Повесть-хроника мутных лет о том, как мы, славяне, разделяемся – отдаляемся… Год 2001-й.
Глава двенадцатая. Год 2001-й.
Россошь как город – сравнительно молод. Восьмой десяток лет со дня преобразования слободы – это не возраст. В округе схожие поселения – наши Острогожск, Павловск, Богучар, луганские Старобельск, Сватово, Новопсков, белгородские Алексеевка, Валуйки... Уездные, районные городки, казалось, должны были бы быть на одно лицо. Кто думает так – ошибается. Прав поэт, сказавший о Россоши: «Мой городок неповторим». Прав слобожанский Сократ, живший в наших краях вечный странник, философ Григорий Сковорода: «У каждого города свой норов». И говор здесь особый. В Киеве не услышишь такой певучей ласковой украинской речи, впитавшей русскую и донскую казачью. Не потому ли ещё остаются любимы старинные песни. Не потому ли в декабре в Россоши состоялся первый фестиваль Слободской украинской культуры.
Время здесь течёт тихой водой в речках с загадочными названиями – Тихая Сосна, Чёрная Калитва, Айдар, Богучарка.
Утром люди придут в магазин за самым «добрым» – вкусным караваем, который испекла Татьяна, Таня Щербакова в пекарне элеватора. Коротко загудит и тронет электровоз в путь молодой машинист Александр Теплинский, ещё молодой, но уже хорошо заявивший о себе.
Фотографии хранят память о праздниках. Все богатыри России съехались сюда помериться силушкой. А с ними сам Черномор – Василий Алексеев, которому не было равных среди штангистов.
Нелёгкая доля нынче досталась зиме. За долгую ночь соберётся с силами, выстелет снежком себе дорогу белую-белую. Светлым рассветом, легким морозцем порадует и нас. Чистыми вдруг стали городские улицы, на каких враз похорошели каменные ульи многоэтажек. Серый их цвет на снегу уже не вгоняет в тоску. И волшебными кажутся деревья, парковые фонари, застывшие часовыми у асфальтовой дорожки. Кружевной невесомый иней соткала зимушка и постаралась украсить им даже самую малую веточку. Никого не обделила.
В такое утро замечаешь, что и в городе воздух может быть свежим. Не дышишь – пьешь его.
Так бы и продолжалось всё. Долго-долго.
Тем более, что по народным приметам иней обещает обернуться спустя время благодатным летним дождём.
Но – на то не наша воля. Стойкий жёлтый лист не зря держится солдатиком – не спешит на землю пасть. Напоминает: календарь осени не указ, она ещё не уступает свои права. Среди дня снова захлюпало под ногами. Лужи, слякотная грязь – вроде тебе приснилось царство белого безмолвия.
Всё же осень ошибается. Вспоминается не её частый дождик, а мартовская капель.
Солнце-то на весну повернуло!
Слободские новости
Нарком в музее
В Центральном музее железнодорожного транспорта в Санкт-Петербурге открыта выставка, посвящённая Ковалеву – нашему земляку, уроженцу села Белогорье Подгоренского района. Иван Владимирович в годы Великой Отечественной войны и после неё руководил Министерством путей сообщения.
«Удеревский листопад»
Именно – «Удеревский листопад». Так отныне называется с лёгкой руки краеведа и редактора Алексеевской районной газеты Белгородской области Анатолия Кряженкова местный литературный праздник. Традиционно посвящается он уроженцу здешних мест Николаю Станкевичу. Гости из Белгорода, а также из Острогожска и Россоши Воронежской области встретились со школьниками и молодежью в самой Алексеевке и в селе Мухоудеревка. Речь шла, прежде всего, о значении творческого наследия поэта-философа, «первооткрывателя таланта Алексея Кольцова».
Косарь в сто лет
На сотом году жизни сам косит травы возле своей хаты Алексей Стефанович Ткач, дедушка из белгородского села Чупринино, что близ межи с Воронежской областью. Уличное прозвище Стахановец свидетельствует о его трудолюбии. Спокойный и незлобивый – соседи говорят, что слова «брешешь» никому не сказал. На расспросы о долголетии отшучивается: «Жалованье (так он называет пенсию) платят, взял в магазине фляжку вина, две рюмочки пропустил, сальцем закусил. Живу, и умирать не тороплюсь».
Продают электростанции
У наших соседей на Украине идут торги имущества искусственно обанкроченной компании «Донбассэнерго». Хотя Генеральная прокуратура выступила с протестом, уже проданы три (из пяти) лучших тепловых электростанций – Луганская, Кураховская и Эдевская. За них заплатили около 30 миллионов американских долларов при их реальной стоимости в полтора миллиарда долларов.
Через речку бегут поезда
Через речку Черная Калитва под Россошью на Юго-Восточной железнодорожной магистрали по новому мосту пошли поезда. Смонтировали его москвичи из «Мостотреста» взамен старого, верно прослужившего десятки лет.
Агроландшафт без границ
Третий десяток лет в сельхозартели «Дружба» Кантемировского района утверждается агроландшафтная система земледелия. В её основе природосберегающие технологии: обработка почвы поперёк склона, выращивание лесополос, залужение неудобий многолетними травами, создание системы прудов и многое другое. На полях «Дружбы» побывала делегация украинцев из соседней Луганской области. «Ваш опыт изучим и возьмёмся за его освоение», – заявил Николай Дорошенко, глава Марковского района.
В Киеве чтут Костомарова
«Энциклопедия жизни и творчества Н. И. Костомарова» – так называется недавно изданная в Киеве солидная книга. А посвящена она нашему именитому историку – уроженцу слободы Юрасовка нынешнего Ольховатского района.
На «Калитвянском причале»
В Россошанском районе на Дону прошёл музыкально-поэтический праздник «Калитвянский причал». Его участниками стали как местные любители песни и поэзии, так и гости из Павловска и Боброва, из Острогожска и Каменки, Ольховатки.
Поклонились родине Крамского
Художники Белоруссии, России и Украины встретились в белгородском городке Алексеевка как участники международного славянского пленэра. Они рисовали «натуру» – южнорусский край, его жителей. Посетили и воронежский Острогожск, поклонились родине великого живописца Ивана Николаевича Крамского.
Встреча, которая запомнится
С именитым земляком, заслуженным художником России Михаилом Ткачёвым встретились ученики и их наставники из первой средней школы Калача. Михаил Евдокимович рассказал о русской живописи, о своём творчестве, в котором для него особо значимы связи с родимой сторонкой.
Прасоловские чтения
В «литературной гостиной» Россошанской районной библиотеки, в колледже мясной и молочной промышленности Нина Герасимова, преподаватель Нина Чалая и их коллеги провели ставшие традиционными встречи с читателями по творчеству поэта-земляка Алексея Прасолова, приурочив их к очередной годовщине со дня его рождения. С интересными воспоминаниями об Алексее Тимофеевиче выступили ветеран журналистики Георгий Тарасенко, ученый-филолог Валентина Титовская, литераторы Виктор Беликов, Василий Жиляев, Борис Таранцов. В «прасоловских чтениях» участвовал актив «Донских родников» из Павловска. Звучала поэзия Прасолова. Новую песню на стихи поэта исполнил Алексей Дубровин, композитор из Россоши.
«Золото» и «серебро» кантемировцев
На редкость удачным оказалось нынешнее участие юных натуралистов и экологов из Кантемировки, их наставников в работе Всероссийского выставочного центра (бывшая ВДНХ). Выращенные своими руками фрукты и овощи, целебные блюда из них, а также методические разработки по освоению эколого-ландшафтной системы земледелия получили высокую оценку. Серебряной медалью отмечена Касьяновская сельская школа, её директор Николай Васильевич Гончаров удостоен золотой медали. Ещё одна серебряная медаль вручена директору Новомарковской школы Василию Тимофеевичу Деревянко. Их опытные поля у самой межи с Украиной.
Поэтический «Батька-Дон»
Вслед за каменской «Воронцовой Русью», россошанским «Донским причалом» Павловск тоже имеет свой поэтический праздник. Назвали его «Батька-Дон» и провели на реке. Устроили «творческую мастерскую» для любящих слово и песню гостей из своего района, из Воронежа, Бутурлиновки, Каменки, Россоши.
Луганск: семя на племя
По приглашению департамента сельского хозяйства Луганской области в совещании по проблемам семеноводства участвовали гости из Воронежской области. Председатель Николай Петряев и агроном Александр Ткаченко из сельхозпредприятия «Жилино» Россошанского района поддержали предложение о восстановлении утраченных связей. Украинские сорта подсолнечника, кукурузы, ячменя с советских времен прекрасно прижились на полях хозяйства, а озимая пшеница «донецкая-48» ныне стала рекордисткой, уродив на круг 51,2 центнера зерна. Есть и воронежцам чем поделиться с соседями. Главное – упростить бы таможенные процедуры.
Американец в Россоши. За колючей проволокой…
Осуждённый в Воронеже к году лишения свободы «за хранение и распространение наркотиков» стажёр Воронежского университета американец Джон Тоббин отбывает сейчас наказание в Россоши. Начальник учреждения ОЖ-118/8 Николай Кравченко сообщил, что для заключённого иностранца бытовые условия обычные – как и для всех. Он охотно согласился осваивать деревообработку, посещает спортзал, побывал в православной молитвенной комнате.
Ходят слухи, что «Джон» обыкновенный «шпион». Его интересовали секретные разработки в ракетной технике на механическом заводе.
Январь
Спиваков, который помог «Колосу» вызреть
Если жить и работать с умом, то сельское хозяйство никакая не «чёрная дыра», а нормальная доходная отрасль. Так утверждает «словом и делом» Анатолий Спиваков, глава предприятия «Колос», что в Ольховатском районе.
Анатолий Александрович 1960 года рождения, местный хуторянин из Высокого. Выпускник Воронежского сельхозинститута – зооинженер. Имеет второе высшее образование – юридическое. Работал в совхозе зоотехником. Был на партийной работе. С 1902 года руководит «Колосом».
Спиваков убеждён и доказывает это «любому и каждому», что нам не нужно ждать дядю с тугим кошельком со стороны. Пора самим засучивать рукава и – трудиться…
Три года назад сельхозтоварищество «Кравцовское» (глубинка даже по ольховатским меркам – хутора на меже с Белгородской областью) было – как все. Неурожай в поле – плакались на непогоду. Чтобы раздобыть горючее, «рубили» беспощадно коров. Отвыкли получать зарплату. Брали её натурой из артельного «котла» – кому, сколько позволяла собственная совесть. И когда здравое большинство колхозников почувствовало, что при таких порядках недолго «по миру пойти», то на собрании проголосовали за то, чтобы войти в состав расположенного в райцентре «Колоса». Его директор Спиваков предлагал общими силами вернуться к «достойной жизни».
Это большинство не ошиблось. Сегодня «Колос» – лучшее среди лучших хозяйств нашей области. В Ольховатском районе его просто не с кем равнять.
Когда на недавнем слёте передовиков подводили итоги года, то на сцену районного Дома культуры пригласили для вручения наград самую многочисленную делегацию «маяков» именно из «Колоса». Результаты их труда звучали потрясающе. Пшеницы продовольственной, из какой пекут хлеб, намолотили 37,5 центнера с гектара. В «неурожайное» на ранние зерновые лето взяли на круг ячменя 38,8 центнера, а гороха – 34.
Если годовой удой от коровы по району составил1913 килограммовмолока, то в «Колосе» надоили 4277 килограммов. Впрочем, сам Спиваков стоит на том, чтобы в нынешнем «рыночном мире» работу хозяйств оценивали не урожайностью-надоями-привесами, а вкладом в бюджет, которым «стоит и держится» государство. Так вот, «Колос» исправно платит налоги.
Читателю небезынтересно, конечно, знать, как шло становление «Колоса». В 1992 году тогдашняя районная власть замыслила доброе дело: иметь на месте организацию, которая занималась бы за все хозяйства выгодной продажей сельхозпродукции. Но каждый колхоз-совхоз бросился в «рынок» сам по себе. Директору «Колоса» пришлось самому брать на себя ответственность за существование предприятия.
Снабжали село аккумуляторами, шинами и иной «мелочёвкой», без которой не обойтись. Открыли магазин розничной торговли и цех по ремонту холодильников, существующий и поныне, а руководит им бессменно опытный мастер Борис Хмыз.
На «графских развалинах» кинутого долгостроя на хуторе Дальняя Загирянка запустили подсолнечную маслобойку. С декабря 93-го она в работе. «Выдаёт» в сутки три тонны пахучего масла. Качество золотистой «олии», чёткое обслуживание – что ещё требуется от начальника цеха Сергея Ивахненко, его заместителя Татьяны Двулучанской и их команды? Население и хозяйства везут сюда «семечки» на переработку.
Позже купили у райпо мелкооптовую базу с неплохим складским хозяйством, есть кран-балка, подъездной железнодорожный путь. Здесь установили мельницу. Зерно везут молоть из Россоши, Подгоренского, из соседней Белгородской области. Пекари, кондитеры довольны мукой, а её тут отгружают до семи тонн в сутки.
«Колос» на своих райцентровских «производствах» обеспечил работой до ста человек.
И ещё сорок скоро примет комбикормовый цех, который оснащается оборудованием, а также ферма по выращиванию телят.
«Переработчикам» из команды Спивакова для устойчиво постоянной работы, конечно, надежнее было бы иметь собственное сырьё. Но не только это подвигло директора «Колоса» взяться за сельскохозяйственное производство. «С детства привык: шагаешь с хутора в школу в ближний Караяшник – ветер всегда в лицо», – шутит Спиваков. А если всерьёз, то, наверное, «сработали» характер волевой и деловая расчётливость. (Спиваков недавно вместе с сыном и другом-охотником в воскресный день «от темна до темна» загнали волчий выводок, пока не «взяли» пять хищников. Знатоки утверждают: факт достоин занесения в летопись отечественной охоты).
«Колос» взял «под своё крыло» самое занехаянное на ту пору хозяйство в Ольховатском районе. Через банкротство государство позволяло начать жизнь с «чистого листа». Спиваков убеждён, что мастеровитые люди есть в любом коллективе. Коли ты берёшься за руководящий гуж, то обязан обеспечить работнику все надлежащие условия для нормального труда. К самому себе руководитель должен быть требовательным, как и к другим.
Так он и живёт, действует.
...Заехали в Ново-Георгиевку, по здешнему – на хутор Лещаное. На молочной ферме обеденная дойка. Пока директор занят разговором с ветеринаром Василием Бондаренко, беседую с доярками – Надеждой Алексеенко и Татьяной Окрушко. В сарае теплынь, хоть окошки разрисованы морозцем, сухо, пахнет свежей соломой – «постельной» подстилкой. Даже женщинам трудно представить, что совсем недавно в коровнике «мамай» гостил и в стойлах редко-редко, на пальцах можно пересчитать, стояли вечно голодные бурёнки. Сейчас свободного «коровьего» места нет, и работают тут в основном те же люди.
К весне техника ремонтируется. Покупают новые машины, агрегаты. Семена имеют в достатке. Горючее запасают. При любых капризах погоды рассчитывают быть с урожаем и кормами. Чтобы пшеница и впредь оставалась только продовольственной. Чтобы сахарная свёкла имела высокую сахаристость в семнадцать процентов и выше. Чтобы молоко продавали только охлаждённым, первосортным.
Муку высшего, первого и второго сорта «Колос» и сейчас предлагает всем желающим.
В продаже масло подсолнечное. Отменное.
С кем ни приходилось беседовать, все, не сговариваясь, говорили, что в «Колосе» вновь почувствовали себя людьми. Есть работа и зарплата. Тепло в клубе. Кормят детей в школе. Электричество «веерно» не отключают, «Колос» не в должниках. На лечение колхозникам вручают санаторные путёвки.
Всю трудовую жизнь проработавшая в хозяйстве зоотехником, теперь она на пенсии, Татьяна Алексеевна Кукса особо просила поблагодарить Спивакова и его помощников за заботу о ветеранах. «На земельные паи получили зерно, сахар, подсолнечное масло. Не успели сгрести ботву, как заехали пахать огороды – всем подряд и по хорошей погоде».
Татьяна Алексеевна желает, чтобы о «Колосе» услышали в областной администрации, «глава Кулаков, за кого голосовали большинство моих односельчан. Нужно проложить к нам магистральный газопровод, а уж по улицам, дворам за свои деньги подведём трубы. Соседи – белгородчане давно уже газом топят печки, не бедкаются с углем-дровами. Ждёт асфальтовую дорогу Кравцовка. На хуторах нет скважин – приходится возить туда воду».
А ещё моя собеседница сказала, что на хуторах заселены опустелые было подворья: выкупил их «Колос». Не покидает отчий дом молодёжь. Рождаются вновь в семьях дети...
***
Стараниями Спивакова «Колос» прирастает. К весне в его составе появятся новые отделения – «Гора» (в порушенном животноводческом городке бывшего откормочного совхоза восстанавливают помещения) и «Марченковское», «Гвоздовское» – два бывших колхоза.
Надо спешить – пока сёла не сплошь в руинах.
Хоть идущему – и ветер в лицо.
Февраль
В Россоши поют – Украина слышит
Александр Кельш – сельский «министр» культуры в Меловском районе Луганской области. Выпускник Саратовской консерватории, семнадцатый год здесь, на Украине. Работал в музыкальной школе, сейчас возглавляет районный отдел культуры.
Александр Антонович сразу же спросил: «Как там Николай Басов? Держится? Я сам переживаю: такая утрата!»
Говорили о несчастье, которое случилось не только с нашим общим другом – музыкантом и певцом, заслуженным работником культуры Российской Федерации. Беда навестила его родимое село Новую Калитву, что в Россошанском районе. В глухой ночной час полыхнул Дом культуры. В огне пропали прекрасные музыкальные инструменты, костюмы и рукописи. Сгорели ноты к десяткам песен. Басов писал их на стихи местных авторов, исполнял, а издать не успел.
Осведомлённость Кельша в делах россошанцев, его переживания объяснимы. Хоть от Россоши к Меловому путь неблизкий, хоть разделяют нас вроде бы государственные границы, связывает людей исконная многовековая дружба.
Случилось, что в посёлке Чертково Ростовской области прослышали о «Славянке» – о хоре ветеранов войны и труда в Россоши. Пригласили на торжества, в которых участвовал и местный хор ветеранов. Не только послушали друг друга, но и – спелись, вместе вышли на сцену.
Их голоса поддержали гости из Украины. Дело в том, что ростовский райцентр отделяют от луганского Мелового лишь железнодорожные рельсы. Певцам горячо аплодировали жители трёх областей. Тут-то самодеятельные артисты и решили: будем встречаться чаще.
– С той поры и пошло, – говорит Кельш, – как намечаются у нас большие торжества, звоню своему коллеге в Россошь – Стреху: «Ждём ваших артистов, Виктор Владимирович».
Позапрошлым летом на степном кургане близ украинского села Диброво открывали мемориал, денежные пожертвования на который собирали по крохам. Когда распустили скрепы и опала материя – разом смолк поражённый люд. Перед глазами предстали мощные руки, на коих упокоилось бездыханное тело измождённого солдата. Люди плакали, не скрывали слёз. У братской могилы поминали сотни военнопленных. Фашисты гоняли их на тяжкую работу – прокладывать железнодорожную ветку к Богучару, рыть и строить склады-хранилища, в которых копили оружие, боеприпасы на взятие Сталинграда.
А после в центре Диброва светлым и ясным днём под открытым небом «Славянка» из Россоши вновь покорила сердца слушателей. В прошлом мае в самом Меловом встречали гостей из Воронежа, Ростова, Луганска, Донецка и Киева. Здесь в далёком декабре сорок второго и в январе сорок третьего Советская армия начинала освобождение Украины. На открытии монумента «Украина – освободителям» спаянные крепкой дружбой три хора из луганского Мелового, ростовского Черткова и воронежской Россоши исполнили музыкальный триптих, сочинённый украинским композитором Владимиром Рыбалко.
– Были и будут не столь массовые, чисто родственные вечера, – рассказывает Александр Антонович. – Прекрасным концертом недавно вновь нас удивили и порадовали участники первого фольклорного фестиваля народной культуры Слободского края в Россоши. Открыли новые таланты – ансамбли «Добродея», «Бабушкины песни», «Споёмте, друзья», певцы из Новой Калитвы. Откликнемся с удовольствием, примем участие во втором фестивале.
Узнав, что районный отдел культуры в Россоши объявил сбор средств на восстановление сгоревшего Дома культуры в Новой Калитве, Александр Антонович попросил передать ему номер расчётного счета. «Чем сможем – поможем!»
Февраль – август
Жили верблюды в Ольховатке…
Бывает же в жизни: восьмикласснице Насте надо было вырасти в Средней Азии и переехать с родными в воронежскую Ольховатку, чтобы здесь, в Европе, впервые увидеть верблюда и даже покататься на нём. В день своего-то рождения!
Второе лето по городам и весям идёт верблюжий караван. От изножья Алтайских гор, из российской Кулунды, где простирается во все края света степь ровная, как стол, в мае девяносто девятого вышли верблюды. Наездники, как встарь, задумали проторить «великий торговый шёлковый путь предков». Решились неспешно проехать в «сердце» Европы – на Дунай.
«Караван мира» возглавляет Бахитяр Кожахметов, директор историко-археологического музея Джезказгана. В первых помощниках у него Наталья Иванова и Михаил Постаногов, археолог и журналист. С кинокамерой и фотоаппаратом – Владимир Подчиненов. Моложе всех «капитан» Серик Би-римбетов, погонщик верблюдов, кому они послушно повинуются.
В техническом составе экспедиции есть и легковой автомобиль.
О своём необычном путешествии его участники расскажут в книгах и фотоальбомах, в фильмах.
И уже рассказывают.
За два тёплых сезона осталось позади почти две трети пути из 5500 километров.
Зимовать «кочевники» возвращаются домой. А своих верных друзей-верблюдов определяют на постой там, где застаёт их поздняя осень и где находятся люди, готовые ухаживать за непривычными «квартирантами».
Такой человек путешественникам встретился под Ольховаткой.
– Пахал огороды, – говорит фермер Сергей Сторожук, – гляжу: толпа народу сбежалась. Подошёл и я. Все верблюдов разглядывают. Для меня они не в диковинку. Тут я новосёлом-переселенцем – переехал из Казахстана, где верблюды не такая уж редкость. Услышал, что на зиму оставляют скотину. Подумал-подумал. Сам держу быка. Ухаживать что за одним, что ещё за тремя... Есть занятие новое. Заработок не искать.
Так неожиданно для самого себя Сергей Павлович привёл к себе домой двугорбую животину, переполошившую свой скотный двор и семью.
В Казахстане зима куда суровей. Сергей Павлович видел и знал: верблюды в снегах не мёрзнут. А жалко держать под открытым небом. Поставил для них «в рост» навес, обшил его с двух сторон досками – есть крыша над верблюжьей головой и затишек от ветров. На лёжку подослал солому. Длинная рыжевато-бурая шерсть на боках верблюдов – как в шубы укутаны. В кормушке всегда полно сена, соломы. Жуй, не ленись!
– Не ленятся, – замечает хозяин. – Сена на пять тысяч рублей купил. Соломы восемь тракторных тачек уже привёз. Подбирают...
Но больше всего гостям по вкусу пришёлся свекольный жом. «Шесть полных «КамАЗов», можно считать, съели. А после жома от воды совсем отворачиваются...»
– Поправились?
Малоразговорчивый Сергей Павлович усмехается. «Как на курорте», – замечает его жена Ирина Михайловна.
Своими стали в семье Сторожук верблюды Васька, Тишка и Тарзан. Хоть знаменитый биолог Альфред Брэм и считал выносливого и неприхотливого верблюда глупым, равнодушным и трусливым, хоть с ним соглашался наш Николай Михайлович Пржевальский – «даже ворона обижает это бестолковое животное», не убедили и не убеждают авторитетные учёные прежде всего восьмиклассницу Настёну Сторожук и её сестричек Юлю и Лилю.
«Когда папа привёл их, я даже боялась, – говорит Настя. – Показались они мне злыми. Бормочут, ревут, друг с другом не ладят. Привыкли жить в стойле – стали спокойнее. Не скандалят и нас не пугаются. Любят, когда шею гладишь рукой».
– Кто тебе больше нравится?
– Тиша. Он самый красивый. Глаза умненькие. Очень спокойный. Прямо просит, чтобы его погладили.
– А самый вредный?
– Тарзан балованный. У Васи разное настроение, он старший, ему семь лет. А вообще-то – все хорошие. У Тиши мне окрас, цвет шерсти больше нравится. Правда, ведь?
– А верхом покататься хочется?
– Ага.
Папа уступил дочери – день рождения ведь только раз в году. Набросил на Тишу цветастый ковер с прорезями для горбов. Помог Насте взобраться на верблюжью верхотуру.
– Не страшно?
– Хорошо!
* * *
На исходе лета из Ольховатки, а если быть точным – из её «пригорода», райцентровских Больших Базов, со двора Сергея Сторожука ушёл верблюжий караван. Ушёл вслед за солнцем – в степи Украины.
Ещё прошлой осенью нашу Воронежскую область в южной её части «перепоясала» древней нитью необычная экспедиция.
– С поздней осени, – рассказал один из путешественников Бахтияр Кожахметов, – за животными согласился ухаживать Сергей Павлович Сторожук. Договаривались, что придётся ему до весны продержаться с ними. Пришлось извиниться. Только в августе смогли вырваться в дорогу вновь.
Кожахметов и его друзья очень признательны семье Сторожук. Она им передала верблюдов из рук в руки упитанными (верная примета того – стоячие горбы) и здоровыми.
Путешественники намерены пройти по Украине через Днепродзержинск, Кировоград, Камень-Подольск. Если позволит погода, то завершат экспедицию в Венгрии, где заканчивается Великая Степь.
В планах у них – «кругосветка» на верблюдах.
...Дремлющим на ходу верблюдам, наверное, вспоминается сочный кисловатый и сладкий свекольный жом, к которому они пристрастились в Ольховатке. А дочки Сторожука Юля, Лиля и Настенька пока не забывают своих постояльцев – Ваську, Тишку и Тарзана. Без малого год прожили верблюды на их подворье у тихой речки Чёрная Калитва.
Июнь
Бодрая корова плюс добрый завод
Рабочий день директора Россошанского молочного завода Василия Остроушко часто начинается в поле, на ферме. Там, где зарождаются знакомые из детства сказочные молочные реки в кисельных берегах.
Тянет его туда прежняя председательская, колхозная привычка? Не только. Жизнь подбрасывает непростые задачки. Он ещё за школьной партой получил необидное прозвище «математик». И посейчас мыслит вычислительными категориями – ищет верную формулу для решения проблемы.
Итак, дано...
Бурёнка, за которой ухаживал, как положено, и она сполна воздаст за труды парным молоком. Настоянное, кстати, на наших целебных степных травах. Не зря ведь в крестьянской семье её называют ласково: кормилица ты наша. А ещё – спасительница – добавляют в тяжёлые времена. Нынче нас в который раз испытывают годы роковые. И так случается, что сельскому жителю порой непосильно держать корову. Бодрая она чаще лишь на приманчивых базарных картинках. Тощую гонит её на скотобойню крестьянин от нужды.
Это не просто слова. Факт. За четыре месяца текущего 2001 года наша область потеряла 43,4 тысячи голов крупного рогатого скота. Есть немало хозяйств, в которых полностью «вырублены» молочные стада.
Но есть ещё и живые фермы. Это тоже факт. Есть завод, который без молока ничто. Пустынные цеха оглушительно тихи. Под крышей не линии – агрегаты, а скопище железок. В деловых разговорах, в собственных размышлениях была выношена, выстрадана формула: корова плюс завод. Работать нужно в одной упряжке. Вот на сегодня самый надёжный путь вызволения из разрухи села, а значит – пусть громко сказано, но верно – Отечества.
Невостребованные «деньги для Марии»
Попытались выйти на прямые связи «ферма – завод».
Тогдашний председатель сельхозтоварищесгва в селе Терновка был начинающим руководителем, охотно согласился сотрудничать. А Василий Иванович выбрал хуторскую Лощинскую ферму не случайно. В молодые годы сам завозил сюда из Подмосковья племенных молочных нетелей. Хорошо знал людей и надеялся, что они, как когда-то, поймут его, поддержат.
Встречи и беседы с доярками, специалистами складывались доверительными. Заводские экономисты подготовили расчёты. Всё выглядело понятно. Из-за долгов банковские счета хозяйству заблокировали. Животноводы не получают «живую» зарплату. Но можно её им на заработанные деньги начислять молоком. Отпускать молоко условно. В общей колхозной цистерне оно поступало бы на переработку вместе с фамильной ведомостью. Каждая доярка как бы сама продавала причитающееся ей молоко заводу. От предприятия она получила бы за продукцию свои кровные рубли.
Смысл всей этой затеи? Чем больше доярка доила молока, тем выше складывалась у неё «молочная» зарплата. Завод без проволочек превращал бы её в денежную. Выгодно и хозяйству – принадлежавшую ему часть продукции предприятие отоваривало бы горючим, запасными частями к технике и так далее. А себя молочник обеспечивал работой.
Думалось в считанные месяцы сдвинуть с мёртвой точки застывший маховик.
Замышлялось складно, да не вышло ладно. На районном совещании слово взял председатель из другого хозяйства, с мнением которого все считались. Он-то и заявил буквально следующее: молочники устраивают раздрай на селе, сталкивают лбами животноводов и полеводов, а синяки-шишки достанутся председателю. Как это так – доярка получает зарплату от завода. А кто заплатит трактористу?!
Рабы не мы
Депутатские дороги завели Остроушко в райцентровское предместье Ольховатки – на Саловку. На исходе летнего дня доярки ждали, когда с пастбища пригонят стадо. Они-то и рассказали, что ферма была лучшей не только в колхозе «Первое мая», но и в районе. Удои небывалые в сравнении с нынешними – пять тысяч килограммов молока в год от бурёнки. Теперь же полторы тысячи еле-еле сливали в цистерну.
– Коровы те же. Их бы накормить, как следует. А чем? Зелёной подкормки нет. На пастбищах в пыли горькая полынь. Начальство колхозное не является. Две фермы оставалось в хозяйстве, а навестить их, разобраться – всё им не с руки.
– Зарплату не платят.
У одной из собеседниц 20 тысяч рублей скопилось на ведомости. У заведующего фермой Виктора Дубинина – 50 тысяч.
– Богачи, а одёжку ни себе, ни детям купить не за что.
Вопрос депутату поставили прямо: раз приехал, чем можешь помочь?
Рассказал: выход есть. Молочный завод может взять ферму в аренду. Примерный договор разработан. «Обеспечиваем вас кормами, необходимым инвентарём, платим зарплату. Вы надаиваете прежние пять тысяч килограммов молока от коровы. Работаем в едином хозрасчётном «котле». Прибыль делим по итогам года за вычетом затрат. Прибыль будет.
Уговаривайте руководителей, как я вас, – будем работать заодно».
– Согласны. Хоть сейчас подпишем договор, – ответил Дубинин, и его хором поддержали доярки.
Узнав об этой встрече, зоотехник заявил, что лучше вырежет всех коров, чем пойдёт в такое «рабство». Его поддержал и председатель. Позже хозяйство «раздербанят до канцура» и запросятся в аренду к дяденьке из столичного далека.
Совсем иначе разговор сложился в госпредприятии «Дроздовское». Доярки схоже жаловались: зарплату не получают, надои низкие – зимой трава не растёт.
Депутат допытывался, что нужно, чтобы уже завтра надои увеличить вдвое, втрое? Корма. Пообещал, что завод поможет купить силос, комбикорм. Заметил: этого ведь мало. Пошла откровенная беседа о наведении порядка на фермах, о трудовой и технологической дисциплине, о «растащиловке». Обсуждали даже кажущиеся мелочи – как выгонять коров из зимнего сарая на прогулку.
«У вас ведь рядом есть немало хозяйств, которые спасает корова. Молоко прибыльно, доярки неплохо зарабатывают, всегда есть деньги на текущие расходы – на горючее, электричество».
Подвёл черту директор предприятия Евгений Городнянский: «Поддерживаю прямые связи животноводов с заводом. Выручка от молока пойдёт в первую очередь на зарплату дояркам. Oт нас требуется одно – получать больше продукции». Женщины согласились с ним.
Уже через две-три недели «Дроздовское» в районной сводке с нижней строки шагнуло вверх. Как в том же ольховатском «Большевике», «задружившем» с заводом, прибавилось молоко в подгоренском «Опыте», в кантемировской Куликовке и, конечно, во многих хозяйствах Россоши. Все они враз не стали лучшими. Сельскому человеку хорошо известно: высокоудойное стадо растят годами.
– Главное – спасали коров. А со стадом уже можно работать. Фермы целы. Кадры не растеряли. В чём немалая заслуга молочного завода. – Это мнение сведущего человека Александры Редкокашиной, главы зоотехнической службы в Россошанском районе, опытнейшего специалиста.
Молочные берега
Всё возвращается на круги своя. Три года спустя после несостоявшегося сотрудничества животноводы-полеводы «Терновского» в полном составе запросились под «крыло» молочного завода. Хотьв хозяйстве сменился председатель, оставалось оно «лежачим». Прошлой осенью оказались у разбитого корыта. Поле не вспахали. Силосные траншеи пусты. Коров впору на мясокомбинат везти – суточные надои в три килограмма. В долгах, как в шелках, а о зарплате уже и разговора не вели.
Владимир Гринёв, глава Россошанской районной администрации, настоял, чтобы уже не одну ферму, а хозяйство целиком брался опекать молочный завод.
– Быть тебе, Василий Иванович, первопроходцем, – сказал Владимир Михайлович. – Тяжёлая ноша, знаю. Но чужих инвесторов нам вроде не требуется. Сами вполне можем выйти в люди. Так что – покажи пример другим.
...Нe одно собрание провели в «Терновском».
Разговор шел жёсткий. Предложили: раз в закромах вместо зерна паутина, то первым делом наводим порядок в животноводстве. От ферм сразу можем получить отдачу. «Мы обеспечиваем кормами по полному рациону, вы рассчитываетесь молоком. Не козьими надоями, удоем – как в мае. Зарплату выдаём без задержки по результату. Стадо в хозяйстве не запущенное. Работать с ним можно, доярки и зоотехники это знают. Невозможного не требую. Нужно лишь навести порядок: корма – корове, молоко – в цистерну».
На таких условиях было создано новое совместное хозяйство – товарищество «Берег». Решающий голос принадлежит в нём заводу. Всё население без колебаний свои земельные паи передало в аренду «Берегу».
Говорить с людьми было легче. А вот наводить дисциплину, опущенную «демократией» до нуля, приходится, куда труднее. Каждый новый день – не без проблем.
Пудовые суточные надои получить оказалось довольно просто. От известковой белизны посветлело в коровниках. Не разучились ухаживать за скотом по науке: дойная корова съедала свой «обед», только растелившуюся содержали на иной диете, у сухостойной свой рацион. Бурёнки вновь стали чистенькими, в хвостах косички заплетай.
Зоотехнические премудрости вспомнились враз.
Сложнее было отвыкать уходить домой с пустыми руками – без торбочки с комбикормом, без банки молока. Пришлось ставить охрану – крепких парней. Кое-кто так и расстался с работой в животноводстве. А профессии доярки вновь возвращается прежнее уважение. Высоки надои у Валентины Козловой, Кристины Гайдачук, Антонины Прядиевой и их подруг. По труду – почёт и зарплата. Ведь по 4 – 4,5 тонны молока они отправляют каждодневно на переработку. А это «живые» деньги, заработанные, а не взятые в долг, на которых держится хозяйство в посевную страду.
А в поле заявила о себе в полный голос другая беда – пьянство. С утра тракторист рассуждает вроде толково, готовит машину к работе, принимает наказы агронома, бригадира. А в загонке вдруг чуть из кабины не выпадает. Ни уговоры, ни выговоры не действовали. Пришлось заместителю директора по сельским кадрам Григорию Хмызу, он ранее в здешнем профтехучилище воспитывал-учил механизаторов, бросить клич по Россоши: кто желает работать на селе? Отозвались первыми ученики, бывшие курсанты Григория Ивановича. Сначала их отвозили в Терновку на легковушке, по дороге объясняли «боевую задачу». «Десант» вырос, наняли «маршрутку». В семь утра мужики на автобусной остановке, а через полчаса седлают тракторы.
– Пьяниц убедили, – говорит Хмыз, – что незаменимых механизаторов среди них нет, обойдёмся. А обжившиеся в городе парни, вижу, истосковались по работе в поле. Считаю, что постепенно сложится хороший коллектив и в полеводстве. Наладим двухсменку. Войдём в нормальную рабочую колею.
Однозначно, в «Береге» рассчитывают нынче быть с урожаем и с хорошей кормовой базой. Сейчас здесь обзаводятся летним культурным пастбищем в поле прямо близ фермы. Посоветовались с учёными Воронежского аграрного университета. По их рекомендации агроном Наталья Польникова подобрала сорта многолетних трав, чтобы зелёный ковер был не только густ, но и питателен. Чтобы вкусным было коровье молоко.
* * *
Кстати, схожие перемены происходят в другом, уже было чуть не обанкротившемся хозяйстве. С чистого листа «Россошь-сад» под такой же опекой фирмы «Молоко» тоже весьма успешно развивает животноводство. «До чего дожили, – рассказала Александра Редкокашина, – по очереди выходили коров доить. Докатились: тысячу триста литров молока от коровы за год – вот так надой. Сейчас и кадры постоянные нашлись. Три мужика в доярах. Степан Шохин первотёлок прекрасно раздоил».
Это хозяйство, как и «Берег», первое по надоям в Россоши.
Держат марку молочного завода.
Не один в поле воин
Фирма «Молоко» – межрайонный «банк» и «агроснаб». За сырьё без задержек расплачивается деньгами. Помогают взять кредит в банке, выступая поручителем. Под молоко сеют-пашут-молотят не только свои земледельцы, но и подгоренские, кантемировские, ольховатские. Здесь их не загоняют в долги и обеспечивают удобрениями, горючим, запчастями. Сюда натаптывают дорожку хозяйства из соседних областей – Ростовской и Белгородской.
Животноводы убеждаются: с заводом в Россоши сотрудничать выгодно. Прошлогодняя среднегодовая закупочная цена – 3 рубля 50 копеек за килограмм молока – самая высокая в области. А отпускная цена готовой продукции в торговлю – самая низкая. Приятно покупателю.
Работай по формуле: корова плюс завод. Успех обеспечен, если ты не один в поле воин, если рядом единомышленники.
– Из всех перерабатывающих предприятий, с кем сотрудничаем, своим считаем молочный завод. Наша главная опора, – утверждает Николай Коваленко, председатель сельхозартели «Криничанская». – В подтверждение один пример. На очередном совете директоров, а проводятся они регулярно с участием селян, что тоже надо подчеркнуть, – только в фирме «Молоко» встал вопрос о различной оплате за сырьё. Кто молоковозами его везёт, тому есть смысл платить дороже. А кто с бидоном приезжает, тому за такой же килограмм молока можно снизить закупочную цену. Другие заводы ведь так и поступают, чтобы привлечь к себе молочных «китов». Кстати, нашему хозяйству это тоже было бы выгодно, мы тоже в «китах». Но я резко выступил против такого предложения. Добьём ведь хилые хозяйства. А в них работают такие же люди. Они не виноваты, что оказались в омуте. Их вытаскивать надо, пока совсем в пучину не канули. Меня поддержали.
– Единственный надёжный источник, питающий сельхозартель, молочный, – сказал Иван Бордюгов, председатель «Александровской». – Два рубля 30 копеек – сложилась у нас себестоимость молока в зимние месяцы. Покупал его завод до апреля за четыре рубля 20 копеек. Почти два рубля зарабатываем на каждом килограмме. А надои у нас приличные. Доярки старательные.
Молочную ферму у себя расширяем. К осени прибавляем сотню коров.
«Александровское» – своеобразное зеркало молочных перемен в Россошанском районе. 136 тонн молока надаивают в день животноводы. Это десятая часть продукции в цистерне областного «молоковоза». Неплохо ведь! Отчасти это и показатель работы молочного завода, оценка труда коллектива. Здесь в сутки перерабатывают без малого две сотни тонн сырья. Здесь остаётся самой высокой (для всех!) закупочная цена: 4 рубля за килограмм молока...
Октябрь
Портфель без ручки,
или заметки о том, куда податься бедному крестьянину
Судебные приставы на селе нынче появились в самый разгар страды деревенской. Не остывший от полевого зноя свежеобмолоченный хлеб изымали у крестьян именем закона.
Кто покорно ставил подпись, печать на документах, смахнув непрошеную слезу, отгружал зерно на элеватор. Кто сумел укротить незваных гостей при поддержке высокого начальства, понимая – это всего лишь отсрочка. А горячие головы рыли траншеи на дорогах, хватались за бутылку с зажигательной смесью.
Выяснять отношения с государством силой во все времена было делом безнадёжным. И даже если за правое дело сражались герои, то плоды их победы нередко доставались подлецам.
Предстоящей зимой приставы будут вольны прийти чуть ли не в каждое село, чтобы описать имущество за долги и пени, которыми «богаты» почти все сельхозпредприятия. Государево «око» не уполномочено выслушивать объяснения о том, что долги эти в немалом количестве нажиты благодаря тем же «рулевым», что стояли и стоят у отечественного штурвала.
Себе в утешение можем ссылаться на опыт вхождения в навязший в зубах рынок крестьянина из США, Европы и иных благоденствующих мест. Это ведь не тайна за семью печатями.
Авторитетный журнал «Шпигель», к которому прислушиваются не только в Германии, так учит уму-разуму: «Чтобы максимально быстро модернизировать сельское хозяйство, правительства разных стран использовали один и тот же приём: они исключили аграрный сектор из рыночной экономики. У крестьян стали закупать продукты по ценам, намного превышавшим рыночные. Чтобы дешёвый импорт не подорвал высокие закупочные цены, его тоже сделали дорогим, установив соответствующие пошлины и налоги. Так была ликвидирована и внешняя конкуренция. Одновременно были заложены основы небывалой политики протекционизма в аграрном секторе. Концепция модернизации сельского хозяйства, разработанная в столицах запада, дала сельскому хозяйству желанный стимул роста. ...Постепенно крестьянские усадьбы превращались в сельскохозяйственные предприятия».
Так уж устроен сельский человек, что он не поверит даже напечатанному, пока своими руками не потрогает эту самую западную «модель» хозяйствования на земле. Вот мнение на сей счёт опытных руководителей председательского корпуса из Россоши.
Николай Коваленко: «В американском штате Канзасе беседовал с фермером, имеющим1400 гектаров пашни, 85 коров и столько же тёлок. Небольшой частный колхоз. Годовой валовой доход составил 75 тысяч долларов, а затраты – 130 тысяч. Записал их постатейно: на горючее – 20 тысяч, на удобрения, ядохимикаты и электричество – 50 тысяч, на восстановление техники – 20тысяч, на зарплату себе и работника – 40 тысяч: Убыток понёс в 55 тысяч долларов. И человек не паникует в ожидании пристава. Фермерством, это в США понимают все, без государственной поддержки невозможно продержаться. Малые процентные кредиты, дотация и страховка – вот три «кита» американского фермера».
Николай Коротецкий: «У шведского фермера Андреса тоже вроде как частный колхоз. Пять тысяч гектаров угодий, три двести из них – пашня. Поля среди лесов. Из специалистов нанимает агронома и бухгалтера, двоих механиков, коммерсанта и секретаршу. Ещё – одиннадцать механизаторов, шесть лесничих. Есть несколько рабочих. План для них – сколько чего сеять, сколько чего выращивать – «спускают» из соседней Бельгии, из Брюсселя, где расположен Европейский Экономический Совет. Под плановую продукцию отпускают горючее, удобрения, химикаты по ценам вполовину дешевле рыночных. Шведы выращивают зерно, сахарную свёклу. Заказанную продукцию покупают по высоким ценам, а за сверхплановую фермеру платят втрое дешевле. Хозяйство прибыльное, но перед посевной Андерс всегда берёт кредит в банке. Так что – не шикует, но и не бедствует. Позавидовал: наши трактористы с такой техникой, как у них, горы бы свернули».
Василий Остроушко: «Не фермы, а промышленные аграрные фабрики, я бы так выразился, кормят Америку. Поглядели на молочный комплекс при спиртовом заводе. 2500 коров на площадках. Занято тридцать пять работников. Стадо доят четыре человека. Мне показалось, что физическая нагрузка не адская: техника позволяет трудиться в удовольствие. Впечатление сложилось такое. Государство помогает фермеру, учитывает то, что он в работе зависим от погоды. Однако большинству на эту поддержку рассчитывать не приходится: дотации перепадают крупным хозяевам – ведущим поставщикам сельхозпродукции.
Применительно к нашим условиям я не сторонник строительства таких фабрик. Я – за средние молочные фермы. Современные экономичные технологии хорошо впишутся в существующие коровники. Такие фермы помогут сохранить наши сёла».
Съездили мужики за границу, позавидовали. Вернулись домой, а здесь всё – то же: десять лет изобретаем свой собственный велосипед, точнее – «лисапет».
Вытравляя из речи ненавистное новому «агитпропу» понятие «колхоз-совхоз», в который раз меняем вывеску над правлением коллективного хозяйства. С «сельхозтовариществом» поспешили, вдруг да «товарищ» кому-то светло напоминает о прошлом? Кооператив тоже из прошлого словаря. Пока остановились на акционерных обществах – закрытых, открытых, на три буквы «О» – хоть малопонятно, но неругательно.
Многое чего напридумывали для сельских весей. А результат чаще схож. Все оказались над пропастью. Правда – кто во ржи, а кто во лжи. Жаль тех крестьян, которых их вожаки сразу повели на рыночную плаху, которых подкупило вроде бы бесхитростное доверительное откровение: сами себе берут и нам дают взять. Такие хозяйства или уже нищенствуют, или проедают последние накопления из советских времён. Страшно обидно за тех председателей, кто по-боксёрски крепко держит рыночные удары. В тяжких условиях выстояли, но и у них руки-ноги повязаны налоговыми гирями.
Главный итог минувшего десятилетия: не зарастают наши поля дурнотравьем, бурьянами. Чуть смилостивилась погода, как нынче на сложенном из старых машин драных тракторах-комбайнах вырастили «аховый» урожай. Не все стада пустили под нож-гильотину мясокомбината. Хоть бутылка воды остаётся дороже молочной, таковы чудеса рынка, добиваемся с вилами и лопатой в руке таких надоев, чтобы бурёнка оставалась кормилицей.
Худо-бедно стоит село, живёт и Россия.
А что дальше? Ответ на этот вопрос ищут все светлые сельские головы.
– Вроде бы государство предоставляет нам шанс самостоятельно выбраться из долговой кабалы. Предлагает реструктуризацию – рассрочку платежей. Подсчитали-пересчитали, смогли бы расплатиться. Да ведь рынок наш непредсказуем. Наперёд ничего не видно. Завтра цены на горючее, электричество в который раз взлетят. А золотую пшеницу хотят за копейку взять. Иностранными продуктами заваливают прилавки и душат крестьянина, – так рассуждает уже знакомый нам Николай Коваленко, председатель из Криничного, что в Россошанском районе.
Наверное, схоже поразмыслили в Лискинском районе руководители тоже будто бы крепких хозяйств. И – ушли под крыло белгородской «Стойленской нивы». Её хозяин «капиталист» Фёдор Клюка, глава железнорудного горно-обогатительного предприятия взялся спасать село за акционерные деньги, за собственный капитал. Земельные паи он забирает в уставной фонд объединения, его владелец становится тоже акционером. А дальше – обеспечивает жизнь с чистого листа. Долги уже не твоя забота. Покупай новую технику и всё прочее. Строй, расширяй производственную базу. При непременном условии: вложенные средства должны приносить доходы. Будешь и ты с приличной зарплатой.
Пока подобный шаг пугающе несвычен для сельского жителя. В Лисках, видимо,решили так: капитал вкладывается вродимую землю, в наши сёла, назад его не заберёшь. А жизнь вдруг да действительно будет повеселей. Дай-то Бог, не ошибиться.
Жаль, толковых богатых дядей на всех не хватит.
ВРоссошанском районе продолжают крепить «союз серпа и молота». Здесь пошли на объединение более-менее устойчивых промышленных предприятий с сельскими.
Схема такова: на базе, скажем, молочного завода и сельского акционерного общества «Терновское» родился новый «Берег» с тремя «О». Из «Терновского» в «Берег» с земельными и имущественными паями добровольно и по личному заявлению перешли все жители работающие и пенсионеры. «Берег» забрал в аренду технику, стадо, часть производственных помещений. Он же постепенно выплачивает долги по зарплате. «Терновское» не исчезло, оно остается в налоговых «путах» прошлых лет, имеет имущество в виде сельского асфальта, а дорогу никакой пристав при всём желании не заберёт. Законом не запрещена подобная реорганизация, в ходе которой государство вроде бы останется в проигрыше. Но ведь «Берег» даже при небольшой материальной поддержке молокозавода теперь работает устойчиво. Накормили корову, прибавили надои. Есть за что купить стройматериалы для обновления фермы. Обзаводятся культурным пастбищем. Наращивают стадо. Люди своевременно получают зарплату по труду. Текущие налоги в казну отчисляются регулярно. Станет «Берег» покрепче – будет куда выгодней государству.
При такой реорганизации командирские «вожжи» теряет председатель, становясь, по сути, управляющим. Его теперь избирает не коллектив, а назначает попечитель. Умному человеку с поддержкой со стороны легче работать без оглядки на ленивых, но крикливых.
Так в Россоши появились свои«стойленские нивы» при участии химического завода, «Коттедж-индустрии», мясокомбината и других. Первые результаты обнадёживают. Стараниями директора мясокомбината Александра Власенко и его помощников из руин восстановлено свиноводческое хозяйство, где теперь цветы у порога, а на поросят любо-дорогопосмотреть.
В глубинке промышленные предприятия наперечёт, при всём желании они не могут поддержать все сельхозпредприятия. Депутат Воронежской областной Думы, директор Россошанского молочного завода Василий Остроушко предлагает иной путь сотрудничества с теми хозяйствами, где сохранили молочное стадо. «Создаём новое совместное предприятие, в котором решающий голос остается за сельскохозяйственным коллективом. Мы помогаем сделать рывок в животноводстве. Молоко быстро окупает все затраты и даст прибыль». Так, возможно, вырастет мощное объединение переработчика с селом, которое заявит о себе на отечественном рынке «во весь голос».
– Безвыходных ситуаций нет, – утверждает Анатолий Спиваков, директор группы предприятий «Колос» в Ольховатском районе. Опыт «Колоса» – хороший пример «делать, как мы». Без малого лет десять назад местные власти и руководители тогдашних колхозов-совхозов благословили Спивакова на их долевом капитале заняться куплей-продажей и переработкой сельхозпродукции. Прежде всего, трудами энергичного молодого директора «Колос» креп, а те, кто его должен был питать продукцией, разваливались на глазах. Советы землякам воспринимались болезненно. «Сам поработай на земле, коли такой грамотный!» Не отказался. Взял в аренду вконец добитое хозяйство, наверное, первым в области на селе провёл его через судебную процедуру банкротства. Три года минуло. Кто бы поверил, что занехаянная «Правда», которую раздербанили в пух и прах, шагнёт в число лучших хозяйств области.
Сегодня в «Колос» попросились ещё три такие же сельхозартели, разграбленные «до канцура». С надеждой на перемены к лучшему работают жители сёл Марченковка, Гвоздовка, Юрасовка.
Чем живо предприятие? Спиваков не скрывает: «Наводим и поддерживаем элементарный трудовой и технологический порядок. Не страшимся брать денежные кредиты. Весь сельский Запад на кредитах держится – и ничего. Будь к нам государство милостивее, интереснее было бы работать. И с какой отдачей!»
Примеряясь к «Колосу», просчитывают схожие варианты реорганизации своих сельхозпредприятий в Россошанском районе – Александр Горбенко в «Свободе», это село Лизиновка, Николай Коротецкий в «Восходе», село Шекаловка, Владимир Павлушов в «Победе», село Старая Калитва, и другие крепкие хозяйственники, радеющие о благополучии всех своих селян. А если впрямь – собрать пакет акций в руках здоровой части коллектива?
Иван Бордюгов, председатель «Александровской», подбросил «информацию к размышлению». Под крышей коровника рядом работают две доярки. У одной годовая зарплата 97 тысяч рублей и она стремится трудиться ещё лучше. У её соседки – 7 тысяч рублей, ей больше ничего не надо, артельное производство её и не будет интересовать. Почему же у этих доярок должны быть равновесомыми «голоса» в управлении сельхозпредприятием?
Как права каждого уравновесить с той ответственностью, которую он несёт в коллективе?
– Понимаем: сельский уклад надо поворачивать на иной лад, – говорит Александр Горбенко, дважды председатель – сельхозартели и районного аграрного союза. – А как? Чтобы уже сейчас людям жилось хоть на чуток лучше, чем при колхозах. Если же закрома ломятся от хлеба, а мы нищаем, то зачем такие реформы?
Мужики ещё шутят. «Председательский портфель достался без ручки. Нести неудобно и бросить жаль. Люди ведь тебе его доверили».
Мужики думают и дело делают.
Наше счастье...
Март – сентябрь
Пройдёт зима, вернётся осень
О погоде наперёд если не всё, то почти всё знает Пётр Степанович Цаценко, житель из села Шапошниковка Ольховатского района. О нём мы уже рассказывали. Скажем, его прогнозы в минувшем 2000 году сбылись, по сути, на все сто процентов.
Цаценко, напомним, шестидесятый год. На своём веку, как говорит Пётр Степанович, не припомнит такой тёплой зимы. Из общего ряда она выделяется в его памяти, как и зима с 68-го на 69-й год, – тогда наши края вдруг навестили непрошеные чёрные бури. Стояли дни «во мраке» темнее ночи, ложились на дорогах и полях сугробы из песка и чернозёма.
Теперь, напротив, слишком тепло, слишком спокойно. Благодать! Обманчивая, считает колхозник, в мае-июне она может обернуться заморозками, которые навещают нас в эту пору всё чаще.
Так что огородникам и садоводам советует на всякий случай загодя запасаться топливом, чтобы попытаться дымовой завесой, как одеялом, прикрыть на утренней заре свои участки. Ему самому очень хочется обмануться в недобрых предчувствиях, был бы только рад ошибиться...
Но бич Божий с весенними заморозками и летней засухой, скорее всего, не минует нас.
Мало надежды до конца зимы увидеть глубокие снега. Они выпадут, на землю лягут, если устойчиво подуют «снег приносящие» ветры, прежде всего, – западный, северо-восточный.
Разлив вешних вод тоже складывается разно. Цаценко припомнил: в 87-м сугробы стояли, ждали большого половодья, а оно «не состоялось» – мороз до снегопада не сковал землю, вся влага в почву ушла. А вот в 88-м году снега оставалось к весне «всего ерунда», сантиметра на два, а лежал он на мерзлой земле. Одним мартовским днём припекло за двадцать градусов тепла, не ожидаючи случились «разливы рек, подобные морям».
Прогнозы на урожай у Цаценко пока такие: 2001 год сложится «среднезасушливым». Выручить пахаря должны бы ранние зерновые культуры – ячмень, овёс, горох. В январские оттепельные дни Пётр Степанович выходил на озимое поле. Раскустились посевы, но это ещё не гибельно. Если только «не ударят морозы за тридцать градусов на голые поля. Даже удар в 25 градусов пшеница выдерживала».
«На шестнадцатом году жизни, – говорит он о своей машине, как о живом существе, – мотор сняли на другой трактор. Ходовая часть крепкая, отдали соседям за кабину». Похожее происходит не в одной Шапошниковке. Так же – из двух-трёх стареньких машин складывают «ходячую». Ибо на новую технику денег нет. Рады тому, что, не залезая в долги, запасают «под молоко» горючее и удобрения. Уже учёны горьким опытом – не закладывают наперёд заезжим купцам будущий урожай.
Петро Степанович, как и его односельчане, ломает голову: что делать с собственным земельным паем. Некогда цветущий и известный в области колхоз «Заря» оказался в долгах как в шелках. Капиталистический рай обещают денежные люди из Москвы, Воронежа и иных мест. Обещают в обмен на аренду земли. Пока на аренду. Цаценко хмыкнул и покачал головой – один из набивающихся в хозяева щедро обещал сельским жителям даже «сено по дворам развозить».
Трудная во всех смыслах предстоит весна крестьянину.
Прогноз погоды хоть в малости облегчит его положение: поможет выбрать-определить «направление главного удара» на посевной. Цаценко предлагает «сосредоточиться» на выращивании «по полной выкладке» ранних зерновых. Точнее выложить «расписание дождей» Петро Степаныч обещает на исходе марта...
* * *
Встречаемся в конце первого весеннего месяца.
Народный синоптик Пётр Цаценко говорит, что предстоящий апрель будет с дождями. Неласковый май обещает заморозки. Июнь без дождя. Холодное лето 2001 года.
Петра Степановича застал дома. Собрался идти к колонке – по воду (здесь не говорят: за водой). На пороге он объяснился: «Не люблю, когда в хате вёдра пустые стоят». Как солдатик считает срок до дембеля, до окончания службы, так и Цаценко схоже обронил: «Восемьдесят пять дней и ночей осталось до пенсии». О колхозном житье-бытье лучше было бы не спрашивать. Бригадир Женя Ковтун позвал в сторожа на полевой стан. «Чем в окно глядеть, я лучше б в ночную смену на тракторе отпахал». Где его теперь возьмёшь, трактор ведь продали по частям.
На погоду Петро Степанович осерчал. «Ворон вчера плясал – на ветер. Дождь должен сейчас идти. Жду ещё какую-то напасть: или снег с градом, или грозу».
Знаю, что об этом не расскажешь, но при встрече пытаюсь расспрашивать у Цаценко – как «моделирует» свой прогноз. Он не скрывает. Старается растолковать, что сопоставляет текущий год с погодой в иные прошлые времена. Подумает – и без записи извлекает из кладовой своей памяти, каким, скажем, был такой-то день еще в 1947 году, а Петруше шёл тогда, заметим,шестой годок. Как-то признался, что ночью, когда его ничего не отвлекает, может вспомнитьпогоду чуть ли не за любой прожитый день.
Богатство из кладезя народных примет ему досталось по наследству. В роду по отцовской линии были провидцы, предсказывающие погоду наперёд. Унаследовал. Воти является как само собой: «ворон плясал – ветер обещал».
Мне кажется, что Цаценко ревниво сопоставляет наблюдения-прогнозы собственные с «учёными», которые нам каждодневно вещает радиотелевидение. Иногда шутит: вру, мол, за просто так, а учёные люди – за «гроши» (за хорошие деньги – в переложении с местного наречия).
Когда допрашиваю его как прокурор, Цаценко ставит меня на место: «Научи писать стихи, как у Пушкина».
Нынче Петро Степанович на нераспорядительность в небесной канцелярии обижался зря. Через считанные часы после нашей встречи из низко нависших туч ударят, прибьют весеннюю пыль на дорогах первые капли. Обложной дождь разойдется, пробудит у трав «стремленье штыковое» – на глазах зазеленеют степные крутогоры. А погодя ветер пригонит напасть – обломный ливень с молнией и грозой на дерево, ещё не выбросившее первый лист.
Что нам сулит апрельский гром?
Цаценко же считает, глядя на погоду 15 февраля, когда весна с зимой «встречались», и 22 марта, «на сорок святых», что нас ещё ожидают десятка полтора утренних заморозков. Если в апреле холода не страшны, то в мае они ой как же не нужны. Цаценко называет «коварные числа» -7 и 22 мая.
Он припомнил, как в 47-м году седьмого мая выпал снег в колено, ударил мороз. «На лошадях из Россоши в Ольховатку семенное зерно возили. Ожеребившаяся кобыла в дороге на землю легла. Пока тетка Харитина бегала помощь звать, лошадка замёрзла. Пришлось тётке за неё платить штраф».
В пятьдесят шестом году снег накрыл зелёные ветки.
В семьдесят третьем «четвертого мая отсеялись, а седьмого снегом накрыло всходы гороха».
Петро Степаныч это рассказывает к тому, что переживали и пережили всякие выкрутасы погоды. Если и случится майский заморозок, то – не первый он и не последний, обычный в нашем краю. И нечего горюниться.
Утешил: апрель и май с дождями. В мае хорошие дожди приходятся на числа – третье и двадцать третье. (Отметил, что прогноз для юго-запада области).
Июнь, к сожалению, будет сухим, что тоже в нашей местности не редкость. «Июнь правлю по марту, а март был невесёлый. В конце месяца должен быть потоп». Цаценко называет потопом сильные ливни. Июль с дождями. Хоть и помешает комбайнеру на жатве, зато поправит посевы поздних культур.
Урожай должны вырастить неплохой. Заметил: в декабре и марте внучок Виталька кричал деду «достань сосульку!» Сосульки под крышей – надёжная примета. Уродятся овёс-пшеница и кукуруза-свёкла.
Огородникам советует не спешить сажать картошку-овощи. «Повремените, чуть позже обычного срока сажайте».
А лето, скорее всего, будет прохладным. Опять же Петро Степанович вспомнил, как в семьдесят восьмом году замерзал на открытом мостике своего комбайна, «в куфайке не удержишься».
Почуяв, что нагнал страху, засмеялся. «Отогреемся, на то оно и лето». На прощанье повторил знакомое присловье: не проси у Бога дождя, проси погоду. Всё верно. Как и то, что у природы нет плохой погоды.
* * *
Ещё светлым сентябрьским днём Петро Степанович Цаценко меня предупреждал: в двадцатых числах октября зима напугает нас ранним снежком и некрепким морозцем. Но ненадолго. В ноябре снова вернётся осеннее тепло, установится сухая погода.
– Дачники пускай не тревожатся. Успеют вскопать в зиму свои грядки. Смилостивится природа и к пахарю, даст время управиться – зачистить поля.
Сельский житель, который называет себя «наблюдателем погоды», особо выделил это словцо, с особым смыслом введённое военными в речевой обиход:
– Зачистим поля.
Петро Степанович тревожится за сады:
– В ноябре может нахлынуть кратковременное похолодание градусов до 10-15 мороза, что очень нежелательно. Холод может повредить почки на деревьях. Хотя, если честно, рад буду ошибиться.
Кстати, об ошибках в метеопрогнозах. От них не застрахованы даже наши учёные-синоптики. В прошедшем сентябре российская метеорологическая служба как-то обещала неделю сплошных дождей по Черноземью. Науке вопреки ясно светило солнце.
– Я же своими «побрехушками» не торгую, – обычно отшучивается Цаценко, – обманываю за так.
Напомню, что минувший апрель Цаценко обещал с дождями. Так оно и сбылось. Случались и майские заморозки, но они были помягче, не в пример прежним годам, не наказали садовода-овощевода. Порадовал май хорошими дождями. А вот июнь не оказался полностью сухим – перетянул к себе немалую часть июльских дождей. Потому начало лета до половины июля «доставало» нас холодами. Но зато после отогревались по-африкански.
Сбылись урожайные прогнозы «наблюдателя». В декабре и марте внучок Виталька не зря кричал деду: «Достань сосулю!» Сосульки под крышей не подвели: уродились на славу пшеница-овёс. А вот кукуруза-свёкла-подсолнечник оказались, хоть и послабей, но обижаться на то земледельцу просто грех.
Как сложится начало нынешней зимы? «То дождь, то снег», – строкой из давней песенки охарактеризовал Петро Степанович погоду в декабре. Не обещал пока крепких морозов.
А дальше? «Поживём – увидим. Приезжай в начале декабря, точно скажу, где ёлке стоять – в снегу или в луже...».
Быльём не поросло
Чертковские пруды
У русского поэта Алексея Прасолова, нашего земляка, есть такие строки:
...близ пруда, где ныне омут.
Где, говорят, бывал Толстой,
Родился я...
Размышления героя поэмы – факт личной биографии автора. Родина Прасолова – степное село Ивановка, а через яр на соседнем всхолмье располагалась усадьба Владимира Григорьевича Черткова – друга и издателя Льва Николаевича Толстого. Хутор Ржевск разделил печальную участь многих исчезнувших «дворянских гнёзд». Но фамилия славно служившего во благо Отечеству несколько веков рода Чертковых памятна поныне. Она запечатлена в имени железнодорожного поселка Чертково на грани трёх областей – Воронежской, Ростовской и Луганской. От дворян Чертковых пошли названия сел на юге Воронежской области: Екатериновка, Лизиновка, Марьевка, Николаевка...
Пока уцелели и «живые свидетели» той поры. Это второй век украшающая городок Россошь колокольня-храм Александра Невского, построенная при участии Чертковых. Старожилы припоминают, что был такой обычай: когда умирал помещик, а Чертковы ведь были в генеральских чинах, мундиры, шитые золотом, звёзды и ордена передавались в храмы, «чтобы народ видел, какой чести заслужил покойный помещик». В церкви Россоши можно было видеть знаки отличия Николая Дмитриевича Черткова, в храмах Николаевки и Лизиновки – мундиры Ивана Дмитриевича Черткова.
В старой части Россоши сохранились лишь флигель и одичалый парк – останки помещичьей усадьбы Чертковых. На месте господского дома после пожара возведен итальянцами в дар городу детский сад.
В селе Лизиновка ещё не порушены чертковские ремесленная школа, открытая для крестьянских детей, и контора.
Ещё не ушло «время собирать камни»...
Скоропалительный приезд в Ольховатку, Россошь энергичного в замашках американца – уроженца Франции и русского корнями – напомнил некогда звучную в здешних воронежских, ростовских местах фамилию.
– С первых минут знакомства не мог отделаться от мысли, что такое, как у гостя, лицо я где-то видел, и не раз, – говорит краевед Алим Морозов. – И только в музее, когда подошли к стенду с фотографиями Владимира Черткова, вопрос разрешился сам собой – налицо было поразительное сходство родственников, разделенных тремя поколениями.
Николай Сергеевич Чертков, так звали гостя, житель Нью-Йорка, приехал в воронежскую глубинку посмотреть края, где жили, коими владели его предки из знатного в старой России рода.
Русский иностранец свалился как снег на голову средь летнего дня. Работавшему тогда председателем хозяйства в селе Жилино Василию Остроушко позвонил из Россоши глава райадминистрации Владимир Гринёв.
– Корнями своими человек интересуется. Наше село хочет увидеть, – сказал Владимир Михайлович. И добавил: – Василь Иванович, не скупись. Показывай всё, что попросит.
Гость оказался на редкость общительным. Жизнь проводил в больших городах. Не скрывал, что с интересом открывает для себя село, да ещё в России. С детской непосредственностью хватался за ещё горячий кирпич, недавно вынесенный из огнедышащей печи. Мял глину в руке и допытывался, какой из неё получается строительный материал. Остроушко слегка ударял кирпичом о кирпич.
– Звенит! – поднимал вверх большой палец. – Без трещин. То, что надо.
Маслобойка и подсолнечное масло, строящаяся в ту пору мельница-вальцовка и приманчиво пахнущая свежим хлебом пекарня – всё-всё без устали дотошно осматривал Николай Сергеевич. С людьми ему хотелось поговорить в поле и на ферме.
Чувствовалось, что не приличия ради восхищается сельскими жителями. Одобрительно трогал Остроушко за крепкое плечо. Даже пытался вникнуть в суть тех проблем, которые, скажем, не позволяют пока отреставрировать старинную церковь, сиротливо коротавшую свой век на площади посреди Жилина. Уж она-то помнила и видела его предков Чертковых.
– Из красного кирпича сложена, – замечал гость.
– Местный. Крепкий, – уточнял Василий Иванович. – Крышу купола сменить, ещё не один век жить храму.
В беседе иностранец признался, что заинтересовался своей родословной совсем недавно. Сохраняя русскую речь в семье, родители чуть ли не силком заставляли детей посещать раз в неделю русскую школу, в разговорах они не возвращались в утраченное прошлое. Они не вспоминали своих близких из старшего поколения, возможно, потому, что те вольно или невольно расшатывали государственные устои, выступая против действительной несправедливости в тогдашней дореволюционной жизни. Считали, наверное, что не без стараний старших род оказался выброшенным на чужбину и рассеялся по Западной Европе, в Новом свете за океаном.
Лет десять назад, роясь в книгах, Николай Сергеевич открыл для себя вначале Александра Дмитриевича Черткова – не просто помещика, а историка, общественного деятеля из числа знаменитых русских. Он оставил в дар Москве уникальнейшую библиотеку, в которой находились сочинения, «во всех отношениях и подробностях» посвящённые России. А дальше тропинка поиска вывела в интереснейший дворянский мир. Она-то и позвала в такую даль, какую вчера представить было невозможно простому школьному учителю.
…Чертков стоял на высоком степном холме – «и вдаль глядел». Кусты одичавшей сирени на взгорье, укрытые дубовым лесочком в ложбине пруды с родниковой водой, мощные каштаны на берегу – всё-всё подтверждало: кипела здесь жизнь! Да ещё какая!
Охотничий хуторок Ржевск подарил племяннику дядя Миша, атаман войска Донского, приложивший руки к сооружению из Воронежа на юг, к Ростову, железной дороги. Потому въездная в эти земли станция поименована как Чертково.
Новый хозяин хуторка Володя, Владимир Григорьевич Чертков, тоже любил охотиться до умопомрачения, до жестокого солнечного удара, который в юности подорвал его здоровье. В Острогожском краеведческом музее выставлена картина, ей больше ста лет. Рисовал на память другу известный русский художник Алексей Кившенко, родом из тульских крепостных крестьян графа Шереметьева, выпускник Академии художеств и ученик рисовального класса петербургского острогожца Ивана Крамского, сам будущий академик живописи. Писал картину «на натуре» – в южном углу тогдашнего Острогожского уезда. Степной лесок скорее всего затерялся в ярах близ слободы Лизиновки. В ней располагалось барское имение Чертковых.
К молодому дубу прислонился плечом статный парень при всех охотничьих доспехах: на локте дорогая двустволка, к поясу приторочен отменный нож. Можно быть вполне довольным и жизнью, и охотой. У ног лежит добрая добыча – степной волк.
Все ещё впереди – и у молодого барина, и у художника.
Но не охотничьими утехами суждено быть известной дворянской усадьбе в Ржевске. Блестящий гвардейский офицер, кому, как и дяде Михаилу Ивановичу, как отцу Григорию Ивановичу, светила генеральская звезда. Но он вдруг уйдет в отставку, покинет столичный Петербург, сменит его на глухой воронежский хутор.
Упростить привычную с рождения светскую жизнь заставили, по собственному признанию, раздумья «о таких вопросах, как несправедливое имущественное отношение между господами и рабочими, произвол и дикость государственной власти».
Молва хранит легенду, проще объясняющую начало раскола в душе молодого дворянина. Вроде бы на императорском балу чуть ли не сама царица одарит красавца офицера с орлиным профилем цветком в петлицу, знаком, отличающим сердечную привязанность. А быть фаворитом гордец не пожелал.
Так или иначе случилось. Душевный же разлад привёл его в московский дом тогдашнего кумира русской мысли Льва Николаевича Толстого. После первого разговора Владимир Чертков запишет: «Мы с ним встретились как старые знакомые». Великий писатель в письме ему скажет: «Ваше недовольство собой, сознание несоответственности жизни с требованиями сердца я знаю по себе».
Они станут верными единомышленниками и друзьями на всю оставшуюся, ещё долгую жизнь. Тому не помеха разница в возрасте: Льву Николаевичу было уже 55, а Черткову лишь 29 лет. Старший уже написал «Войну и мир», «Анну Каренину». Но современники отметят, что младший станет больше «толстовцем», нежели сам его учитель.
Поселившись с душевной поддержкой Льва Николаевича вначале в родительском имении в Лизиновке, молодой Чертков полностью себя отдаёт заботам о нуждах крестьян: открывает в сёлах потребительские лавки, ссудно-сберегательные товарищества, школы, библиотеки, читальни, чайную. В самой Лизиновке построили красивое (сохраняется и поныне, правда, в запустении) здание ремесленной школы – кирпичный полукруг с купольной крышей, классный зал-мастерская. Здесь готовили сапожников, столяров, жестянщиков-ведерников.
Из материнского дома (отца гангрена лишила ног, он безвыездно жил в Петербурге, до кончины в 1884 году довольно успешно руководил Комитетом по устройству и образованию войск) сын перебрался на жительство к учителям ремесленной школы. По железной дороге ездил в вагонах третьего класса. Приглядывался к крестьянскому делу – «хочу только сам заняться хозяйством для ознакомления, …хочу пройти через все приёмы и мелочи крестьянского хозяйства, для того, чтобы стать ближе к ним».
«Счетоводство, земская служба, разъезды по школам» шли своим чередом. Но энергичной и деятельной душе этого было мало. «Лев Николаевич, приезжайте, ободрите, помогите». Стараясь сблизиться с народом, он маялся и искал. Наконец-таки стоящее дело подсказал Толстой: «Я увлекаюсь всё больше и больше мыслью издания книг для образования русских людей». Это строки из февральского письма. А уже в сентябре Чертков соглашается, принимает совет. «Всю эту неделю я как-то проболтался зря… Хуторок мой не дает мне настоящего дела, потому что я там сам не работаю, а болтаюсь около работников в качестве несведущего зрителя. …не знаю, за что взяться. Лучше всего было бы, если бы вы в свободное время писали бы повести и рассказы для народа и позволили бы мне взять издательскую, корректорскую и пр. сторону дела. Я бы издавал эти рассказы сериями, да, наверное, воодушевился бы делом и в Петербурге, познакомился с писателями, которых также уговорил принимать участие. Можно было бы заручиться и содействием кое-каких художников, которые бы доставляли рисунки. Так как я не гнался бы за барышами, то издания эти можно было бы пустить в продажу дёшево. Польза была бы несомненная. Может быть, образовалось бы из этого постепенно хорошее периодическое издание для того полуграмотного народа, которому теперь нечего читать, кроме скверных лубочных изданий».
В ноябре 1884 года, «в один счастливый для меня день, – вспоминал книгоиздатель Иван Сытин, – в лавку на Старой площади зашёл очень красивый молодой человек в высокой бобровой шапке, в изящной дохе и сказал:
– …Моя фамилия Чертков. Я бы хотел, чтобы вы издали для народа вот эти книги.
…Так начались издания «Посредника».
Делу этому я посвятил всю мою любовь и внимание.
Книжки по тому времени вышли необыкновенные: дешёвые, изящные, с рисунками Сурикова, Репина, Кившенко и других. Дешевизна их сильно помогла распространению».
Не перечила сыну мать. Елизавета Ивановна родственно была связана с семьями декабристов Чернышевых и Муравьёвых. Жена Александра Второго, императрица Мария Александровна, предлагала ей быть при царском дворе статс-дамой, она отказалась. С больными детьми подолгу жила за границей. Когда два сына умерли, осталась лишь с Володенькой, утешилась в религии сектантов-евангелистов. Чаще пребывала также в здешней степной стороне, занимаясь благотворительностью.
В издательских трудах Владимир Чертков встречает суженую – близкую по духу Анну Константиновну, урождённую Дитерихс, из известного в русской истории рода военных. Молодожёны вскоре перебираются на жительство в недальний Ржевск.
Там располагался и «Посредник». На хуторе готовились к печати книги как самого Толстого, так и Чехова, Короленко, Гаршина, Лескова, Эртеля – классики русской литературы, а также сочинения «мыслителей разных стран и народов». Красивые с виду, доступные в цене и, главное, богатые по содержанию книжки не могли не глянуться широкому читателю из народа. «Издания «Посредника» появлялись всюду: среди прислуги, в толпе, в газетных киосках, на бульварах… Всюду мелькали эти голубые, розовые, разноцветные книжечки копеечные, с рисунками лучших художников на обложке», – отмечали современники. Издательство не только названием заявило о себе, что оно «Посредник» между писателем и народом.
В Ржевск шли письма из Ясной Поляны. Лев Николаевич направлял работу своих помощников и редактировал книги: «Цель наша – издавать то, что доступно, понятно, нужно всем, а не маленькому кружку людей, и имеет нравственное содержание…»
Хуторок в степи становился своеобычным духовным гнездом в истории культуры Отечества. Сюда уже не только писали письма. Приезжали – высоко ценимый Толстым русский писатель Александр Иванович Эртель, самобытный художник из передвижников Николай Александрович Ярошенко. Его известные картины «Курсистка», «В тёплых краях» запечатлели лик жены Черткова – Анны Константиновны.
В своем дневнике 23 марта 1894 года Лев Николаевич записал: «Я собираюсь ехать к Черткову». О поездке он рассказывает подробно в письме к жене Софье Андреевне.
26 марта. «Пишу с Ольгинской, до которой доехали прекрасно… Снегу здесь нет». Ольгинская – нынешняя станция Митрофановка по Юго-Восточной железной дороге.
27 марта. «Я очень рад, что приехал… Места здесь очень красивые, постройка на полугоре, вниз идёт крутой овраг и поднимается на другой стороне, поросшей крупным лесом. Я сейчас ходил один гулять и набрал подснежников».
28 марта. «Нам очень хорошо, главное, хорошо нравственно среди людей, которые нас любят».
В гостях как дома – так можно говорить о посещении Толстым Ржевска. Здесь он продолжал работать над своей рукописью. Решал издательские дела. Беседовал с близкими друзьями. Не мог не побывать у крестьян. Родственники Софьи Пантелеевны Сокирко в её пересказе запомнили встречу с писателем. Семилетнюю девочку Лев Николаевич погладил по головке и вдруг спросил, ест ли она мясо. Застеснявшись, Софья не знала, что ответить. Бородач дедушка ей растолковал: на мясо люди убивают Божьих тварей, такое делать грешно, а мясо лучше не есть. Беседа запала в душу девчонки. С того дня и всю свою взрослую жизнь она оставалась вегетарианкой.
Толстой возвратился в Москву. Тогда же, в апреле, не без содействия Черткова художник Ярошенко пишет портрет писателя, не принятый в галерею Третьяковым, но высоко оценённый другим критиком – «из всех изображений знаменитого писателя едва ли не самый лучший».
В Ржевске же Чертков продолжал благотворительную деятельность: помогал крестьянам деньгами, одеждой, продуктами. Доброта помнится из поколения в поколение, из рода в род. «Наша семейная реликвия – искусная стопочка из простого стекла. Она из дома Чертковых, – свидетельствует журналист Антонина Петровна Боженкова. – Имя Владимира Григорьевича в детстве часто слышала от дедушки – Павла Николаевича Гончарова. Вспоминал он Черткова с непременным уважением.
Дедушка был мастеровитым. После войны – нужда, сделал ручную просорушку, маслобойку. Всем соседям не отказывал, и сами кормились. Плотничал, бондарничал, сапожничал. А всё постиг в молодости, когда работал в имении Чертковых. Там научился читать, писать, считать. Любил играть на скрипке, цимбалы сам смастерил. Пел в хоре. Страсть к пению сохранил и в старости. Когда вечером приходили к бабушке соседки, обязательно уговорят спеть. Выставит дедушка камертон – и настраивает по его звону голоса.
Бранное слово не терпел. Не пил. По церковным праздникам работал, говорил, Бог простит.
Часто вспоминал, как в хоре пели, и слушал их граф, тот, что в Бога верил по-своему…»
Сам же Чертков считал: «роль благодетеля я не разыгрываю, так как чувствую окрестное население моим благодетелем, а не наоборот».
Не только молодых родителей, всех обитателей Ржевска радовала живая ласковая Оленька – дочурка Чертковых. А вскоре здесь же родился сын. «Мне всегда было совестно за то счастье, которое почему-то досталось на мою долю», – корит себя Владимир Григорьевич. Напрасно. У каждого в жизни радость нередко ходит рука об руку с бедой. Дизентерия в считанные дни сгубила Олю.
В тоске-кручине спасает тебя работа. В Ржевске Чертков замышляет и начинает создавать исключительное по полноте собрание рукописей Толстого: от черновиков его произведений до писем. Он убеждает стать его союзником в этом деле Марию Львовну, дочь Толстого, которая теснее всего взглядами была связана с отцом. «Пожалуйста, записывайте, последовательно обозначая месяц и число, всех тех лиц, к кому он отправляет письма. Неизвестно, кто кого переживёт, но, наверное, в свое время люди, близкие по духу, будут тщательно собирать каждую строчку, написанную вашим отцом за это последнее время, и последовательная запись его писем, веднная вами, поможет им в хорошем и нужном деле». В Ясную Поляну Владимир Григорьевич направляет человека, чтобы он за плату переписывал черновики. А они, скажем, только к книге «Царство Божие» весили три пуда. «То, что вы хотите делать с моими письмами, мне очень желательно, – откликнулся Лев Николаевич. – Это удивило вас. Я сам удивился, но вот что: на днях Марья Александровна прислала Маше выписку из моего письма к Буланже. И представьте себе, …мне было это очень нужно, и я прочёл это, как читают вещи чужие, которые по сердцу».
Да, кто-то из родных писателя заподозрит Черткова в корысти: мол, хочет прибрать к рукам труды Толстого. Владимиру Григорьевичу придётся перешагнуть и эти упреки. А ведь без этой изнурительно кропотливой работы в будущем не сложилось бы 90-томное Полное собрание сочинений великого классика русской литературы.
Спокойный сельский быт располагал к собственной творческой работе. На бумажный лист ложатся раздумья о некогда любимой охоте, всё-таки это «злая забава», о пользе вегетарианства, о древних мудрецах. Чертков поверяет свои мысли Толстому. Лев Николаевич записывает в дневнике: «Чертков так же, ещё более, близок мне».
А ещё из Ржевска расходятся по России размноженные печатно запрещённые цензурой выдержки из произведений писателя. В ту пору, до «великих потрясений», слово Толстого казалось слишком гневным. «Хотят удержать и спасти текущее самодержавие и посылают на выручку ему православие, но самодержавие утопит православие и само потонет ещё скорее». Эта пророческая мысль занесена в дневник после смерти Александра III, шел только 1894-й год.
Распространение инакомыслия не могло пройти бесследно для ржевского дворянина. «У нас три дня подряд непрошеные гости. Сначала пристав справится насчет присяги; на следующий день поп – приводить к присяге; а вчера – прокурор со становым, чтобы спросить, почему я отказался».
Чертков имел «обыкновение говорить людям то, что о них думает с беспощадной откровенностью».
Оглядываясь теперь на прожитый двадцатый век, который безжалостно омыл Россию кровью, можно всяко судить об общественной деятельности как Чертковых, так и самого Толстого. В Лизиновской ремесленной школе за счет Владимира Григорьевича опытные мастера учили ежегодно шестьдесят крестьянских ребятишек. Его мать Елизавета Ивановна устроила приёмный покой, где врач дважды в неделю принимал-«пользовал» сельских жителей. Учредили ссудо-сберегательное товарищество. Открыли народную лавку, в этом магазине цены на товары без прибыли покрывали расходы. У Черткова десять тысяч рублей дохода из двадцати ежегодных возвращались крестьянам.
«Посредник» работал уже на самоокупаемости. Офени – лоточные торговцы – разносили книги по всей матушке-России.
Но, конечно, не за благотворительность посыпались гонения на Чертковых. Толстой и его единомышленники отрицали государство, суд и наказание. Они остро критиковали власть светскую и церковную. Не голословно, а опираясь на факты. А фактом были, скажем, движения – сектантские, духоборческое, – которые поддерживали толстовцы. Именно за это в феврале 1897 года Черткова выслали в Англию.
Уехали туда «целым домом». Мать пожелала их проводить. Взяли с собой двух прислуг, живших с ними в Ржевске – Аннушку и нянчившую сына Катю. На чужбине Аннушка горько плакала у газовой плиты, вспоминая русскую печку, которую можно было топить настоящими дровами…
Чертков по-прежнему издавал запрещённые в России книги Толстого, составлял его архив. Выпускал газету и сборники. Сам писал статьи, обличавшие самодержавие. А Лев Николаевич, голосу которого, можно сказать, внимал мир, утверждал: «Цивилизация шла, шла и зашла в тупик. Дальше некуда. Все обещали, что наука и цивилизация выведут нас, но теперь уже видно, что никуда не выведут: надо начинать новое…»
Великий человек желал людям добра. Но и ему не дано было знать: как оно начнётся – новое, как его «слово отзовется».
…Чертковы же смогут возвратиться из заграничной ссылки спустя десять лет. И поселятся не в Ржевске, а вблизи Ясной Поляны. У родных Толстого это вызовет новые подозрения, укрепит их в мысли, что рукописи писателя ему нужны для личного благополучия.
Сама же Софья Андреевна, жена Толстого, раньше свидетельствовала о Владимире Григорьевиче: «Он мне очень тут понравился; такой простой, приветливый и, кажется, весёлый». Её же рукой записано прямо противоположное: «…не умён, хитёр, односторонен и недобр. Отношения с Чертковым надо прекратить. Там все ложь и зло…»
Так и запечатлелся Владимир Григорьевич на пожелтевших страницах дневников, книг. То светлым ликом – друг Толстого, понимавший его, как никто; издатель, кому обязаны, в первую очередь, за наследие писателя в целости и сохранности, напечатанные с его участием. То мрачнейшей краской – генерал от толстовщины, чуть ли не испортивший автора «Войны и мира», «Анны Карениной».
Кого слушать?
Наверное, лучше всего – самого Толстого. А он на исходе своей долгой жизни высказался ясно. Правда, по-французски. В переводе его мысль звучит так: «Если бы не было Черткова, его надо бы было выдумать. Для меня по крайней мере, для моего счастья».
Потомку Чертковых, американцу Николаю Сергеевичу всё не верилось, что не покрылся затравенелой дымкой в людской памяти хуторок Ржевск. Он ещё не остыл после безрезультатных столичных баталий. Там бил в колокола с трибуны Государственной Думы, обращался за поддержкой к деятелям культуры, стучался в московское правительство во спасение исторической библиотеки, основу которой заложил его предок. На старинное здание позарились богачи из «новых российских», вроде печально известного Березовского.
А в воронежской глубинке жил Ольховатский сахарный завод. Камень в основание одной из первых в России сахароварен заложил тот же неутомимый Александр Дмитриевич. Стараниями хранителей памяти в краеведческих музеях Ольховатки, Россоши не позабыты добрые дела Чертковых. Есть постоянные выставки, стенды, мемориальные доски, посвящённые им.
На берегах чертковских прудов у говорливого родничка, к студёной целительной воде которого так же припадали губами его сородичи, неверяще слушал он рассказы о том, что в здешних крестьянских семьях тоже ещё помнят Чертковых. А ведь это действительно так. Зайди Николай Сергеевич в ближней Еленовке в дом Пархоменко, подержал бы в руках старинное письмо-открытку. Адресовано оно Петру Васильевичу Трегубову – кучеру, который привозил со станции на хутор Льва Николаевича.
«Дорогой П.В., отвечаем на ваши телегр. и письмо, что слухи о продаже Ржевского участка – неверны и П.С. не мог этого говорить, и говорил только о продаже леса на сруб, по частям. Так что просим вас сразу известить Елен. крестьян. – Шлю приветы от Черткова В.Г., Димы и меня. Любящая вас Анна Черткова. 20 января 1915 года».
Внучка Трегубова – Татьяна Сергеевна пригласила бы Николая Сергеевича как дорогого гостя за стол в доме из того дубового сруба, какой век верно отслужил самому Трегубову и его потомков согревает теплом.
А в конце 1918 года распоряжением Воронежского Совета депутатов Анне Константиновне будут выданы 28183 рубля с вкладов, хранящихся в Воронежском и Россошанском отделениях народного банка. Эти деньги Чертковы вложат в издание сочинений Толстого. Капитал, кстати, им помог скопить и сберечь крестьянский сын из села Екатериновка Пётр Семёнович Апурин. Сблизятся они с Владимиром Григорьевичем «на заре туманной юности». Молодой пан начинал «выходить в народ», на вечорке незлобливо пошутил по поводу щелкающих подсолнечные семечки: мол, у таковых глупые лица. Сельский паренёк нашёлся чем ответить, с усмешкой спросил: «А какие лица у грызущих орешки?» Под дружный смех собравшихся барин развёл руками – своего лица не видно. Так началась их дружба. Апурин стал надежнейшим помощником Черткова во всех делах, а особенно – в издательских.
…Средь летнего зноя приятно побыть под сенью мощных рослых каштанов у самого пруда. Жива легенда, что эти деревья посадили здесь два друга – Толстой и Чертков.
Чуть выше, на взгорье, среди одичалой сирени в некосимых травах явственно просматриваются оплывшие землей холмики и ямы – следы человеческого жилья.
– Тут бы памятному знаку стоять, – пожелал на прощанье гость. Не зная того, он высказал мысль, десятилетиями вынашиваемую здешними знатоками старины. При жизни сын Чертковых Дима – Владимир Владимирович размышлял о том, чтобы в бывшем Ржевске построили дом отдыха; готов был предложить часть собственных сбережений. Позже речь шла о восстановлении усадьбы. По сохранившимся источникам можно воссоздать внешний вид хутора с его основными постройками. А затем – включай Ржевск в маршруты путешествующих по литературным местам России.
На средства и силами Еленовского колхоза здесь чистили старинные пруды.
Всё остальное оставалось в мечтах.
Стараниями учителя-краеведа Григория Чистоклетова и его земляков на старинном железнодорожном вокзале в Митрофановке-Ольгинской установлена мемориальная доска. Принял предложение русского американца и Василий Остроушко как депутат Воронежской областной Думы. Его школьный друг Леонид Мелещенко встретил единомышленника на гранитном карьере в Павловске. Там подобрали, отгранили самый красивый камень.
Ставили знак, хотелось бы верить, на веки вечные.
Бережно довёз бесценный груз шофер Россошанского молочного завода Андрей Василенко на громадине «КАМАЗе». Другой водитель Виктор Бугаев вместе с Мелещенко и трактористом Сергеем Ковалёвым из ближней Александровки сообразили-догадались, как надежнее увязать «морскими» узлами гранит, чтобы не уронить его при разгрузке.
Пустынный лес огласился моторным рёвом и портовыми криками: «Вира помалу!» – «Майна!» Опутанный верёвочной сетью камень пусть не с первой попытки, но всё же плавно и целёхоньким лег на площадку. А её готовили и Остроушко, и Бордюгов Иван Фёдорович, председатель сельхозартели «Александровский», и автор сих строк. Когда вытерли пот со лба, можно было сфотографироваться на память у камня, красующегося теперь там, где некогда высился дом Чертковых.
Спустя время, собравшиеся здесь на свой «фамильный съезд» потомки, съехавшиеся со всех концов света – из Соединенных Штатов Америки и Канады, из Бельгии, Франции, Швейцарии, из Москвы – смогли поклониться, положить цветы на прогретый летним солнцем розовый с чёрными прожилками гранит под надписью, напоминающей о просветительском подвижничестве Льва Толстого, Владимира Черткова, их друзей. Здесь вновь прозвучал нестареющий завет: жить в добре, ценить его и дарить людям – только так одолеем зло!
Земная жизнь Толстого оборвалась в 1910 году. В последние дни рядом с ним был Чертков, об этом он напишет подробно в небольшой книжечке. Владимир Григорьевич останется верным душеприказчиком писателя. Он и его жена Анна Константиновна посвятят себя одному – изданию сочинений Толстого. Не корысти ради! Ведь ещё в Англии, когда они находились в ссылке, американцы давали пять миллионов долларов за архив «великого старца». Чертковы возвратят рукописи домой, на родину – в Россию. В 1918 году, а затем и в 1920-м в Кремле согласится Владимир Григорьевич с предложением Владимира Ильича Ленина – быть главным редактором Полного собрания сочинений Толстого.
В пору напряжённой работы Черткова запечатлеет для нас русский скульптор Анна Голубкова – «старый человек с высоким лбом мыслителя, дух его не угас, не сломлен». В 1936 году на исходе своей жизни (жена скончалась раньше) Владимир Григорьевич подержит в руках 72-й том сочинений, а всего подготовили к печати 91 том. Он коснётся полки, на которой уже плотным рядом стояло пятнадцатитомное Полное собрание художественных сочинений Толстого. Всё это – плоды и его трудов…
Нет на свете суходольного Ржевска. Крутое время смело-снесло дворянскую усадьбу.
Седой полынок над обрывом, неумолчный родник, лёгкие облака в чистых водах пруда под синим небом. И ветер заплутал в листах на вершине дуба.
«Степь да степь кругом, путь далёк лежит».
Пётр Чалый
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
