Израиль. Сюда на свадебные торжества поздравить невесту с женихом, их родителей собралась-съехалась родня, разбросанная по всему белу свету. В застолье, в разговорах Соломон Розенберг, житель Соединённых Штатов Америки, уже успевший здесь навестить могилу матери, вслух посожалел, что при её жизни не расспросил подробнее об отце. Он ведь погиб молодым. Даже не узнал о рождении сына. Случилось это где-то в России. Мама говорила, что сам Соломон на два дня раньше срока отмечает день рождения. Свидетельство затерялось, а после в документы внесли ошибочную запись.
Инженер-электронщик посетовал на наивную молодость, в которой жизнь ещё казалась вечной. А когда разменял шестой десяток лет, то захотелось больше узнать о родовых корнях. Рассказать об этом детям, внукам.
– Сол, ещё не поздно. Я-то кое-что помню. Многое видел сам, – успокаивал Соломона старший мамин племянник Иосиф Головинский, приехавший из Калифорнии.
Из услышанного вырисовывалась такая картина.
Когда немецкие фашисты перешли границы Польши, отец Соломона – боец войска Польского, попал в плен. Удачно бежал. Спасение обрел рядом, в Советском Союзе. Тут ещё раз повезло. Он встретился со своей невестой Иткой и её многочисленными родичами. Они загодя перебрались в СССР, ведь были уже наслышаны о недобром отношении гитлеровцев к евреям.
Таких, как они, жителей Польши, скопилось немало. И их вскоре отправили в глубь страны, в республику Коми. Соломон тут тоже припомнил мамины рассказы. Работать ей пришлось на заготовках леса. "Я научилась ездить на лошади верхом? Без седла! Оттаскивала спиленные брёвна. Морозы стояли такие: выдохнешь – всё лицо в инее". С сорок третьего года на сорок четвёртый польских евреев перебросили в края потеплей. Оказались они на недавно освобождённой от врага земле. Иосиф назвал посёлок Ольховатка. Знающие собеседники сразу же заметили, что таких Ольховаток по России много. "Наша была недалеко от городка и железнодорожной станции Россошь."
Работали переселенцы на сахарном заводе. Итка-Ида с Шламме-Соломоном Гельбартом стали мужем и женой. В молодой семье ждали первенца. Но осенью сорок четвёртого стряслось несчастье. В цехе случилась авария. Погибло трое рабочих. Среди них оказался и Гельбарт.
Его жена в июне сорок пятого благополучно родила сына. В сорок шестом году с девятимесячным ребёнком на руках уехала на родину в Польшу. Позже второй раз вышла замуж. Отчим записал и сынишку на свою фамилию – Розенберг. Это было уже в Америке, где и обосновались на постоянное жительство.
В том памятном Соломону израильском свадебном застолье только приоткрылась биография семьи. Хотелось знать больше. Увидеть бы ту безвестную Ольховатку, где он появился на свет. А каким был отец, в честь и в память о котором мама назвала первенца его именем? Как погиб? Сохранилась ли могила?
Семь лет Сол безуспешно пытался найти ответы на мучившие его вопросы. Помог компьютер. "Нет! Божий Промысел во всём!" – категорически заявит сын православного русского священника Николай Чертков, потомок известного старинного дворянского рода в России, немало и славно послужившего Отечеству.
Сидя за компьютером, сын Соломона, уже помогавший отцу в розыске-составлении родословия, заглянет на "сайт" Чертковых – в их электронную "книгу". В ней он споткнётся на названиях поселений: Россошь, Ольховатка. Упоминался чуть ли не первый в России сахарный завод, построенный ещё в XIX веке на средства одного из именитых Чертковых – Александра Дмитриевича.
«Отец! Это то, что мы ищем!»
Быстро написали-отправили в Нью-Йорк по электронной почте письмо Николаю Сергеевичу. "Писем в мой адрес, как директора культурного фонда Чертковых, приходит много, немало пустопорожних. Бегло считываю их с телеэкрана монитора, – расскажет позже Николай Сергеевич. – Пробросил лист и от Розенбергов. Вдруг что-то заставило меня вновь нажать на кнопку, вернуть уже исчезнувший текст и вчитаться в письмо внимательнее. Потому я и утверждаю: то был Божий Промысел!"
Чертков не единожды навещал землю предков, есть у него на ней друзья и знакомые. Вопросы Соломона Розенберга он переадресовал в Ольховатскую районную администрацию заместителю главы Екатерине Хорошеньковой. Здесь к поиску подключилась начальник районного архива Любовь Шимановская. Этим занимались кадровики и ветераны сахарного комбината. Перелистали сотни страниц архивных дел, опросили старожилов.
В ответном письме сообщили, что в середине октября 1944 года на сахарном заводе приступали к переработке свеклы. У печи работали поляки и местные жители. При розжиге произошла авария. Случилась утечка технологического газа. Трое рабочих, из них два польских еврея, от отравления газом скончались.
Имена погибших установить пока не удалось. Но в частично сохранившихся приказах по заводу упоминается Гельберт в связи с переводом его на различные работы.
Есть свидетели той трагедии. Они помнят, что погибших похоронили на старинном слободском кладбище. Могила сохранилась.
Эта весть и позвала в дальнюю дорогу Соломона Розенберга. Русского языка он не знал, потому попросил Николая Черткова сопроводить его в Россию.
В воронежской глубинке Соломона ждали неожиданные открытия.
С нескрываемым волнением, протирая вдруг запотевшие очки, заслезившиеся глаза, он вслушивался в перевод записи с пожелтелого листа толстой книги акта о своём рождении. Мама была права: именины ему впредь следует отмечать не 24-го, а 26 июня, документ подтверждал, что в том 1945 году маме, домохозяйке Гельбарт Иде Шаевне исполнилось 28 лет. Отец Гельбарт Шломме Абрамович был на год старше, но погиб он до рождения первенца-сына в 44-ом тоже в возрасте двадцати восьми лет.
В копиях заводских приказов Соломон прочёл не только фамилию отца, но и маминого племянника Иосифа Головинского. Вместе со старшими семнадцатилетний парень работал на заготовках дров, которыми разжигали печи на заводе. Трудился он с Гельбартом на добыче мела. Кстати, память юноши оказалась цепкой. Он запомнил не только то, что возвращались в Польшу со станции Россошь. Перед отъездом Соломона сообщил ему немало подробностей из жизни в Ольховатке. Они подтверждались в беседах со встречными.
Старожил Ольховатки Алексей Мефодьевич Федоренко стал рассказывать о том, что поляки-евреи жили в краснокирпичной трёхэтажке, в их семьях было много детворы. Соломон утвердительно качал головой. "Верно, дядя говорил, жили в минутах ходьбы от завода". При тогдашней бедности переселенцы жили чуток получше местного населения, завод их поддерживал.
Дети любили отмечать свои праздники. Мефодьевичу посейчас видится танцующая девочка, "платьице с короткими рукавчиками, а в них вставлены живые цветы".
Говорили и о печальном.
Бабушка Катя, Екатерина Петровна Беденко оказалась свидетельницей похорон погибших. "Три гроба поставили в заводском клубе. Нашего местного похоронили возле родных, наверное, в Заболотовке. А евреев – на старом слободском кладбище возле завода. Как сейчас вижу. Вырыли одну могильную яму. На дне по сторонам сделали углубления пещерками. Туда и поставили гробы с телами упокоившихся. Сложили невысокий памятник из кирпича, покрыли его цементным раствором. Поставили железную трубу и оградку. Главный инженер завода Гурович Иосиф Моисеевич распорядился так сделать. Труба не сохранилась, а остальное всё цело".
То было одно из последних захоронений на кладбище. Потому оно оказалось заброшенным, с затерявшимися могилами.
Сын остался один у могилы отца. Раскрыв небольшую книжицу, тихо прочёл молитву.
После попросились к бабушке Кате в гости. Было им любопытно увидеть, пощупать глазами сельский быт, который, несмотря на газ, водопровод, электричество и прочие блага двадцатого века, на подворье Беденко сохранился чуть ли не в первозданном крестьянском виде. Заглянули во все сарайчики с домашней живностью. Бабушка вынесла из подвала холодное молочко, а к нему выставила блины. "Вкуснее в жизни не пил," – признался Николай Сергеевич.– "Абрикос таких сладких в Америке нет." На дорожку угостили и абрикосами, и краснощёкими помидорами с грядки, "Всё своё," – приговаривала хозяйка. Посидели в доме под иконой Божьей матери. Соломон расспросил о детях и их семьях, посмотрел фотографии. На прощанье приобнял бабушку Катю. Всю свою жизнь она отдала заводу, который теперь стал ближе и ему – уроженцу Ольховатки, жителю Америки.
…Спросил у Соломона: что открыл он для себя в российской сельской глубинке?
– Добрых людей. Теперь мне понятнее, как мать смогла выстоять одна, с грудным ребенком в ту тяжёлую пору. Признаюсь, не ожидал я такого доброжелательного участия в моей судьбе. Спасибо всем.
Пётр Чалый (Россошь Воронежской обл.)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
