Жизнь рано ушедшего воронежского литератора Юрия Бобони схожа с картиной природы, когда рваные облака, плывущие в небе, то и дело заслоняют солнце, и оно успевает освещать землю лишь в короткие промежутки времени, снова и снова исчезая в серой наволочи туч.
Мы были с ним, можно сказать, ровесники. Разница в возрасте – всего два года. Наши отчие села – Бычок и Краснофлотское – разделяло большое расстояние, и мы не могли встретиться ни в детстве, ни в ранней юности. Свела нас в 1960 году Петропавловская районная газета «Под знаменем Ленина», в которой я только начинал работать, заняв вакантное место после ухода из неё ныне известного русского советского поэта Алексея Прасолова.
Ничем особым Юрий не выделялся. Разве что бросались в глаза высокий лоб и прямой вызывающий взгляд. Свои поэтические творения он в шутку называл «мои недозрелыши». Хотя, на взгляд моих опытных коллег, они выгодно отличались от тех, что присылали другие местные авторы. Надо сказать, самокритичность у него была не показной, он действительно серьезно относился к своему увлечению. И его печатали.
В редакции он бывал часто. Не порывал с ней связей и тогда, когда учился в Бобровском культпросветучилище. Заезжал, бывая дома, звонил, писал письма. Это училище Юрий выбрал не случайно. Он любил художественную самодеятельность, активно участвовал в ней, был неплохим баянистом и певцом.
Закончив учебу, вернулся домой и начал работать завклубом. Признание пришло быстро, и оно его не портило. А вот старая болезнь – туберкулез легких, ранее протекающая в легкой форме, давала о себе знать все больше и больше. Ему сделали операцию. Нужно было долечиваться амбулаторно, но он упорно не хотел пить ни таблеток, ни микстуру. Заглушал боль спиртным. Это становилось привычкой. Добрая слава, говорят, в углу сидит, а худая по дорожке бежит. Из райкома партии позвонили в редакцию и «мягко» посоветовали не баловать его публикациями стихов. Бобоню это ожесточило, и он стал пить еще больше.
Уловив момент, когда Юрий был трезв, его пригласил к себе в кабинет самый дипломатичный из нас, ответственный секретарь редакции Иван Иванович Топчиев. Сел с ним рядом, обнял и говорит:
– Ну, что же ты, Юра?!
Наступила тишина. Оба молчали долго. Потом Иван Иванович спросил:
– Ты меня понял, Юра?
– Понял, – ответил Бобоня и подал ему руку.
Мы все в редакции любили Юру.
…Наступили «хрущевские» реформы. Одни сельские районы ликвидировались, другие за счет их территорий расширялись. Это называлось укрупнением административных единиц. Толку от новшества было мало, и вскоре всё вернулось назад. В разряд ликвидированных попал и Петропавловский район. Газеты не стало, и я переехал на работу в Богучарскую «Сельскую новь».
У Бобони тоже произошли изменения в жизни. Он поступил на заочное обучение в Воронежский педагогический институт, и его пригласили на работу в школу. Я порадовался за него и сердечно поздравил его с этим событием.
А потом пришла новость: Юрий Бобоня приговорен к тюремному заключению. Не веря своим ушам, звоню знакомым. Все верно. Назвали даже статью из Уголовного Кодекса, по которой вынесено наказание: «за развратные действия в отношении несовершеннолетних». И пояснили: «Результат белой горячки». Состояние невменяемости? Мог бы суд всё это учесть? Наверное, помешали какие-то особые обстоятельства, решил я.
Свою вину Юрий на суде признал. Хотя и не помнил, как все случилось. Находясь в тюрьме, продолжал думать о литературе, строил планы на будущее. Когда вышел на свободу, сразу приступил к делу. Собрал «в кучу» стихи, закончил ранее начатую повесть «Калужская черемуха», приложил к ним два небольших рассказа и поехал в Воронеж, в правление областной писательской организации. Попал на приём к поэту Владимиру Гордейчеву, который протянул руку помощи не одному начинающему литератору.
Владимир Григорьевич встретил его, словно они были старые знакомые. Разговор пошел сразу о деле.
– Показывай: с чем приехал?
Бобоня бережно вынул из «балетки» папку и подал ему на стол. Гордейчев открыл её, полистал, взял в руки стихотворение «Улица», которое лежало верхним, и начал читать вслух.
Вихрем скачу я верхом на коне,
Лихо стреляют мальчишки по мне:
Палка – скакалка, палка – ружье,
Улица, улица – детство моё…
Вечер вихрастый спускается с крыш,
Ты у березки березкой стоишь.
Стонет за речкой охрипший баян, –
Улица, улица, юность моя…
Всхлип материнский, наказы отцов.
Слезы и строчки несказанных слов.
Я покидаю родные края, –
Улица, грусть молодая моя…
Вновь с чемоданом по стёжке иду,
Улицу вижу и сам на виду,
Слез набежавших совсем не таю,
Праздную улицу – верность мою.
По тому, как он его читал, как менялось лицо Владимира Григорьевича, Юрий понял: стихотворение ему нравится, как и всё остальное, что он успел посмотреть.
– Оставь, – сказал он, – надеюсь, наш Союз лучшее поможет напечатать…
В ходе беседы коснулись вопросов трудоустройства, издательских дел, учебы. Домой Юрий приехал окрыленный. И в первую же ночь от корки до корки перечитал один из поэтических сборников Владимира Григорьевича. Кое-что читал вслух.
…Будто бы почка надтреснет,
Лопнет на сердце кора…
Спи умудрённый. И если
Сядешь за книгу с утра
Радости яркую лампу
После гасить не спеши:
Радость чужому таланту –
Крупное свойство души.
На последних двух строчках Юрий задержал взгляд и задумался: «Это же он о себе написал, радуясь чужому таланту!»
Глубоко тронули его и эти строчки:
Тот знает толк в лирических азах,
Кто мир души растил не на продажу, –
Вот почему тома иные глажу
Едва не со слезами на глазах.
После Воронежа Юрий светился таким внутренним светом, что знакомые на улице его не узнавали. Родные и близкие боялись его сглазить. А он не замечал смены суток, работал днем и ночью. Вдохновение наполняло все его существо.
Веры в себя, в свои силы ему прибавили публикации подборок стихов в журнале «Подъем», а затем в московском альманахе «Поэзия». Он писал Гордейчеву: «Не нарадуюсь. Не дам себе отчета, не верю глазам своим». К его удивлению, не задержался в Воронежском книжном издательстве и выход «Калужской черемухи». Повесть многотысячным тиражом разошлась по стране. Имя Бобони стало известно не только воронежцам.
Пришло время реализовать и мечту о Литературном институте. В Москве остановился у односельчанина, члена Союза писателей, поэта Ивана Николюкина. Обнялись. По-мужски крепко потрепали друг друга за плечи.
– Читал! Слышал! Рад за тебя! – горели глаза Ивана. – В Литинститут приехал? Правильно! Давно надо было! Работы на конкурс не забыл?
– Все со мной! – тоже в бодром тоне ответил Юрий. – Даже заявление заблаговременно написал! – А потом спокойно: – Вроде бы Симонов в разговоре с Белокрыловым, они давние знакомые, обещал поддержать мою кандидатуру…
– Это хорошо! Я тоже с ним поговорю. Думаю, и Прокушев, редактор «Современника», поддержит. Завтра идем в ЦДЛ, я тебя с ними познакомлю.
Неделя в Москве пролетела, как один день. Документы в институте приняли, теперь можно и домой. Его неудержимо тянуло за рабочий стол, к начатой повести «Великий титул». Поездки в столицу стали частыми. На собеседование в Литинститут, на экзаменационные сессии, в редакции журналов, в издательства.
В апреле 1976 года Бобоня появился в Богучаре. Зашел ко мне в редакцию и с порога:
– Узнаешь непутевого стихоплёта?
– Какими ветрами, Юра?! Садись, рассказывай!
– Можешь поздравить меня!
– С чем?
– С сегодняшнего дня я директор… Слышишь, как здорово звучит?! Директор Дома культуры в вашем селе Дьяченково!
Заметив на моём лице удивление, пояснил:
– Понимаешь, разошелся с женой… Решил поменять место жительства.
– Помощь нужна?
– Потребуется – приду. А сейчас лечу в отдел культуры за советами-назиданиями, – улыбнулся он.
Через неделю Юрий снова заглянул в редакцию. Дела у него шли нормально. Рассказал, что готовят «сногсшибательный» концерт на выезд, а потом, сократив его, выступят на полевых станах колхоза. И положил мне на стол два тетрадных листка, густо исписанных. Это были стихи «Дьяченковские девочки».
– Может, дашь в газете, если понравятся…
– Ты опять спешишь? Рассказал бы о своих творческих делах, о планах.
– Хвалиться нечем. Последнее время написал два небольших рассказа, да несколько стихотворений. Повесть лежит незаконченной…– И с досадой махнул рукой: – С этим разводом!...Прости, сейчас я должен быть у предрика. Деньги нужны на ремонт крыши Дома культуры…
Он ушел, и я начал читать его стихотворение.
Дьяченковские девочки
У клуба веют времечко:
Ни песни, ни припевочки,
Лишь семечки да семечки…
– Эй, гармонист, чего ты стих? –
Давай, нажми «Страдания»
Про девочек дьяченковских,
Про их переживания,
Сыграй про ночи летние,
Про стежечки -дорожечки,
Про те слова заветные
И про…меня немножечко…
Пусть девочки завертятся,
Покажут ритм и грацию!
А гармонист:
– Не верится
В такую ситуацию!
Такое положение:
Они у нас «с секретами» –
То нет от них спасения,
То, вроде бы, и нету их…
Подпер у клуба стенку он,
Гармонь-огонь – меха на грудь:
У нас – село Дьяченково,
Не Богучар какой-нибудь!
…А небо хороводится,
Заводит песню звездную,
Ему б подпеть! – расходятся:
«Куда уж…Нам уж…Поздно уж!»
Прочитал и без всякого сомнения сдал в набор. Когда оно в газете вышло, мне позвонили из райкома партии. На проводе был первый секретарь райкома. Не поздоровавшись, спросил:
–Вы хоть понимаете, что печатаете?
Я догадался: речь идет о Юрином стихотворении. Не дожидаясь моего ответа, секретарь продолжал:
– Надо же так опозорить девчат! А что значит «Не Богучар какой-нибудь»?
Я молчал, тогда он повторил:
– Что это значит, товарищ редактор?!
Мои слова о литературном приеме, о юморе, как жанре, секретаря не убедили.
– Вы меня учить собираетесь? У меня два высших образования!..
И он положил трубку.
Я ожидал вызова «на ковер», но этого не случилось. Вскоре в райком партии «пришла» анонимка – жалоба на плохую работу завклубом Бобони. Разобраться с нею послали инструктора. Бедовые девчата, участники художественной самодеятельности, в первые же минуты подняли его на смех своими острыми частушками. И вернулся он не солоно хлебавши. Хотя намерение было явное – снять Бобоню с работы.
День Победы Юрий праздновал в Богучаре. Перебрал спиртного в городской столовой, вышел и мирно присел на скамейке в парке. Подошли два милиционера, взяли под руки и препроводили в медвытрезвитель. Переночевав, он попросил у дежурного бумагу и ручку, и написал стихотворение:
Дело было в День Победы,
Под девятое число,
Я со стопкой пообедал,
Чуть добавил, понеслось.
Чую, ног уже не чую,
И язык присох к зубам,
И домой идти хочу я,
И маршрут ногам не дам.
Но до парковой аллейки
Всё же я проделал путь
И на крашеной скамейке
Примостился отдохнуть.
Сколько там сидел, не знаю.
Теплым небом пьяно рад.
Вдруг подходят, поднимают
И «Пройдемте» говорят.
«Далеко ль? – спросил без спеси, -
Что-то я не знаю вас»,
«Адрес – Кировская, 10,
Там гостиница у нас».
Признаюсь, таких гостиниц
Не разыщешь днем с огнем.
Комфортабельный зверинец,
Три служителя при нем.
Старшим был сержант Володя,
Службу знал, исправно нёс.
С виду добренький был вроде,
А в душе он – сущий пёс.
Я пришел к Юрию в милицию по договоренности с её начальником. Пришёл, чтобы забрать его под расписку. Он тут же торопливо сунул мне стихотворение в руки, видимо, опасаясь, что его могут у него отобрать. Когда вышли на улицу, он сказал:
– Зачем ты это сделал? Со мной ничего бы не случилось, а ты руки себе связал...
Поработав еще месяц, он написал заявление.
– Поеду к маме. Трудно ей одной. Да и мне тут не мёд. Совсем не пишется.
И мы расстались. А вскоре от него пришло письмо:
«Иван Михайлович, дорогой, здравствуй!
Посылаю в твою газету «страдную подборку». Думаю, подойдет. Эти стихи ваша газета не давала. Недавно приехал из Воронежа. Был там в Союзе, подработал малость на том-сём. Возможно, приедем скоро к вам во град с выступлениями – Сидельников обещал это организовать. Точно не знаю, с кем приедем. Видимо, с кем-то из прозаиков. А может, в Бутурлиновский район поедем. Гордейчев сейчас выступает в Бобровском. Я бы тоже поехал с ним, да устал за неделю смертельно (писал рецензии), а тут мама в больнице. Пришлось вернуться в свои пенаты.
В октябре поеду в Москву. Вызывает издательство «Современник». Видимо, по поводу аванса и договора. Я у них твердо в плане на 1978 год, а вообще план забит у них уже по 1981 год.
Вступительную статью (предисловие) к моей книге (360 стр.) будет писать Виктор Астафьев. 10 августа он едет туда по поводу устройства своей «Царь-рыбы» отдельной книжкой и заодно прочтет мою рукопись для предисловия. Я вчера получил письмо от него. Возможно, ко времени корректуры успею добавить два рассказа. Они у меня не закончены. Прокушев велел успеть. Сейчас засяду, отписавшись на письма и разослав стихи.
Вот такие мои дела. Пить бросил – прижали и в издательствах, и во всех организациях, да и здоровье сдало.
Как твои дела? Как варишься? Пишешь ли? Черкни. Привет всем вашим. Твой – Ю.Бобоня».
Кто думал, что через четыре месяца его не станет. Поехал в Бутурлиновку навестить дочь, которая там училась в медучилище, по дороге на станции Калач выпил, и его тело нашли в строительной емкости, наполненной водой. Сам утонул по неосторожности, или ему «помогли» – никто не знал. Но поскольку судебно-медицинская экспертиза следов насильственной смерти не обнаружила, прокуратура вынесла постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. На Краснофлотском погосте выросла могила с короткой надписью на кресте: «Юрий Степанович Бобоня (02.02.1938 –07.10.1976)».
Две его книги – «Улица» и «Высокий титул», как и намечалось в издательских планах, вышли в срок. Посмертно. Предисловие к первой написал Владимир Гордейчев, вторую предваряют короткие строки издательской аннотации:
«Воронежский писатель Юрий Бобоня, отправляя рукопись в издательство «Современник», писал: «…Да и получилась ли моя книга? Я сейчас ничего не могу сказать, потому что кроме досады, навязчивого чувства неудовлетворения и доброй зависти к другим книгам ничего не испытываю. Так бывает всякий раз, когда я напишу даже маленький рассказ».
Чувство неудовлетворенности сделанным – это первый признак взыскательности. Две повести, вошедшие в книгу трагически погибшего талантливого писателя, своеобразная летопись одного села».
На обратной стороне обложки – фото автора и подпись:
«Жизнь молодого воронежского писателя Юрия Бобони оборвалась трагично. В литературу шёл он с полным сознанием большой ответственности перед читателем, сомневаясь в литературно-художественных достоинствах своих произведений. Известный писатель Виктор Астафьев был его «крёстным отцом», видя в молодом прозаике самобытность, умение писать образным языком, смело вторгаться в повседневную жизнь нашей действительности.
В последних письмах в издательство автор писал: «Примеряю себя к большим мастерам слова и всё больше сомневаюсь в качестве «своего пера». Так мог относиться к своему творчеству по-настоящему одарённый человек».
Село Красномостье в повести «Высокий титул» явилось прообразом родного Краснофлотского. Произведение поражает неординарными образами героев, сочным и колоритным языком. Не собираясь делать никакого анализа, приведу лишь отрывок из речи героя книги Вани Ушакова:
«– Энти, што водки обпиваются – клеп с ими! Нечего их спасать!.. Ну для какого такого хрена их к жизни ворочать?.. Опять же за какой такой хрен самой на ужасть эту глядеть и убивацца, как по кровной родне?.. Я ей и кажу: «Ты ить через это уж вся светисси, через это у тебя ни спереди, ни сзади никаких мясов, а ты есть баба! Этоть растить в себе надоть, как самый драгоценный божецкий дар!.. Ты, кажу, не красней, милушка, и мордочку-то не вороть, я, чай, пожил на свете, повидал всякостей разных…»
Кстати, в названных изданиях не оказалось ни одного из его рассказов. Какова их судьба? Мама писателя Ксения Васильевна рассказывала воронежскому критику Сергею Риммару, хорошо знавшему её сына, что вскоре после его смерти приезжал к ней человек, назвавший себя то ли воронежским, то ли московским писателем, и забрал с собой всё его черновое наследие, пообещав кое-что опубликовать в печати. И как в воду канул. Хотелось бы верить, что неопубликованные вещи Юрия Бобони не пропали.
Сердце наполняется благодарностью землякам за то, что в своём родном селе Краснофлотском они установили его бюст, а в Старокриушанской средней школе создали литературное общество, призванное изучать творчество литераторов-земляков. Время, говорят, хороший лекарь. Но оно ещё и мудрый редактор, умеющий отделять в судьбе писателя мелкое, наносное от главного, оставляя нам неизмеримую ценность – его книги.
* На снимке: Юрий Бобоня.
Иван Абросимский (Богучар Воронежской области)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
