Нет в европейской России края, которого судьба менее
нам известна и исследована, как Слободской Украины.
Н.И. Костомаров
Всматриваюсь в отполированные до блеска древние камни на мостовых Лавры – будто пытаюсь разглядеть: где тут ступала моя прабабушка. Сейчас в это трудно поверить, но ведь было в действительности. Не одну её, крестьянку-христианку с донских крутогоров, язык до Киева доводил. Пешком и за сотни вёрст! Путешествие в святые места на днепровские кручи, где крестилась в Православие Русь, совершалось обычно раз в жизни и считалось богоугодным делом. В путь на моленье чаще шли женщины.
Не зов ли предков тянет сюда и нас, как перелётных птиц?
Киев чарует. Он весь в золоте куполов и осенней листвы. Ещё тысячу лет назад, напоминает экскурсовод, город уже был крупнейшим в Европе, ему уступали Париж, Лондон.
С тех давних времён несут вечное великолепие Софиевский собор, храмы первой на Руси Свято-Успенской Киево-Печерской лавры, Золотые ворота.
С той поры из вместившей весь мир монашеской кельи Нестора-летописца явлена нам история земли нашей и сделала нас народом, помнящим родство. Это знаменитые «Се повести времяньных лет, откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуда русская земля стала есть». Главный герой «Повестей» киевский князь Владимир, изваянный в камне, сквозь года осеняет град крестом. С его горки открывается такой речной простор, что твоей кажется родившаяся в нашем Воронеже песенная строка:
Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч...
А внизу, на Подоле, воробьиной стаей облепили школяры памятник. Ребятня с прилежным старанием моет-чистит статую человека-легенды, поэта и философа. Сам бы Григорий Сковорода с улыбкой посмотрел на весело суетливую толкотню. Так ведь и было в стенах академии здесь же, рядом, где он учился вместе с Михайлом Ломоносовым. Через плечо у Григория переброшены торбы-сумки. Куда в дорогу собрался? Не к нам ли на Слобожанщину в «воронежские Афины» погостить-побеседовать о «смысле жизни» с острогожским полковником Степаном Тевяшовым...
* * *
Почему юг русского центрального Черноземья и граничащие с ним украинские земли, старожилы это ещё хорошо помнят, называли – Слобожанский край, Слободская Украина? Ответ вроде довольно ясен: большая часть здешнего сельского населения проживала в слободах.
Косарь у поэта Алексея Кольцова уходит на заработки из «села родного», из-под Воронежа:
В края дальние
Пойдёт молодец –
Что вниз по Дону,
По набережью,
Хороши стоят
Там слободушки.
И далее: «Степь раздольная Далеко вокруг, Широко лежит, расстилается! Ах ты, степь моя, Степь привольная, Широко ты, Степь, Пораскинулась, К морю Чёрному понадвинулась!»
На Руси слободы обычно находились в предместье больших городов: стрелецкие, пушкарские, ямские и иные. Их жители несли службу военную, ямщицкую, мастеровую. Потому они пользовались государственными льготами – «свободами», освобождались от налоговой подати. Отсюда, считается, пошло название поселения: свобода – слобода.
Как в степной «зелёной, девственной пустыне» возник плотно заселённый Слобожанский край?
* * *
Кто хоть малость интересуется историей родимой сторонки, замечал, что воронежские и луганские, белгородские и харьковские, курские и сумские селения примерно одинаковы возрастом – большинство разменяло четвёртое столетие. Было, действительно, так: слободы тут начали появляться со второй половины семнадцатого века в пору правления российского царя из рода Романовых Алексея Михайловича, по прозванию «Тишайшего», отца Петра Великого. Тогда здесь располагалась южная окраина – «украина» России. В «диком поле», «в степи Великой» хозяйничали племена кочевых народов. Малозаселённые лесостепные пространства одновременно вдруг стали обживаться оседло пришлым людом. Главным богатством ведь, как и сегодня, являлась плодородная земля – родючие чернозёмы.
Дабы укрепить государственные пределы, власть довольно щедро выделяла земельные наделы служилому человеку. Живи, охраняй границу, а вернее – пограничье, и корми, содержи себя, свою семью.
* * *
С севера перебирались на жительство великорусы. Кого переселяли бояре, кто сам бежал от невыносимого господского гнета. По названиям сёл нетрудно догадаться, из каких мест шли-ехали – Московское, Можайское, Каширское.
Чисто поле заселяли черкасами – днепровскими козаками из Малороссии, нынешней Украины, в ту пору подвластной полякам. Там, помните, написанную пером гениального Гоголя книгу «Тарас Бульба», «...поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, – поднялась отомстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле – за всё, что копило и сугубило с давних времён суровую ненависть козаков». И когда Запорожская Сечь надорвала свои силы, то «вольная сиротская дорога» уводила козаков и крестьян из неволи в донские степи. Из тяжкой неволи, которая вынудила их попроситься «под руку Московского государя».
В только посаженный близ Дона на речке Тихой Сосне городок-крепость Острогожск явился вместе с семьями украинский полк в тысячу сабель во главе с Иваном Дзиньковским. В том же 1652 году под началом воеводы Арсеньева была основана крепость Сумы. Козацкий полк Герасима Кондратьева прикрыл натоптанный кочевниками шлях к древним Путивлю, Рыльску. Два года спустя хаты черкас оживили Харьковское городище. Строили крепости Ахтырку, Изюм.
А на приволье вырастали селения с адресным названием первопроходца – Крещатик и Хрещатый, Верхний Киев и Полтавка, Новохарьковка и Украинский, Славянка и Пинчук.
* * *
Ставили хаты и рубили избы по цареву дозволению и без оного. Места хватало всем, не стесняли друг друга. За верную службу козакам (не казакам, казаки обживали тихий Дон южнее) предоставили права «всякими промыслы промышлять и всякими же товары торговать безпошлино». Они свободно строили ветряные и водяные мельницы, уже было в закромах литое зерно. Разводили скотину и ловили рыбу. На ярмарках продавали излишки продуктов.
Но – по боевой тревоге – седлали коня, становились в ружьё, отправлялись в поход. Козаки свои поселения называли не селом, не деревней – слободами. В этом слове, наверное, радостью и надеждой на спокойную счастливую жизнь звучала извечная мечта каждого о вольной доле – о свободе.
Сохранились архивные документы, которые свидетельствуют о том, что уже в 1652-1653 годах полковым черкасам Острогожска вместо годового денежного жалования были даны земли за тогдашней государственной чертою на Крымской стороне в заречье Тихой Сосны и Чёрной Калитвы. Постепенно на этом пространстве обосновался «первый по времени» Острогожский слободской полк. Он занял территорию с запада на восток – почти от нынешнего белгородского Нового Оскола до воронежского Калача и с севера на юг – от воронежского Урыва до луганского Старобельска.
Следом вдоль границы на запад появились слободские полки – Изюмский, Харьковский, Ахтырский, Сумской.
В Острогожске, в частности, существовало «двоевластие». Военными делами управлял полковник с козацкими старшинами. Гражданскими делами ведал царский воевода. А подчинялись они воеводе Белгородскому.
* * *
Приграничную военную службу новосёлам довелось нести не так уж долго. Границы государства Российского отодвинулись вскоре до самого Азовского моря. По указу Петра I было повелено в России учинить и географически разграничить губернии. Слово «губерния» пришло к нам в язык из латинского через польский – так подсказывают-толкуют словари. Как от «императора» родилось понятие «империи», схоже от высшего управителя провинции большой округ поименовали губернией. Случилось это 18 декабря 1708 года. Придонье целиком вошло в Азовскую губернию. Но спустя три года Азов вернули туркам, а центром губернии стал Воронеж. В 1725-м её переименовали в Воронежскую.
Губерния делилась на уезды и волости (в нынешнем понятии на районы и сельсоветы-поселения). Но слободские полки некоторое время ещё сохранялись и как территориальные единицы. Хотя их границы-межи менялись.
В 1765 году Екатерина упразднила слободские полки и учредила Слободскую Украинскую губернию с центром в Харькове. Из Воронежской в неё передали Острогожский уезд, поскольку основную часть его населения составляли потомки черкас – малороссийских козаков. А уже в 1779 году переподчинили ненадолго созданному Воронежскому наместничеству. Губернии сохранялись, но воронежский наместник «рулил» и Харьковской.
Самостоятельность Слободской Украинской губернии восстановили в 1797 году. В её пределах был Острогожский уезд до 1802 года. Его вернули в Воронежскую губернию вместе со Старобельским уездом. Если Старобельский в 1824 году вновь отошёл к Слободско-Украинской губернии, то Острогожский больше за воронежскую межу не отделялся. Старожилы порой утверждают, что «при Советской власти мы тоже вроде бы входили в Украину». Нет, в составе УССР они не жили. Путаницу породила «украинизация» – введение в нашей местности в двадцатые-тридцатые годы XX столетия украинского языка в ранге государственного. На украинской «мове» оформлялись документы, велось обучение, печатались местные газеты.
Так – с легкой или нелёгкой руки Екатерины – козаки слободские стали войсковыми обывателями, а затем и крестьянами, где государственными, где помещичьими.
А сам Острогожский уезд тоже не оставался застывшим. Его делили на округа-провинции – комиссарства в богатом на административные перекройки восемнадцатом веке.
Некоторое время «заштатный город» Калитва, речь о нынешней Старой Калитве Россошанского района, являлся уездным. Калитве подчинялись селения на территории «от севера к югу на 117, а в ширину от востока к западу на 105 вёрст», граничившие с округами Воронежского наместничества – Валуйским, Ливенским, Бирюченским, Острогожским, Павловским, Богучарским и областью Войска Донского. Кстати, в Калитвянском уезде была «из оных селений примечательнее против прочих по пространству, по достатку жителей и ремёслам слобода Россошь войсковая». А ещё Калитвянская округа славилась ярмарками. Но «золотой век» Калитвы-города оказался коротким. А вот восстановленный Острогожский уезд весь девятнадцатый век и начало двадцатого выстоял прочно, объединяя пределы современных районов: Острогожского, Каменского, Лискинского, Подгоренского, Россошанского, Ольховатского Воронежской области и части нынешней Белгородской.
Схоже и Россошь с 1928 по 1930 годы являлась центром округа, объединяя шестнадцать районов тогдашней Центрально-Черноземной области. Судьбе, кажется, угодно повториться. Сейчас вновь заговорили о грядущем административном переустройстве. Россошь ещё раз может стать окружным городом.
Любопытно добавление к сказанному: сверяя государственный «статус» населённых пунктов, в Подгоренском районе недавно не без удивления открыли, что сёла Сагуны и Подгорное по сегодня официально являются – слободами!
История Слобожанского края по-своему уникальна.
Она не начальная её страница. Века и тысячелетия жили и живут на Дону люди. Правда, школьный курс наук об этом сообщает нам мимоходом, как бы – вскользь на фоне истории Отечества.
Уже в студенческую пору в ленинградском Эрмитаже увидел скульптурки Венер из воронежских Костёнок, искусно вырезанные из кости мамонта рукой мастера ещё в глубокой древности. Там же любовался скифами. На серебряном сосуде, отрытом археологами вблизи Воронежа, старый воин Геракл устраивает испытание трём своим сыновьям. Победил самый младший Скиф, только ему удалось натянуть тетиву на отцовский лук. Ему выпало править степной Скифией.
В Москве из вавилонской вечной толчеи у стен Кремля окунулся в тишину Исторического музея. И в первом же зале вкопано застыл с разинутым ртом у древней лодки – у дубового челна, который был выдолблен у нынешнего села Щучье Лискинского района. Как было не тронуть рукой дерево, добротно обработанное моим неведомым земляком во тьме веков! Не просто земляком – чуть ли не односельчанином! Человеком из эпохи неолита. Конечно, выждал минуту, когда отлучилась смотрительница музея, и бережно погладил ладонью ладью.
Не такой ли чёлн мастерил и донской славянин, живший на берегах великой реки, куда, теперь это уже доподлинно известно, простирались границы Древней Руси. На исходе десятого века он под натиском «неразумных хазар» покинул Дон. Не навсегда. В семнадцатом веке его потомки возродят Поле – Слободское. Здесь вновь из единого корня взойдут ветви кровно близкие – русская, украинская. Кровно близкие, духовно неразделимые...
* * *
– Здравствуй, Дон!
Опять я спешу к тебе, как в невозвратном детстве. Самому верится с трудом в то действительно ведь бывшее, былое. Шёл я к тебе не однажды под нестерпимо палящим солнцем с босоногими дружками-хлопчиками. Заплывшая густой и белой крейдяной пылью тележная колея вела нас с горки на горку. Нескончаемый путь. Повзрослев, вымерял его не шагами, а велосипедными колесами, когда заимел «коня» на резиновом ходу. Ровно пятнадцать километров тянулась степная дорога от нашего суходольного сельца к причалу из меловых камней, от какого через реку плыл паром на отмельный песчаный берег.
Не было счастливее нас на всём белом свете. Зачем ждать по-воловьи медленно тарахтящий на волнах с моторным перестуком паром. С крутого обрыва, зажмурясь, отчаянно прыгаешь в прозрачную воду. Вместе с потом и пылью смывалась, оставалась на речном дне или вовсе уносилась быстрым течением обида – слишком далека река от твоего дома.
Теперь она рядом. Автобусы и машины укоротили путь.
Остановишься на всхолмье. Дух захватывают просторы. Нужно было ладони в Волгу опустить, покачаться на днепровской волне, встретить рассвет на Мораве, переплыть через широкую, как море, Обь, окунуться в ледяную Катунь, – чтобы понять, как красив ты, мой Дон.
Родины просторы.
Не топчу, как прежде, безоглядно траву, бережно ступаю, боясь примять безымянный степной цветок.
Вновь гляну окрест. С радостью вижу, что и у нас поселяются аисты. Птицы «ридной» мне «нэнько-Украйны». Вдруг тяжко становится на душе, что за спиной, где неподалёку от Дона сходятся степи Украины и русские поля, – пограничные кордоны. Там ожила позабытая было –
Станым, браття, в бий кровавый
Вид Сяну до Дону.
В ридном краю пануваты нэ дамо никому.
Да и на нашей стороне кому-то бажается, чтобы у «москаля» тоже чесались руки, чтобы свел он счёты с «хохлом» за общей кровью щедро политые Крым, Севастополь.
Неужто история ничему не учит? Неужто вновь стоять в едино родимой степи часовенкам с православным крестом, с «черной вязью славянского письма:
В годину смуты и разврата
Не осудите, братья, брата».
...В незатолчённый и незамусоренный затравенелый берег уткнулась носом рыбачья лодка. По залитому водой деревянному днищу ступаю на корму, ныряю, как когда-то, крепко зажмурясь. И разом светлеет голова. Дон очищает душу, как крестная купель.
«Удержимся. Переживём и переможем – годину смуты».
Плыву, плыву – где «неразгаданная глубь».
Пётр Чалый (Россошь Воронежской области)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
