Егор Исаев — одно из самых громких имён в нашей литературе. Только голос Егора Александровича не для городских площадей. Чтобы понять до конца Исаева надо хотя бы раз побывать в его родном Коршево, выйти на высокий берег Битюга, почувствовать неустанный ток воды в проступающих словно вены речных протоках, окинуть взором весёлое, зелёное море Хреновского бора, и уходя взглядом дальше до самого горизонта, обнять душой этот великолепный простор, эту бесконечную даль...
Вся поэзия Егора Исаева вскормлена этим пейзажем. И вся она попытка обнять всю эту родную землю, а вместе с ней и всю большую Родину и весь земной шар. В этой попытке докричаться до каждого живого человека, сродниться, или как любит говорить сам поэт обрадоваться всему этому живому миру, ключ к его творчеству. Потому как сказал сам поэт: «Обнять нельзя, а помолиться можно».
Поэтический мир Егора Исаева, вмещает целую эпоху. Для разного читателя Исаев разный, но всегда искренен и очень похож на свои стихи.
Герой Социалистического Труда, Лауреат Ленинской премии Егор Исаев до сих пор у некоторых критиков числится по разряду «достижений советской литературы».
Как известно, всю нашу литературу ХХ века до недавнего времени делили на советскую, так называемую «задержанную» внутри страны и литературу русского зарубежья. Но прошло время, идеологические догматы рухнули, и становится очевидным, что только сложенные вместе они и составляют единую национальную литературу. Воссоединение трёх ветвей русской литературы показало, что художественная правда была во всех ветвях. И в настоящее время, как отмечают те же критики, возрастает интерес как раз к лучшим образцам советской литературы. На фоне сегодняшней равнодушной к судьбе простого человека действительности её гуманистический пафос становится как никогда актуальным. Заметим здесь, что как определял ещё в 20-х годах литературовед А. Воронский советская литература с самого начала была «враждебная и эмиграции, и последним «властителям дум», она « не пролетарская литература, не коммунистическая» . Её основной пафос — любовь и доверие, главная задача — быть достойной своей страны и эпохи. Об этом важно помнить особенно либеральным критикам, которые часто чохом записывают всех советских писателей в пропагандисты и агитаторы.
Нельзя забывать и огромной роли советской литературы в деле духовного окормления народа в богоборческие времена . Как в своё время признал Святейший Патриарх Русской Православной Церкви Алексий II, в годину атеистических гонений только русская литература «проникнутая духом евангельской Истины, оставалась её живительным, общедоступным источником».
Адекватность эпохе — главная черта советской литературы. Советский писатель, если и сомневался то только по поводу средств. В главном же он, как и большинство советских людей верил в то что, страна находится при дверях такого общественного строя, «который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чем могли только мечтать в прошлом». И художественно высокие произведения в собственно советской литературе создавались тогда, когда её одарённые представители искренне верили в утверждаемые ими идеалы и не позволяли себе сознательно лгать, выдавать желаемое за действительное.
Конечно, при советской власти литература была больше, чем просто художественная словесность. Но литературоцентричность русской культуры вплоть до 1990-х годов началась не при Советах. Писатель в России издавна почитался учителем жизни. Литература заменяла русскому, а тем более советскому человеку и философию, и историю, и политэкономию, и другие гуманитарные сферы. Власть же, со своей стороны, отмечала и поощряла лояльных ей литераторов.
Егор Александрович Исаев — яркий представитель именно советской литературы, где он по праву представлял литературу РСФСР, русскую литературу. Но как настоящий поэт он всегда современен. Недаром известный критик и литературовед Владимир Бондаренко включив Егора Исаева в свой список-рейтинг «50 поэтов ХХ века», сказал что он «вполне мог бы стать и символом нынешнего века». Заметим, кстати, что отмеченный высокими наградами СССР, Исаев никогда не клялся в особой партийности. И не потому что не верил в «светлое будущее». Вслед за Сергеем Есениным, он вполне мог написать в своей анкете: «В РКП (б) не состоял, потому что чувствовал себя гораздо левее». Ну а свой трибунный имидж советского поэта Егор Александрович заработал своим неподражаемым поэтическим темпераментом, ораторским талантом, мудростью крестьянина и государственного деятеля. И то сказать! Кто ещё мог так искренне, громко и внятно заявить на любом большом форуме правду Страны Советов, победившей фашизм, правду своего фронтового поколения. И по сих пор Егор Исаев великолепно справляется с любой аудиторией. Он не просто умеет заставить слушать себя, он ещё и привносит с собой атмосферу праздника, атмосферу единства и некоей высокой задушевности. Зал замирает когда Егор Александрович читает эти самые известные строки из своей поэмы «Суд памяти»:
Вы думаете, павшие молчат?
Конечно, да – вы скажете.
Неверно.
Они кричат, пока ещё стучат
Сердца живых и осязают нервы....
По сути, здесь продекларирована главная идея и главный пафос творчества Исаева. Всякое государство, народ, и в целом человечество и наша планета сохраняются памятью. А эстафета памяти — залог существования всего живого.
Возможно сегодняшнему читателю не совсем понятно почему и в творчестве Исаева и во всей советской литературе так много места занимает антивоенная тематика. Дело не только в том, что такая литература поощрялась властью. И даже не в том, что эта тема была наиболее безопасной с точки зрения цензуры. Не надо забывать, что эти строчки были написаны, когда ещё не заросли окопы недавней войны, когда ещё оплакивали погибших в каждой советской семье. И тогда, когда реалии «холодной войны», гонки вооружений вызывали вовсе не придуманную тревогу за судьбы мира. Для поэтов фронтового поколения, к которым принадлежит Егор Исаев было делом чести не допустить чтобы жертвы прошедшей войны были напрасными. Поступать иначе значило предавать память о павших.
Они хотят, чтоб памятником их
Была Земля с пятью материками.
Великая!
Она летит во мгле
Ракетной скоростью
До глобуса уменьшена,
Жилая вся. И ходит по Земле
Босая Память – маленькая женщина.
Она идёт, переступая рвы,
Не требуя ни визы, ни прописки.
В глазах – то одиночество вдовы,
То глубина печали материнской.
Поэма «Суд памяти» после выхода в печать в 1962 году имела оглушительный успех. Композитор Дмитрий Шостакович назвал её выдающимся произведением, а Михаил Шолохов прямо заявил, что поэма достойна Ленинской премии. ( Премию эту автор получил спустя 10 лет уже за дилогию «Суд памяти» и «Даль памяти»). Страна только-только начавшая осмысливать свою недавнюю историю увидела в этой поэме ещё один памятник бессмертному подвигу советского солдата. «Суд памяти» творческая вершина поэта Исаева, его визитная карточка. Здесь его поэтическая образность приобретает вселенский масштаб, поднимается до философских вершин. Через заброшенное стрельбище, через свинцовые пули, которых «тленье не берёт», поэт увидел свою планету людей, планету памяти. При этом, поэтическое зрение Егора Исаева одинаково отчётливо различает и больные сны крестьянки из под Курска, потерявшей на войне сына и боль старой раны у американского таксиста «на оборотной стороне Большой Земли, в полуденном Нью-Йорке», и даже то, как под Калачом:
Уйдя в ночную глубь,
Бессонный трактор залежь поднимает,
И пуля,
Словно камешек на зуб,
На остриё стальное попадает.
И, повернувшись медленно,
Опять
Ложится в землю, как зерно ложится...
Поэма «Суд памяти» сразу сделала Егора Исаева знаменитым и вынесла его на вершину советской поэтической иерархии. В ней в полную силу проявилась особенность Егора Исаева одновременно быть трибунно громким, и лирически тихим, видеть целиком всю голубую планету Земля, свою большую Родину и малую.
Уже алеют облаков верхи.
И над Москвой и над моей деревней.
Своё родное село Коршево, что широко раскинулось (семь километров в длину, четыре в ширину) на высоком правобережье Битюга к северо-востоку от города Бобров Егор Александрович никогда не упускал из виду. Здесь, в период между НЭПом и коллективизацией, он и родился 2 мая 1926 года. Отец – Исаев Александр Андреевич работал учителем начальной школы. Мать – Фекла Ефимовна, простая крестьянка, колхозница. До революции Коршево было известно всей России как родина известного русского журналиста, писателя и драматурга, издателя, основателя самой влиятельной в императорской России газеты «Новое время» Алексея Сергеевича Суворина (1834-1912).
В 1892 году в селе по «голодному делу» вместе со своим издателем А. С. Сувориным побывал А. П. Чехов. На средства Алексея Сергеевича в 1904 году была построена 4-классная школа. Именно в суворинской школе учился отец Егора Исаева. И по его словам она была ничуть не хуже семилетки советского периода. Суворин снабжал школу учебниками, книгами, присылал к Рождеству подарки ученикам, премии учителям. После 1917 года как «реакционер» и «хвалитель буржуазии» Суворин попал под запрет. Но его культурное, просветительское влияние на земляков сохраняется до сих пор.
Коршево, богатейшее село, где работали 21 ветряная мельница и одна паровая, дымилось 15 кузниц, со страшными потерями пережило коллективизацию. В 1934 году взбунтовавшиеся крестьяне убили 14 активистов колхозного движения. В результате ответных мер больше 200 коршевских мужиков бесследно исчезли в ГУЛАГе. Эти события нашли отражение в романе Фёдора Панфёрова «Бруски», в мемуарной прозе известного воронежского поэта Геннадия Луткова «Поговорим отец».
Нельзя сказать, что Егор Исаев совсем не трогал тему так называемых «перегибов». В маленьком стихотворении «Память топора», удивительно многозначном и сдержанно-лаконичном поэт вполне исчерпал эту тему:
Вопрос был так поставлен: или — или,
Был выбор дан топор или налог.
Срубили сад, как деда схоронили,
И с той поры топор наш как оглох.
Уж как его, бывало, не точили,
Он не забыл, он помнил « или- или».
Для Исаева Коршево прежде всего самое родное место на земле. О своём селе он написал так:
Я в нём родился всем чертям назло
И в нём возрос. Оно всего превыше.
Я из него пешком однажды вышел,
А дальше подхватили поезда.
Мой взгляд — оттуда, а душа — туда.
Детские и юношеские годы будущего поэта Егора Исаева были насыщены разговорами о дальних и близких переломных событиях в истории страны. Рассказы деда о Японской и Первой мировой войне, рассказы отца о революции и Гражданской войне, НЭПе, первых колхозах. В истории родного села Исаева как в капле воды отразились все беды и победы великого социального эксперимента. Откликаясь сердцем на все удачи и поражения большой страны Егор Исаев и то и другое мерил коршевским аршином. На все достижения страны поэт смотрел через призму крестьянской нивы и двора. В одном из стихотворений он признаётся, что не любит слово пространство, что ему милее поле, где «главенствует природа» «в живых чертах и в родниковой силе» . И далее поэт говорит о самом заветном:
« Люблю, когда на вырост вся Россия».
Это взгляд крестьянина, у которого для оценки всякого явления есть один критерий истины : прибавляется ли количество жизни ? Егор Исаев совсем не лукавил, когда на одной из встреч с читателями признался, что если бы не стал писателем, то хотел бы стать председателем колхоза. Вспомним как по-председательски Исаев реагирует, когда видит как во время уборочной перевозимое в грузовиках зерно «течёт и под колёсами хрустит»:
О, если б можно было, если б можно –
Да пусть меня милиция простит –
Я б ту дорогу накрутил, как вожжи,
И, вознеся молитву небесам,
По тем чубам, по лицам тем, по рожам,
По их пустым, беспамятным глазам –
Вот так и так!
– Да где же ваша совесть?
Егор Исаев и на сегодняшнее село, на сегодняшний день крестьянства смотрит как председатель колхоза:
Цвели хлеба, вот здесь цвели и вон там,
Теперь и здесь и там цветёт бурьян.
Давно ушла частушка с горизонта
И за собою увела баян...
Ещё в недавнем прошлом в понятном для поэта мире летали «утки и два гуся», в лугах коровы «как кучевые облака» несли бидоны молока... Так было.
... И вдруг, как чей-то выстрел
Из- за угла, врубили в них транзистор.
Врубили с ходу — рвано и хрипато.
И началась реакция распада.
И нынче «в лугах, ни » Звёздочки», ни «Зорьки», //Одна коза до самой до Рязани», «село в разоре, детство в беспризоре» и «который год скворечники пусты»... На «перекрёстке двух систем» воцаряется хаос и мерзость запустения. И как тут не пожалеть, что из нашей жизни ушли ориентиры, что ушла идея.
Ушла в дожди, в осенние рябины
Своих знамён, из уст ушла в уста
Всё в ту же даль – туда к неистребимым
И неподкупным истинам Христа.
«С верхушки неба сорванный скворечник» – вот символ «злой цивилизации» для Исаева, знак беды. Поэт не называет тех «кто это сотворил», но не устаёт повторять: «Сначала корни, а потом вершина», не устаёт ходатайствовать по крестьянским делам в прямом и переносном смысле.
Егор Александрович не упускал ни одной возможности помочь своим землякам. И, кстати, продолжает помогать решать их проблемы. Как известно, в период 1984—1989 годов Исаев избирался депутатом Верховного Совета СССР. С помощью депутатского мандата ему удалось инициировать строительство в родном Коршево для молодых семей целой улицы коттеджей. В этих домах уже родилось и выросло на радость Исаеву целое поколение коршевцев.
А ещё воистину великое дело Егор Исаев совершил, ускорив газификацию Бобровского района. Это сегодня главный монополист страны Газпром со скрипом, уступая политическому давлению, но вынужден участвовать в социальных программах обеспечения голубым топливом и внутреннего потребителя. А были времена, когда газовые магистрали по центральной России прокладывали со специальным указанием: «Газопроводы-отводы не строить». И надо было проявить невероятную настойчивость, обоснование защитить на самом верху, в правительстве и Газпроме, чтобы только разрешили врезать штуцер в газопровод высокого давления. То есть, больших усилий стоило обеспечение самой возможности получения газа в российской провинции. А уж повернуть газовую реку... Легче Гераклу было повернуть русло реки. На просьбы ходоков в Газпроме отвечали: «У нас есть целые области в которых газа нет, а вы тут со своим заштатным городишком пришли...»
Ко всесильному руководителю Министерства газовой и нефтяной промышленности СССР Виктору Черномырдину они пошли втроём: руководитель Воронежоблгаза Борис Алпатов, первый секретарь Бобровского райкома партии Иван Дорохов и примкнувший к ним поэт Егор Исаев. Сначала, как водится, был разговор специалистов. Просьба разрешить строительство газопровода-отвода на Бобров встретила у Черномырдина дежурные отговорки: в плане нет, лимитов нет, проект не готов. И когда разговор зашёл в тупик своё слово сказал Егор Исаев. Пафос его речи был следующий. Почему наш газ, через наши реки, по нашим чернозёмам, мимо наших сёл и деревень идёт за границу. Почему побеждённые пользуются им гораздо раньше победителей? Какие ещё нужны ходатайства, какие слова и просьбы нужны для того, чтобы газ наконец пришёл в русскую избу. Он, поэт и лауреат, Герой труда и крестьянский сын от имени русских мужиков и баб готов на коленях просить министра как о великой милости — пустить газ в российское село. Черномырдин и сам немало порадевший для блага родного Оребуржья сдался. Как вспоминает Борис Алпатов именно слова Егора Исаева стали решающими в деле прокладки газпровода-отвода на Бобров. В итоге Бобровский район стал одним из первых в Воронежской области куда пришёл газ.
Эти свои заслуги перед земляками Егор Александрович ценит ничуть не меньше чем всё написанное им. В его понимании человек и словом и делом должен служить людям. Ведь, как признался он на одной из встреч и своим поэтическим талантом он обязан не только Богу и природе, но и своим землякам. И прежде всего девчатам, бойким на язык частушечницам. С малых лет Егор был погружён в языковую стихию народного устного слова, впитывая меткую народную пословицу и поговорку. И, конечно, его всегда восхищало умение деревенских девчат импровизировать в рифму под гармошку с искромётным юмором и задором. И по сию пору воронежская матаня славится на всю Россию!
Ах! с какой восторженной ностальгией Егор Исаев воспел в поэме «Даль памяти» дни своей ранней юности. Среди этих полей он бродил сам не свой, когда настигло его первое чувство к неприступной деревенской крале, здесь под звёздным небом он «застрадал, выстрадываясь в парня».
Уж так страдал, уж вот как
Выстрадывал во бархатах ночей,
Что просыпались за полночь молодки
И к муженькам ласкались горячей.
Страдал навзрыд от нежности великой:
Авось услышит, сжалится авось.
Уж не с того ль в обнимку с повиликой
На горизонте вздрагивал овёс?
Уж не с того ли ягодкой багровой
Неслась к тебе поклонная звезда?
Здесь в Коршево он прошёл испытание на покосе и стал мужиком. Сколько счастья обещал завтрашний день! Но всё перечеркнула война.
И рожью, рожью, рожью
Ушёл мужик за синий край полей.
И лошади ушли,что помоложе,
И трактора ушли, что поновей.
Ушли ушли.
Вся тяжесть колхозного труда свалилась на плечи женщин и подростков. Осенью 1943 года Егор Исаев был призван в армию. Сначала служил в войсках НКВД в охране объектов, затем на Кавказе охранял границу с Турцией. На фронт попал сразу после освобождения Варшавы. Участвовал в боях под Котбусом, а затем освобождал Прагу в составе 13-й гвардейской дивизии. Дальше – служба в составе Центральной группы войск: Чехословакия, Австрия, Венгрия. Демобилизовался младший сержант Исаев только через пять лет после победы.
Первые свои стихи и заметки Егор Исаев опубликовал в дивизионке «На разгром врага». После чего приказом Политуправления переведён в газету 1-го Украинского фронта «За честь Родины». За редкий дар сочувствия, лёгкий характер, способность искренне радоваться успеху другого судьба вознаградила Егора Александровича дружбой со многими известными литераторами. Ещё в Вене Михаил Алексеев читал ему первые главы своего романа «Солдаты». Там же во время службы Исаев познакомился с Семёном Борзуновым. А поступать в Литературный институт приехал с письмами от Евгения Долматовского и Николая Грибачёва. И так случилось, что в Москве на Тверском бульваре, 25 встретил Юрия Бондарева. Именно автор «Горячего снега» и письма от мэтров советской поэзии помогли опоздавшему к началу приёмных испытаний Егору Исаеву поступить в институт.
Окончил его Егор Исаев с отличием в 1955 году. В том же году году в «Воениздате» вышла первая книга его стихов «Волны над Дунаем». Затем Егор Исаев был направлен на работу в издательство «Советский писатель», где и началось его восхождение ко всесоюзной известности.
Но прежде вернёмся к его армейским годам. Сразу же после войны Исаев попал на огромное немецкое стрельбище. Именно здесь совершалась репетиция будущего смертоубийства, после этого полигона вчерашние пацаны становились солдатской серой массой. А ныне здесь как муравьи, копошились люди, добывая отлитый в пулях свинец, который был и тогда и сейчас в большой цене. Так родился замысел будущей поэмы «Суд памяти». Правда, Константин Паустовский, с которым Егор Исаев поделился впечатлением от увиденного, сказал что в его замысле скрывается «главный философский ключ от войны» и советовал ему написать об этом прозой. А Исаев все-таки написал поэму. Одну из лучших в русской литературе ХХ века. В ней бывший фронтовик не только философски осмыслил причины мирового кровопролития, не только освободился от военных впечатлений и мыслей, которые просились на бумагу. Здесь ещё затронута и редкая для нашей литературы тема — психология побеждённых. Больше пяти лет Исаев наблюдал за жизнью послевоенной Европы. Совсем недавно в интервью «Литературной газете» Исаев признался что первое, что запало ему в душу из поэзии Александра Блока были строчки: «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы…» Потому что, проходя после войны службу в Вене, он солдат-победитель в линялой, застиранной гимнастёрке, в кирзовых, растоптанных сапогах, нет-нет да и ловил на себе косые взгляды скрытого высокомерия тех самых «слишком европейцев», от дикого нутра которых в недалёком прошлом и пошёл фашизм. «Побеждённые, – говорит Исаев-, на виду заискивающие, они тем не менее в тёмных закоулках своего отравленного расизмом мозга числили нас, как и прежде, в азиатах. То есть в низшем, на их взгляд, разряде. Наше простодушие как признак наивысшего предрасположения к общению, к миру, к добру они по душевному невежеству своему, по нестерпимому индивидуализму относили не к достоинствам, а к недостаткам культуры, к слабости характера». И всё-таки, вспомним, в поэме «Суд памяти», обращаясь к не раскаявшемуся главному герою автор говорит с достоинством и великодушием победителя:
Я Курту руку подаю,
Я Гансу руку подаю.
Тебе же, Хорст, помедлю...
Тому, кто ещё не понял истинных причин войны даётся время и шанс. Но услышан ли очередной призыв «варварской лиры» на «братский пир»? На фоне сегодняшних разговоров, о Европе от Атлантики до Урала эти мысли не теряют актуальности. Пауза перед нашим братским рукопожатием с Европой, уже спустя десятилетия и после окончания холодной войны, затянулась.
Удивителен, конечно, ещё и тот факт, что наглядевшись на европейскую жизнь, сделав кое-какие выводы, Егор Исаев ничуть не перестал быть почвенником и патриотом своей страны. Другому, и таких примеров много, достаточно было одной командировки на Запад, чтобы если не удариться в диссидентство, то до конца дней оставаться ушибленным «европейской цивилизацией». До конца дней держать фигу в кармане и иронизировать на счёт всего отечественного по поводу и без повода.
У Егора Исаева об отношении ко всему заграничному есть удивительное стихотворение. На первый взгляд оно касается темы, которую не обошли многие историки и писатели, писавшие о войне. О взаимоотношении русских солдат с немецкими женщинами. Об этом собственно знаменитый роман Юрия Бондарева «Берег». У Исаева об этом короткое стихотворение «Заграничная любовь». Но сколько в нём внутреннего драматизма:
Осталось несколько минут.
Как должен быть свисток.
Нас километры растолкнут
На запад и восток.
Фонарь в рубиновой крови
Мерцает позади.
Осколком взорванной любви
Застряла боль в груди....
Кажется ещё немного и автор расплачется вместе с читателем, и будут они на пару размазывать слёзы, проклиная обстоятельства и тех кто разлучил влюблённых. Но Егор Исаев из этого положения выходит в высшей степени благородно и мужественно:
Есть боль которая болит,
Но не ломает нас.
Так, допустив минутную слабость, вспоминает о долге солдат, вспоминает о чём-то высшем, что руководит им, и поправляет фуражку, застёгивает на все пуговицы шинель. Чтобы жить дальше и выполнять свои обязанности.
Открытый всем ветрам, побывавший во многих странах мира, друживший со многими представителями национальных литератур, Исаев не поддался никакому чужому влиянию. У него, кажется, происходил обратных процесс. Чем шире становился его горизонт, чем выше он поднимался по общественной лестнице (а он был секретарем правлений СП РСФСР (с 1985 года ) и СП СССР (1981-1991 г.г. ), председателем Совета по поэзии СП СССР (с 1987 года), председателем правления Всероссийского общества книголюбов), тем крепче в нём становилась любовь к родному краю, родному дому. В самые счастливые минуты мысли о нём не покидают. О нём плачет душа поэта.
О ком она? О чём? А всё о том,
Что там, в ночи, стоит мой старый дом.
Стоит один — ни звука, ни огня.
Лишь тишина за дверью ждёт меня.
Так кричит птица над опустевшим гнездом. В Исаеве живёт удивительное чувство рода, неистребимый крестьянский дух. Когда читаешь Исаева приходишь к выводу, что душа его так и не покинула родные пределы, не оторвалась от берегов родного Битюга. У Егора Исаева есть маленький шедевр, где его поэтическое чувство земли поднимается до чистоты и наивности создателей земледельческих мифов и древнерусских былин. Называется стихотворение «Полюбовный разговор»:
Стеснённо глазу в темноте,
Зато просторно уху.
О чём, скажи, на борозде
Земля шептала плугу?
А чтоб не очень-то вздыхал
И не робел, как дурень,
А дело б знал своё — пахал,
Пахал, а не халтурил.
С того и ластилась к нему:
Своя, мол, не чужая.
И всё сводила к одному –
К большому урожаю.
Эта маленькая история на вечную тему стоит иных томов и так и просится в хрестоматии. Как и многое из того, что написал Егор Исаев. В его поэзии счастливо и удачно сочетается лёгкость, афористичность и глубокая мысль. В его поэмах нет литературщины, а есть реальные люди, которые любят и ненавидят, страдают и радуются. Там светит солнце и гуляют пропахшие чабрецом степные ветры. При этом, в поэме «Суд памяти» Егор Исаев показывает события с кинематографической скоростью с космического расстояния. А в поэме «Даль памяти» автор выступает как философ, размышляющий о судьбе народа и государства, о правде жизни, о красоте её, о тайне рождения, жизни и смерти. Поэма “Даль памяти” — поэтическая энциклопедия довоенной русской деревни и памятник конкретному воронежскому селу Коршево. И все последующие большие вещи поэта так или иначе связаны с ним, пропитаны памятью о довоенной юности в родном селе. На всю жизнь он запомнил как мимо села в 42-м шла на фронт танковая колонна, шло наше родное железо, которое сошлось в смертельной схватке с железом всей Европы. Запомнил он и величественную картину военной поры, как измученные женщины везли на себе мешки с хлебом на станцию в Бобров. Отсюда из Коршево поднимаются облака памяти Егора Исаева. Потому что: «Мы в городе живём, а в нас живёт деревня...» Память — ключевое слово, ключевое понятие в творчестве Исаева. Погружаясь в его поэзию, читатель не замечает то, как написано то или иное произведение. С ним происходит удивительная вещь. Создаётся единое с автором поле памяти, в глубинах сознания читателя оживают образы прошлого. Он, как и автор, переполняется тем же волнением, той же памятью о лучших минутах своей жизни, размышлением о жизни и смерти, любовью и печалью:
Ко мне приходит облако.
Оно
То радостью моей осветлено,
То, что скрывать, омрачено печалью,
Оно придёт –
И даль сомкнётся с далью
И памятью уйдёт в мои глаза,
Как степь, как поле –
Просекой в леса,
Как горы — в небо, речка — за излуку,
Как за год — год...
Но поэзия Егора Исаева не только богата тонким лиризмом, глубокой мыслью. Она полна и актуальной сатиры, доброго юмора, публицистического отклика на происходящее в стране. Настоящая поэзия это ещё и социология. Кто не узнает в «Передовитом» Исаева и ныне часто встречающегося общественного деятеля. Это особый социальный тип:
Извивчивый при смене разных вех,
Он там и тут, он в той и этой свите.
Со всех сторон он всесторонней всех
И всех передовых передовитей.
А вот как-бы ёрничая, в частушечной манере поэт говорит о таких вещах, которые знает про себя каждый русский. Но очень редко говорит вслух. Стихотворение называется «Перечитывая «Тёркина».
Так скажу вам, судари,
Сердцем с-под руки:
Мы ребята с придурью,
Но не дураки.
Для добра открытые,
На поклон — поклоном,
Но... спросите Гитлера
И Наполеона.
Заметим, что автор здесь объединяет себя с героем знаменитой поэмы Александра Твардовского. Такая самоидентификация для Егора Исаева не случайна..
В каком-то смысле ранний Исаев-солдат — это Тёркин, пишущий стихи. Влияние же самого поэта Твардовского на творчество Исаева не так однозначно.
Кстати, в заметке «Востребованное слово», где Егор Исаев вначале даёт определение: «Поэзия — это как вид особой энергии, как электричество, которое содержится во всём и везде», он высказывает своё мнение о Тёркине. Исаев утверждает, что «Василий Тёркин» не столько сочинён, сколько востребован», «востребован солдатами из таких же как они солдат». А Твардовский, «даже сам того до конца не осознавая» пропустил через сердце и вылил на бумагу «этот удивительный ток востребованности». Эти мысли многое объясняют и в поэзии самого Егора Исаева.
К слову, как литературный критик Исаев почти неизвестен современному читателю. И настоящее издание такую возможность ему предоставляет. В третьей книги помещены статьи Егора Исаева, посвящённые Пушкину, Лермонтову, Некрасову, Есенину, Блоку. При этом Исаев совершенно органично обозначает в Михайловском «поле Пушкина — поле наших великих глаголов». И на берегу родного Битюга со знакомым трактористом, с таким же как он заядлым рыбаком-удильщиком увлекательно обсуждает бессмертные строки своего земляка Ивана Никитина: «По зеркальной воде, по кудрям лозняка //от зари алый свет расстилается». Очень интересно читать размышления Исаева после зарубежных поездок. О том, чем же близки между собой «старая Англия и матушка Россия». И почему в вечном городе Риме ему стало грустно. Нельзя без волнения читать статьи посвящённые друзьям поэта Александру Прокофьеву, Михаилу Алексееву, Юрию Бондареву. Исаев умеет дружить, умеет видеть в любом человеке прежде всего хорошее, умеет обрадоваться чужому успеху как своему.
Мало кто знает что Егор Исаев на посту заведующего редакцией русской советской поэзии издательства "Советский писатель" сыграл если не главную, то решающую роль в литературной судьбе двух таких разных поэтов России — Николая Рубцова и Евгения Рейна. В начале 1964 года именно Исаеву из далёкого Никольского никому неизвестный Рубцов прислал рукопись первой своей книги. Причём прислал с такой припиской: «У меня в этой местности не было не только возможности отпечатать рукопись, как это положено — на машинке, но так получилось — даже не было возможности собрать рукопись поскорее». В июне 64-го, отзыв на рукопись Рубцова написал руководитель литинститутского семинара, в котором занимался тогда Рубцов Николай Сидоренко. В отзыве Сидоренко была, между прочим, и такая замечательная фраза: «Перед нами — рукопись первой книги поэта, и рукопись выдающаяся. Обидно будет и неверно, коли она залежится в редакционном шкафу...» Отзыв о рукописи Рубцова «Звезда полей» написал и рецензент издательства В. И. Мильков. А потом начался сезон отпусков, и рукопись действительно могла остаться в редакционном шкафу. О Рубцове, похоже, забыли. Но спас положение Егор Исаев. Сохранилась записка которую он написал редактору издательства Владимиру Семакину: : «Володя! Срочно прочитай рукопись Рубцова (за день-два), определи состав. Надо с ним заключить авансовый (25 процентов) договор. Борис Ваныч поддержит, я уже договорился. Будь добр, не затягивай — Рубцов хороший поэт, нашенский-деревенский, и он сейчас бедствует. Держи связь с Рубцовым через Анатолия Передреева. Егор. 30 марта 65». Вышедшая к лету 1967 года книга «Звезда полей», стала звездным часом Николая Рубцова. «Эпопею издания сборника стихов Рубцова я знал хорошо, — вспоминал однокурсник Анатолий Чечетин. — Заходили с ним в издательство, когда еще только созревал договор, и на других этапах. Уже тогда я понимал, какое важное дело совершает Егор Исаев, отстаивая, проводя и «пробивая» почти в целости-сохранности эту подлинно поэтическую книжечку стихов, явившуюся к нам словно из другой галактики». После неё Николай Рубцов защитил диплом в Литературном институте и 19 апреля был принят в Союз писателей. А в 1970 году в том же «Советском писателе» вышла уже четвертая книга Николая Рубцова «Сосен шум», изданная благодаря опять же хлопотам Егора Исаева.
А вот рукопись Евгения Рейна пролежала без движения 16 лет! После скандала с альманахом «Метрополь», автором и составителем которого был Рейн, первую книгу его стихов сняли с редподготовки. К этому времени Евгений Рейн был известен исключительно как киносценарист. Неудачи с первой книжкой подталкивала его к мысли уехать из страны, вслед за своим другом Бродским. Но вот в 1982-м году в помещении правления Союза писателей на Поварской он встретил Егора Исаева. «И то, – вспоминает Евгений Рейн, – что 16 лет мы не могли сделать, за 2 минуты решили. И через год книжка вышла. Мне было сорок девять лет». В другом месте Рейн пишет об этом так: «Как ни странно, окончательно выпуску книги помог Егор Исаев (я об этом уже не раз рассказывал) — он приказал ее издать. Договор, аванс — и книга вышла в красивом оформлении Валерия Локшина». К стати сказать, издательство «Советский писатель», учреждённое Союзом писателей СССР в 1934 году, было ведущим писательским издательством страны, выпускавшим до 500 названий книг в год общим тиражом свыше 30 миллионов экземпляров, 40 процентов которых составляли переводные издания, в основном с языков народов СССР.
Удивление Евгения Рейна, в общем понятно. К сожалению, обратных примеров, когда бы «западник» помог с тем же бескорыстием «почвеннику», увы нет. В плане же эстетических идеалов трудно даже придумать двух таких разных поэтов как Исаев и Рейн. У "элегического урбаниста" (по определению Бродского), петербуржца Евгения Рейна мало общего с «деревенщиком» и почвенником Егором Исаевым. Место обитания поэзии Рейна, его пейзажный ряд это Литейный проспект, Артиллерийский музей за Петропавловской крепостью "залив с Кронштадтом на боку, / с маневрами флотов неслышных", с пальмами, с балюстрадами с входящим в бухту пассажирским теплоходом...
А место действия поэзии Егора Исаева вся Россия в её движении и многообразии. Возможно, отсюда широта в поступке и понимании другого. Россия Исаева гораздо шире Невского проспекта. В Исаеве живёт удивительное чувство большой Родины и удивительная любовь к малой. В слове Исаева явлен и «Урал в кольчуге — русский богатырь» и «сама Сибирь, до океана — океан таёжный». Но наиболее органична поэзии Егора Исаева бесконечная степь и русское поле. Как органично этим просторам творчество великих предшественников и земляков Егора Исаева Алексея Кольцова и Ивана Никитина. Без малой родины не бывает большой. Родина – это почва, в которой зреют наши мысли, чувства, познавая ее, мы вырабатываем способ, каким только и можно сохранить себя. А поэзия Егора Исаева не только по его же определению «вторая действительность в слове», но и мост между сиюминутной реальностью и предстоящей вечностью. Вот как гениально у Егора Исаева отозвалась народная песня «Степь, да степь кругом»:
Какое нестихающее эхо, Какая неисплаканная боль!.. Не обойти пешком и не объехать, Лишь в память взять и увезти с собой. Все степь да степь... сухой наждак мороза, Снегов бескрайних белая тоска... А я пою, а я ищу сквозь слезы В глухой степи могилу ямщика.
И таким же эхом, бесконечной свободой и растворённостью в природе и истории, она отзывается у каждого, кто прочитает эти строки. Мы уверены, что эти стихи про нас, что они выражают наши чувства лучше, чем мы сами могли бы это сделать. И всё это и есть главный признак подлинно русской национальной поэзии. В стихах Егора Исаева читатель чувствует именно тот самый «русский дух» узнаваемый нами на генетическом уровне, находит какие-то очень дорогие ему черты русского характера, какие-то важные слова о нас самих, о русской истории. И у самого поэта есть ощущение судьбы, не случайности своего места на земле. Он чувствует, что его стихи рождаются не просто так, что «чья-то воля», некая высшая сила диктует ему.
Об этом говорит Исаев в поэме «Мои осенние поля». Именно она, «чья-то воля» пишет поэт:
Из одного в другое поле
Ведёт меня. Зачем? Куда?
Какая странная звезда
Сокрыта там, в седом тумане?
Хоть не видать её, а манит,
Как донный вздох из камыша...
А в небольшом стихотворении Егор Исаев прямо признаётся, обращаясь к читателям:
Не по своей лишь только воле Я к вам — от памяти, от боли, От вдовьих слез и материнских, От молчаливых обелисков, От куполов у небосклона...
И это действительно так. Поэзия Егора Исаева входит в наше сознание как память о самом дорогом, что в нас есть, в ней наша общая тревога сливается в общую надежду, а неисчерпаемая «печаль полей» восходит к любви ко всему живому.
Наш современник и собеседник, поэт и публицист, солдат и гражданин, крестьянин и философ, государственный и общественный деятель, Егор Исаев близок и понятен каждому кто любит Россию, кто вместе с ним печалуется о её настоящем, восхищается её подвигами, гордится её прошлым и тревожно всматривается в будущее. Его творчество — это как молитва о России, как свидание с Родиной, с полем нашей юности и речкой нашего детства... Однажды прочитанное у Исаева становится частью нас самих. Вот почему о творчестве Егора Исаева можно сказать словами его же односельчанина. Глядя на пойму реки Битюг, на знаменитый пейзаж у села Коршево он мудро изрёк: «Запомнить всё может и не запомнишь, но и разлюбить это всё никогда не разлюбишь».
Святослав Иванов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
