барнаульского пединститута. Сделано это всего четверть века назад, что лишний раз подтверждает долгую жизнь народ­ного слова.

Дорогой читатель! Мне не хочется представлять тебя неким несмысленышем, которому готовятся вручить своеобразное на­ставление. Давай вместе еще раз задумаемся о богатстве смысла слова «Беловодье». Оно у каждого свое. А у подростка — особен­но! В твоем личном Беловодье, как в чистом пространстве, в душе и в памяти еще не укоренились главные ощущения единственно­сти своей Родины. Но душа твоя чиста и просторна для того, что­бы в ней рядом с модными виртуальными героями из компьютера уместились родные сокровища. Не плоды электронной фантазии, ограниченной емкостью прибора, а результат живого, самого не­ожиданного и по возможностям своим бескрайнего художествен­ного воображения наших предков. Ведь над словом, над сказкой не властен ни один властитель. Народная речь правит и сюжетом, и словарем, превращая царя в дурака, а дурака в мудреца.

Замечательно сказал о народном герое поэт Владимир Башунов:

А он простак в начале сказки.

Прочтите сказку до конца.

* Алтай — Беловодье: [сказы, легенды, сказки, былины, календарная обрядовая поэзия] / Межрегиональная ассоциация «Сибирское соглашение»; авт. проекта А.М. Родионов; ред.-сост. А.М. Родионов. — Барнаул: Алтайский дом печати, 2007. — С. 7-11.

Александр Родионов

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"