Была Европа – и сплыла. Перед Богом и Его грозою – Европа, Запад, ее пестрая и пошлая цивилизация – солома. Петр Великий на поле Полтавы – весь, как Божия гроза. Минул век – и новое поле, новая гроза. Бородино – гроза, а Пушкин после грозы – радуга, сверкающая и яркая.

Солнечная радуга в слезах.

Семиструнная цевница. Псалтирь русская.

Собрал все цвета в радугу Пушкин, размахнулся и охватил все небо русское, да и всемирное – и стал мостом навек. Сказочным мостом. Странник, философ и сказочник, Пушкин для нас до сих пор – новое неслыханное слово, да не только новое, но и не прочитанное толком. И душу захватывает от пронзительности, когда открываю знакомые тома. Точно Пушкин сказал слово только что – для нас и про нас. Чтобы не забыли, чтобы помнили себя, Пушкин дал нам образ Руси. Да только ли?

На небосводе Пушкина – созвездие героев, персон, звездный мир Пушкина-звездочета.

Звезда Татьяны и звезда Моцарта, звезда Петра Великого и звезда царя Гвидона, звезда Русалки и звезда Дон Жуана, звезда Емельки Пугачева и созвездие Цыган, звезда Каменного гостя и звезда Медного Всадника, звезда Онегина и звезда Дубровского. Пушкин основал свою Вселенную, подарил фигуры вечности – Игрок и Смотритель, Пиковая Дама и Барышня-крестьянка. А за ними хоровод красочных сказочных лиц – звезда Балды и звезда Золотого Петушка, созвездие Русланы и Людмилы, а рядом, во тьме, дымящие, с черным хвостом сгорающие кометы Мазепы и Сальери, Скупого рыцаря и Чумы, Бориса Годунова и литовского Самозванца, который актуален и сегодня для Москвы со своим польским хвостом.

Тайну времени знает Старец-Дитя, прекрасный античный Янус с двумя ликами – старика и младенца. Бог Старого и Нового года. Любили в античного этого странного бога, рубили его лик на каменных столбах, ставили вдоль дорог. Почитали не за двуликость – за бессмертие, за вечное превращение, за улыбку над смертью.

Наш Старый и Новый год – Пушкин, поэтому в его царстве нет времени. Все живы – начинай читать с любой страницы: это здесь, на бедной земле, князя Олега убила змея, а Ленского – Онегин. А на деле все бессмертны, все тут, открой и любуйся – вечно живая пушкинская слобода.

Соединился Пушкин с народом – как гром, дождь и радуга, звонкое слово среди задумчивого безмолвия русского народа. Это Пушкин первым заметил, мудро – в ремарке: Народ безмолвствует. Что ж, когда надо – и молчит. Но на самом Пушкине народ высказался так, что изнемог от усталости и, по слову Гоголя, решил отдохнуть на 200 лет.

Минуло два обещанных столетия. Ждем рубежа веков. Авось поглядим в синие пушкинские глаза.

(Так я писал с надеждой в 1989. Дождались рубежа! И перешагнули. Сволочи пруд пруди. А Пушкина нет, как нет. – М.Ш.)

Народ – величина постоянная, великий народ – константа.

Народом держится вселенная. На народе стоит Подлунная. С народом и в огонь, и в воду. С народом жить, любить и страдать – один крест, один венец, одно сияние, одна жизнь, одна песня, одна колыбель, одна свадьба, один пир, одно кладбище, родовое, именитое. Имена Минина и Ломоносова перевесят, может быть, все наши старинные родословные, – так говаривал поэт когда-то. И потому Пушкин – утро, светлое утро наше, что бьет сквозь него свет невечерний, из глубины поколений.

Незаходимое солнце любви взошло вместе с Пушкиным над Русью.

Пушкина не любить – Бога не любить. А ненавидеть? Бог им, ненавистникам, судья. Отравителям, клеветникам России. Тяжкой честной десницей ответил поэт врагам державы. Упал, сбитый пулей, приподнялся, выстрелил… Попал и свинцом. А до того – тысячу раз метким словом. Верной золотой пулей, которая разит всякую нечисть.

И навеки Пушкина ненавидят те, кто ненавидит Россию. Ведь Россия и Пушкин связаны, как меч и ножны, как лук и стрела.

А враги? Откуда их столько на нас – завистников, мародеров, торгашей душами? В последний час всемирного заката встанут по правую руку чистые агнцы, а по левую мохнатые козлища, там и разберемся.

Два чувства дивно близки нам –

В них обретает сердце пищу –

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Вещие, святые слова! Кончается тысячелетие, а мы снова стоим на пепелище, у родных гробов, и ничего больше не имеем на свете – спаленный родимый дом с черной трубой, тихие крестики с краюхой хлеба да пустую граненую стопку для поминанья... С тем и землю покинем, нагие и босые. А что вспомянется, что полоснет по сердцу? Молитвочка да пронзительные строчки Пушкина: вот и все богатство. Пушкиным помолимся... Да и молились – бойцы на войне: среди свинца и огня один Пушкин вспоминался.

Любовь к пепелищу, к гробам... О чем это Пушкин? О святой земле Палестины, о могилах пророков, мучеников, святых. О святой земле Византии, откуда пришел к нам Крест – причалил в Херсонесе, далее пошел в Киев, в Москву. О святой земле Руси.

«Пророков Твоих убиша, могилы их раскопаша».

Много по свету родных могил, в Иерусалиме земля русская, царем куплена. А еще плач Пушкина – о потерянном рае, куда все мы хотим вернуться. Но снова и снова человек сжигает свой рай и сидит у пепелища, как мы сегодня, вспоминая уничтоженную родину. А нас еще понукают: никакой любви! Никаких родных гробов! Кланяйтесь сиюминутности, базару, гвалту.

А Пушкин предупреждает: Духа не угашайте! Выше, вверх по духовной дороге. И последние слова его были: выше, выше! А Гоголь, уходя навсегда, кричал: лестницу! – требуя ее у Ангела. Вот они, последние заветы нам: вверх! В полет! Тысячелетие Православия за спиной, а мы еще не встали, как птенцы, на крыло. Доколе?

Пушкин погиб за жену, за семью, за детей, за свою мадонну, чистейшей прелести чистейший образец и прочертил алмазом наш путь – бой против осквернения, за чистоту.

«Только не трогайте наших могил!» – предупреждали скифы врагов. Скифы бились за могилы. А нам, молчунам да ерникам, в разорванном мире, прибитым гвоздями по углам былого отечества, раскиданным по птичникам и сараям, в которых сидим на кривых шестках суверенных клетушек, уже почти нет дела до нашего общего пепелища, до великих гробов...

Где найдет пищу голодное сердце? И Пушкин, такой близкий еще недавно – прыгнул в вагон, да и покатил к нему в Михайловское! – превращается в белое облако сказки, в переплет на полке, в книжный лист, в чудный грустный сон. В портретик на стене. В диво за кордоном. Где Михайловское? И не видать за высокими горами, за дремучими лесами, за синими морями. Прыгнуло Михайловское, как девица, на серого волка и пропало в дремучей чаще.

Слишком далеко стал вдруг Пушкин от окраин Руси. Да и от каждого из нас – в России.

Среди наглого, скоропортящегося века с его агрессивными, пожирающими ум и совесть законами, его алчбой до детской крови, его хищными ценностями, ворующими душу, есть вечная опора – классическая гармония и простота алмаза. Рубинового камня. Но все меньше часов отводится детишкам в школе – на Пушкина, на вечную Россию! Меньше пушкинских часов – меньше рубиновых капелек, меньше человека в человеке, ребенка в ребенке. Больше – морока, нежити.

Подальше, подальше стараются держать детишек от наших родовых алмазов. Еще бы! Алмаз пишет и по стали, не только по стеклу. Не усмотришь – напишет Пушкин страшное для всяких выползков: будь русским, дитя! Люби Бога, люби Отечество. Ничего не бойся. Бог с тобою на всех путях! И сказка с тобой, и сила, и музыка, и цветы Рая.

Уравновешенный, связный мир Пушкина, живое волнующееся лицо духовного моря – веселый праздник, который никого не подгоняет и открывается с жизнью все дальше и дальше. В Пушкине – особенная даль, проницательность, любомудрие, естественное и живое, как зеленый шум природы.

Мир Пушкина, целомудренный и невинный, светлый мир до великих катастроф, нет в нем погибели и потопа. Все мы изгнанники, которым весь мир пустыня, но есть и отечество – Царское Село, над которым Царь царей – Христос. Так что все сходится – Небесный Иерусалим и Село на земле, пусть кто-то сегодня, занимаясь пустым буквализмом, говорит, что никакое оно не Царское, а какое-то финское Сарское… А нам – Царь милее.

Михаил Шелехов

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"